Текст книги "Город смерти"

– Справлюсь, не маленький. И пожалуйста… Называй меня Вадиком!

* * *

Дверь в кабинет была заперта.

– Руся, Тумба, откройте! – приказал Леон.

Щелкнула щеколда, высунулась озабоченная физиономия Руси.

– Уже все, – похвастался он. – А ты это… Вернулся?

– Как видишь.

Пленного от стула уже отмотали, он лежал на полу, выкатив глаза. Леон склонился, нащупал сонную артерию, кивнул.

– Ты что, не доверяешь? – пробормотал Тумба, наматывая на руку веревку, которой несчастный и был удавлен.

– Проверяю. – Леон перебрал разбросанные по столу вещи, сложил в мешок.

– Что-то случилось? – Руся почесал в затылке.

– Ничего. Пока – ничего. Не нравится мне этот лунарь. Значит, так: тело уничтожить, чтоб даже волоска не осталось. Ясно?

– Ну, да…

– Если о нем будут спрашивать, вы ничего не видели и не знаете. Если проболтаетесь – вы трупы. И я вместе с вами.

– Так это… так серьезно. – Если бы квадратная рожа Тумбы могла вытягиваться, она бы вытянулась.

– Лучше перестраховаться. Согласны?

– Ну…

В разговор встрял Тумба, выперся между Русей и Леоном:

– У нас пополнение! Трое!

– Замечательно. Я спешу, поговорим об этом завтра.

– Точно все хор…

– Все!

Леон сунул в потайной карман еще один пистолет и зашагал к выходу, выглянул, осмотрелся. Мишка Ходок развлекался, кидая камнями по воображаемым мишеням. Заметил босса, помахал рукой.

– Куда едем? – спросил он, когда Леон поравнялся с машиной.

– Давай за руль. По пути сориентирую. Никого не заметил, пока стоял? – спросил он уже внутри.

– Да вроде нет.

– Выйди и проверь. Сделай вид, что осматриваешь машину.

– Понял!

Ходок исполнил приказ и вернулся спустя минуту.

– Никого.

– Хорошо. Помнишь Милашку?

Ходок завел мотор и сосредоточился на дороге, она тут была одна.

– Какую именно?

– Пидорка, что под Мэттом. Белобрысый, ухоженный, у Баронства живет.

– Ну и?

– Адрес знаешь?

– Примерно.

– Значит, так. Отвозишь меня в бункер, едешь к нему, берешь его за шкварник и доставляешь ко мне.

Ходок присвистнул, но от комментариев воздержался. Позже, когда выехали на асфальт, уточнил:

– Но он дорогая шлюха, может быть занят.

– Скажи, что сам Мэтт поручил.

– А если…

– Найди его. Из-под земли достань.

Ходок кивнул и глубоко задумался.

Бункер находился недалеко от базы. Десять минут – и БТР прибыл на место. Леон отправился к себе, впервые доверив важное задание Ходоку.

Вот родной цоколь, узкий лаз и длинный коридор. Повинуясь воле хозяина, с легким скрипом отворяется бронированная дверь. Единственное место, где здорово было отрешаться от мира, скорее всего, пропало. И все потому, что Сандра повелась на смазливенького хмыря, точную копию Милашки.

Леон растянулся на диване и закрыл глаза. Потом нехотя поднялся, обошел первую комнату, коснулся картин, прощаясь.

Дожидаясь Ходока, Леон наспех собрал рюкзак и отправился на улицу. Слежки он не заметил. Обычно он кожей чувствовал врага. В заброшенных развалинах, поросших бурьяном, – никого. Шелестит ветер пакетами, клонит к земле шапки чертополоха. Даже ворон нет.

Ходок прибыл через полчаса. Вслед за ним, испуганно озираясь, спустилась копия Дизайнера. Или спустилось. Завидев Леона, втянуло голову в плечи. Подошло. Потупилось.

– Пойдем. – Леон положил ему руку на плечо и обратился к Ходоку. – А ты жди в условленном месте.

Тот кивнул и отчалил. Белобрысый пидор с тоской проводил взглядом БТР и обратился к Леону:

– Так некрасиво поступать. Без договоренности, без предупреждения…

– Ценитель красоты, да? – В руке появился серебряный кулон – Милашка аж просиял, аж обмяк, готовый расстелиться прямо здесь.

– Что ж мы раньше не познакомились?

– Заткнись и иди за мной.

Милашка повиновался, миновал мрачный коридор и вошел в бункер с видом победителя. Уселся в кресло, перекинул ногу за ногу и уставился на покупателя самым страстным из своих взглядов.

– Переоденься. – Леон швырнул в него одеждой Дизайнера.

Милашка изящно повел плечами, расстегнул пуговицы на жилете, обнажая безволосую грудь, коснулся сосков. Леон демонстративно отвернулся.

– Быстро давай.

– Отпадные шмоточки! Это мне?

– Тебе. Навсегда. И отрабатывать не придется.

– Спасибо! Мне идет?

Он повернулся и вильнул задом.

– Сядь!

Милашка повиновался. Леон взял приготовленные ножницы и уставился на него. Милашка вжался в кресло, завертел головой:

– Нет, я не по тем делам! Не надо!!!

– Заткнись. Больно не будет, уж поверь.

Вскочив, Милашка, рванулся к двери, подергал: заперто, вжался в нее спиной и выставил руки, защищаясь.

– Резать я тебя не собираюсь. Просто хочу изменить твою прическу. Сядь на стул. Считаю до трех. Потом будет больно. И раз, и два…

– Х-хорошо.

Милашка уселся, вцепился в подлокотники и зажмурился. Леон взял в пучок его волосы, ниспадавшие до плеч, и, трехэтажно благодаря тупые ножницы, сделал из прически каре. Потом прошелся еще раз, выстригая пряди, полюбовался творением рук своих и сказал:

– Ну вот. А ты боялся.

Милашка пришибленно улыбнулся, ощупал волосы, взгляд его заметался по комнате в поисках зеркала.

– Ну и странности у тебя…

– Серьги из ушей вынь.

– Зачем?

– Быстро. Не украду, не бойся.

Сообразив, что этому человеку лучше не перечить, Милашка сказал:

– Да, господин!

– Идиот! – Леон сунул серьги в карман, сдернул тряпку с мотоцикла Вадима – Милашка вытянул шею, рассматривая чудо техники. – Хочешь, чтобы эта штука стала твоей? Вижу, уже возбудился.

– Что надо сделать?

– Сидеть тут три дня.

– И все?

– Согласен?

– А это не опасно?

– Да кто тебя спросит. Сиди и жди меня.

5. Побег из Москвы

Леон как с цепи сорвался: прибежал, обшарил хату, покидал в вещмешок еду, шмотки. На время Вадим для него перестал существовать. И Сандра тоже.

– Уходим.

Сандра выглядела ошалелой. Несколько часов до приезда Леона они ели и спали, спали и ели. Наверное, еще не проснулась. Вадим старался ни о чем не задумываться, абстрагировался, как в анабиоз впал. Сандра не приставала с расспросами – ее тоже укатали прошлые дни.

Спать Вадиму понравилось: ничего не болит, ни о чем не помнишь, кошмары не мучают, снится детство золотое, солнечные леса и прочая сентиментальная чушь. Была бы возможность, он всю оставшуюся жизнь дрых бы. Нет, Леону попало шило в жопу, и он велел выметаться из «хаты».

Там, в другом мире, Вадима изводили понятием «когнитивный диссонанс». У тонкочувствующих дев диссонанс случался по нескольку раз на дню: от вида дворника с книжкой Мураками, от матерящегося младенца, да хоть от сочетания красного с зеленым! Сейчас когнитивный диссонанс впервые навестил Вадима: Леон перекрасил свой БТР. Транспортер блестел свежей зеленой краской и вонял на весь двор. На этот раз БТР стоял прямо перед подъездом, дискредитируя «хату», а возле курил водитель.

Сандра со всхлипом втянула воздух.

– Эт-то?..

– В машину. – Леон бросил в открытый люк вещмешок. – Я сейчас вернусь.

Водитель помог забраться Сандре, а на Вадима выпучился. Вадим его понимал: бритое тело в камуфляже. Бледное. То ли лучевой, то ли тифозный. Сам бы такому с ноги отвесил…

За несколько минут, пока не было Леона, Сандра с Вадимом словом не обмолвились. «Салон» БТРа был завален барахлом. Похоже, Леон эвакуировался со всеми своими вещами. Кстати, о вещах. Когда Леон с перекошенной мордой ввалился в «салон», Вадим первым делом спросил его:

– А Эйприл?

– Кто? – Леон вытащил из кучи старую солдатскую фляжку и присосался.

– Мой мотоцикл. Где он? Когда ты мне его вернешь?

Леон пил, кадык дергался, по вискам стекал пот.

– Слушай, – наконец оторвался. Что он там хлещет? Неужто воду? – Дизайнер, ты жить любишь?

Вот как. Не «хочешь», а «любишь». В поисках поддержки Вадим глянул на Сандру. Кудряшка сидела на диванчике, безучастная и спокойная. А ведь ей нравилась Эйприл! Видимо, теперь она достанется Сандре. Куртку забрали, мотоцикл забрали…

– Любишь. Жить. Баб. Бухать. Да? Если любишь, будешь меня слушаться. Забудь про машину. Забудь прошлое. Все забудь. Ты – Дизайнер, из земельников, в Москве недавно. Мой подчиненный. Без моего разрешения даже пернуть не можешь. Понял?

– Я – коренной москвич, – начал Вадим.

– Не понял. Еще раз. Ты – из диких земель. Прозвали Дизайнером. Это на вашем диком диалекте значит… – Леон задумался.

– Красавчик, – подсказала Сандра.

Ожила, блин. Поддержала. Что это с ней, интересно?

– Хорошо, – одобрил упырь. – Мне ты должен. Ты мне вообще должен, не только по легенде. Жизнью обязан. Это дошло? А раз обязан, молчишь и слушаешься. И не борзеешь. Я тебе помогу, ты мне поможешь. Понял?

– Понял. Так где Эйприл? Мотоцикл?

– Ни хрена ты, Дизайнер, не понял. Еще раз под лоха закосишь – будешь ходить в Тупых. Всю жизнь недолгую, я прослежу. Откуда у тебя машинка, если ты – земельник?

– Конспирация, что ли? Леон, а зачем мне скрываться? От кого?

– Ото всех, – успокоил Леон. – Я сейчас – твой единственный друг, хочешь жить – вникни и слушайся. И не выделяйся, главное, не выделяйся.

Леон сел рядом с Сандрой. Что-то зашептал ей на ухо. И вдруг БТР тронулся. Несмотря на шум и тряску, Леон продолжал беседовать с Сандрой, но теперь ему приходилось орать. Вадим зажал уши руками. Господи, спасибо, что уберег меня от армии! И за что, Господи, ты засунул меня в дыру, где без подготовки так хреново? Был бы я героем фильма, я бы сейчас не болтался говном в проруби, а поглядывал на них свысока, и не тошнило бы меня от этой вони…

Сандра заметила, что ему плохо, и теперь показывала Леону, орала. Вадим обреченно закрыл глаза. Все, хана. Непривычная жратва, плохая еда, запахи, воздух (а может, и радиация) – сейчас он просто упадет. И не встанет. И к лучшему.

Тряска прекратилась. Вадим осторожно открыл один глаз. Леон был не обеспокоенный – бешеный. Аж побелел, губы сжал в полоску.

– Эй, ты чего? Раскис совсем? Терпи, Дизайнер, привыкай.

Вадим его ненавидел. Как учителя математики, Звавича. Звавич был стар, бородат и осанист. И очень, очень умен. Звавич презирал всех: коллег, двоечников, старательных отличниц. Властный, острый на язык… Вадиму плохо давалась математика, то есть в обычной школе он получал бы пятерки, но в физмате – лицее, куда его запихнула бабушка, Вадим был в числе самых «тупых». Над ним стебались. И Звавич стебался. Он каждой репликой интеллигентно опускал Вадима ниже плинтуса, а Вадим не мог ему ответить.

Как Леону. Будь оно все проклято!

– Леон, ты что! Ему плохо! Давай выйдем, подышим…

– В Москве мы никуда не выйдем. Вы что, дети? Сандра, ты же понимаешь, сейчас выходить нельзя. Позже. Давай, Вадим, мужик ты или нет? Возьми себя в руки!

«Так точно», – подумал Вадим. Раскомандовался. Рожа протокольная. Небось читает по слогам, считает на счетах, а туда же.

– Извини.

Снова трясло, снова шумело. Чтобы облегчить мучения Вадима, Сандра придвинулась, обняла его, но это не помогало.

Сколько они ехали? Час? Два? Десять? Вадим потерял счет времени, пытка длилась вечно…

А потом стало тихо.

– Привал, – скомандовал Леон. – Отдохнем, я поем хоть, со вчерашнего дня голодный.

Пассажиры бодренько спрыгнули на землю, а Вадим – вывалился. Растянулся на придорожной траве… Серое небо вращалось над ним. В ушах звенело. Через несколько минут Вадим понял, что звенит не в ушах – полчища комаров и мошек кружили над ним, лезли в лицо, в глаза и нос, ползали по рукам. Вадим вскочил, отряхиваясь и отмахиваясь.

Его спутники разложили костер и грели консервы. Сандра улыбнулась, протянула склянку темной мази:

– На, а то сожрут еще. Тут кровососов полно, болота же…

– Болота? – Мазь источала резкий химический запах. – На сколько километров мы от МКАДа отъехали? Не было в жизни вокруг Москвы болот!

Водитель открыл было рот, чтобы ответить, но Леон жестом оборвал его. И сплюнул в сторону. Вадим решил не обижаться. «Не спускайтесь до моего уровня, сидите себе на дереве». Костер, природа – хорошо. Ну, болота. Здесь вам не тут, здесь все возможно. Он плюхнулся на задницу рядом с Сандрой. Лицо у Сандры раскраснелось, волосы она заплела в косу, но жесткие кудряшки выбивались из прически, падали на щеки и лоб. Сандра была в бронике поверх футболки, этакая Лара Крофт, только сиськами не вышла. Костер добавлял очарования: турпоходы, песни у костра, студенточки…

Спросить бы у Леона прямо: надолго они здесь? Куда едут? Зачем? От кого бегут, ведь бегут же, ясно. Не ответит, это тоже ясно. Наслаждаемся жизнью по мере возможностей, сейчас отдохнем и подумаем, что дальше делать.

Леон хлебал из жестяной банки. Варево пахло субпродуктами, печенью, остро и вкусно. На прутике над костром шипели грибы с красными шляпками, исходили паром и соком.

– Вы чего, народ! – Вадим схватил мухоморы. – Это же поганки!

– Сам ты поганка! – хихикнул водитель. – Мы же их выпарили! Вся дрянь вышла!

Вадим размахнулся и зашвырнул отраву подальше в кусты. Водитель покрутил пальцем у виска. Сандра поднялась и отправилась на поиски выброшенных грибов. Леон, не отрываясь, ел.

Водитель протянул Вадиму лепешку:

– Держи, Дизайнер. Пожри, чтобы, значит, было чем блевать! Только учти, я тобою машинку вытру, если ты ее испачкаешь!

– Спасибо. Меня Вадим зовут, вообще-то.

– А меня – Мишка, ну, или Ходок, а почему Ходок, я тебе не скажу! – и заржал, жердина костлявая!

Вадим жевал лепешку. Есть не хотелось. Это Леон где-то шлялся, а они с Сандрой отдыхали. Сандра вернулась, принесла грибы и принялась задумчиво обгрызать их с палочки. Деликатес, надо думать. Настроение, несмотря на грубость водителя, пофигистическую ненависть Леона и равнодушие Сандры, было нормальным. Все-таки тут лес – разруха, вонь и грязь на психику не давили.

Не мешало бы сходить в кусты перед дорожкой. «Застольный» разговор не клеился, а сколько еще ехать – хрен его знает. Вадим поднялся.

– Иди с ним, – велел Леон Ходоку. – Чтобы не сгинул. Отвечаешь головой.

Ходок, стеная, отставил свою жестянку, поддернул штаны. Выглядел он как живая иллюстрация к киберпанку: драный камуфляж, разгрузка, портупея, еще и шлемофон. И улыбка. Это надо же так ощериться! С таким умением родиться надо, не научишься ведь.

Стоило отойти от дороги на пять шагов – и очарование леса улетучилось.

Вонючий репеллент отпугивал комаров, но гнуса были тучи – рябило в глазах, как перед обмороком. Ноги утопали в почве. Вадим пригляделся и понял, что идет не по траве и не по прелой листве, а по мху. Слева зеленела полянка ненормально крупной кислицы. В метре от опушки начинался бурелом – здесь в братской могиле гнили десятки деревьев. Вадим задрал голову: на фоне серого неба качались верхушки елей.

– Ураган был? – спросил он у Ходока.

– Ураган? А, это бывает. Вот сухостой и валит, ага. Даже ели иногда валит… Тут вообще место гнилое, сплошные болота. Грибов много, ага. Толку? Пока наберешь ведро, или гнус сожрет, или дрянь какая из леса вылезет да набросится! Лучше туда не соваться. А-акеюшки?

Вадим созерцал.

Если с гибелью Москвы еще можно смириться, найти в ней свою эстетику, посмеяться грустно, то здесь на человека обрушивалась вся боль изуродованного войной мира. Это не подмосковный лес, обжитой, загаженный человеком. Это джунгли неизвестной планеты, воняющие серой, гнилью, ржавчиной.

– Ты ссать-то будешь, Дизайнер? – миролюбиво поинтересовался Ходок. – Что встал? Леса не видел?

– Такого – нет.

– Вот ты даешь! – В голосе его слышалось восхищение. – Ты что, из совсем диких мест?

Вадим хотел ответить, что дальше Москвы никогда нигде не был, но вспомнил «легенду» и промолчал. Что-то завопило в лесу, Ходок напрягся, руку на поясную кобуру положил. Пришлось отложить знакомство с природой до лучших времен, сделать свои дела и быстро вернуться к костру.

Леон, казалось, не слышал крика. Сандра поглядывала на уголовника с беспокойством.

Милашка

Когда психованный барон закрыл дверь, Милашка забегал по бункеру, снимая напряжение. Вот ведь живут эти бароны! Сыто, чисто… Картинки вон, по стенам развешивают. А шмотки какие! Милашка погладил мягкие джинсы, потянул за штанину. Вот бы узнать, где достал.

Милашка был не лишен логики, иначе не выжил бы, опустился, сторчался и умер под забором, как множество его знакомых. Поэтому в доброту барона не поверил ни на минуту. Машинку подарил? Одел-обул? Что-то ему нужно, этому психу. А если вернется, изобьет, изуродует?

Машинка стоила риска. Ничего подобного Милашка в жизни не видел… Лунарская техника, не иначе. Так что же, барон психованный – лунарь? Нет, его звали Леон, Милашка слышал о нем всякие ужасы. Он рабами занимался и за деньги баронам задницы прикрывал. Боевик, в общем.

Милашка рухнул на диван, заложил руки за голову. Эх, найти бы себе папика побогаче. Чтобы ценил, чтобы берег! Вот если бы Леон… Нет, он не по мальчикам, это точно. Значит, у него может и ум за разум зайти, видел Милашка такого один раз, по молодости, еле жив остался.

Тогда мама умерла. Мама была лучевая, в молодости куда-то занесло ее… Удивительно, что она долго протянула! Мама умерла, и Милашка остался один. Он тогда был пугливый, ото всех шарахался. И один барон его подцепил в «Тоске», где Милашка пропивал последнюю мамину шмотку. Добренький такой барон. Это потом оказалось: барон всю жизнь держался, все девок портил, детей настрогал. А Милашке хотелось тепла, ласки и поддержки. Как-то он так себя повел…

Милашка заворочался: вспоминать было страшно и стыдно до сих пор. Но никуда не деться, нечем отвлечься здесь, под землей.

В общем, пришли они домой к Милашке. Барон вроде подкатывать начал. Милашка сразу просек, что от него можно и материальную помощь получить, не то что от тогдашнего дружка, Косого, который погуляет и бросит!

Он чайку заварил, слушает, как барон на детей жалуется, а сам придвигается, то коленкой коснется, то рукой. Барон глаза выпучил, побагровел, дышит с трудом: и надо бы от себя наглеца отогнать, а хочется, ох как хочется! И не выдержал, понятно, не выдержал.

Поначалу неплохо было. Милашка разыграл невинность и страсть, барон увлекся… А потом бить начал. Вскочил, ногами охаживает, орет что-то, себя не помня, хер торчит, глаза выкатились… Счастье у человека. Нашел себя. До смерти не забил – и то хорошо. Ребро сломал, сука. Сутки у Милашки дома проторчал. Изобьет, оттрахает и снова лупит. Милашка его удушил бы ночью, но барон подстраховался, связал. Потом дома выпивка кончилась и жратва, а у барона кончился стояк.

Он Милашку к стулу прикрутил и свалил куда-то. По щеке напоследок потрепал. Милашка сидел, ревел от боли и страха и с жизнью прощался. Понятно, все мы сдохнем, но вот так, на стуле, голышом, в синяках и с жопой растраханной…

Спас Косой. Мимо шел, решил, наверное, пару эс-граммов стрельнуть, ключи от базы у Косого были. Заглянул к другу – и офонарел. Ну, Косой в тот раз доказал, что не совсем говно: отвязал, к врачу отволок, даже дури отсыпал. А барон тот не вернулся. Он на воздухе прочухался, осознал, значит, что творит, и в реку кинулся. И не выплыл.

Это уже потом рассказали, мол, прикинь, Милашка, как у людей ум за разум заходит: реальный был мужик, детей куча, баб! А пошел – и с моста кинулся. И ведь куча народу видела (компания в «Тоску» шла). Стоял, на реку смотрел… Буль! И нет его. В реку иногда такое заплывает, что уже и не вынырнешь.

Надо быть настороже. Если хозяин этой норы никогда с мальчиками ничего не делал, лучше не рисковать. Да и вообще. Вот где мозги были? Ну его, эту машинку… Милашка погладил хромированный руль. Красивая. Изящная. Сесть бы на нее… Что-то было связано с этой машинкой и со шмотьем. Милашка напрягся, пытаясь вспомнить. Неприятности? Нет. Удивление? Да, удивление. Охранник у входа рассказывал про «лунарскую штучку», на которой он, Милашка, ездил. И клиент один рассказывал, что видел его с девицей. И сам он, вот балда, видел же двойника!

Влип! Вляпался!

Милашка забегал по бункеру с удвоенной силой. Значит, это вещи его двойника. И машинка. А сам-то двойник где? То-то и оно! Сгинул! Его барон уже прикончил, теперь прикончит Милашку. Это маньяк. Псих. Урод!

Надо выбираться, надо убегать отсюда, а на Леона этого Мэтту нажаловаться. Милашка проверил дверь – заперта. Нашел вторую – тоже заперта. Запас воды, еды имеется. Тюрьма. Все, пропал.

Милашка попробовал завести машинку, чтобы выбить ею дверь – лучше входную, но можно и вторую, ведущую, как он подозревал, дальше в московские подземелья. Но то ли в машинке не было топлива, то ли она управлялась иначе – ничего не получилось. И все же Милашка не прекращал пытаться, работа отвлекала, отгоняла призрак доброго барона, красного, потного, со стоящим хером.

Бесполезно. Милашка заставил себя поесть. Выпил воды. Он надеялся, что сумеет заболтать Леона, когда тот придет. А потом – оглушить, убежать? Он будет готов, он не даст убить себя так просто. Пусть он жил в грязи, но никому не позволит отнять у себя право на чистую смерть!

В дверь ударили. Милашка схватил бутылку с водой и отбил донышко о край стола. Он умел драться. Плохо, но отчаянно. И сейчас был опасен. За дверью завозились, донеслись голоса. От страха живот скрутило судорогой. Что это? Кто это? Понятное дело, не барон – у него ключи. Блеснула надежда: а вдруг помогут? Что-то зажужжало, на двери появилась розовая полоса, похожая на рубец. Удлиняясь, полоса заискрила.

Милашку парализовало. Бежать? Некуда. Прятаться? Да, пока не поздно. Он заметался по комнате, попытался забиться под кровать – не влез, поднял тряпку, которой была укрыта чудо-машина и, замотавшись, лег за книгами.

Лязгнул металл – в помещение вошли. Кровь гулко пульсировала в висках, но сквозь ритмичные удары донеслось:

– Он должен быть здесь. Проверьте каждую щель.

О ком это? О бароне или… Ткань потянули. Милашка вжался в пол, зажмурился.

– Опачки! Да вот же он!

Над Милашкой нависали лунарские солдаты. Трое. В защитных костюмах, в шлемах, вооруженные.

– Этот? – спросил один из лунарей.

– Этот. Приметы совпадают, фото совпадает. И машина его.

– Пойдешь с нами. Как тебя зовут?

– Нет! – Милашка отступил к стене. – Вы спутали! Вам не я нужен! Это – не мои вещи, меня заставили, меня убить хотели, отпустите меня! Добрые господа, я местный! Я на Гоголевском живу!

– Заткнись. Иди с нами. – Один из лунарей отцепил от пояса наручники и шагнул к Милашке.

Он отчаянно заверещал:

– Не я! Вам нужен не я!

Лунарь не стал его бить. Люди никогда не бьют быдло, не пачкают руки. Он просто повернул Милашку спиной к себе, защелкнул наручники на запястьях и вывел из бункера.

Солнечный свет ослепил Милашку. Слезы катились градом, но он ничего не мог с собой поделать. У дома ждал БТР лунарей, сторожило его еще четверо – все в брониках и шлемах, с автоматами. «Зато увижу Лунарню, – подумал Милашка, – там разберутся, отпустят меня. Или вообще вид на жительство дадут». Он успокаивал сам себя, пока его заводили внутрь, пока везли – двое лунарей остались в бункере.

Его выгрузили среди небоскребов. Милашка задрал голову, рот разинул, но долго ему любоваться не дали, поволокли ярко освещенными коридорами, завели в крохотную комнатку с кнопками на стене, дверцы комнатки закрылись, пол и стены задрожали, донесся гул. Милашка от страха присел и заскулил.

– Не бойся, это лифт. Мы поднимаемся вверх. Просто кабина для подъема, – снизошел сопровождающий. И обратился ко второму. – Дикий он. Совсем как быдло.

– Ничего, там разберутся.

– Понятно, что разберутся… Все равно странно. Такая техническая оснащенность – и лифта испугался.

– Может, у них лифты другие?

Милашка не решился отстаивать свою точку зрения, не стал возражать. «Там разберутся» – и хорошо.

«Там» оказалось светлым кабинетом, а уж вид из окна… У Милашки сразу закружилась голова, ноги подкосились. За столом сидел лунарь с оттопыренными мясистыми ушами. Отражая свет лампы, пуговицы на его синем костюме пускали лучики. Перед лунарем стоял прозрачный сосуд с водой, приборы непонятного назначения.

– Присаживайся. – Лунарь отодвинул в сторону стопку бумаг.

Сопровождающие остались у дверей, и Милашка понял, что обращаются к нему. Сняли наручники – затекшие руки повисли плетьми. Милашка, отводя взгляд от окна, засеменил к столу, устроился в мягком кресле. Вот это – жизнь! Чистая, прекрасная жизнь! Лунарь отхлебнул чай из тонкой, изящной чашки. Напиток благоухал, лунарь благоухал, кресло скрипело под его задницей.

– Тебе удобно? Извини за доставленные неудобства. Не бойся, мы не враги. Конечно, в нижнем городе, среди быдла, тебе пришлось нелегко. Но теперь-то ты у друзей! Мы окажем тебе любую помощь, доктор тебя обязательно осмотрит. Ты голоден? Хочешь отдохнуть, принять ванну?

И Милашка решил притворяться до конца. Его двойник что-то нес про другой мир, но бедолагу пришил Леон. Пусть после смерти послужит благому делу!

– Да, было бы неплохо, – мяукнул Милашка.

– Но сначала расскажи о себе. Хотя бы в двух словах. Чаю?

Солдат поставил перед Милашкой чашку. Руки слушались плохо, Милашка ладонями обхватил ее, поднес к лицу, вдохнул аромат и прикрыл глаза…

– Как тебя зовут? Откуда ты?

Что там говорил этот блаженный?

– Меня зовут Вадим Вечорин, я родился в Москве, но в другой Москве, чистой…

Глаза у лунаря загорелись. Он подался вперед. Милашка постарался улыбнуться открыто.

– Извини, но я очень устал. Последние дни… – Он закатил глаза.

– Да-да, конечно.

Дверь кабинета распахнулась без стука, вбежал еще один лунарь в синей форме. Лицо у лунаря было перекошенное. Заметил Вадима, вздохнул, кинулся к тому, что за столом.

– Вот, Борис Юрьевич, посмотрите… Вадик Милашка, гомосексуальная проститутка… Двойник…

Борис Юрьевич взял протянутый ему лист. Посмотрел на Милашку. На лист. На Милашку.

– А вдруг…

– По достоверным источникам, Пришлый скрылся из города. Сейчас допрашиваем свидетелей. Это, – он небрежно указал на Милашку, – обычная проститутка из быдла!

– Тьфу ты. Увести! – Огромные уши Бориса Юрьевича побагровели, он больше не глядел на Милашку, Милашка перестал для него существовать.

– А куда его, товарищ подполковник? Отпустить?

– Отпустить? Чтобы он всем про Пришлого рассказал? В реку его.

Лунари – гуманисты, Милашка знал это точно. Они никогда не убивают людей. Быдло из нижнего города – не люди.