Текст книги "Тетрадки под дождём"

Виктор Владимирович Голявкин
(1929–2001)
Тетрадки под дождём
Рассказы и повести

Светлое слово

Первая книжка Виктора Голявкина «Тетрадки под дождём» вышла в 1959 году в ленинградском издательстве Детгиз. С тех пор каждый год выходили книги писателя в разных издательствах и в разных городах мира. Вот и ещё одна книга с рисунками автора выходит накануне семидесятилетия писателя.

Писатель и художник Виктор Владимирович Голявкин родился 31 августа 1929 года в городе Баку в русской семье педагогов-музыкантов.

Отец, Владимир Сергеевич Голявкин, москвич, в Московском синодальном училище получил начальное музыкальное образование под руководством знаменитого впоследствии дирижёра Н. С. Голованова. В Гражданскую войну он воевал в легендарной 25-й Чапаевской дивизии. В составе кавалерийской части освобождал Баку от иностранных интервентов. После гражданской войны Владимир Сергеевич окончил бакинскую консерваторию и работал в музыкальных школах и училищах Азербайджанской республики.

Мать, Любовь Николаевна, родилась в Баку в семье петербургского межевого инженера, работавшего на Апшероне в качестве специалиста по землеустройству, была музыкально образованна и преподавала музыку детям.

Троих сыновей родители учили музыке. Но старший сын Виктор с самого детства хорошо рисовал. Во время Великой Отечественной войны, когда отец был на фронте, его карикатуры, высмеивающие фашистов, даже печатали в «Боевом листке», в газете «Бакинский рабочий».

Отец вернулся с войны и продолжал работать в музыкальных школах. Виктор готовился стать художником. Видно, он считал, что прежде всего ему надо оторваться от семьи, где «всё время играли и пели». Он садится на пароход и уезжает в Самарканд – старинный восточный город, где в то время жил его друг. Здесь Виктор поступает в художественное училище.

Вот отрывок из письма отцу. Этому письму тоже полвека. Оно как документ о месте, времени и человеке.

«Выехал я из Баку 26 июля, плыл сутки на пароходе (до Красноводска. – Л. Б.)… и трое суток на поезде (так тогда ходили поезда. – Л. Б.). В вагоне узбеки угощали меня дынями и арбузами, а я рисовал их. В Самарканд приехал в 10 часов вечера. Пять дней мы с другом были вместе, смотрели город, старинные памятники. Потрясающее впечатление произвёл на меня этот город. Всюду узбеки, туркмены – все в национальных костюмах ярких цветов, всё кругом пестреет, играет на сильном, жгучем солнце. Кругом цветастые халаты, красивые тюбетейки, паранджи… изумрудно-ультрамариново-бирюзовые памятники, отделанные красивейшими орнаментами из разноцветных камней. Небо синее-синее, и солнце оранжевое… Богатая земля! Вот где должен работать художник! Очень сильная жара, в тени прохладно. Всюду течёт вода по арыкам, кругом небольшие озёра, возле которых расположены чайханы, и все здесь пьют чай из красивых пиал… В городе настроение праздничное… Очень много фруктов. Хлеба полно, но здесь все кушают чореки (лепёшки). Скоро будет всё совсем дёшево – виноград, дыни, арбузы…»

Вскоре училище переводят из Самарканда в Ташкент. Молодой художник странствует по Средней Азии и заканчивает уже в Душанбе (Сталинабаде) художественное училище с отличием.

Он уже ходил по музеям и выставкам столицы и готовился продолжить своё художественное образование в Москве, но пути привели его в Ленинград – «самый художественный город», средоточие западноевропейского искусства. Виктор восхищается им, шедеврами Эрмитажа, художниками Тинторетто, Рафаэлем, Пикассо, Ван-Гогом…

В Ленинграде Голявкин поступает в Академию художеств и остаётся в этом городе навсегда.

Ленинград – гранитный, северный, холодный город – пережил революции, войны. В то время, когда Голявкин появился здесь, ещё свежа была память о девятисотдневной блокаде. Виктор Голявкин сочувствовал ленинградцам. Наверно, ему хотелось порадовать, развеселить людей. Он писал короткие, простые для чтения, весёлые рассказы. Их героями были самые обыкновенные встречные, прохожие люди. Он писал рассказы сначала для взрослых, а потом и для детей. А поскольку сам писатель с высшим художественным образованием, то сам рисовал свои книги. Его жизненный опыт очевиден в рассказах и повестях.

Впечатления о военном детстве писателя прочитываются в очень серьёзной, печальной повести «Мой добрый папа», написанной от лица маленького мальчика. Автор протестует против войны, от которой страдают люди, особенно дети. Это одна из лучших повестей о войне в детской литературе.

«Была победа. Салют. Радость. Цветы. Солнце. Синее море… Возвращались домой солдаты. Но мой папа, мой добрый папа, он никогда не вернётся».

Всего несколько простых слов понадобилось автору, чтобы выразить «радость победы и горечь поражений», но от их сочетания перехватывает горло.

Слишком трогательной, «сентиментальной» казалась при первом издании повести в начале шестидесятых последняя фраза. Редакторы советовали автору вычеркнуть её. Пусть, мол, от победы останется Радость, а печали не надо. Автору пришлось отстаивать свою последнюю фразу, свои несколько слов, от которых на глаза наворачиваются горькие слёзы. Пусть лучше не будет войн, а слова останутся. Войны бывают, когда у людей не хватает слов.

Повесть «Рисунки на асфальте» про то, как становятся художником. Удивительная, страстная жизнь детей наполнена важными, значительными событиями. Иногда автор подсмеивается над своими героями. Но юмор его добродушный, светлый, тёплый, обращённый с любовью и сочувствием к маленькому человеку.

А уж рассмешить читателя Голявкину удаётся всегда. Взять хотя бы великолепный отрывок из повести, где… «Младший сын Петра Петровича укусил собаку… Собака страшно завизжала, а малыш испугался и заплакал… „Уберите собаку! Она укусила моего сына!“… „Ничего подобного! Собака не трогала вашего сына… Ваш сын подошёл и укусил её!“ Он подошёл к ней вот так… В это время испуганная собака подумала, что с ней хотят что-то сделать, и она, не долго думая, укусила этого дядьку за нос. Дядька страшно заорал, а хозяин собаки говорит: „Зачем вы к ней лезли? Она вас трогала? Не трогала! Тогда зачем вы к ней лезли?…“»

Эпизод написан всего на половине странице, а будто действует в нём целая толпа людей с детьми и собаками, и каждый со своим характером, даже собака.

Так писатель замечает детали обыденной жизни и силою таланта претворяет в художественное произведение.

Он не старается угодить политическим и общественным настроениям. Мальчики, девочки да и взрослые в его рассказах и повестях – не бедные, не богатые, не рабочие, не крестьяне… Они говорят и действуют по внутреннему порыву, по своей воле – искренне, щедро, бескорыстно…

Кто-то сочтёт это достоинством произведений Голявкина, кто-то – недостатком, но автору виднее.

Л. Бубнова

Рассказы

Тетрадки под дождём

Всему своё место

Я бросил решать задачку и побежал в сад к ребятам. Бегу – навстречу идёт наш учитель.

– Как дела? – говорит. – Догоняешь ветер?

– Да нет, я так, в садик.

Иду рядом с ним и думаю: «Вот сейчас спросит меня про задачу: какой ответ получился. А я что скажу? Ведь я ещё не успел решить».

А он:

– Хороша погода…

– Ну да, – отвечаю, – конечно… – А сам боюсь: про задачу вдруг спросит.

А он:

– Нос-то у тебя красный! – И смеётся.

– У меня всегда нос красный, такой уж у меня нос.

– Что ж ты, – говорит, – так и собираешься с таким носом жить?

Испугался я:

– А что мне с ним делать?

– Продать его и купить новый.

– Это вы шутите.

Он опять смеётся.

Я жду, когда же он про задачу спросит.

Так и не спросил про задачу.

Забыл, наверное.

На другой день вызывает меня:

– А ну, покажи задачу.

Не забыл, оказывается.

Тетрадки под дождём

На перемене Марик мне говорит: – Давай убежим с урока. Смотри, как на улице хорошо!

– А вдруг тётя Даша задержит с портфелями?

– Нужно портфели в окно побросать. Глянули мы в окно: возле самой стены сухо, а чуть подальше – огромная лужа. Не кидать же портфели в лужу! Мы сняли ремни с брюк, связали их вместе и осторожно спустили на них портфели. В это время звонок зазвенел. Учитель вошёл. Пришлось сесть на место. Урок начался. Дождь за окном полил. Марик записку мне пишет:

Пропали наши тетрадки

Я ему отвечаю:

Пропали наши тетрадки

Он мне пишет:

Что делать будем?

Я ему отвечаю:

Что делать будем?

Вдруг вызывают меня к доске.

– Не могу, – говорю, – я к доске идти.

«Как же, – думаю, – без ремня идти?»

– Иди, иди, я тебе помогу, – говорит учитель.

– Не надо мне помогать.

– Ты не заболел ли случайно?

– Заболел, – говорю.

– А с домашним заданием как?

– Хорошо с домашним заданием.

Учитель подходит ко мне.

– А ну, покажи тетрадку.

Я молчу.

– Что с тобой происходит?

Я молчу.

– Придётся тебе поставить двойку.

Он открывает журнал и ставит мне двойку, а я думаю о своей тетрадке, которая мокнет сейчас под дождём.

Поставил учитель мне двойку и спокойно так говорит:

– Какой-то сегодня ты странный…

Яандреев

Всё из-за фамилии происходит. Я по алфавиту первый в журнале; чуть что, сразу меня вызывают. Поэтому и учусь хуже всех. Вот у Вовки Якулова все пятёрки. С его фамилией это нетрудно – он по списку в самом конце. Жди, пока его вызовут. А с моей фамилией пропадёшь. Стал я думать, что мне предпринять. За обедом думаю, перед сном думаю – никак ничего не могу придумать. Я даже в шкаф залез думать, чтобы мне не мешали. Вот в шкафу-то я это и придумал. Прихожу в класс, заявляю ребятам: – Я теперь не Андреев. Я теперь Яандреев.

– Мы давно знаем, что ты Андреев.

– Да нет, – говорю, – не Андреев, а Яандреев, на «Я» начинается – Яандреев.

– Ничего не понятно. Какой же ты Яандреев, когда ты просто Андреев? Таких фамилий вообще не бывает.

– У кого, – говорю, – не бывает, а у кого и бывает. Это позвольте мне знать.

– Удивительно, – говорит Вовка, – почему ты вдруг Яандреевым стал!

– Ещё увидите, – говорю.

Подхожу к Александре Петровне:

– У меня, знаете, дело такое: я теперь Яандреевым стал. Нельзя ли в журнале изменить, чтобы я на «Я» начинался?

– Что за фокусы? – говорит Александра Петровна.

– Это совсем не фокусы. Просто мне это очень важно. Я тогда сразу отличником буду.

– Ах, вот оно что! Тогда можно. Иди, Яандреев, урок отвечать.

Я пуговицу себе сам пришил!

Я пуговицу себе сам пришил. Правда, я её криво пришил, но ведь я её сам пришил! А меня мама просит убрать со стола, как будто бы я не помог своей маме, – ведь пуговицу я сам пришил! А вчера вдруг дежурным назначили в классе. Очень мне нужно дежурным быть! Я ведь пуговицу себе сам пришил, а они кричат: «На других не надейся!» Я ни на кого не надеюсь. Я всё сам делаю – пуговицу себе сам пришил…

Как я под партой сидел

Только к доске отвернулся учитель, а я раз – и под парту. Как заметит учитель, что я исчез, ужасно, наверное, удивится.

Интересно, что он подумает? Станет спрашивать у всех, куда я делся, – вот смеху-то будет! Уже пол-урока прошло, а я всё сижу. «Когда же, – думаю, – он увидит, что меня в классе нет?» А под партой трудно сидеть. Спина у меня заболела даже. Попробуй-ка так просиди! Кашлянул я – никакого внимания. Не могу больше сидеть. Да ещё Серёжка мне в спину ногой всё время тычет. Не выдержал я. Не досидел до конца урока. Вылезаю и говорю:

– Извините, Пётр Петрович…

Учитель спрашивает:

– В чём дело? Ты к доске хочешь?

– Нет, извините меня, я под партой сидел…

– Ну и как, там удобно сидеть, под партой? Ты сегодня сидел очень тихо. Вот так бы всегда на уроках.

Передвижение комода

Маше семь лет. Она ходит в школу в первый класс и учится на «отлично». Её ставят в пример как лучшую ученицу. А однажды вот что случилось. Она не выучила урока и вообще ничего не могла ответить. Весь класс пришёл в удивление, и все мальчики и девочки подумали: «Вот это да!»

Учитель строго взглянул на неё.

– Объясни мне, что это значит?

Маша заплакала и объяснила всё по порядку.

– У нас большое несчастье. Мама передвигала комод. А братик сидел на полу. Он крутил волчок. Волчок закатился под комод. Братик полез за волчком. И мама ему прищемила живот. Братика увезли в больницу. Все плакали очень сильно, и я не могла учить урок.

Мальчики и девочки подумали: «Вот это да!» А учитель сказал:

– Раз такое дело, это совсем другое дело. – И погладил Машу по голове.

Прошло несколько дней. Учитель встретил Машину маму. Он ей говорит:

– У вас такое несчастье. Вы придавили сына комодом. Мы все вам сочувствуем.

– Что вы, что вы! – сказала мама. – У меня нет ни комода, ни сына. У меня только дочка.

Болтуны

Сеня и его сосед по парте не заметили, как вошёл учитель. Сеня нарисовал на ладони себя и показал соседу.

– Это я, – сказал он. – Похоже?

– Нисколько, – ответил Юра, – у тебя не такие уши.

– А какие же у меня уши?

– Как у осла.

– А у тебя нос – как у бегемота.

– А у тебя голова – как еловая шишка.

– А у тебя голова – как ведро.

– А у тебя во рту зуба нет…

– А ты рыжий.

– А ты селёдка.

– А ты вуалехвост.

– А что это такое?

– Вуалехвост – и всё.

– А ты первердер…

– Это ещё что значит?

– Значит, что ты первердер.

– А ты дырбыртыр.

– А ты выртырвыр.

– А ты ррррррр…

– А ты ззззззз…

– А ты… ы! – сказал Юра и увидел рядом учителя.

– Хотел бы я знать, – спросил учитель, – кто же всё-таки вы такие?

Как мы на самолёте летали

Приезжаем на аэродром. Нас шефы-лётчики пригласили.

Весь класс наш в один самолёт уместился. Прямо дом, а не самолёт! Хочешь – сиди, хочешь – стой, что хочешь делай! Валерка петь стал. Только когда загудел самолёт, он почему-то вдруг перестал петь.

– Летим уже? – спрашивает. – Или нет?

Кто-то как закричит:

– Летим! Летим!

– Я боюсь, – говорит Валерка. – Зачем я только в кино не пошёл! – И зубами стучит.

Я ему говорю:

– С непривычки это бывает.

– А ты раньше летал? – спрашивает Валерка.

– Я на катере ездил. А это почти что одно и то же. Мы с отцом с катера рыбу ловили.

Вдруг выходит к нам лётчик. Улыбается, спрашивает:

– Ну как?

Валерка как заорёт:

– Ой, идите за руль! Самолёт упадёт! – И заплакал.

Лётчик смеётся:

– Не беспокойся. Там ведь ещё лётчик есть.

Валерка перестал плакать.

– Эх ты, плакса! – говорит лётчик. – Девочки на тебя смотрят.

Катя услышала и говорит:

– Мы на него совсем не смотрим. Мы в окно смотрим.

А лётчик не отстаёт:

– Они даже смотреть на тебя не хотят; эх ты, трусишка!

Мишка Колосов говорит:

– Чудак Валерка. Сначала пел, а потом стал бояться.

Лёнька Скориков говорит:

– Это он, наверное, от страха пел.

Тут самолёт на снижение пошёл.

Вышли мы из самолёта.

– Эх, – говорит Валерка, – хорошо бы ещё покататься.

– Вот и прекрасно, – улыбается лётчик, – сейчас будем на вертолёте кататься.

Я обернулся – нет Валерки.

– Где Валерка? – спрашивают ребята.

Наверное, он в кино пошёл!..

Лукьян

Катю вызвали отвечать урок, а Маша в окно засмотрелась. Катя подсказку ждёт, а Маша видит собаку Лукьяна и говорит тихо, вслух:

– Лукьян…

Катя думала, ей подсказали, и повторяет:

– Лукьян…

– При чём тут Лукьян?! – удивился учитель.

Учитель сердито смотрит на Катю.

Катя сердито смотрит на Машу.

А Маша спокойно смотрит в окно.

И мы помогали

Когда снег с крыши сбрасывали, мы всем двором помогали дворнику. На крышу нас, конечно, не пустили.

Тогда мы собрались во дворе, встали цепочкой, взявшись за руки, и никого не пускали в ту зону, куда снег падал.

Когда люди в эту зону шли, не подозревая об опасности, мы хором кричали:

– Сюда нельзя! В обход!

И все люди шли в обход.

На Ваську небольшой кусок снега сел. Кружился, кружился в воздухе и прямо Ваське на голову опустился. Васька только тряхнул головой, и этот снег на его голове растаял. Он потом всё повторял, что своей головой защитил других. Нескромно, я считаю, такие вещи заявлять. Тоже мне! Как будто это был какой-нибудь громадный кусок льда.

Нас вовсю дворник гнал, а мы не уходили. Так до конца помогали.

А дворник говорит, что мы мешали.

Как же так?!

Не может этого быть!

Язык

Ребята работали. А Петя сел на ступеньку. И так сидел. Очень нужно работать!

Но сидеть надоело.

Он кошку увидел.

Поймал её.

Показал кошке шиш, посвистел кошке в ухо, подул на неё, скорчил несколько рож, спел три песни, язык показал.

Она его цап лапой по языку!

Он сразу петь перестал.

Заорал, кошку выпустил и помчался к ребятам…

Лучше поздно, чем никогда!

Привычка

Не успели приехать в пионерлагерь, а уже тихий час! Не хочется человеку спать – так нет, спи, хочешь не хочешь! Как будто мало спать ночью – ещё днём спи. Тут бы пойти искупаться в море – так нет, лежи, да ещё глаза закрой. Книжку и то почитать нельзя. Стал я напевать чуть слышно. Напевал, напевал и заснул. За ужином думаю: «Ага, вот оно что: чтоб заснуть, нужно что-нибудь спеть. Иначе никак не уснёшь».

На другой день я как только лёг, так сейчас же тихонечко и запел. Я даже сам не заметил, как стал так громко петь, что прибежал наш вожатый Витя.

– Это что ещё за певец такой?

Я ему отвечаю:

– Я иначе уснуть не могу, вот поэтому и напеваю.

Он говорит:

– А если все запоют, тогда что будет?

– Ничего, – говорю, – не будет.

– Тогда сплошное пенье будет, а не сон.

– А может быть, тогда все уснут?

– Ты не выдумывай чепуху, а закрой глаза и спи.

– Не могу я без песни спать, у меня без этого глаза не закроются.

– Закроются, – говорит, – вот увидишь.

– Нет, не закроются, я себя знаю.

– У всех ребят закрываются, а почему у тебя не закроются?

– Потому что я так привык.

– А ты попробуй не вслух пой, а про себя. Тогда ещё скорее уснёшь и товарищей не разбудишь.

Стал я петь про себя, пел разные песни и незаметно уснул.

На другой день мы на море пошли. Купались, в разные игры играли. Потом на винограднике работали. И я перед сном забыл песню спеть. Как-то сразу уснул. Совершенно внезапно. Совсем неожиданно.

Вот это да!

Как я писал стихи

Иду я как-то по пионерлагерю и в такт напеваю что попало. Замечаю – получается в рифму. Вот, думаю, новость! Талант у меня открылся. Побежал я к редактору стенгазеты.

Женька-редактор пришёл в восторг.

– Замечательно, что ты стал поэтом! Пиши и не зазнавайся.

Я написал стихотворение о солнце:

 
Льётся солнца луч
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!
 

– Сегодня с утра идёт дождь, – сказал Женька, – а ты пишешь о солнце. Поднимется смех и всё такое. Напиши о дожде. Мол, не беда, что дождь, мы всё равно бодры и всё такое.

Стал я писать о дожде. Правда, долго не получалось, но наконец получилось:

 
Льётся дождь
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!
 

– Не везёт тебе, – говорит Женька, – дождь-то кончился – вот беда! И солнце пока не показалось.

Сел я писать о средней погоде. Тоже сразу не выходило, а потом вышло:

 
Ничто не льётся
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!
 

Женька-редактор мне говорит:

– Смотри, вон солнце опять показалось. Тогда я сразу понял, в чём дело, и на другой день принёс такое стихотворение:

 
Льётся солнца луч
На голову мне,
Льётся дождь
На голову мне,
Ничто не льётся
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!
 

Как я помогал маме мыть пол

Я давно собирался пол вымыть. Только мама не разрешала мне. «Не получится, – говорит, – у тебя…»

– Посмотрим, как не получится!

Трах! – опрокинул ведро и пролил всю воду. Но я решил, так даже лучше. Так гораздо удобнее мыть пол. Вся вода на полу; тряпкой три – и всё дело. Воды маловато, правда. Комната-то у нас большая. Придётся ещё ведро воды на пол вылить. Вылил ещё ведро, вот теперь красота! Тру тряпкой, тру – ничего не выходит. Куда же воду девать, чтобы пол был сухой? Без насоса тут ничего не придумать. Велосипедный насос нужно взять. Перекачать воду обратно в ведро.

Но когда спешишь, всё плохо выходит. Воды на полу не убавилось, и в ведре пусто. Наверно, насос испортился.

Придётся теперь с насосом повозиться.

Тут мама в комнату входит.

– Что такое, – кричит, – почему вода?

– Не беспокойся, мама, всё будет в порядке. Надо только насос починить.

– Какой насос?

– Чтобы воду качать…

Мама взяла тряпку, смочила в воде, потом выжала тряпку в ведро, потом снова смочила, опять в ведро выжала. И так несколько раз подряд. И воды на полу не стало.

Всё оказалось так просто. А мама мне говорит:

– Ничего. Ты мне всё же помог.

Новая рубашка

Хотя на дворе мороз и снег, я расстегнул пальто на все пуговицы и заложил за спину руки. Пусть все видят мою рубашку, которую мне сегодня купили!

Я ходил по двору взад-вперёд, поглядывая на окна.

Шёл с работы мой старший брат.

– О, – сказал он, – какая прелесть! Только смотри не простудись.

Он взял меня за руку, привёл домой и надел мне рубашку поверх пальто.

– Теперь гуляй, – сказал он. – Какая прелесть!

Все куда-нибудь идут

После лета все во дворе собрались.

Петя сказал:

– Я иду в первый класс.

Вова сказал:

– Я во второй класс иду.

Маша сказала:

– Я в третий класс иду.

– А я? – спросил маленький Боба. – Выходит, я никуда не иду? – И заплакал.

Но тут Бобу позвала мама. И он перестал плакать.

– Я к маме иду! – сказал Боба.

И он пошёл к маме.