Текст книги "Яд замедленного действия. Детективные истории"

4

Надо сказать, что в Белогорске я жил лишь пятый год с тех самых пор, как в 95-м уехал из Чечни. Там я 6 лет в гудермесской школе №6 преподавал историю после окончания Костромского пединститута. Мой кабинет истории значился под номером «6». Уехал, понятное дело, из-за войны. Всякого насмотрелся и много натерпелся. Видно, не зря мне выпали эти три шестёрки: знак дьявола. Даже то, что я до института служил в разведроте, мне храбрости не очень прибавляло. Я продал в Анне родительский домик, стоявший пустым после смерти отца, купил себе основательно потрёпанную «восьмёрку» цвета кофе с молоком и уехал в Белогорск. Меня сюда давно звали мои друзья по службе. На остававшиеся деньги я купил на окраине города миниатюрную однокомнатную квартирку и гараж в кооперативе прямо во дворе этого дома. Кое-как обставил своё жильё, и с тех пор, вот уже пятый год, прихожу туда ночевать. Хоть и не всегда. Единственно ценными вещами в моей квартире можно считать книжки. Они уже заняли всё свободное пространство в комнате. Друзья шутят, что я живу в библиотеке…

От Татьяны я поехал домой. Когда я вошёл в квартиру, было уже около трёх часов дня. В комнате разрывался телефон. Я снял трубку и услышал говорок Игоря Сироткина.

– Селезнёв, ты где пропал?

– Прости, Игорёк. Так уж вышло. Ты же знаешь, мне в последнее время патологически не везёт. В школе убийство, или, может, самоубийство. Само по себе – кошмар! А я, представь себе, первым нашёл тело. Теперь мне велели никуда не уезжать из города.

Игорь присвистнул.

– Слушай, тебе, часом, помощь не требуется? Что-то у тебя голос потерянный!

– Нет. Не надо ничего. Это я опять с Танюхой поцапался.

– Опять из-за работы?

– Ага. Не могу никак решиться. А она злится. Да, я и сам на себя злюсь! А, вот – никак!

– Ну, что тут посоветуешь?! Ясно одно: ты с нами не ездец.

– Это точно.

– Ну, тогда – прости! Мы поедем одни. Кушнеренко уже два раза звонил. У него «УАЗик» уже давно под парами. Передать ему что-нибудь от тебя?

– Массу самых наилучших. И передай: мне очень жаль!

– Естественно! Ну, ладно. Пока! И не хныч. Если что – знаешь, где мы будем. Сможешь – присоединяйся. Или вызывай, коли станет надобно. Чао!

Я вздохнул и положил трубку. После Татьяны я в Белогорске самыми близкими людьми считаю Игоря с Вовкой. Да, ещё, в каком-то смысле, Минакова… Считал…

Я скинул ботинки и куртку, прошлёпал в носках в комнату и, не раздеваясь, вытянулся на своём, как обычно, не убранном с утра диване.

Мы с Игорем и Вовкой были похожи друг на друга. Все трое ростом под 185 сантиметров, с тёмно-русыми коротко стрижеными волосами, с серыми глазами. Нас часто принимали за братьев. Но мы не братья. Мы просто проходили срочную службу в морской пехоте, а туда таких специально отбирают. Игорь уже женат и имеет двух сыновей. Вовка, хоть и скрывал пока от нас, но тоже вот-вот женится. И сейчас они все вместе собрались провести три дня на природе. Игорь работает водителем-дальнобойщиком. Вовка – в частном спортклубе ведёт секцию рукопашного боя. Оба они уже неплохо обеспечены и полны оптимизма. А я… Нет, конечно, Татьяна права. Я полный «лопух». Пора решаться. Недавно и возможность подвернулась. Я дуриком выиграл в телевизионную лотерею. После уплаты налога осталась вполне приличная сумма. Грешно было не попытаться открыть своё дело. Только я всё никак не мог подойти с этим к Минакову.

Подумав о Степаныче, я вспомнил его удивлённые мёртвые глаза и бурое пятно на белой сорочке. А, всё-таки, не мог он сам застрелиться! С чего бы это? Минаков относился к категории людей, которые не умеют отступать и всегда верят в успех. Он в своей жизни добивался любой цели, которую только ставил перед собой всерьёз. И, потом, он же оптимист! На его шуточки лучше было не нарываться. Это всем известно. А этот взгляд! Я его знал достаточно хорошо. Его глаза, в самом деле, выражали именно удивление.

Изотов сказал, что сорочка вокруг пулевого отверстия слегка подпалена и, наверное, там остались микрочастицы пороха. Это значит, что ствол был, практически, приставлен к груди. Да. Очень похоже. Пистолет в руке… Но, откуда у Минакова пистолет? Более штатского человека я, пожалуй, никогда не встречал. Он, пожалуй, не знал, как в пистолет патроны вставляют.

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Я протянул руку и снял трубку. Голос Веры Ильиничны звучал, словно из Хабаровска. Разобрать слова было можно, но слышать неприятно из-за гулкого эхоподобного завывания в трубке.

– Сергей Аркадьевич! Это Вера Ильинична. У Вас завтра методический день, но я Вас прошу прийти в школу к 8 утра.

– А что? Ещё что-нибудь случилось?

– Ну, в общем, нет. Просто приедет начальник управления образования.

– А я тут причём?

– Он просил, чтобы Вы подъехали. Он хочет с Вами поговорить.

– Со мной? Это о чём же?

– Я не знаю. Может, о похоронах? Не знаю. Но он просил, чтобы я Вам позвонила… Серёжа! Что же это? А? Как же такое могло…?

Я услышал в трубке её всхлипывания.

– Успокойтесь, Вера Ильинична! Что теперь поделаешь? Видимо так уж ему было суждено. Мне очень жаль. Но Вам надо держать себя в руках.

– Да, да. Конечно. Только мне очень, очень больно! Словно мы осиротели…

– Это точно. …А Вы звоните из школы?

– Да. Я ещё здесь.

– Как там обстановка? С уроками во второй смене не вышло?

– Нет. Не вышло. Мы не смогли заставить ни себя, ни учителей. Да и дети возбуждены слишком. Какие уж тут уроки! Мы с Тамарой Николаевной уже всех отпустили. Только Александр Николаевич да Андрей Владимирович в столярке сидят… Пьют…

В её голосе не было осуждения.

– Мы их даже выгонять не стали. Впору самим выпить. Как подумаю, что и сегодня идти в свой пустой дом, так опять реву… Я в школе, фактически, жила. Из-за него. А теперь…? Простите меня, что плачусь, мне ведь больше не с кем… Тамара уже ушла…

Слышимость почему-то улучшилась. Я даже услышал, как часы в её кабинете пробили четыре раза.

– Вера Ильинична, и всё же Вам надо идти домой. И отдохнуть.

– Да, Серёжа, спасибо. Извините, что так. …Одним словом, жду Вас завтра в восемь. До свиданья.

И она положила трубку. Слабые короткие гудки, звуковым кардиографом отсчитывавшие ритм её раненного сердца, сигналили о чём-то в моём сознании. Мне стало тошно от невозможности что-то изменить и от бессмысленной жестокости жизни. Я вспомнил, что с утра ничего не ел, пошёл на кухню и поставил на огонь чайник. В голове всплыли и неотвязно завертелись строчки:

В синий вечер у теплой печечки

Горьку водочку пью в тоске.

Эх, разнылось моё сердечечко,

Револьверчик мой сжат в руке.

Это сочинилось само собой лет шесть назад и помнилось…

В револьверчике шесть патрончиков

Притаилися силой злой:

Маслом смазаны, смертью связаны

С разболевшейся, ох, душой.

У Минакова не револьверчик был, пистолет Макарова.

Сизый дым висит в душной комнатке,

Только ходики – «тик» да «так».

Вы потом меня, точно, вспомните!

Вот, мол, жил и сдох, как дурак.

Докурил уже я последнюю

Сигареточку до конца,

Тихо взвёл курок, дулом ткнул в висок…

Эх, простите, бля, подлеца…!

Нет. Не замечал я у Минакова признаков такого душевного расстройства, чтобы вот так застрелиться. На собственном рабочем месте! Прямо в школе!

Я сел и уставился в угол. Конечно! Никакое это не самоубийство. Кто-то грохнул нашего Степаныча. Но за что же? Ведь должна быть какая-то причина, мотив? И ещё одно! Не знаю, как другие мои коллеги, а я чувствовал, что оскорблён этим убийством до глубины души. Знать бы, кто это сделал! Поди ж ты, какая сволочь! Ну, нет! Ему это не сойдёт. Бог, он, конечно, всё видит. Но и я тоже не считаю себя полным идиотом. Гадом буду, если его не вычислю! Таких вещей прощать нельзя.

Растерянность, раздражавшая меня весь день, куда-то улетучилась. Я почувствовал себя взвинченным. Водой в шлюзе поднималась и накатывала злость. Я вскочил и нервно зашагал из угла в угол. Уроков у меня завтра нет. Готовиться не надо. Делать совершенно нечего. Но торчать дома было невмоготу. Я выключил газ под всё еще не закипавшим чайником и, одевшись наскоро, отправился бродить по улицам, чтобы, хоть как-нибудь, убить время.

5

Так случилось, что утром я приехал в школу слишком рано, накануне всё-таки приготовив заявление об уходе. Входить в здание не хотелось. И я решил посидеть немного в беседке, стоявшей в глубине школьного двора. Погода сегодня была противная. Низкие тучи густой грязной паутиной свисали с небес. Казалось: вот-вот начнёт моросить дождь. Ветер стих, но стало холоднее, чем вчера. Беседка была достаточно неуютным местом. Лавочки, приколоченные когда-то вдоль перил, затоптаны множеством грязных ног. Заплёванный пол усыпан окурками и прочим мусором. Беседку давно не ремонтировали, и определить её цвет не представлялось возможным. В крыше не хватало нескольких досок. Пришлось сесть на перила и тоже поставить ноги на лавку. Курить я бросил ещё в Гудермесе. Пытался так экономить деньги. Денег не сэкономил, но курить больше не начал. От холода я засунул руки глубоко в карманы куртки и, втянув голову в плечи, стал ждать.

Через проломы в заборе во двор школы просачивались со всех сторон ученики, тянувшиеся на уроки. Большинство шествовали мелкими группками или парами, оживлённо что-то обсуждая, смеясь, иногда ссорясь. Жизнь шла своим чередом. Многие не утруждали себя тяжёлыми ношами книг и тетрадей, ограничиваясь тощими полупустыми, но фирменными пакетами. Вот же, блин, ученички, мать их…!

Из-за угла здания школы показался «товарищ папа», выглядевший заметно помятым. Он пересёк двор, вылез через дыру в заборе и скрылся из моего поля зрения. Я усмехнулся. Крепко же он вчера набрался. Только утром домой пошёл. Видно, спал прямо в своём тире в подвале школы.

Во дворе появились мои Коноплёва и Ситлецкий. Они явно никуда не торопились. Став за чахлым кустом, Ира взяла у Ситлецкого сигарету, и они вдвоём курили, что-то неспешно, но заинтересовано обсуждая.

Я бросил взгляд на часы. Уже без пяти восемь. Пора. Увидев меня выходящим из беседки, Ира и Сашка побросали сигареты и с невинным видом заспешили в школу. При этом они явно постарались уклониться от контакта со мной. Ничего, ребята! Не бойтесь. Скоро я для вас стану совершенно посторонним человеком.

В кабинете Веры Ильиничны я, кроме неё, обнаружил уже прибывшего Ванеева. Начальник Заречного районного управления образования, как с некоторых пор стали называть бывшего заведующего РОНО, был хмур и сосредоточен. Вера выглядела ужасно. Неаккуратно причесанная окрашенная в белый цвет стрижка усугубляла синюшность под её глазами и подчёркивала бледность лица. Она производила впечатление больной, старой, потрёпанной воробьихи.

Когда я вошёл, Вера Ильинична слегка оживилась.

– Здравствуйте, Сергей Аркадьевич. Вы что-то неважно выглядите.

Я удивлённо посмотрел на неё. Честно говоря, даже скобля себя бритвой рано утром, я так и не заметил в зеркале своего лица. Её заботливое замечание меня тронуло. Но отвечать что-то было надо.

– Здравствуйте, Вера Ильинична. Мой комплимент был бы Вам также приятен.

Ванеев грустно хмыкнул, встал и протянул мне руку. Я без всякого удовольствия пожал его вялые влажные пальцы.

Звонок на первый урок за дверью кабинета уже прозвенел. В школе наступила рабочая тишина. Ванеев, смешно поджал тонкие губы и, глядя на меня искоса, вновь уселся на шаткий стул для посетителя. Вера сидела на своём обычном месте за рабочим столом. Других стульев, чтобы я мог тоже сесть, в кабинете не обнаружилось. Ванеев заметил это, странно дёрнул плечами, но ничего по этому поводу не предпринял, а только вновь поджал губы.

– Сергей Аркадьевич! То, что вчера случилось, знаете, поставило Управление в трудную ситуацию. Мы к ней были совершенно не готовы.

Он замолчал. Его левая рука поднялась с колена, и он внимательно и озабоченно посмотрел на свои пальцы. Оставшись ими совершенно недовольным, он вновь скосил взгляд в мою сторону.

– Мы в Управлении, спорили, знаете, но, всё же, сошлись на Вас.

Он опять принялся рассматривать свои пальцы.

Я ошалело молчал. Они считают, что это я убил нашего директора?!

Его взгляд вновь закосил.

– Я, знаете, Вас попрошу не отказываться. Кроме Вас действительно некого.

Он произнёс это сокрушённо и понурил голову. Моему удивлению не было границ.

– Некого что?

– Некого назначать директором этой школы.

В наступившей тишине изумление Веры Ильиничны ощущалось физически. Её глаза полезли из орбит. Мне показалось, что я слышу напряжённое потрескивание глазных мышц, которые не давали им выпасть. Меня, между тем, прозвучавшее заявление настолько поразило, что я пробормотал, слегка заикаясь:

– Д-да! Ум-меете Вы, однако, подготовить ч-человека к неожиданности!

Ванеев удивленно посмотрел на меня.

– Что, простите? А кого же, Вы думаете, я должен теперь ставить директором?! У Вас, видимо, есть выбор? Так скажите нам, Христа ради! А то мы уже головы сломали!

Вся эта тирада прозвучала запальчиво и так, словно он в своём кабинете продолжал спор с противниками моего назначения. Ещё не понимая, что здесь происходит, Вера Ильинична переводила свои вытаращенные глаза с Ванеева на меня и обратно. Мне снова стало её очень жаль, но я завёлся.

– Конечно! Выбор есть! Вот вам Вера Ильинична Ольшанская. Чем не директор? И опыт, и знания, и авторитет! Есть и второй завуч – Тамара Николаевна. И зам. по воспитательной работе. И, потом, что это Вы про меня так сказали, словно я тот рак, что на безрыбье за рыбу сойдёт? Я, знаете ли, вовсе не польщён такой постановочкой…

Ванеев взлетел со стула и заметался в тесном пространстве кабинета.

– Вы должны понять! И Вы, Вера Ильинична, тоже…! Мы заинтересованы именно в Сергее Аркадьевиче Селезнёве. Вы молоды, энергичны. И, потом, в этой школе нужна мужская рука! Это, знаете, ясно каждому. А Вера Ильинична – человек, безусловно, хороший, знаете! Но, её здоровье…! И, знаете, она ведь женщина! Ей труднее! У нас и так директора – все женщины, в конце концов!

Он обрушился на тот же стул, который под ним тревожно скрипнул и вновь сильно покосился.

– Господи! Что я несу?! Простите меня, пожалуйста…. Я совершенно выбит из колеи.

Это уже было что-то. Я миролюбиво кивнул и бросил взгляд на Веру. Было видно, что в её мозгу начала биться какая-то мысль. Глаза обрели человеческое выражение. Ванеев же, виновато кося глазами в её сторону, снова занялся своими пальцами.

– Сергей Аркадьевич! Я, наверное, говорю, чёрт знает что! Но от этого суть дела не меняется. Вот Вам бумага и ручка. Пишите заявление. Мне некогда тут, знаете.

Я вытянулся дурашливо в стойку «смирно» и щёлкнул каблуками.

– Товарищ начальник Управления образования! Или образованием? Впрочем, не важно! Ввиду ранее принятого мной твёрдого решения, уведомляю Вас о своём немедленном увольнении из школы по личным обстоятельствам. Это вынуждает меня отказаться от предложенной Вами возможности блестящей карьеры. Приношу Вам свои извинения, поскольку не оправдал оказанного мне высокого доверия.

Я вытащил из кармана заранее подготовленную бумажку и припечатал к поверхности стола рядом с местом, где сидел Ванеев.

– Не надо ёрничать, Серёжа!

Голос Веры Ильиничны был вполне задушевным, а взгляд осмысленным.

– Вы не должны горячиться. И, потом, какие там обстоятельства?! Лучшей кандидатуры, действительно, не найти. Зачем увольняться? С чего бы это? И в такой момент! Вот увидите: Вашу кандидатуру поддержат все коллеги. А о детях я и вовсе молчу. Вы же для них непререкаемый авторитет!

– Ну, да! Авторитет! Вор в законе…. Кулаков моих они опасаются!

Защищаясь, я начал слегка фантазировать.

– Фу! Это же ложь! Вы, Серёжа, сейчас рассержены, огорошены. Не говорите ерунды! Вам потом стыдно станет….

Возникла неловкая пауза. Потом я, чтобы скорее закончить этот странный разговор, решил совершить обманный манёвр.

– Ну, ладно! Я готов подумать. Но мне нужно время. Слишком всё это неожиданно. Надо же как-то всё взвесить, осмыслить. Дайте мне хоть пару дней на размышление!

Ванеев снова взлетел со стула.

– Сутки! Не больше суток! И, умоляю, не отказывайтесь! Мы Вам поможем, подучим, только соглашайтесь!

Потом, скоро и странно попрощавшись, он исчез. Мы помолчали.

– Вера Ильинична! Ну, зачем вы всё это поддерживаете? Надо же понять, я всё равно ухожу. Не завтра, так через месяц. Или после выпуска своих ребят. Ничего же не выйдет с моим директорством! Да, и какой из меня, шалопая, директор? Я же школе за неделю весь имидж испорчу! И, вообще, всё это меня волнует только в связи со смертью Минакова как симпатичного мне человека. А то бы я даже не тянул время, а отказался сразу.

– Нет, Сергей Аркадьевич! Вы не правы. Вам нельзя уходить из школы. Вы талант. Кто же тогда удержит образование от полного разгрома, если такие, как Вы, уйдут? Я понимаю: мало денег, личная жизнь и прочее! Но себя нельзя обмануть. Ваша жизнь – в школе! Не бросайте её. Не идите наперекор судьбе. А управлять школой после Алексея Степановича лучше Вас никто не сможет.

Я помолчал. Вот, ведь, как формулирует! Приятно. Нет слов. Но как же мне тогда быть с Татьяной? Это же – полный разрыв! Нет. Надо мотать отсюда, пока не поздно.

– Вера Ильинична! Ладно Вам с комплиментами-то! Ну-у! Подумаю, конечно, ещё немного. Только не давите на совесть. Я сам должен определиться.

– Вот и хорошо! Идите пока домой. И думайте! А завтра соглашайтесь.

Выйдя от Ольшанской в растерянности, я бесцельно брёл по гулкому школьному коридору.

Вредная штука эта жизнь! Она, словно нарочно, всё делает так, чтобы мне было тяжелее. Ведь я уже решил увольняться. И вот – на тебе! Минаков убит. Меня толкают на его место. А то, что у меня свои планы, никого не волнует. И какой из меня директор?! Нет. Я, конечно, не дурак, не лентяй. Но быть руководителем школы, да ещё – после Степаныча…! Он же был Человек! Его даже те, кто ненавидел, уважали. Вера, правда, не врёт. Меня тоже уважают: как учителя, как коллегу! Как мужика, наконец! Но это же совсем другое дело.

Разве я смогу разобраться во всяких там нормах и требованиях: учебные планы, тарификации, распределение нагрузок, аттестации? У меня мигом все учителя перессорятся. И хозяйством я раньше никогда не руководил.

Все эти доводы убеждали меня, что я должен отказаться от предложения Ванеева.

Навстречу мне по коридору куда-то торопливо шла Роза Васильевна. Это наш завхоз. Низенькая, излишне полная, скуластая женщина с маленькими раскосыми бурятскими глазками. Я её всегда недолюбливал. Когда она выдаёт мне зарплату, я себя чувствую так, словно она делает мне личное одолжение, в то время как я этого вряд ли достоин. И всегда норовила не отдать мелочь.

Приблизившись ко мне на расстояние рукопожатия, Роза внезапно притормозила и изобразила из себя взволнованную душечку.

– Здравствуйте, Сергей Аркадьевич! Ну, что там слышно про Алексея Степановича? Такое несчастье! Такое несчастье! Как же мы теперь без него?! Говорят, директором будете Вы? Это Правда?

Я чуть было не лишился всех своих последних иллюзий сразу. Ничего себе, информация у неё поставлена! Сощурившись, словно целясь в неё из ружья, я секунду собирался с мыслями.

– Здравствуйте, здравствуйте. Алексей Степанович по-прежнему мёртв, к несчастью. А что, Роза Васильевна, о моём назначении уже весь город судачит? Или только родной Заречный район?

Она, кажется, занервничала.

– Ну, что Вы! Это просто я сегодня разговор в учительской слышала. Люди считают Вас самой подходящей кандидатурой.

– Вы мне льстить пытаетесь? Смотрите, я рассержусь!

С юмором у неё что-то было неладно. То ли сегодня, то ли вообще. Во взгляде промелькнула неподдельная растерянность. Но мне её почему-то не было жаль. Скорее наоборот! Я даже почувствовал гаденькое удовольствие оттого, что мне удалось её слегка унизить. И я добавил в голосе металла.

– И вообще, Роза Васильевна, я не люблю, когда сотрудники позволяют себе обсуждать всякого рода сплетни. Это бывает либо оттого, что им нечем заняться, либо если они склонны к интригам.

В Розиных глазках где-то позади растерянности едва заметно вспыхнул недобрый огонёк уязвлённого самолюбия. Сразу и не разглядишь! Но ответ её был достаточно подобострастен.

– Так это правда, что Вас назначают?! Я очень рада! От всей души желаю Вам успеха. А на меня всегда можете положиться.

Несмотря на нижайшее почтение, прямо-таки излучаемое этой женщиной, я был уверен, что в её лице сейчас обрёл весьма серьёзного врага. Но меня несло.

– Надеюсь, Вы будете старательным сотрудником! И, пожалуйста, не позволяйте себе участвовать в обсуждении и распространении слухов. Всего хорошего!

Я кивнул ей с высоты своего роста, и горделиво двинулся дальше по коридору. Прямо между лопатками я ощутил острое жжение от её ненавидящего и испепеляющего, словно луч боевого лазера, взгляда.

Ну, вот! Обидел женщину! Как не стыдно! Впрочем, почему-то стыдно не было. Странно. Что-то со мной происходит. Я таких закидонов себе обычно не позволяю.

А ноги несли меня неторопливо по школе. Интересно, что за зарплата у директора? Вот А. С. как-то умудрялся выглядеть достойно. Костюм, галстук! Всегда добротная обувь. Надо мне было у Ванеева про зарплату поинтересоваться. Тут я понял, что предложение начальника Управления не только мне льстит, но и нравится. А, поняв это, перепугался. Этак я ещё и соглашусь. А Татьяна? Она как это примет? Да и не только в ней дело. Она после смерти мужа осталась вдвоём с Катюшкой. Той всего 10 лет. Ещё растить и растить. А в этой частной телекомпании, где Таня работает, репортёрам платят немного. Родители, хоть и трудятся ещё, помочь могут крайне редко. Мог бы помогать Александр. Но Таня брату даже заикаться об этом не позволяет. Если к её нищете мою добавить, богаче не станем.

Одним словом, не на повышение мне надо идти, а в собственный бизнес. Другого выхода нет. Хотя, о зарплате директора надо будет разузнать.

Обошёл всю школу. Постоял за дверью спортзала, подслушивая, как ведёт занятие с пятиклассниками Ангелина Игоревна. Заглянул в пустую гулкую столовую, поболтал с поварами. Я всегда дружил с ними.

Наконец, ноги принесли меня к приёмной. Я вошёл. На Людочкином месте никого не было. Где-то болтается. Директора нет, и секретарь сбежала по своим делам.

В учительской тоже было пусто. Покосившись на опечатанную дверь кабинета А.С., я снял трубку телефона, отыскал у Люды на столе под стеклом номер телефона Ванеева и набрал его, посчитав, что он уже успел доехать в управление. Тут же сообразив, что не знаю ни имени, ни отчества начальника, снова отыскал нужную строчку под стеклом, прочитав, усмехнулся (прямо-таки – Ленин!). В трубке грудной женский голос вежливо поинтересовался, кто я такой и чего мне надобно. Услышав, что я Селезнёв Сергей Аркадьевич, она соединила меня с начальником.

– Владимир Ильич! Это снова я. Просто я забыл у Вас поинтересоваться размерами моей предполагаемой директорской зарплаты. Это ведь немаловажный фактор? Так ведь?

– Простите? А-а! Да-да! Я сейчас уточню.

Он, видимо, по другому телефону стал уточнять у кого-то интересующую меня цифру. Услышав, наконец, ответ я засомневался, следует ли испытывать оптимизм. Однако, поблагодарив Ванеева, я снова пообещал ему дать ответ завтра и положил трубку.

Конечно, зарплата директора лучше моей учительской, если учесть мою нынешнюю небольшую нагрузку. Но и она, в сущности, вряд ли разрешит мои проблемы. Впрочем, с Татьяной поговорить всё же надо. И не по телефону.

Я решительно отправился к выходу из школы.