Текст книги "Живут в моей памяти (сборник)"

Михаил Громов – государственный и общественный деятель

Михаил Михайлович Громов много сделал как государственный и общественный деятель. Являясь депутатом Верховного Совета СССР первого созыва, Михаил Михайлович сделал запрос в Прокуратуру Советского Союза о пересмотре дела Сергея Павловича Королева, обвиняемого во вредительстве и находящегося в заключении, после личного обращения к нему матери Сергея Павловича – Марии Николаевны Беланиной-Королевой. Дело С. П. Королева было пересмотрено и закончилось освобождением его из жестокого заключения. О внимательном и душевном приеме М. М. Громовым Мария Николаевна писала и рассказывала по радио.

Другой пример. Будучи рекордсменом и абсолютным чемпионом Советского Союза по тяжелой атлетике, Михаил Михайлович длительное время являлся Председателем Федерации тяжелой атлетики Советского Союза. Благодаря усилиям М. М. Громова, было покончено с гегемонией американских спортсменов в тяжелой атлетике в тяжелом весе. В среде атлетов Советского Союза в этой весовой категории были воспитаны Юрий Власов и Леонид Жаботинский. Юрий Власов побил все рекорды американского гиганта Пауля Андерсена, которому специалисты не видели соперников на много лет вперед, а на Олимпийских играх в Риме и Токио наши атлеты Юрий Власов и Леонид Жаботиннский стали золотыми призерами, что было неоспоримой заслугой Председателя Федерации тяжелой атлетики Советского Союза Михаила Михайловича Громова.

О том, как отмечалось 80-летие М. М. Громова

Восьмидесятилетию Михаила Михайловича Громова были посвящены радио– и телепередачи. Указом Президиума Верховного Совета СССР он был удостоен высокой награды Родины – орденом Октябрьской Революции.

На чествовании М. М. Громова присутствовали начальник ЦАГИ Георгий Петрович Свищев, заместители начальника ЦАГИ Евгений Семенович Вождаев, Николай Ефимович Лапенков и другие (из выписки из газеты «Поток», НИО-16 ЦАГИ, март 1979 г.).

24 февраля 1979 года Министерство авиационной промышленности и командование ВВС СССР провели торжественное заседание, посвященное чествованию выдающегося авиационного деятеля М. М. Громова. Оно проходило в конференц-зале МАП. Перед началом торжественного заседания в фойе конференц-зала царило оживление: из лифта вместе со своей женой Ниной Георгиевной в зал направился Михаил Михайайлович. Он был в строгом костюме черного цвета, на его груди – Золотая Звезда Героя Советского Союза и маленькая белого цвета звездочка – знак от награды Франции.

Все, кто был в то время у лифта, в том числе зам. начальника ЦАГИ Н. Е. Лапенков и я, поспешили навстречу Михайловичу, поздравляли его и напоминали, когда и по какому поводу общались с ним. Поздравил Михаила Михайловича и я, напомнив:

Вы принимали меня в Управлении летной службы по вопросу зачисления инженеров летчиков-спортсменов в школу летчиков-испытателей.

Помню, помню, спасибо, – тихим нестареющим баритоном ответил Михаил Михайлович.

В свои восемьдесят лет Михаил Михайлович выглядел молодо, только походка его была несколько скована из-за хронического радикулита.

Конференц-зал Министерства авиационной промышленности был переполнен. За столом президиума торжественного собрания сидели руководители министерства и ВВС СССР, ученые, герои-летчики. Председательствовал министр авиационной промышленности В. А. Казаков.

Открывая заседание, в своей вступительной речи Василий Александрович напомнил основные вехи жизни и деятельности Михаила Михайловича, неоценимый вклад его в дело становления, формирования, развития и утверждения могущества и славы Советской авиации. По поручению Президиума Верховного Совета СССР он вручил Михаилу Михайловичу орден Октябьской революции.

Далее с приветственными речами на заседании выступили: начальник штаба ВВС СССР А. А. Силантьев, начальник ЦАГИ Г. П. Свищев, генеральный конструктор Г. В. Новожилов, заместитель начальника ЛИИ М. А. Тайц, бывшие командиры соединений воздушных армий, которыми в годы войны командовал М. М. Громов, летчик-космонавт Г. М. Филипченко, народная артистка СССР актриса МХАТ А. П. Зуева, государственный тренер СССР по тяжелой атлетике Г. Т. Кондалов и другие.

На заседании в адрес юбиляра были оглашены приветствия министра обороны СССР маршала Советского Союза Д. Ф. Устинова и командующего ВВС СССР главного маршала авиации П. С. Кутахова, зачитаны приветствия из телеграмм французских летчиков и от М. Н. Беланиной-Королевой, матери Сергея Павловича Королева.

В своей речи начальник штаба ВВС А. А. Силантьев говорил о юбиляре как об одном из открывателей нашей авиации, видном строителе ВВС СССР, замечательном полководце Великой Отечественной войны.

В приветствии юбиляру начальник ЦАГИ Свищев напомнил о неоценимой деятельности М. М. Громова в ЦАГИ, начале всех свершений советской авиаци и вручил ему подарок от ЦАГИ – модель устремленного ввысь самолета-ракеты.

Г. Ф. Байдуков говорил о Громове как о своем идеале и идеале других летчиков, как о человеке доброго отзывчивого сердца, мыслящим по-своему и всегда верно, как о летчике-педагоге, летчике-психологе, талантливом полководце Великой Отечественной войны на посту командующего ВВС фронта и командующего 1-й и 3-й воздушными армиями, как о мужественном воине и напомнил эпизод, как командующий Громов дрался с «мессерами».

Генеральный конструктор Г. В. Новожилов значительную часть своего выступления посвятил влиянию М. М. Громова на сознание и формирование его как человека, как авиационного инженера, Генерального конструктора. Вспомнил о том, как он, школьник начальных классов Гена Новожилов, прочитав книжку «Громов» (автор Рябчиков Е. Н., издание 1935 г.), старался быть во всем похожим на Михаила Михайловича.

В телеграмме Марии Николаевны Беланиной-Королевой говорилось:

«Мне 91 год и я сожалею, что из-за возраста не могу приветствовать Вас лично, дорогой Михаил Михайлович. Мой сын, Сергей Павлович Королев, начавший жизнь летчиком, всю жизнь стремился летать. Вы были для него кумиром и вдохновителем. Спасибо Вам за все, что Вы слелали для меня и моего сына».

Все выступающие говорили о Громове М. М. как об авиационном, спортивном, государственном и общественном деятеле, но более всего как о изумительном умном летчике, обладающем редким даром предвидения перспективы развития авиационной техники.

Михаил Михайлович за столом президиума работал без очков, делая записи на своем листе. В заключение, поблагодарив всех выступающих и присутствующих за поздравления, он сказал, что трудился «…не во имя наград и личной славы, а во имя славы Родины» и что «нет ничего выше, чем творить новое, что нет ничего радостнее, чем творить новое во славу Родины».

Во время прослушивания приветствий и выступления юбиляра все в зале неоднократно вставали и, стоя, аплодировали в честь выдающихся заслуг М. М. Громова перед Родиной, в честь славы и могущества отечественной авиации.

Март 2009 г.

С рыцарем неба на земле

Летчик-испытатель и парашютист-испытатель Герой Советского Союза Юрий Александрович Гарнаев (17.12.1917 – 6.08.1967)

Профессионалы летных испытаний – летчики-испытатели и авиационные ученые – отмечали в Юрии Гарнаеве, по их выражению, редкое «птичье чутье «и беспредельную смелость.

Он погиб 6 августа 1967 года при тушении пожара во Франции.

Мой рассказ – ответ на просьбу Оксаны Михайловны Гарнаевой написать воспоминания о ее дедушке Юрии Александровиче Гарнаеве к его 90-летию.

С Юрием Александровичем я был вместе, когда в декабре 1948 года он приезжал оформляться на работу в отдел кадров в ЛИИ. Когда я проживал в общежитии ЛИИ, мы общалсь с ним, и мне приходилось работать с Гарнаевым в воздухе по программам летных испытаний. Случилось так, что и перед отъездом в его последнюю командировку во Францию, мы были вместе у Николая Ивановича Пильщикова, известного художника и профессионального литератора, моего родственника. Пильщиков заканчивал писать портрет Юрия Александровича. Эту картину, которую можно назвать «Летчик-испытатель Гарнаев Ю. А. к полету готов», художник после своей выставки в г. Жуковском подарил вдове А. С. Гарнаевой, в настоящее время портрет находится в музее Жуковской школы № 5.

Поскольку мои воспоминания о Юрии Александровиче Гарнаеве, летчике-испытателе и парашютисте-испытателе в одном лице, включают в себя лишь материал общения с ним на земле и называются «С рыцарем неба на земле», необходимо хотя бы вкратце вспомнить о его работе в воздухе.

Перед тем, как быть допущенным к работе летчиком-испытателем, в течение первых трех лет работы в ЛИИ Ю. А. Гарнаев оставил свой неизгладимый след в небе как парашютист-испытатель. В 1951 году он впервые провел катапультирование в скафандре с самолета Ту-12. А в другом испытании он покинул самолет на скорости свыше 900 кмчас, установив мировой рекорд покидания самолета по скорости. Девятью годами позже, в 1960 году, в преддверии полета человека в космос, мне пришлось катапультироваться при испытании опытного скафандра в спецстенде натурных испытаний ЦАГИ при скорости воздушного потока 1200 кмчас. Тогда я особенно остро осознал риск Гарнаева в 1951 году как парашютиста-испытателя в самом начале испытательных работ по катапультированию, когда инженерная и медицинская науки делали в этом направлении первые шаги.

Начав работать летчиком-испытателем на вертолетах, Юрий Гарнаев провел сложнейшие испытания по спасению вертолета Ми-1 при отказе двигателя – посадку на авторотации (самовращении несущего винта), что ранее не поддавалось теоретическим расчетам ученых-вертолетчиков Леонида Сергеевича Вильдгрубе, ведущего ученого ЦАГИ, и другим. Именно в этой работе раскрылся незаурядный талант летчика-испытателя Ю. А. Гарнаева. Надо вспомнить, что, выполняя в одно время с Гарнаевым идентичные испытания – спасение вертолета Ми-1 на авторотации – погиб летчик-испытатель ЛИИ Владимир Сергеевич Чиколини.

Юрий Александрович Гарнаев был первым в мире летчиком, выполнившим отстрел лопастей несущего винта вертолета в полете.

На воздушном параде 1958 года в Тушино Ю. А. Гарнаев покорил знатоков летающей техники и, конечно, всех зрителей полетом на испытанном им турболете, или на «летающем столе», как первоначально он назывался в летной документации – сооружении из труб со струйными рулями. Осталось в памяти, как этот «кусок железа» в небе, управляемый летчиком-испытателем Ю. А. Гарнаевым, то резко устремлялся ввысь, то падал вниз, то делал виражи в обе стороны.

Последней значительной работой Ю. А. Гарнаева в ЛИИ были успешные испытания по отработке вертикального взлета и вертикальной посадки самолета-истребителя.

Ю. А. Гарнаев был фанатично предан небу. Профессионалы летных испытаний – летчики-испытатели и авиационные ученые – отмечали в нем редкое, по их выражению, «птичье чутье» и беспредельную смелость.

Первая встреча Ю. А. Гарнаев: «Буду проситься на любую работу».

Морозным декабрьским днем 1948 года я ехал электропоездом из Москвы в отдел кадров ЛИИ, имея на руках письмо из МАИ о том, что мне разрешается поступать на работу в ЛИИ с параллельным выполнением дипломного задания.

Был полдень, когда электропоезд прибыл на платформу «Отдых». Вышедшие на площадь пассажиры быстро разошлись, так как автобусы тогда еще не ходили. На опустевшей площади я заметил одиноко стоящего человека и обратился к нему с вопросом: «Как дойти до отдела кадров ЛИИ?» Он охотно ответил: «Пойдемте вместе». И мы пошли.

В начале пути мы представились друг другу. Мой попутчик назвал себя Юрием и сказал:

– Я – летун, так по-своему он назвал свою профессию. Буду проситься на любую работу…, а потом посмотрим, сказал он. А вы?

– А я – студент-дипломник МАИ и летчик-спортсмен, – ответил я. – Хочу устроиться на работу с выполнением дипломного задания и остаться работать в ЛИИ.

После этого мой попутчик сразу спросил:

– Кто ваш первый инструктор?

– Кривой Владимир Вольфович, – ответил я с заметной гордостью. – В 1944 году я окончил парашютную школу у него и получил первые навыки в пилотировании самолета По-2.

Тогда Владимир Вольфович был начальником и инструктором летчиком-парашютистом спецшколы, готовящей парашютистов для фронта, которая располагалась в поселке Силикатная Московской области.

В разговоре выяснилось, что мой попутчик был хорошо осведомлен о мировых рекордах по высотным и ночным парашютным прыжкам моего первого инструктора, о чем писалось в печати, а также о других мировых достижениях отечественного парашютизма.

Моему попутчику на вид было лет тридцать. Он был небольшого роста – 166–168 см, одет в просторный бушлат защитного цвета. Темно-синие брюки-галифе были заправлены в лейтенантские яловые сапоги. Голову покрывала широкополая, из толстого сукна кепка зеленого цвета. Лицо с довольно большими глазами, крепкий прямой нос. В одной руке он держал какой-то сверток, завернутый в газету.

Мы шли по заснеженным тропкам, иногда утопая в снегу. Шли лесом, обходя отдельные бараки. Иногда сбивались с направления и «восстанавливали курс» по опросу случайно встретившихся людей. Когда снег был очень глубоким, мой попутчик в сапогах шел впереди, а я вступал в промятый им след. В пути он регулярно перекладывал свой сверток в газете из одной руки в другую, чтобы растереть замерзшие уши от мороза.

В дороге разговорились. У Юрия был мягкий баритон. Он энергично произносил слова, в его манере говорить чувствовались решительность, напористость. Некоторые слова иногда он произносил «с присвистом», что говорило о наличии, а может быть, и неисправности передних зубных протезов.

Преодолевая дорогу на пути от платформы «Отдых» до ЛИИ, мы вели разговор «обо всем и от души», так как это бывает у случайных попутчиков, коротавших вместе дорогу, и которые после, может быть, никогда и не встретятся. Много говорили о демобилизованных летчиках, устраивающихся работать на предприятия ГВФ во вновь начавшие работать после войны аэроклубы. И, конечно, об учебных полетах. Помню, как лицо Юрия просветлело, когда я рассказывал о том, как мы, школьники, изучали маленькую, укладывающуюся в нагрудный карман книжонку серого цвета «Техника полета на самолете У-2 с мотором М-11», изданную Наркоматом обороны в 1936 году, подаренную мне местным военным летчиком Илларионом Ивановичем Ватутиным, пособие, по которому обучались все довоенные летчики. Рассказывал, что когда работал на паровозе, выходил на платформу во время движения и по набегающей слева и спереди земле приучал себя «видеть землю и горизонт» в динамике движения, что необходимо для выполнения взлета и посадки самолета, чем вызвал улыбку Юрия.

В конце пути я уже знал, что со мной идет эрудированный человек и бывший летчик, возможно, списанный по здоровью, что бывало со многими военными летчиками.

Желая проявить участие к своему собеседнику, я поинтересовался намерением его «проситься на любую работу». И он мне ответил: «Был грех. Допустил служебное нарушение, не такое большое, как велика расплата за него». И после паузы с отчаянием добавил: «Женщины!»

Наконец, мы дошли до отдела кадров ЛИИ, до главной проходной. Прием вел начальник отдела кадров ЛИИ (тогда эта должность называлась «помощник начальника ЛИИ по кадрам») подполковник МГБ А. А. Поляков. На прием к Алексею Антоновичу было человек пять. Юрий встал в очередь передо мной. А когда подошла его очередь, он мягко и энергично вошел в кабинет, перекладывая в руках сверток в газете. Через открывавшуюся временами дверь кабинета было видно, что у нанимающегося на работу разговор с Алексеем Антоновичем был трудным и длился продолжительное время. Наконец, поступающий на работу вышел из кабинета, на ходу сворачивая свой сверток, в котором были личные фотографии и пожелтевшие от времени старые газеты, которые предъялялись им для оформления на работу. Потом за ним из кабинета вышла высокая красивая женщина, инструктор отдела кадров (это была Татьяна Малышева) и объявила:

– Гарнаев, возьмите переговорный лист на слесаря в моторные мастерские, к Ширяеву.

В этот раз я впервые услышал фамилию моего недавнего знакомого – Гарнаев.

Гарнаев с некоторым оживлением взял переговорный лист, стал уходить и мне сказал:

– До скорой встречи на аэродроме!

– Счастливого, командир, до скорой! – Стараясь ответить по-курсантски, как учили в аэроклубе, – сказал я.

В этот раз Юрий Александрович Гарнаев с переговорным листом на слесаря в руках первый раз прошел проходную ЛИИ.

А скорой встречи с ним у меня не получилось. Алексей Антонович Поляков отказал мне в приеме на работу из-за большого удаления моего места жительства – общежития МАИ – и трудностей в транспорте на участке «платформа Отдых – ЛИИ», который обслуживался автобусами ЛИИ лишь по утрам и после работы.

И только в 1950 году, прибыв в ЛИИ по распределению по окончании МАИ, я вновь встретился с Юрием Гарнаевым. В то время он работал завклубом ЛИИ и жил с нами в общежитии ЛИИ. Оно размещалось в здании бывшего санатория, построенного Николаем фон Мекком для своих железнодорожников (корпус № 1 ЛИИ). Ю. А. Гарнаев проживал в комнате № 4, располагавшейся около входной двери. Койка его отличалась армейской аккуратностью, на тумбочке стоял большой фотопортрет жильца в рамке 30×40 см, где Гарнаев был в летней форме военнослужащего в пилотке.

В общежитии общались с Юрием Гарнаевым по различным бытовым вопросам. В частности, ходили вместе в баню, посещать которую он очень любил. К тому же, баня находилась в корпусе № 1 ЛИИ, а вход в нее был в десяти метрах от входа в общещежитие. Разговаривали о разном. В частности, Гарнаев оживленно говорил о приемах его начальником Управления летной службы МАП М. М. Громовым по вопросу зачисления на работу в качестве летчика-испытателя ЛИИ и проявлял интерес к моим встречам в УЛС МАП с Михаилом Михайловичем по вопросу пригодности и целесообразности зачисления в ШЛИ инженеров-летчиков аэроклубников. Помню, вспоминали случаи, когда М. М. Громов отстаивал летчиков, попадавших в трудное положение. Например, говорили о роли заявления Громова в суд в защиту молодого летчика Валерия Чкалова, инструктором-летчиком которого одно время был М. М. Громов, что повлияло на освобождение Чкалова из тюрьмы, незаслуженно обвиненного в летном проишествии. Или, например, о случае, известном Гарнаеву, рассматриваемой в УЛС МАП жалобы одного заводского летчика-испытателя, которого директор завода незаконно уволил. Михаил Михайлович досконально разобрался во всем и занял сторону уволенного летчика, а директору завода сказал, что обратившийся в УЛС летчик остается в штате завода и УЛС МАП другого летчика-испытателя заводу не даст.

В тяжелые моменты своей жизни, особенно после увольнения из ЛИИ, Юрий Гарнаев говорил, что вся надежда на Громова, что он с одной стороны, педагог и психолог, понимает душу настоящего летчика, а с другой стороны, имеет огромный авторитет (и даже у самого Сталина). На 80-и Громова Г. Ф. Байдуков говорил, что «Громов видит каждого человека, особенно летчика, насквозь и никогда этого не показывает».

В конце 1951 года М. М. Громов приезжал в летную часть ЛИИ. Он пригласил Ю. А. Гарнаева в диспетчерскую КДП и после разговора с ним отдал распоряжение допустить Гарнаева к летной подготовке в ШЛИ МАП как летчика-испытателя на вертолеты.

А в январе 1952 года вышел приказ по ЛИИ (во исполнение по Министерству авиационной промышленности от декабря 1951 года) о назначении Гарнаева летчиком-испытателем 4-го класса, чего он добивался в течение более трех лет в ЛИИ. А мешало этому темное пятно в его анкетных данных: судимость по строгой политической статье из-за связи с дочерью контрреволюционера во время его службы в Китае, судимость, которая не была погашена в течение всей его жизни. Зачисление Ю. А. Гарнаева в штат летчиков-испытателей произошло тогда, когда именно из-за анкетных данных увольнялись заслуженные летчики-испытатели и ученые, тогда, когда в летной части ЛИИ не было вакантных мест и в ЛИИ поступило семеро летчиков из первого выпуска ШЛИ МАП.

Отвечая на поздравления сослуживцев и на вопрос, как ему удалось пробиться в летчики-испытатели и преодолеть трудности в его биографии, Юрий Гарнаев говорил: «Когда в администрации и парткоме ЛИИ перед моим носом закрывали дверь, боясь показаться сочувсвующими мне, один М. М. Громов оставлял для меня открытой форточку в своем кабинете, через которую я пролазил».

Отмечая свое зачисление в штат летчиков-испытателей, Юрий Гарнаев на радостях собрал праздничное застолье, где экспромтом с улыбкой произнес шуточный тост:

– Прощай, жена! Прощай, приплод!

На – вертолет, на – вертолет!..

Юрий Александрович Гарнаев начал работать летчиком-испытателем на вертолетах тогда, когда в нашей стране с конца 1940-х годов происходило бурное освоение вертолетостроения во всех вертолетных ОКБ (старое название «геликоптеры»). Первые шаги рождения вертолетов оказывались трагическими – погибали лучшие летчики-испытатели, шеф-пилоты конструкторских бюро: Михаил Дмитриевич Гуров из ОКБ Н. И. Камова, Константин Михайлович Пономарев из ОКБ И. П. Братухина, Матвей Карлович Байкалов из ОКБ М. Л. Миля. Причина их гибели – запредельное усталостное напряжение в элементах конструкции, обусловленное вибрацией. Со дня поступления в ЛИИ первых вертолетов Ми-1 ОКБ Миля весь 1951 год и первую половну 1952 года работал на вертолетах единственный летчик-испытатель Владимир Сергеевич Чиколини, который погиб в 1954 году при испытании вертолета.

В течение более трех лет, до того, как быть зачисленным в штат летчиков-испытателей ЛИИ, Юрий Гарнаев настойчиво готовился к своей заветной цели – работе летчика-испытателя. Он в качестве парашютиста-испытателя провел, рискуя, ряд выдающихся работ при катапультировании на опытных средствах спасения. Надо отметить, что в то время Юрий Гарнаев не был социально полностью защищен, так как по документам отдела кадров он значился не штатным парашютистом-испытателем, а технологом, а потом, после перерыва в работе, инженером. Гарнаев тщательно изучал материальную часть и летные данные самолетов и вертолетов, проявляя большой интерес к новой технике. Помню, когда в ЛИИ стали поступать первые вертолеты Ми-1 (я в то время работал старшим инженером по эксплуатации только что созданной вертолетной группы и в качестве ведущего инженера и экспериментатора по программам летных испытаний участвовал в полетах на них), Юрий Гарнаев чаще других приходил к нам на оборудованную стоянку для вертолетов около КДП, подробно знакомился с машинами, задавал тонкие профессиональные вопросы по конструкции, эксплуатации и летным данным новых изделий.

В памятый для меня день 18 февраля 1952 года Юрий Гарнаев в числе первых поздравил летчика-испытателя В. С. Чиколини и меня со вторым рождением сразу после вынужденной посадки вертолета Ми-1 из-за отказа рулевого винта. В том полете силой разрежения от работающего вентилятора охлаждения двигателя был сорван с места и засосан в работающие лопасти его люк подхода к свечам двигателя, который в лопатках вентилятора был разрушен на кусочки. А они, падая касательно на трос управления рулевым винтом, как зубилом рубили его и трос стал распускаться. Когда Владимир Сергеевич с трудом успел совершить посадку, к вертолету подбежали люди. Среди них был и Ю. А. Гарнаев. Он быстро осмотрел рулевой винт и через смотровые окна хвостовой балки первым обнаружил, что провисший трос управления рулевым винтом держался на отдельных нитках. И, поздравив нас с благополучным возвращением, сказал: «Вам не хватило считанного времени полета, чтобы повторить ситуацию и участь Байкалова». (Матвей Карлович Байкалов погиб в 1949 году на вертолете Ми-1 из-за отказа рулевого винта на аэродроме ГК НИИ.

Позже, после назначения летчиком-испытателем на вертолеты, Гарнаев в беседе с учеными ЛИИ и ЦАГИ А. А. Докучаевым, Л. С. Вильдгрубе, А. М. Лепилкиным и О. Я. Деркачем возвращался к случаям отказа в управлении рулевого винта вертолетов хвостовой схемы и к гибели М. К. Байкалова. Он искал решения и высказывал свои соображения о выходе из критического состояния в подобной ситуации. И уже тогда Юрий Александрович Гарнаев проявлял серьезные задатки думающего летчика, «мыслящего вперед», как образно выражался М. М. Громов.