Текст книги "2084*"

– Только благодаря Дэвиду я смог понять, что произошло с Европой.

– И что же с ней стряслось?

– Шуткам здесь не место. Европейцы, как и мы, наступили на грабли толерантности. Тебе это интересно?

– Да. Хотя, честно говоря, я привык принимать мир таким, как есть, особо не заморачиваясь. Если бы не твой чудовищный приговор, я и теперешнюю Америку считал бы лишь затейливым зигзагом цивилизации. Каждый по-своему с ума сходит. Кто знает, как оно должно быть? Кому дано право судить?

– Меня-то они судили. Ты – настоящий американец – «свобода превыше всего». И я так считал. Но, присягая демократии, провозглашая свободу, нельзя терять голову, чувство меры. Звучит, в самом деле, странно – мера демократии, мера свободы. Европейцы тоже, наверное, так думали. Но, утратив чувство меры, они похоронили и свободу, и демократию, и свою Европу. Откуда сердобольным либералам было знать, что гуманизм и человеческое сострадание способны сыграть с ними злую шутку?

– Ты, я вижу, в форме. Значит, и человеческая доброта – не такое уж добро?

– Все сложнее. Толерантность – палка о двух концах. Это не только способность понимать чужую боль, страдания, проявлять терпимость к чужим обычаям, взглядам, образу жизни. Есть у нее и оборотная сторона. Это готовность, помогая несчастным, самим страдать, обрекая на страдания других, включая своих близких. Одно из значений латинского слова tolerantia – «добровольное перенесение страданий». Запредельная толерантность требует жертв, и ими становятся сами благодетели.

– Мудрено.

– Да, непросто. В Европе все началось давно. Поначалу ей самой нужна была молодежь из стран третьего мира. Дешевая рабсила, в первую очередь, для непрестижных занятий. К тому же, в конце прошлого века было отмечено заметное старение населения. А если в средней семье меньше двух детей, у народа нет шансов даже на простое воспроизводство. Это арифметика. В начале нашего столетия самая высокая рождаемость была во Франции – 1,8 ребенка на семью. Для всей Европы она едва превышала 1,3. К середине века работающие европейцы не смогли бы содержать пенсионеров. Но молодые всегда хотели жить в свое удовольствие, а с детьми это сложнее, и заводить их не спешили. Настало время, когда с этим что-то нужно было делать.

– Откуда ты все это знаешь? Это все твой тьютор? Допустим. А здесь кто будет стариков кормить?

– Да, будущих кормильцев растет маловато. Пока ехал сюда, детей почти не видел.

– Откуда им браться?! – Пит невольно повысил голос.

– Не шуми, – Алекс кивнул в сторону соседней компании, – Ты-то ведь и сам не женат.

– А на ком? Может, на нем жениться? – Пит указал глазами на смазливого бармена и продолжил уже заметно тише, – у нас, конечно, не Европа, но и без мусульман правоверных хватает. То ли еще будет.

– Извини, не хотел тебя обидеть. Лучше вернемся в Европу. Обойтись без мигрантов она уже не могла. Сначала их завлекали по-всякому, количество переселенцев росло медленно и беспокойства не вызывало. Все думали, что они ассимилируются, примут европейские обычаи, традиции, культуру. Скептиков не слушали. Численность населения даже подросла, но, правда, исключительно за счет приезжих. Рождаемость у восточных народов высокая, и скоро в крупных городах Франции половину жителей в возрасте до 20 лет составляли мусульмане. Ситуация сложилась патовая, точку возврата уже прошли.

– И никто не заметил?

– Заметили, но хватало и других проблем.

– Ты, я вижу, в теме и до сих пор ничего не забыл. Столько лет прошло.

– Это заслуга Дэвида. Он всегда жил в Англии, но Европа, похоже, его болевая точка. Обо всем рассказывал спокойно, но я видел, что судьбу ее он воспринимает не как сторонний наблюдатель. Его без преувеличения научный анализ помог мне понять и оценить глубину ее трагедии. Разве такое забудешь?

– И это Европа – колыбель нашей цивилизации?! Но что-то можно было сделать?

– Не знаю. Ситуация обострилось с первой волной массовой миграции в 2015 году. Бесконечные войны и перевороты превратили Северную Африку и Ближний и Средний Восток в полыхающий регион, а жизнь миллионов людей – в кошмар. Огромные территории оказались под контролем исламских радикалов, террористов всех мастей. Миллионы несчастных, потерявших жилье и средства к существованию, считали виновниками своих бед Соединенные Штаты, по чьим сценариям свершались кровавые перевороты, и их европейских союзников. Люди хлынули в Европу. Больше бежать было некуда.

– Может, не стоило их пускать, не искать на свою голову приключений?

– Не пускать? А как? А толерантность? Можно ли думать о своих гипотетических проблемах, когда уже страдают и нуждаются в помощи миллионы? Чужой беды не бывает. Победила толерантность-сострадание, а свои страдания еще не начались. Да и единства в этом вопросе, как и во многих других, в странах Европейского Союза не было.

– Толерантность – звучит красиво. Но кто-то должен был задуматься!

– Тех, кто сомневался, пробовал протестовать, старались не слышать. Дальше – больше. Несчастные беженцы добирались до Европы единственным доступным путем через Средиземное море. Забирая у них последние деньги, ловкие дельцы грузили беспомощных людей на все, что могло держаться на воде – ветхие суденышки, надувные лодки, самодельные плоты. Для многих это рискованное путешествие стало последним в жизни. Кого-то спасали у европейских берегов пограничные службы. Это была морская трагедия, подобной которой мир не знал.

– И даже это не останавливало беженцев?

– Остановить их не могло ничто. У них не было выбора. Возвращаться было некуда. Только в Европе видели они свое спасение.

– Ситуация еще та! Ни им, ни Европе не позавидуешь.

– В Европе масштабы трагедии оценили не сразу. А когда поняли, было поздно. Миллионы мигрантов-мусульман, буквально прорвавшихся в Европу в эти годы, состояли, в основном, из доведенных до отчаяния беспомощных людей, спасавшихся от ужасов войны. Ни о каком захвате Европы они не помышляли. Спасали свои жизни. Но с ними в Европу рванула и довольно крепкая молодежь, надеявшаяся получить там бесплатное жилье, хорошие пособия и прочие блага. Эти не выглядели несчастными, некоторые имели и деньги, и недешевые смартфоны. Они искали благополучия и об исламизации Европы тоже не помышляли. Правда, и работать не рвались. Реальную опасность представляли третьи. С беженцами в Европу проникли тысячи боевиков, прошедших кровавую школу уничтожения неверных, разрушения всего, что не отвечало их искаженному представлению о сути ислама. Они признавали только силу, ни в грош не ставили чужую жизнь, не дорожили и своей. Жестокие и бессмысленные теракты, которые совершались смертниками-шахидами, были делом их рук. Количество жертв росло. Спецслужбы Франции, Бельгии, Германии и других стран смогли выявить сотни террористов и их пособников, но на большее их не хватило. А это было только начало.

– И даже тогда толеранты не прозрели?

– Некоторые задумались, пугаясь собственных мыслей. Их добрые дела не вызывали адекватную ответную реакцию. Жестокая ирония судьбы. Приверженность идеалам демократии помогла Европе возвыситься. Отсутствие чувства меры обратило беспредельную демократию и толерантность в оружие саморазрушения.

– Ты, вижу, стал философом. Говоришь, как по писанному.

– В Европе это мало кто понимал. Не будь Дэвида, и я бы знал не больше. Незнание – повод не думать о неприятном, спрятать голову в песок. Вижу, достал тебя невеселым разговором.

– Нисколько. Но для меня это почти китайская грамота. Не потому, что трудно понять, а потому, что и в голову такое не приходило. Кому здесь нужна Европа? Хочешь учиться – езжай в Канаду или Англию, как мы с тобой. Для отдыха есть Карибы, Африка. Европа, вроде, и ни к чему. То ли она есть, то ли ее нет. Какая разница?

– Прежней Европы нет уже давно. Но здесь это мало кто знает.

Официантка принесла салаты, и они некоторое время молча ели. Пит решил не останавливать брата, которого воспоминания о жизни в Англии отвлекали от грустных мыслей и от проблем, которые им еще предстояло решить. И он вернул Алекса к прерванному разговору.

– Но в Европе не сразу зашло так далеко?

– Не сразу. Все менялось на глазах. И что? Она прозрела? Евросоюз пытался, правда, контролировать потоки мигрантов. Спецслужбы заметили, что они постоянно меняют направление и устремляются туда, где больше шансов преодолеть защитные барьеры. Считать это случайным было наивно. Похоже, процессом руководят, осуществляя операцию по мирному захвату континента. Точнее сказать – относительно мирному. Потому, что усиление пограничного контроля, попытки отделить от беженцев группы агрессивно настроенных парней вызывали ожесточенное сопротивление. Они прорывались силой. Закрыть свои границы Евросоюз был уже не способен. Не помогали ни колючая проволока, ни заборы.

– Кто же эти заговорщики?

– Возможно, никто этого не узнает. Но стихийным такое переселение народов было лишь отчасти. С иллюзиями расставаться нелегко. Идея создания мультикультурного общества оказалась живучей. Росла преступность, женщины боялись выходить на улицу в одиночку, совершались теракты, гибли люди, рушился складывавшийся веками порядок. А либералы проводили демонстрации в защиту притесняемых мигрантов. В мусульманских кварталах вылазки террористов вызывали плохо скрываемое ликование, особенно среди молодежи. Не замечать такое можно, только если очень не хочется. Добровольная слепота – составная часть толерантности.

– Да. Там толеранты, тут толерасты.

– Ну и ну! Откуда эти словечки? На тебя не похоже.

– Сами выскакивают. Ты всегда говорил, что язык развивается. Я смотрю на вещи проще.

– Не прибедняйся. Ты профи, образованный специалист высшего класса. Ты мой старший брат. Я знал – ты рядом, и это придавало мне уверенности и дома, и в школе, и даже в университете. А особенно, сейчас. Папа всегда ставил мне в пример твой сильный характер, умение работать.

– Хватит подлизываться. Не отвлекайся.

Беседу вновь прервала девушка, поставившая на стол горячее. С детства братьев приучили разговоров за едой не вести, к тому же она оказалась вкусной. Ели, обмениваясь репликами, отдавая должное искусству повара. Народу поубавилось. Оставались лишь троица молодых людей, да мужская пара постарше. Видимого интереса к братьям никто не проявлял. В ожидании кофе они продолжили разговор.

– Ну что, назад в Европу? Или с нее хватит?

– Нет уж, история требует завершения. Времени сегодня у нас навалом.

– Как скажешь. Знать не вредно. Итак, попытки поставить миграцию и мигрантов под контроль ни к чему не привели. Ассимилироваться мусульмане, которых становилось все больше, не собирались. Положение европейцев ухудшалось. На содержание миллионов иждивенцев – многодетных семей, стариков, а заодно и вполне трудоспособных мужчин – требовалось все больше денег. Экономика трещала по швам. Большой бизнес отреагировал закрытием предприятий, выводом их в другие регионы. Рабочих мест становилось все меньше, как и работников, покидавших Европу.

– Ничего не напоминает?

– Напоминает. Причины разные, но результат один. Сбывалось пророчество ливийского правителя Каддафи, что десятки миллионов приверженцев ислама без войны сделают Европу мусульманским континентом. Его зверски убили в 2011 году в ходе переворота, который дал старт кровавому хаосу на арабском Востоке. Теперь надежды на лучшее будущее в родном доме утратили европейцы.

– И сделать было уже ничего нельзя?

– Попытки были. Полиция и спецслужбы к такому развитию событий оказались не готовы. Обычные методы не работали. Судорожно искали новые. Бельгия выделила миллионы евро на подготовку для своих мечетей «правильных» имамов. Во Франции предполагалось продвигать мягкие формы ислама под контролем службы безопасности «Сюрте Женераль». Результат – ни Бельгии, ни «Сюрте Женераль» больше нет. В разных странах проходили демонстрации противников толерантности, звали в бой националисты. Несгибаемые либералы им противостояли. Но поезд уже ушел. Никакие программы, никакие акции успеха не имели. Процесс стал необратимым. Среди европейских лидеров, как позволил себе пошутить Дэвид, не оказалось нужного количества выпускников Оксфорда. Остальное было делом времени, которое, как известно, движется в одном направлении. Мусульман в Европе стало больше, чем аборигенов, чему способствовало и массовое бегство последних.

– Прямо сюжет для триллера!

– Это была катастрофа. Сначала мусульманские кварталы и районы, потом целые города стали жить по своим обычаям, без оглядки на гостеприимных хозяев. Одно за другим государства получали новую власть, верную законам шариата. Границы на карте Европы, которые тщетно пытались стирать бывшие хозяева, исчезли, словно растворились. Быстро и навсегда. Остались лишь воспоминания и отдельные страны, которые не смогли, а скорее, предусмотрительно не пожелали в самом начале великого переселения народов предоставлять мусульманам достойные условия. Население оказалось недостаточно толерантным, и это их спасло.

– А мы на это как-то реагировали?

– Мы с тобой тогда еще под стол пешком ходили. А в Штатах был как раз период становления толерантности собственного разлива. И наши родители, и прочие американцы к происходившему здесь относились как к карнавальной шумихе. Что вышло, сам знаешь. Тут не до европейских проблем.

– От старой Европы что-нибудь осталось?

– На севере две страны. Не входившая в Евросоюз Норвегия, которая вовремя взяла миграцию и мигрантов под строгий контроль. Согласившимся уехать выплачивали пособие. Оставшихся льготами не баловали. Избежала оккупации Финляндия, где большинство населения, увидев, что пособия мигрантам превышают выплаты своим безработным, не встречало гостей объятиями. На востоке – это страны бывшего коммунистического блока – Венгрия, Польша, Чехия, Словакия, Литва, Латвия, Эстония и еще какие-то, точно не помню. Ссылаясь на свои проблемы в экономике, они принимать непрошеных переселенцев не торопились. Не понравилось беженцам и отсутствие там сложившихся мусульманских общин и нужного числа мечетей. Живучей оказалась и вечно нейтральная Швейцария, удержавшаяся от вступления в Евросоюз. Особое место занимает, естественно, Великобритания, которая вовремя соскочила с европейского экспресса, летевшего в никуда. Она закрыла границы для рвущихся на остров мигрантов, когда уже осевшие там мусульмане исчислялись миллионами, а мечетей стало едва ли не больше, чем христианских храмов. Мусульман обязали не декларировать, а доказывать свою лояльность, признать приоритет ценностей британского общества, его традиций и обычаев, беспрекословно следовать им или уехать. Эти решения принимались не просто, учитывая наличие значительного числа сторонников толерантности. Но здравый смысл оказался сильнее.

– К Британии ты явно неравнодушен.

– Я этого не скрываю. Она вновь оказалась на высоте. Опытные спецслужбы и полиция, надежная армия выявили и нейтрализовали радикальные мусульманские сообщества и их лидеров. Представлявших опасность экстремистов изолировали и высылали. Твердую позицию и жесткие меры поддержало большинство населения. В течение нескольких лет на островах был наведен порядок. Толерантность не зашкаливала, и демократия не пострадала. События на континенте были на виду. Дэвид не преминул отметить, что многие британские лидеры – питомцы Оксфорда. И это правда.

– Вот почему в Европе мрак.

– Творцы этого мрака – сами ее бывшие хозяева. А новые проявляли порой здравомыслие. Многие их лидеры, выросшие и получившие образование в старой Европе, сумели использовать возможности политических методов. Крутой поворот в судьбе Европы произошел, в основном, без насилия, в соответствии с волей большинства населения, которое теперь исповедует ислам. На месте Западной Европы возникло новое государство Северный Халифат. Вектор миграции изменился. Теперь миллионы европейцев вынуждены были покидать землю предков и искать пристанище на чужбине. Благо, у них какой-то выбор был.

– Помню толпы переселенцев из Европы, в большинстве своем, «разноцветных» определенной ориентации. Причиной их миграции у нас считалась тяга к прогрессу, о другом не говорили. Теперь понятно, почему беженцы не хотели об этом распространяться.

– Мусульмане, в особенности, родившиеся в Европе, не были нетерпимы к иноверцам. Полноценной замены убегавшим из Европы специалистам не было. Теперь уже новая власть старалась удержать аборигенов активного возраста разными пряниками. Работникам со стажем сохранили право на пенсию, которая, правда, стала заметно скромнее.

– Все повторилось с точностью до наоборот. И многие остались?

– Не знаю, но кто-то, наверняка, этим воспользовался. Снял сливки и потом уехал. Почему бы и нет?

– Мне надо было туда ненадолго смотаться. Но и здесь работы хватает.

– Не думаю, что это хорошая идея. Новые власти сохранили отдельные памятники европейской культуры, но средства на их содержание почти не выделялись, и без поддержки из-за рубежа утраты были бы неизбежными. Так или иначе, определенную терпимость победителей отрицать нельзя. К примеру, был сохранен особый статус Ватикана. Где была имитация цивилизованности, где голый расчет, не разберешь. Мусульманские правители желали сохранить лицо и нормальные отношения со странами христианского мира, обладающими огромным экономическим и военным потенциалом. И, наверное, не ошиблись. Тем более, что формальных оснований для протеста у международного сообщества не было. Да и само сообщество было уже не то.

– Восточная мудрость, замешанная на банальной хитрости.

– Пожалуй. Главное, им удавалось сдерживать приверженцев радикального ислама. Попытки фундаменталистов захватить власть и установить в Северном Халифате свои порядки не прекращались, а превратить ястребов в голубей до сих пор еще нигде и никому не удавалось.

– По-любому, к прежней Европе возврата нет. Чудес не бывает.

– Без вариантов. Что там теперь творится, не знаю. Дэвид поведал мне все это около двадцати лет назад. Но остальной-то мир существует. Видимо, на старой Европе свет клином не сошелся. Умерла, так умерла. Но даже вспоминать об этом тяжело. Понимаю Дэвида.

– А соседи халифата его не боятся?

– А ты как думаешь?

– Думаю, опасаются.

– Это мягко сказано. Возникла щекотливая ситуация. Кое-кто из бывших младших братьев СССР, вернее, из их руководителей и не слишком далеких политиканов, освободившись от коммунистических оков, переусердствовали, бесстрашно показывая России язык, как олицетворение своей полной независимости. Это был заметный прогресс по сравнению с кукишем в кармане.

– А причем тут Россия?

– Она же была правопреемником СССР, да и показывать больше было нечего и некому, а очень хотелось. В случае чего в обиду бы не дали Европа, а также их новый самый старший брат за океаном. И тут такой конфуз.

– Не плюй в колодец, из которого может быть еще пить придется!

– Вроде того. Россия в рамках созданного при ее участии Координационного Совета – системы международной безопасности обеспечивала контроль границ халифата. Восточная Европа входит в зону ее ответственности, и на территории сопредельных с халифатом стран были размещены средства оперативного реагирования. Протестов с их стороны не последовало. Разбираться с «язычниками» Россия и не собиралась. Это противоречило и духу, и букве принятых ею обязательств. С внутренними делами каждая страна должна разбираться сама. И мышиная возня прекратилась.

– С этим все ясно. Интересно, аборигены в Европе еще остались?

– Не знаю. Теперь разве что те, что решили ассимилироваться.

– Ты серьезно?

– А почему бы и нет? Человек – самый непредсказуемый представитель животного мира. Примеров тому масса. Здесь у нас они на каждом шагу.

– Я забыл, что мы тоже его представители. Только почему не все законы природы на людей распространяются?

– У природы много загадок, и не все поддаются объяснению. Да и люди очень разные.

– И ты так спокойно об этом говоришь? Из-за этих загадок ты столько лет провел в тюрьме. Прости, что напоминаю. Ты готов им это простить?

– Нужно разобраться, кому это «им»? Меня засадили в тюрьму не гуляющие под ручку великовозрастные мальчики-колокольчики из города динь-динь или эти официантки. Сами они не страшнее одуванчиков.

– Ты что, в религию ударился? Готов подставить другую щеку?

– Ни во что я не ударился и ничего никому подставлять не собираюсь. Но здесь, как и везде, все решает, обычно, власть, а не народ. Это не одно и то же. Ты не согласен?

– Если это так, то как быть с известным высказыванием, что каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает?

– Полностью с ним согласен. Но, например, наши «цветные» к своим правителям особых претензий не имеют. И те, ничем не рискуя, приговорили меня и продемонстрировали народу, что беспощадны к его врагам. Вот если бы они своих прижали, или жить цветному народу стало бы хуже, то тогда ему осталось бы только жаловаться на себя или скинуть правителей.

– Как гладко у тебя получается. Это все Оксфорд.

– Не без этого. В споре не всегда рождается истина, но приемы риторики оттачиваются.

– Значит, я у тебя спарринг-партнер, и это просто интереснее, чем бой с тенью?

– Ну вот, обиделся. Своих не узнаешь?

– Так это было шуткой?

– Отчасти. Но не лишено смысла. Говоря про народ и его правителей, ты абсолютно прав. Верно на все сто процентов.

– Хоть с чем-то согласился. А то я решил, что ты вернулся к «оттачиванию». Это Европа тебя достала.

– Достала она себя, а мне ее просто жалко. Жалко и тебя, которому пришлось выслушать эту невеселую лекцию. Не слишком удачный ответ на твои системы контроля. Но и ты проявил завидное терпение.

– Не прибедняйся. В этих вопросах профи ты. Не зря тьютор тебя натаскивал.

– У Дэвида получилось бы лучше.

– Возможно, но я теперь знаю, на что нарвалась Европа, а о том, какой она была до того, можно узнать только из книг.

– Но только не здесь.

– Прости, брат! Ляпнул, не подумав.

– Не бери в голову. Я тоже об этом подумал. Ты же видишь, для меня все уже позади.

Пит облегченно вздохнул. Брат набирает форму. Все та же милая девушка принесла им кофе с пирожными, проворковав, что это за счет заведения.

– Спасибо. Достойный финиш хорошего ланча, – улыбнулся ей Алекс.

4

Поднялись к Алексу. Ему не терпелось узнать, что будет дальше. Пит не спешил, о чем-то размышляя. Он вышел на балкон, осмотрелся и, вернувшись, сказал:

– На балконе, пожалуй, тоже стало жарковато. Может прогуляемся?

– Хорошая мысль.

– Буду ждать внизу через четверть часа.

– Договорились.

Когда они встретились, в холле кроме портье никого не было.

Вышли на улицу. Зеленый «Форд» с темными стеклами стоял на том же месте. Есть ли кто в нем, не разглядеть.

– Это твоя машина справа?

– Моя.

– Завтра мы с ней расстанемся, но до того она еще послужит. Немного покатаемся и решим, где ее оставить.

На небольшой высоте пролетел коптер.

– На пути из «Флоренс» над нами дважды такой прошел. Думаешь, совпадение? Мне кругом мерещатся наблюдатели.

– Скорее всего, они тут не при чем. Беспилотники регулярно курсируют вдоль всех федеральных трасс и больших местных дорог. Исключать, конечно, нельзя ничего, но такой контроль имеет смысл лишь при постоянной слежке за конкретной машиной, да и вести его скрытно нельзя. Для нас это просто напоминание, чтобы не расслаблялись. Давай пройдемся.

Они направились по дорожке через цветник к лужку, за которым виднелась рощица. Пит выбрал ее для разговора без нежелательных свидетелей и слушателей. Шли не спеша, продолжая беседовать.

– Средств наблюдения много, но не думаю, что они задействуют в твоем случае, например, спутниковые. Ты ничего не нарушаешь, претензий к тебе нет. А главное, это дорогое удовольствие. Собственных спутников осталось мало. В первую очередь нужно обеспечивать бесперебойную работу систем навигации для всех видов транспорта, а это колоссальный объем постоянно меняющейся информации. Без этого не только наши машины остались бы без роботов, но и все воздушное, железнодорожное, морское сообщение и много чего еще стало бы невозможным. Изначально спутниковая навигация, способная определять точное положение объекта на Земле и в околоземном пространстве, его удаленность и скорость, была разработана для министерства обороны. А сейчас без нее нельзя представить нормальную жизнь. Не думаю, что Штаты в их нынешнем положении обходятся своими силами. Возможности уже не те. Космодром на мысе Канаверал давно стал музеем, космический центр Кеннеди – детским парком развлечений. Правда, детей с каждым годом привозят туда все меньше, в основном, это туристы из Англии или Канады. Последним из наших ракетных полигонов на атолле Кваджалейн управляют теперь англичане. Это – наши настоящие друзья. Долгие годы они оставались верными младшими партнерами, неизменно следовали курсом, который мы определяли, во всем нас поддерживали и даже настоящей обиды не затаили. Теперь обеспечивают нашу повседневную жизнь и независимость, на которую, правда, никто и не покушается. Охраняют границы, помогают решать технические проблемы. Если бы не они, да Канада, жизнь здесь не была бы такой беззаботной, и отделились бы не только Аляска и Гавайи. Но это уже из другой оперы. В нашем случае использовать спутниковый контроль, способный определять, где ты находишься, с точностью до дюйма, особой нужды не вижу. И еще одно. Для того, чтобы что-то отслеживать, нужно, чтобы на объекте был размещен подающий сигнал маячок. Их ставят, например, на все транспортные средства. Иначе система просто не работает. Раньше на человека, находящегося под контролем, надевали специальный браслет. Теперешние маячки могут иметь микроскопические размеры. Микрочипы можно имплантировать – размещать в тканях или органах живого организма. Перед выходом из «Флоренс» медицинского осмотра у тебя не было?

– Врача приглашают, только если ты заболел или жалуешься на здоровье. Даже не помню, когда это было в последний раз.

– Прекрасно. Значит, помечать тебя не стали. Браслета тоже нет. Не обижайся, но на спутник, выходит, ты не тянешь. Хотя исключать нельзя ничего.

– Я не в обиде, мистер Пи, – Алексу пришло на ум шутливое прозвище, которое он дал когда-то брату, увлекшемуся в старших классах математикой, – не пойму только, зачем ты мне все это рассказываешь? Тем более что на спутник я не тяну.

– Если можешь, прости, профессор. Космос к нам никакого отношения не имеет, как и мы к нему. Эта зеленая машина меня напрягла, выбила из колеи. Казалось бы, чему тут удивляться? Но напрягает. Вот и разговорился, чтобы в себя прийти, заодно покинуть зону ее прямой видимости и минимизировать возможность использования направленных микрофонов. Извини, если я слишком утомляю тебя этой ерундой.

– Перестань извиняться. Это не ерунда. Сказал бы сразу. С космосом, кстати, ты разобрался профессионально, рассказал коротко, ясно и интересно. То, что космические штучки не про меня, нисколько не огорчает. К тому же я узнал что-то новое. Герой одного романа сказал, что никто ничего не заставляет знать, это нужно тебе самому. Я понимаю это так, что любое знание не лишнее и стараюсь этому следовать. Надеюсь, соображать не разучился и тебя не подведу.

– А я подумал, что ты обиделся. Братишка, если я и бываю иногда занудой, не суди меня строго. Столько непривычных задачек нам нужно решить, а ошибаться нельзя. И от встречи нашей голова кругом. Столько лет не виделись.

– Не надо объяснять, я и сам вижу, как тебе нелегко. А с машинкой этой разберемся.

– Обязательно разберемся, брат.

Тем временем они вошли в рощу, прошли вглубь и остановились на лужайке ближе к роще. Густые кроны почти не пропускали солнечных лучей. Роща не слишком большая, отсюда все вокруг хорошо просматривалось. Подобраться к ним незаметно не смог бы никто.

– Здесь нас не должны достать длинные уши.

– Из зеленой машины?

– И из нее тоже. Всякое может быть. В ресторане никто себя не проявил. Думаю, никого там и не было. Гадать не будем. Время покажет. Завтра отправимся в аэропорт.

– Куда летим?

– Никуда. Попробуем поморочить им голову. Полет – это регистрация, электронная или на месте. Народу там хватает, затеряться не проблема. Если нас пасут, будут искать на всех рейсах. Не найдут. Вынуждены будут проверять возможные варианты, в том числе и полет по чужим документам. Опять придется прокачать все рейсы. Это даст нам очень нужное время.

– Ну и комбинации. Думаешь, все-таки следят?

– Пятьдесят на пятьдесят. С одной стороны, – не такая уж ты важная или опасная теперь персона. С другой, – преступник, каких не так уж много. Может, и не следят. Очень бы хотелось. Я не любитель детективных историй, но испытывать судьбу не стоит. Будем держаться избранной тактики.

– Ты прав. Как всегда.

– Не грусти. Придет время – мы над этим еще посмеемся. Но пока иначе нельзя.

– Все сделаю, как скажешь, мистер Пи.

– Отлично. После завтрака соберем вещички, заедем в магазин пополнить твой гардероб и еще кое-что купить, потом в аэропорт. Посмотрим, есть ли у нас спутники, и будем действовать по обстоятельствам.

– Кое-что я уже купил.

– Это твое кое-что. Я знаю, что нам потребуется в ближайшее время. Это и докупим.

– Тебе виднее.

– Вот и хорошо. Новый гардероб подберешь себе в Англии, а пока обойдемся камуфляжем.

– Бог с ними, с тряпками. Ты о себе ничего не говоришь. Как жил все это время?

– Плохо. Всем нам было плохо из-за того, что не могли ничего о тебе узнать, чем-нибудь помочь. Мы понимали, что тебе гораздо хуже, но верили, что этому придет конец, ждали этого дня. И, наконец, дождались.

– Неизвестность и меня убивала. Приговор вынесли нам всем. Ненавижу эту страну, которую всегда любил, несмотря ни на что.

– Великой страны, которой можно гордиться, давно нет, а то, что от нее осталось, и страной назвать нельзя. У них другие ценности, другие символы. Между прочим, этот год юбилейный. Сто лет назад 1 сентября 1984 года в калифорнийском городке Беркли впервые в мире были узаконены однополые браки, стыдливо названные «домашним партнерством». Они считают, что с этого дня началась новая эпоха в истории человечества. Юбилей собираются отмечать с помпой. Не исключаю, что и твое освобождение – гуманный акт в честь великой даты. Плевать, главное, что ты теперь с нами.

– Пока только с тобой.

– Что за настроения? Ты в чем-то сомневаешься?

– Понял. Беркли, где впервые получен плутоний, где создавалась атомная бомба, объявлен колыбелью цветной цивилизации? Сомнительная честь.

– Это для нормальных людей сомнительная, но не для либерастов.

– Опять?

– Черт с ними. Торжества пройдут без нас, а мы через пару недель отметим твой день рожденья в Англии.