Текст книги "«Вставайте, братья русские!» Быть или не быть"

– Любушка, ясный мой сокол, не бережешь ты себя. Лицо черно, и руки, что у мужика, корявые, – мягко укоряла княгиня Александра, расчесывая костяным гребнем непослушные кудри своего молодого мужа. – Вона, матушка Ростислава собралась во Владимир…

– Знаю, потому и приехал раньше срока, дела не завершив. Матушку, братьев и сестер провожу и опять уеду.

– Да как же так? – всплеснула руками княгиня. – Только приехал и опять меня покидаешь…

– Не сразу, побуду денька два-три.

– Неужто не мила я тебе? – начала было Александра, но князь ее оборвал:

– Опять! – возвысил он голос. – Меня Новугород не на перинах спать позвал, рубежи крепить, ворога бить! А ворог ноне к самой земле новгородской подступился. Того и гляди попрет. Потому я крепость ставлю. Чтобы на пути литовцев и тевтонов линия крепостей стояла: Псков – Шелонь – Селигер – Торжок – Торопец – Старая Русса, – провел он рукой прямую линию. – По всем крепостям и городкам заставы денно и нощно службу несут. Упредят, коли что. Засечные полосы возвожу. С карелами и ижорами дружбу налаживаю, опять же чтобы упредили вовремя. Помнишь, я тебе сказывал, что в Новугород наведывался как-то рыцарь Ливонского ордена Андреас фон Вельфен. Высматривал, выведывал… Неспроста все это. Голос-то у него елейный, а глаза что у коршуна.

Александр поймал руку Александры с гребнем и привлек молодую княгиню.

– А ты говоришь: «Не успел приехать, а покидаешь». Дел у меня во множестве, успеть бы до срока.

– Труженик ты мой, – обвила белыми руками загорелую шею князя Александра. – А без тебя никак?.. Вон сколь воевод под началом. Поручил бы кому, пусть по заставам наведываются.

– Поручил бы, но все самому надо, – освобождаясь, осторожно убрал от себя князь руки Александры.

Пытаясь удержать подле себя мужа подольше, княжна как бы между прочим проговорила:

– А пока тебя не было, лада мой, приезжал боярин от князя Ярослава. Владыка Спиридон собирал Совет господ. Говорят, что шум стоял, аж на площади слышно было. Ссорились бояре…

– О чем речь-то шла? – заинтересовался Александр.

– Надумал Ярослав Всеволодович в Булгарию ехать по осени, денег требовал, пушнину, меду…

– И много?

– Того не ведаю. Но бояре заупрямились… Верно, немало.

Александр задумался. Княгиня, довольная собой, что удержала мужа в светелке, принялась примерять новую жемчугом украшенную кику, чтобы похвастать перед Александром. Но тот через некоторое время встал и решительно произнес:

– Завтра еду с матушкой в Володимир. Надо с отцом поговорить!

– Как? – задрожали у Александры губы. – А как же я, ты сказал, что дня через два-три в путь отправишься?

– Не до времени. Видишь, как дело оборачивается. Ехать надо в стольный град. Пойду, отдам распоряжения, – поднялся со стольца князь и стремительно вышел за дверь.

– Так всегда… Только для меня нет времени, – залилась слезами княгиня и уже сквозь всхлипы проронила: – Так и не сказалась, что на сносях…

Обоз под охраной малой княжеской дружины медленно двигался к Владимиру. Александр ехал в глубокой задумчивости, и даже детвора – его младшие братья и сестры, для которых поездка в возках была очередной забавой, – не могла его отвлечь от тягостных мыслей. Перед отъездом Александр посетил епископа Спиридона – главу Совета господ, и тот ему поведал, что князь Ярослав потребовал от Новгорода Великого долю откупа от татарских набегов, равную восьмидесяти бочонкам серебра и пушнины сорок сороков.

«Зачем так много? – недоумевал Александр. – Что задумал отец? Может, он хочет на новгородское серебро стольный град укрепить, нанять войско? Но, насколько сведущ был епископ, подобные требования он отправил во все княжества Северной Руси и все князья и бояре получили свой наказ. Не минула сия чаша даже тех, от городков которых одни головешки остались. Но Новугород уже дал отцу серебра, дал хлеба и людей… Что делать? Ведь невыполнение требований великого князя равносильно объявлению войны. Не воевать же с родным отцом! А как быть? Не отстоять интересов Новугорода – значит потерять княжеский стол… А что потом? Получить от отца какой-нибудь захудалый городишко в кормление… Ну нет! Я князь, не княжич, чтобы получать от кого бы то ни было кусок хлеба!»

Александр силился понять отца и не мог. Сам-то он понимал, что нельзя стричь овцу дважды, если шерсть не отросла. А отец, он-то понимает? Если понимает, то зачем озлобляет против себя новгородских бояр? Восемьдесят бочонков с серебром – плата большая, вот только за что?

Терзаясь думами, он не заметил, как поравнялся с возком, в котором ехала жена посольского боярина Романа Федоровича Мария с сыновьями: Хасаном и Федором. Подростки не единожды порывались пересесть на коней, чтобы продолжить путь верхом, но мать всякий раз их останавливала. В обозе семья посольского боярина оказалась не случайно: великий князь приказал доставить жену и детей боярина Романа Федоровича во Владимир. Собраться толком не успели – ехали налегке. Мария терзалась мыслями: как-то там, во Владимире? Где жить, чем кормить сыновей. А главное, где Роман. Почему он сам не приехал за ними?

Порывался ехать с обозом и епископ Спиридон. Совет господ не принял никакого решения, и все теперь зависело от Александра – сумеет ли он убедить отца не трогать Новгорода.

Дорога выматывала своим однообразием и видом разоренных деревень. Даже малышня, утомившись к концу пути, затихла. Последние версты были самыми тяжелыми: пошел дождь, и дорога, напитавшись водой, захлюпала, поглощая колеса по ступицы. Ратники спешились и, обступив телеги и возки, помогали лошадям справиться с грязью.

Стольный город Владимир встретил обоз перестуком топоров, веселым говором мужиков, щебетанием малышни, мелькающей между строителями. Казалось бы, вымерший город, как Феникс, возродился из пепла. За прошедший год было сделано немало: стены восстановлены полностью, ров местами чернел свежими отвалами, заборала[1]1
  З а б о р а л а – деревянный навес, установленный по верхнему боевому ходу оборонительной стены.


[Закрыть] на стенах белели новизной.

Обоз проследовал через Золотые ворота. Золотыми их называли по старинке – не до украшательств было, выглядели же дубовые створки, обитые листовым железом, добротно и внушительно. За воротами следы пожарищ видны повсюду, но и изб, больших купеческих и боярских домов уже было поставлено немало. Александру не довелось видеть Владимира после разорения его татарами, но то, что предстало его взору, удивляло и поражало. В условиях трудной зимы и голодной весны князю Ярославу удалось немыслимое: он вдохнул жизнь в, казалось бы, умерший город.

Великий князь встретил семью у ворот княжеского терема. Он отметил, как за год подросли дети, как возмужал Александр и еще больше похорошела Ростислава. За объятиями и радостью встречи он не забыл о семье боярина Романа Федоровича. Кивком подозвав огнищанина, князь Ярослав распорядился поселить семью посольского боярина в тереме. Самого же Романа Федоровича он отправил обратно в Булгарию. Посольский боярин даже не противился, понимал, что в это трудное время его глаза и уши принесут бо´льшую пользу Руси, нежели чем его меч на службе у великого князя. Одно тревожило Романа Федоровича: дети, Мария. Но князь Ярослав заверил:

– Не тревожься. Жить будут по-княжески, не зная нужды, а сыновья будут ратной науке обучаться вместе с княжичами.

Как ни спешил Александр в обратный путь, трудный для себя разговор он завел лишь на третий день своего пребывания во Владимире, когда после осмотра городских стен и сторожевых башен князья – отец и сын – присели отдохнуть на ошкуренных и сложенных в тени под навесом бревнах. Распустив пояс, князь Ярослав снял летний кафтан, повел, расправляя, плечами.

– Хорошо-то как, – вздохнул он полной грудью. – Душа радуется от вида этого, – повел князь рукой в сторону возводимого на месте сожженного татарами Успенского собора. – От старого-то только стены остались, а теперь, глянь-ка, еще год-два, и засияет собор золотыми куполами, порадует колокольным перезвоном.

– Все так, отец, и я радуюсь на дело твоих рук, но приехал я в стольный град не только ради встречи с тобой, но и по велению дел новгородских.

Александр замолчал, подбирая слова помягче, чтобы ненароком не обидеть отца. Он, как никто, знал и на себе не раз изведал его вспыльчивый характер.

– Совет господ и владыка Спиридон считают, что не дело ты замыслил. Умастить татар новгородской казной они не позволят. Совет костьми ляжет, а серебра не даст.

– Вона как! – возвысил голос князь Ярослав. – Животов им не жаль своих, коли рухлядишко пожалели.

– Не в добре дело, – возразил Александр. – Хотят знать бояре, на что пойдет их серебро. Татары Русь оставили, данью не обложили… Тогда куда?..

Ярослав молчал, тяжело глядя на сына.

– На моей свадьбе все князья и бояре ратовали за объединение сил, чтобы не дать татарам воевать Русь набегами.

– Глупцы! – вспылил Ярослав. – Объединяться надо было раньше, когда ворог еще не нарушал вежи Руси. А ноне надо думать, как жить, имея угрозу вторжения татар. Как отвести от Руси беду.

– Я, грешным делом, подумал, что ты хочешь на эти деньги нанять войско, чтобы воевать татар, а ты решил поклониться им таким количеством добра, что только глупый не поймет: Русь богата и с нее можно брать и брать… Ты же этим только привлечешь татар, а не откупишься.

Ярослав вскочил и с раздражением швырнул кафтан на бревна.

– Молод ты еще меня учить! Поживи с мое! Что же касаемо Новугорода, то бояре новгородские дадут столько, сколько я скажу. Не дадут добром, возьму силой! Так и передай им. А коли сам супротив меня пойдешь, не посмотрю, что сын… Не достанет своих воинов идти на Новугород, эмира Булгарии Гази Бараджа попрошу. Он даст! – Помолчав, уже спокойнее добавил: – Не хотел говорить, но тебе скажу: это не только откуп от татарских набегов, но и выкуп за мою жизнь. Так что посиди и подумай: много это или мало… а у меня еще дел ноне много, недосуг.

Князь Ярослав поднял с бревен кафтан, отряхнул его от прилепившихся щепок и не спеша накинул на плечи.

– Знаю твои опасения за княжеский стол… Поверь, хотя бояре новгородские спесивы и прижимисты, но страх лишиться всего у них сильнее. Так что возвращайся в Новгород без опаски.

Но не только стены крепил князь Ярослав, но стремился укрепить дух владимирцев. Потому в годовщину битвы на Сити, 4 марта 1239 года, по приказу великого князя из Ростова во Владимир доставили мощи великого князя Юрия Всеволодовича и его племянника ростовского князя Василька Константиновича. Торжественную процессию, во главе которой шел епископ ростовский Кирилл, князь Ярослав и весь владимирский люд встречали на суздальской дороге за две версты от Владимира. Святые мощи князей-страдальцев отпели в соборной златоверхой церкви Успения и поместили в каменные гробы в притворах церкви.

ВОЛЖСКАЯ БУЛГАРИЯ

Как ни противились новгородские бояре требованию великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича, но и серебро, и пушнину во Владимир привезли. Расстарались и другие князья и бояре – исполнили свою долю наказа. Только бояре смоленские замешкались и впали в немилость у великого князя.

В конце августа обоз с собранным богатством под охраной трех сотен переяславцев и сотни княжеских гридей проследовал через Золотые ворота Владимира и направился на восток. Почти месяц добирались до Новграда Нижнего. Город, стоящий на двух великих реках – Оке и Волге, встречал великого князя колокольным перезвоном. Его не коснулась рука Бату-хана, и потому Новград радовал глаз своими стенами, куполами церквей и соборов, крепкими, добротными домами бояр и купцов.

Дав отдохнуть дружине всего день, князь Ярослав проследовал дальше. Под небольшим селением Лысково обоз переправился на пологий волжский берег. Если до Новграда дорога – плохонькая, местами заболоченная, заросшая мелколесьем – все-таки была, то на левобережье ее приходилось пробивать.

– И что это князь решил пешим ходом двигаться, водой сподручнее было бы, – недоумевали переяславские дружинники. – Ползем ведь, не едем.

И правда, продвигались медленно, с большим трудом преодолевая по семь-десять верст за день. По территории Волжской Булгарии идти стало легче: здесь были проложены дороги, действовали переправы через реки и речушки. И хотя на всем пути обоз неоднократно встречался с татарскими и булгарскими отрядами, никто их не остановил. Даже нередко всадники уступали дорогу обозу, видя, как тяжело нагружены телеги. Лишь на въезде в столицу Волжской Булгарии воротная стража преградила обозу путь. Ворота города распахнулись перед великим князем владимирским лишь тогда, когда среди стражников появился Роман Федорович. Посольского боярина князь Ярослав узнал с трудом: одетый в богатые булгарские одежды, с отделанным драгоценными каменьями оружием, на горячем аргамаке, коротко остриженный, он, казалось, даже помолодел. Хитро поглядывая на изумленно взиравшего на него князя, Роман Федорович сказал:

– Вижу, не признал. Одежка новая, непривычная глазу, оттого и сомнения. А что делать? Я ведь князь булгарский и одеваться должен по-княжески.

– С одежкой басурманской корней-то родимых не утратил? – усмехнулся Ярослав, разглядывая чудесное превращение Романа Федоровича. – Что эмир? В столице? А ханский наместник?

– Живы-здоровы. О тебе, великий князь, упреждены. Когда примут посольство, не ведаю, но в прежние времена неделю-две приходилось послам ожидать.

– Где же нам расположиться?

– Допреж посольства во дворце Надира располагались, да теперь дворец пришел в запустение. Потому, великий князь, приглашаю тебя в свой дом. За каменными стенами оно как-то спокойнее. А двор у меня большой, место сыщется и для телег, и для лошадей, и для твоей дружины. А коли места недостанет, так сосед со мной в дружбе, сыщется место и у него.

Ближе к вечеру от ханского наместника пришли оценщики. Князь Ярослав распорядился показать им все дары, ничего не скрывая. До глубокой ночи оценщики пересчитывали и записывали в книгу привезенное, довольно покачивая головами и изумленно цокая языками. Роман Федорович, оглядев возы, тоже немало удивился: откуда столько взялось серебра, когда всего полгода назад князь с трудом набрал подарков, уместившихся на руках двадцати воинов. Подивился посольский боярин, но ничего не сказал князю.

Когда утром оценщики доложили наместнику Бату-хана о количестве привезенного добра русским князем, он был поражен не менее посольского боярина. Уже через час после доклада во дворе Романа Федоровича появился ханский вельможа с приглашением князю Ярославу явиться во дворец булгарских царей вечером. Когда эту весть принесли князю, тот обрадовался и не без гордости сказал:

– Ты говорил, неделю-две ожидать придется. Ан нет! Имя мое везде двери откроет.

Роман Федорович, не скрывая горестной усмешки, заметил:

– Не имя, а серебро, что покоится на телегах, дорогу во дворец торит. Будь осторожен, князь. Татары алчны. Им сколько ни дай, всегда будет мало!

– Даю столько, сколько сам решил, и мне никто не указ!

– Я это к тому говорю, что в следующий раз Кутлу-Буг большего истребует…

– Там видно будет, – отмахнулся от Романа Федоровича князь.

После трапезы князь и посольский боярин уединились в одной из горниц.

– Рассказывай, что здесь и как?.. И сам садись. Разговор будет долгим, – усаживаясь в резное кресло, покрытое пестрым арабским ковром, благодушно разрешил князь.

Роман Федорович, расположившись напротив, повел обстоятельную речь:

– Ты, поди, уже знаешь, князь, что Бату-хан свой город ставит в низовьях Волги, а значит, он не уйдет в свои вежи.

– Так что с того? Были в соседях булгары, будут еще и татары, – пренебрежительно произнес Ярослав. – Ты дело говори.

– А соль здесь вот в чем: булгары – народ оседлый, у них города, деревни… У татар же дом – конь, на котором он сидит, и кибитка на колесах, где живет его семья. Я все это вот к чему говорю: этим летом походом на Южную Русь ходил племянник Бату-хана Менухан. Он разорил Переяславль-Южный и подошел к Песчаному городку, что напротив Киева. Князю киевскому Михаилу Всеволодовичу он отправил послов с требованием покориться Бату-хану. Но князь приказал схватить послов. Им отрубили головы. Менухан на Киев не пошел, сил мало, но сколь богат и красив город – поведал Бату-хану. Поверь, князь, хан не простит Киеву убиенных послов.

– Так ты что, хочешь сказать, что Бату-хан снова пойдет на Русь? – встревожился Ярослав.

– Пойдет! Уже отдал приказ готовить тумены к походу. Судя по всему, войско будет огромным. Только Булгария выставит семьдесят тысяч воинов.

– Неужто все труды напрасны и татары пожгут Володимир?

– По тому, что Бату-хан приказал Гази Бараджу привести булгарское войско в низовье Дона, пойдет он на Южную Русь.

– И скоро?

– В следующем году. Хан пожелал поначалу свою столицу поставить…

Много еще вопросов было у князя Ярослава к Роману Федоровичу, но главное он выяснил: есть еще год спокойной жизни, а за год можно многое сделать. В завершение разговора князь спросил посольского боярина:

– Ты, Роман Федорович, в посольствах не раз бывал, скажи, как следует вести себя ноне перед Кутлу-Бугом, чтобы чести не уронить или неосторожным словом или действием наместника не оскорбить?

Роман озадаченно поскреб затылок и задумчиво произнес:

– Если бы Русь не была под татарами, то вести себя великому князю пристало бы достойно, не роняя чести, не сгибая спины. Но Русь под татарами, и наместник хана властен над жизнями и над всем, что есть в Руси.

– Но Кутлу-Буг наместник в Булгарии, а не на Руси…

– За Русь хан с наместника спросит и еще… с Гази Бараджа, – чуть помедлив, добавил Роман Федорович.

– А булгарин-то тут при чем? – удивился князь.

– Хан Батый высоко поставил эмира над всеми, он приравнял его даже со своими племянниками. Так что власти у него что у чингизидов.

– Понятно. Но ты мне так и не ответил: как вести-то себя перед ханским наместником?

– Как сердце велит, князь, – Роман Федорович встал. – Я тебя оставлю одного. Мне пора во дворец. Ноне Кутлу-Буг принимать посольство будет торжественно, для чего приказал собрать всю знать: и татарскую, и булгарскую. И принимать будет не по татарским обычаям, а по булгарским. Булгары же принимают по чести, с великим почетом.

Как только дверь закрылась за Романом Федоровичем, князь позвал брадобрея: надо было и самому приготовиться к приему во дворце булгарских царей.

Прием великого князя владимирского проходил по правилам, установленным при дворе булгарских царей. Зал приема посольств был заполнен татарской и булгарской знатью, сановниками и военачальниками. На троне восседал ханский наместник Кутлу-Буг, а на троне, занимаемом ранее царицей Волжской Булгарии, расположился эмир Гази Барадж. И хотя знатных и именитых булгар было немало, слева от трона эмира стоял Роман Федорович – князь булгарский, боярин русский. Роман Федорович был одет в богатую одежду и при оружии, причем единственный из всех присутствовавших в зале приемов, исключая охрану татарского наместника.

Как только пропели трубы, возвестившие о начале посольства, толпа знати расступилась, образовав широкий коридор, посередине которого остался только князь Рашид Барак, ведающий посольскими делами.

Зычным густым голосом он прогудел:

– Посол Руси князь Ярослав!

Двери зала приемов распахнулись, и вдоль живого коридора пошел Ярослав Всеволодович. Он ступал в полной тишине, и его шаги эхом отдавались в мраморных колоннах зала. Князь был одет в зеленого цвета кафтан, перехваченный поясом, отсвечивающим золотыми нитями, темно-синие порты, обут в чедыги[2]2
  Ч е д ы г и – сапоги.


[Закрыть] из тисненой кожи. Но что это?! Князь обрил голову и бороду, лишь усы топорщились жалко и нелепо. Не доходя двух десятков шагов до тронного возвышения, князь Ярослав опустился на колени. Не поднимая головы, ждал милостивого разрешения говорить.

Пауза затягивалась.

Чтобы прекратить это добровольное унижение, Гази Барадж в нарушение правил подал знак толмачу.

– С чем пришел ты, рус-посол? – тут же раздался голос толмача.

Князь Ярослав, все так же не поднимая головы, дрожащим от волнения голосом произнес:

– Я пришел к тебе, великий и непобедимый Кутлу-Буг, с покорностью. Жизнь свою и землю свою кладу у ног непобедимого Бату-хана и твоих ног.

Толмач перевел ответ князя, который понравился ханскому наместнику. Кутлу-Буг благосклонно кивнул и жестом показал, чтобы Ярослав Всеволодович встал с колен.

– Чем докажешь свою покорность и верность, князь Руси? – спросил ханский посол через переводчика.

– Жизнь моя во власти твоей, а земля Руси дань за три года дает. Разреши, Кутлу-Буг, мои гриди внесут посулы к твоим ногам?

Ханский посол разрешающе кивнул, створки дверей распахнулись, пропуская в зал молодцов княжеской личной охраны. Они вошли по два в ряд, шумно ступая и тяжело дыша. Левая колонна гридей катила бочонки с серебром, правая – несла связки пушнины, украшенное драгоценными камнями оружие, серебряные и золотые кубки. Бочонки ставили на попа, и гриди ударами кулака выбивали верхнюю крышку, открывая взглядам тусклое серебро, а в отдельных бочонках – сияющие маленькими солнышками золотые кругляши.

Горка подарков росла, превращаясь во внушительных размеров гору. В зале стоял шум: татарские и булгарские вельможи и сановники не скрывали своего восхищения, хотя и знали, что им из этой кучи не достанется ничего.

Гази Барадж повернулся к Роману Федоровичу.

– Зачем? Зачем все это? Ничего не понимаю… Я с великим трудом уговорил Кутлу-Буга принимать князя по булгарскому обычаю, чтобы не подвергать Ярослава унизительному стоянию на коленях, но он сам… А голову-то для чего обрил? В Булгарии так поступают только с приговоренными к смерти… Чтобы вымолить прощение, им обривают голову. – В голосе Гази Бараджа слышались недоумение и раздражение. – Никакого золота и серебра не хватит, чтобы насытить империю монголов! А уж бедной Руси это подавно не по силам!

А гриди все вносили и вносили кубки, посуду, меха, и, казалось, не будет им конца.

Роман Федорович перевел взгляд на ханского наместника. От его былого величия не осталось и следа. Кутлу-Буг наклонился вперед и с вожделением взирал на растущую гору добра, не веря, что это все его.

Когда последний из гридей положил к ногам ханского наместника сияющую рубинами конскую упряжь, Кутлу-Буг откинулся на спинку трона. Его лоб увлажнился, а по лицу пошли красные пятна.

– Я донесу твою верность и покорность до великого хана. Ты хороший правитель своей земли. Я отпускаю тебя на Русь. Через год ты опять придешь и принесешь дань за себя и за свой народ. А теперь иди! – Кутлу-Буг указал перстом на дверь.

Князь, уже по русскому обычаю, поклонился поясно и вышел из зала.

Был пир, затянувшийся до утра. Но великого князя владимирского на него не пригласили. Через день княжеский обоз двинулся в обратный путь.

Роман Федорович провожал Ярослава Всеволодовича до Ошела, до своих земель. Весь путь ехали молча. Хотя и тягостным было молчание, но ни князь, ни посольский боярин его не нарушили.

Прощаясь, князь Ярослав, глядя в сторону, произнес:

– Жена твоя с сыновьями у меня в тереме. Захочешь взять в Булгар, перечить не стану. Вернешься во Владимир – приму.

Роман Федорович еще долго смотрел вслед удаляющемуся обозу, и тоска сжимала сердце, и было пусто, словно вынули душу.

А серебро и иную рухлядь, привезенную князем Ярославом из Руси, поделили ханский наместник и булгарский эмир между собой: две части взял себе Кутлу-Буг, а третью перевез на свой двор Гази Барадж.