Книга: Морские повести и рассказы - Виктор Конецкий

Они терпеливые наблюдатели и ценители природы, будь то лебедь, пёс или скворец и в то же время, шкодливы и злопамятны с теми, кто оказался психологически малосовместим с жизнью в условиях ограниченной среды мужского коллектива. Страх перед одиночеством вынуждает их лгать - и рождается жанр «морская травля», забавные или грустные рассказы, даже более резкие в своих поворотах и ассоциациях «чем стая кальмаров». Между сигналами SOS, яростными льдинами и отладкой неисправностей, жизнь заполняется созерцанием, играми, кроссвордами, тестами, дневниками наблюдений. Каждый по-своему становится философом - во многих отрывках проскакивает «меньше [выдумывать], но много знать», да и пейзаж способствует. Повествование, ровное как течение времени в долгом переходе, однако, не становится утомляющим, а лишь добавляет ритма и стиля. Океан здесь отдельное действующее лицо, фон, причина и следствие. В массе описаний он то призрачная девочка-штиль, то ледяные тиски, то сотня беснующихся ведьм и сатанинский саван, а то и серая тоска «с безысходностью таблички «Закрыто на переучёт». Однако, даже уходя за своим морским богом, они всё так же пытаются «умножить юмор на утопию», это постепенно забывающееся поколение книжно-положительных героев.

Прочитано для Долгой Прогулки, январь 2019, бонус. Команда «Читаем за еду».

Конечно, не обходилось без критики – например, Твардовский, как и многие другие, не считал, что этот юный морячок умеет писать. Однако не признавать в Конецком писателя, потому что он моряк – всё равно, что осуждать Чехова за то, что тот был врачом, Шукшин или Шолохов не ушли далеко от родных деревень, а историк Шаров писал исторические романы, постоянно выстраивая в них концепцию альтернативной русской религиозности. В этом ряду может быть и Конецкий – едва ли не главный маринист русской прозы, сумевший рассказать о том, как дышит и чем живет море, о том, как шумит прибой, кричат неслышимые морякам чайки, как грохочет лёд, раздираемый беспощадным ледоколом, как стонет мачта под ревущим ветром, как сжимается сердце при виде берега, где дом, и при виде бескрайней водной глади, где тоже – дом. Это чувство тоски, жажды выходить каждый раз в рейс, красота бесконечных океанов, куда тянет, как магнитом – всё есть в его прозе, похожей зачастую и в правду на олитературенный судовой журнал. Для таких, как он, жизнь не видится без моря – но и без того ее нет, чтобы не заниматься прозой, без известного многим сочинителям писательского зуда, который нашёптывает в ухо – расскажи, расскажи каково это, ведь никто же не знает, а узнают! Полюбят!

Конецкого взаправду любили – за любовь к родине и ее морским красотам, любили как писателя, потому что талантлив, любили за честность – впрочем, поговаривали, что последнее только потому, что пьёт много. Владимир Викторович характер имел сложный – в своих «Вчерашних заботах», собственно, так и пишет: «к сожалению, я из тех типов, которые ради острого словца не пожалеют и отца».Высказывался по всем вопросам по-морскому прямолинейно, не боялся ни власти, ни возможных последствий, поддерживал опальных художников, и Солженицына в 1967 году поддержал, когда тот написал открытое письмо о цензурном произволе. А алкоголь – таблетка от реальности, которая никак не укладывалась в голове, а ещё вскользь брошенное в самой длинной повести сборника (или, скорее даже – романе) - «Вчерашние заботы»: мол, ступая на сушу моряк хочет забыться в алкоголе. Эти люди правда спиваются чаще, когда перестаёт качать волна, тогда начинает качать другая, как правило – в стакане.

Между тем, «Заботы» - и «Завтрашние», и «Вчерашние» - это весь Конецкий и есть, настоящий и без купюр. Лиричные «Завтрашние» - об упущенной любви с традиционным «я подумаю об этом завтра». Скарлет О’Хара хорошо бы это поняла – в финале остаётся надежда, но так ли это? А вот «Вчерашние заботы» - едва ли не лучшее произведение писателя, где тот вспоминает свои морские путешествия. Он описывает быт на корабле, очередной арктический рейс, в который, как в матрешке, вложены множество других эпизодов из жизни героев этого рейса – капитанов, старпомов, офицеров, случайных спутников на борту, моряков с других судов, знакомых из прошлой жизни, встретившихся то там, то сям совсем случайно. Конецкий пишет эту бесконечную повесть по одному лекалу – заметки о том, как пахнет море и как первый луч солнца пробивается в промёрзлую рубку, о мелких бытовых заботах членов экипажа, без которых невозможно представить жизнь на корабле, обязательный анекдот или история из прошлого, словно бы случайно вытекающая из вышесказанного (похоронен такой-то был на Смоленском кладбище, а знаю я это потому, что там же похоронена моя бабушка, так вот, моя бабушка говорила..), крупное событие, создающее нужное напряжение, которого совсем и не ждёшь за обманчиво спокойным тоном повествования. Это жизнь как есть, разумеется, с изрядной долей выдумки и своеобразно беллетризированная, состоящая словно из заметок, наскоро написанных на салфетках во время завтрака в кают-компании, а потом собранных под одну обложку. Всё это было «вчера»: несколько раз отвлекаясь, автор отмечает, что пишет эти строки уже тогда, когда после определённых событий прошли года и можно взвесить то или иное случившееся и писать о нём без былых эмоций. Там есть даже о смерти – случайной, глупой; «труд моряка относится к категории тяжёлого», правда, которую и сам писатель прекрасно помнил, взаправду после внезапной трагедии на одном из судов столкнувшийся с ловлей трупов в холодном море.

Сборник не мог обойтись без рассказов, выбранных словно случайно из разных периодов жизни – начиная с самого раннего за 1965 год и заканчивая самым поздним, за 1998. Ранний - «Невезучий альфонс» - один из самых «скандальных». Рассказ в тот год разнесли критики – и позже многими отмечалось, что безосновательно, - только потому, что рассказ о молодом офицере, которого всю жизнь преследуют неудачи (вызывал залп орудий главного калибра по флагманскому кораблю, например), был назван «идейно порочным». Астафьев потом, к примеру, высказался позже на эту тему: «у нас же бл***тво, а не критика» (что могло попасть в фонд золотых цитат, но почему-то не попало). За другие рассказы Конецкого ругали тоже – некоторые критики особенно отмечали пристрастие писателя к алкоголю, считая, что, скажем, «Огурец навырез» написан человеком пьяным. Конецкий неизменно отвечал, что пьяным он не пишет ничего. Он и в море-то не писал – «в море я работал», вплоть до своего «развода», то есть, до момента, пока не стал сухопутной крысой, сойдя с теплохода «Державино» в 1979 году, того самого, из «Вчерашних забот». Смена настроений заметна – веселый и действительно ставший легендарным Пётр Ниточкин и сюрреалистично-грустный «Артист», посвященный Олегу Далю. Ниточкин – легкомысленные байки, «бесхитростные произведения морского фольклора», альтер-эго самого Конецкого, если хотите – тот в своих серьёзных вещах изрядно любил пофилософствовать, за что сам порой над собой подшучивал. Как две стороны одной медали – без них бы и сборник не получился, но и не все читатели, кажется, до сих пор понимают, над чем смеялся писатель, о чём переживал и чего боялся. Забвения, смерти, нелюбви. Говорят, его убил «Курск». Настоящий моряк оставался настоящим моряком до конца. О моряках, коллегах, о море, которое дарит чувство свободы – это всё синонимы фамилии Конецкого, сложного, разного, противоречивого, но навеки влюблённого в море.

P.S. Ладно, не умею я в личное, но добавлю уже для себя. Оба моих деда тоже с морем своеобразно связаны. Один строил суда, но всю жизнь провёл на реке Волге. Второй реки не признавал – был моряком на траулере в северных водах, плавал примерно там же, где и ВикВик. Историй таких же – много. Как однажды, ещё курсантом на судне, купались в море, куда под вечер выбрасывали сеть, в ней, чтобы не отбиться в море, плавали. Как-то так вышло, что судно потом ушло, а дед остался, и чуть в море этом не утонул, но спасла перекличка, за ним вернулись. Всякие такие мелочи из воспоминаний родственников - ну а ты сидишь и думаешь, отчего вот живёшь не своей жизнью, когда можно было бы. Море в самом деле дарит ощущение свободы, чего со мной не случится, наверное, никогда – уйти в дальнее плаванье на север, пытаться устоять на ногах в шторм, слышать (не слышать) крики чаек и ловить солёные брызги. Как будто это было со мной, но не со мной, конечно.

Наверное, потому хотя бы и важно, чтобы такие книги были.

Меня снедала зависть к собачьему всезнанию истоков покоя.

В шикарности этого пса есть театральное, ласковое тепло мохнатой души.

А от сумасшедших старух (урагана) родится прозрачная девочка — штилевой рассвет.

Любой металл враждебен человеку.

Самая длинная из прочитанного мной у Конецкого — повесть «Вчерашние заботы». Сам автор назначен дублёром капитана на лесовоз «Державино», который следует из Мурманска в Певек и обратно. Из Википедии я узнала, что Певек является самым северным городом России. Суда идут тоже целым караваном, несколько атомоходов-ледоколов прокладывают путь во льдах, плавание длится несколько месяцев, герои я б даже не сказала несовместимы, но закрытое пространство, тяжелый труд заставляют человека остро реагировать на недостатки товарища. Если даже мускусным овцебыкам необходим отдых от стада, то людям и подавно.

Берега Колымы — природа, из которой выморожено добро.

С каким постоянством к концу каждого рейса начинает тянуть на классику и цитирование.

Кого-то из членов экипажа спасает юмор, кто-то начинет больше размышлять о разных разностях, например, думает о том, почему природа дала млекопитающим ноги, а не колесо, а кто-то так устает от моря, что увольняется и находит себя в сухопутной жизни. Остальные рассказы Конецкого сильно наполнены таким специфическим юмором, который лучше понимали жители Советского Союза, а меня от него клонило в сон, также как клонит в сон при просмотре «Кавказской Пленницы» и прочих «Приключений Шурика», я их ни разу не смогла досмотреть до конца, всегда засыпала. И Мельников-Печерский совсем не скучный, это уже от себя добавила, не могу сдержаться, люблю романы этого писателя.

Отзыв с обложки (как и чтение аннотаций, с некоторых пор, понимаете ли, чтение подобных вещей стало особенно любимым мною занятием) за подписью Бориса Стругацкого гласит, что Конецкий был по-человечески близок многим. Близость означает в первую очередь понимание, и ещё бы такой персонаж как Конецкий не был бы понятен создавшим структуральнейшего лингвиста Стругацким. Подчеркну, понятен именно как персонаж. Противоречив, задирист, упрям, лицемерен, прям и до чёртиков иногда алкоголик.

Ровно такой же персонаж, как герои рассказов Шукшина и носовских «Усвятских шлемоносцев». С какой-то своей, особенной русской правдой и настырностью Сани Григорьева. Но, помимо всего прочего, при всех достоинствах оных, этот персонаж ещё и сам писатель. И спектр его героев ещё колоритнее. Здесь можно найти всё: и советскую бюрократию, и взяточников, и мужиков с жабой в кепке от комаров, и легкомысленных буфетчиц, крутящих амуры с престарелыми капитанами, и самих капитанов — иной раз тупее дубового полена, и их старпомов, скрупулёзно ведущих счёт каждому чайнику, и взыскивавших за каждый сгоревший, — и даже статистиков-философов, типов отталкивающих, несмотря на всю свою образованность и ученость.

Ах, все я да я!.. Виктор Конецкий

Конецкий думал, как ему назвать «Вчерашние заботы». Его уговорили из соображений политкорректности изменить название, однако, назови он своё произведение (или даже сборник) Корабль дураков — вышло бы очень точно. Да и соседи по названию знаменитости, к которым он так любил, простите, примазываться. Замечателен эпизод, где он торжествует над Верой Пановой, ровно как и он не включённой в сборник, про который сейчас уже никто и не вспомнит, или стремление похвастать своим бронзовым бюстом перед знакомыми, которых, как назло, не заносило в музей…

Набор литературы, которую читает Виктор Конецкий, так же противоречив, как и он сам: от классиков рубежа веков, до классиков приключенческой литературы. Впрочем, нет, Джо Конрад так и остался ему недоступен в силу незнания английского языка и отсутствия в то время его переводов. Автор брюзжит на Салтыкова-Щедрина за его брюзжание, и не замечает, как в это же время брюзжит он сам. Так же точно он не замечает, как сам исследует поведение «философа» из «Путевых портретов с морским пейзажом», обвиняя его в некрасивости исследования команды корабля. И своих же сослуживцев он исследует, точно Печорин, постоянно язвит над ними, выставляя напоказ все слабые или некрасивые стороны тех. К слову говоря, с Печориным он так же сам себя сравнивает.

Кроме того, в своих рассуждениях Конецкий тоже противоречив: он пишет о том, что Бог (да-да, с большой буквы), заставил крутиться планету — какова теология в Советском Союзе! Далее, он утверждает вслед за Ниточкиным, что животным враньё несвойственно, что это человеческая черта, однако и зайцы запутывают следы, а кто хитрее лис – опоссумы? Человек лжёт языком, но язык – тоже способ выражать информацию. Вывод: все лгут ради самосохранения. Как и лицемер Конецкий.

Рассказы (и повести, но будем говорить "рассказы" в нелитературоведческом смысле) Конецкого - на одну и ту же тему, с похожими лирическими героями и другими персонажами, - переходят один в другой совершенно незаметно. Только что на скучность жизни "на гражданке" жаловался рыжий капитан Яков Левин - а вот уже и совсем седой капитан Юрий Ямкин за гитарой жалуется на грусть-тоску; только что Петр Ниточкин показывал свое неловкое неумение сработаться с Эдуардом Львовичем - а вот уже и желающий взойти на Голгофу Альфонс показывает редкую невезучесть.

Лирический герой Конецкого одинаков: он профи в своем морском деле, не очень приспособлен к быту (и потому беседа с Электроном-Елпидифором - как раз единственный момент, когда в рассказах Конецкого появляется полная противоположность герою, его антипод, протон против Электрона так сказать), пьет (а кто не пьет) и женскому обществу предпочитает мужское.

Женщина в рассказах Конецкого может быть либо матерью (матери много прощается, но обычно она верующая и очень переживает за сына - и неважно, жива ли она в рассказе и ходит ли читать газеты на улицу или же давно покинула бренный мир), либо романтической грезой (как Агния для Глеба - где собственно Агния, то, что она говорит и думает, герою безразлично - он сам себе все придумал), либо довольно мерзкой самкой (Виктория-буфетчица). А, еще четвертый вариант - комическая старуха, как две участвующие в похоронах Мимозы и совершенно разные по биографии, но одинаковые в подаче Конецкого дамы; или та самая читательница, письмо которой настолько ранило нашего морского волка, что его пришлось приводить целиком с ироничными комментариями. Женщина в рассказах Конецкого - что-то настолько чуждое, что и анализировать это не стоит; это какой-то внешний враг, какое-то сумчатое, которое мешает актеру Олегу пить или сваливается на голову с совершенно ненужной беременностью; ах, ну пусть это как-то сама решит, в конце концов, спицей ли, браком ли с другим, герою Конецкого не до такой низменности.

О нет, герою Конецкого надо а) преодолевать стихию, б) рассказывать о далеких портах, в) пить с товарищами (и дай бог им помешает самка-буфетчица), и г) придумывать, как бы потом рассказать об этом в рассказе, статье в "Литературной газете" или чем-то похожем. Еще хорошо при этом е) цитировать классиков, от Мериме до Шиллера, от Горького до Аверченко. Мельникова-Печерского - не стоит. Все остальные персонажи его рассказов призваны только подчеркивать то, что если ты делаешь а, б и в - то ты молодец, а если нет - то и говорить с тобой не о чем. Если ты сначала делаешь а, б и в, а потом оказываешься с гнильцой человечком, то будь покоен, герой Конецкого сделает г.

Не делать а, б и в позволено исключительно тварям бессловесным, младшим (то есть старшим) нашим братьям и сестрам - от свиньи Машки, кота Жмурика и медведицы Эльзы до рыжего Айка-Мотля, обезьянки Мимозы и пьющего пиво сенбернара Мобила. К ним рассказчик испытывает куда больше положительных эмоций, чем к людям.

И правильно делает. Мобил и у меня вызывал куда больше положительных эмоций, чем человеки-герои Конецкого.

О вчерашних заботах и моих ненаписанных путевых дневниках

Происходят в жизни чудные моменты, когда ты совсем еще не старый и ни капельки не взрослый, но бонусная книга в лучшей игре на одном книжном сайте отправляет тебя на несколько лет назад и мечты тех лет вспоминаются с болью и вызывают прилив крови к лицу, потому что вроде как стыдно теперь и немного неловко оттого, что смел об этом мечтать. А мечты были грандиозные - попасть на атомный ледокол и неважно каким путем, но, принимая во внимание мой пол, вариантов оставалось немного - например, каким-нибудь морским биологом или банально туристом. Мне представлялось, что я буду ходить с блаженным видом и не закрывать рот от восторга, что небо, лед, море - единственное, что мне нужно в этой жизни. Одной из вещей, что неизменно подпитывала мое желание, стал живой журнал капитана атомного ледокола, перечитанный мной вдоль и поперек. Водя карандашом по карте севера России, я представляла, какие проблемы возникнут в пути и сколько всего интересного я смогу записать, а затем, на суше, часто вспоминать и впадать в то состояние ностальжи, что характеризуется немного отстраненным выражением лица. И читая заметки по ходу пути теплохода "Державино" из Мурманска до Игарки и обратно я ловила себя на мысли, что мне гораздо интереснее следить за маршрутом (да, я из тех людей, "которые читают и следят по карте маршрут парохода") и наслаждаться описаниями природы, представлять себе эту бескрайнюю гладь, железный холод теплохода и "зверски-зверюгскую симпатичность" ледокола, а не вникать в отношения экипажа и не проникаться очередными прохладными историями надоевшего до скрипа на зубах капитана Фомы Фомича Фомичева. За людьми, оказавшимися в замкнутом пространстве на довольно продолжительное время, всегда интересно наблюдать, характеры раскрываются и остаются без огранки, но в данном случае трудно выделить кого-то одного, хотя и старпом Спиро Хетович, и стармех Иван Андрияныч, и тетя Аня, и жена Фомича Галина Петровна, и даже призрак Соньки, наделавшей в свое время шуму - безусловно, достойные персонажи, за которыми было занятно наблюдать. Однако настоящее волнение, как при первой влюбленности, возникало при именах Диксон, Тикси и Амдерма, а все люди со своими заботами уходили на дальний план...

Порой, внимательно следя за датами, временем и бессоюзными радиограммами, не заметишь, как вновь попал в очередную вставную новеллу-воспоминание о приключениях, например, в Керчи или ночи на озере Имандра. Может быть, Конецкому и не хватает каких-то особенных литературных талантов, но нельзя не признать, что он замечательный бытописатель-документалист и спускает с небес на землю романтиков типа меня и показывает, что работа моряка сложна и очень приземленна. В конце путевых заметок Виктор Викторович, прилежно фиксирующий все происходящее во время их странствия, позволяет себе столь трогательную в данном повествовании каплю лиризма:

Так вот, пора и мне покидать флот, чтобы он оставил для меня в себе чуточку неизведанного и таинственного, чтобы морская работа - водить корабли - не до конца потеряла бы для меня юношескую привлекательность.

Надеюсь, что не потеряла, Виктор Викторович.

Дальше...

Лирическое отступление номер два

В 2016 году мы с мужем переехали в Санкт-Петербург. До сих пор помню, как меня тогда пёрло от ощущения, что по всем этим улицам ходили Пушкин, Достоевский, различные государи-императоры и прочие исторические и не очень знаменитости. Со временем ощущение подотпустило. Но и сейчас понимаю, что стоило переехать сюда хотя бы ради того, чтобы читать о Петербурге (а петербуржцы любят читать о Петербурге, и я не исключение, хоть и понаехала) и ясно себе представлять все эти Мойки и Фонтанки, о которых пишут. И конечно же, это ни с чем не сравнимое ощущение "о, так это же та самая пивная, в которую ходил Конецкий!" :)

По существу

Какого рода писателей я считаю мастерами и вообще мега-крутыми? Тех, кто погружен в тему, о которой пишет, либо проделал большую подготовительную работу для того, чтобы быть в теме. Пример второго - Дина Рубина, которая, кажется, понемногу художник, каскадёр, циркач и многие, многие другие - настолько подробно и со знанием дела пишет она о людях разных довольно экзотических профессий в своих книгах. Конецкий же после знакомства с его творчеством стал для меня примером писателя, который хорошо пишет о том, в чём он понимает лучше всего.

Второй пунктик "качественного автора" - умение писать в разных настроениях. И этого Виктору Викторовичу тоже не занимать. Причём удаются ему эти переходы от лёгких шутеечек до философских измышлений и глубокой лиричности естественно и непринуждённо, они выглядят органично: каждое настроение - на своём месте.

Я давно не помню таких авторов из прочитанного, которым так просто удавалось бы управлять моими эмоциями. Только что я хохотала над очередным по-довлатовски комичным пассажем, а через некоторое время уже едва сдерживаю слёзы и глотаю подступивший к горлу ком, чтобы не разреветься на глазах у всего честного метро от внезапно накатившей в процессе чтения тоски и безысходности.

А ещё Конецкий - очень метафоричный автор. Очень здорово ему даются образы, зачастую образы довольно неожиданные. Сколько всего я цитировала и давала зачитать Алиханову! И он - человек, который книгу не читал - отмечал, насколько тонко, точно и удачно подобран тот или иной образ. Вообще довольно спокойно и даже равнодушно отношусь к выписыванию цитат из книги (а особенно - к пропихиванию их в тексты рецензий), но тут очень сложно удержаться и не процитировать. Не буду добавлять хиханьки и хаханьки, и даже от примеров прекрасных метафор удержусь. Но не могу не поделиться тем, от чего слёзы глотала на глазах всего вагона метро в утренний час пик, потому что никак от этих слов не могла их сдержать:

Господи, прости нам низкую музыкальную культуру! Ведь ты никогда не спал в кубрике, где спят в два этажа еще двести шестнадцатилетних, и ты не маршировал в баню в три часа ночи сквозь спящий город. Господи, ты накормил ораву пятью хлебами, но смог бы ты разделить кусок хозяйственного мыла на роту при помощи одной суровой нитки? Господи, смог бы ты прикурить махорочную закрутку, наслюнявив ее конец и замыкая через слюни трехфазовый переменный ток? Господи, хлеб и вино — тело и кровь твое, но тебе ведь и в голову не могло прийти, что вместо хлеба можно питаться лепешками из кофейной гущи и вымоченной горчицы. Господи, я не знаю, сколько часов умирал ты на кресте под безжалостным солнцем в облаке зеленых мух, но если ты думаешь, что умирать от голода и вшей в промерзшем тряпье, валяясь рядом с трупом любимой тети, веселее, то прости, но я не смогу согласиться с тобой. Господи, я не кощунствую! Раны от гвоздей гноились и воняли, и смрадно дышали рядом с тобой распятые разбойники, но знаешь ли ты, что такое, когда газы исходят у тебя изо рта, потому что столярный клей застрял в кишках? Господи, ты исцелял прокаженных, хотя и терпеть не мог демонстрировать свои чудодейственные возможности; но сердце твое не выдерживало зрелища чужих мучений и ты облегчал свое сердце, исцелив больных и наладив быт заблудших, но приходилось ли тебе видеть старуху, выкинутую на снег из теплушки, ибо она ходила под себя и от нее несло такой вонью и заразой, что сотня других бедолаг вышвырнула ее под насыпь… Простите уж моему поколению низкую музыкальную культуру и грамматические ошибки, все наши критики!

Конецкий, может, и не писатель в тех ожиданиях, которые предъявляют к нему многие читатели. Действительно, у него нет каких-то героев и анти-героев, главных и второстепенных персонажей, завязки и развязки и прочей требухи, которую положено иметь стандартным художественным произведениям. Персонажи Конецкого, его действующие лица - самые обычные люди-человеки. И единственное их отличие - в том, что они помещены условиями службы в замкнутое, ограниченное пространство. Виктор Викторович их просто МОРЕпишет (хотелось бы сказать "бытопишет", но нет)). И получается у него ВЕЛИКОЛЕПНО: без лишнего пафоса, без приукрашивания, точно, четко и... поэтично. Кому-то претит этот лаконичный, несколько рубленый стиль повествования. Но тогда и Довлатов - не писатель. Да, меня так и не отпускала некоторая "довлатовость" в процессе чтения сборника.

Из личного - меня зацепил образ матери. Которая хоть в Африке, хоть в Арктике - остаётся матерью. И её ребёнок для неё - всегда ребёнок. Мягкий, ранимый, которого обязательно облапошит какая-нибудь ушлая официантка в порту. Будь он хоть трижды капитаном и суровым морским волком - он всегда сыночек, которого надо спасти от дурного влияния друзей-алкоголиков. Но всё же это не мать - квочка и наседка. Её забота - это трогательная материнская забота, не более. И от этого ещё сильнее щемит в душе.

Кстати, прочитанное - моя первая встреча с творчеством автора. И мне почему-то кажется очень удачной подборка произведений в сборнике. На этот счёт, конечно, интересно было бы знать мнение "фанатов" Виктора Викторовича. Но по моему скромному мнению, всё прочитанное раскрывает автора с разных сторон: романтичного писателя-начинающего моряка в самом начале, портретиста - в "Портретах", опытного моряка и описателя характеров и образов - во "Вчерашних заботах". А подборка из повестей и рассказов разных лет делает акценты на разных гранях писательского таланта автора.

Образ Арктики - опасности, холодных северных морей, суровых льдов, могучих ледоколов, дерзкие небольшие суда, мужественно борющиеся с опасными ледовыми махинами - я не понимаю, как это может не притягивать, не завораживать? Видела пару ругательных рецензий на сборник. И у меня только один вопрос к их авторам: "Мы с вами точно одного и того же Конецкого читали?".

Да, анти-кстати интересное наблюдение: есть у меня один знакомый капитан дальнего плавания, и вот он всегда поправлял - мол, мы не плаваем, мы ходим в рейс. А у Конецкого сплошь и рядом - плавают и не парятся. Так и сассоциировалось название моей рецензии - цитата из песни Громыки "Моряки и художники" :)

Прозаический финал

Мне бы очень хотелось как-то красиво закончить этот отзыв. Достойно автора самого сборника. Но всё кажется в итоге либо чересчур пафосным и напыщенным, либо жалким и бедным. Поэтому я просто поблагодарю Виктора Викторовича за то удовольствие, которое я получила в процессе чтения. Давно уже книги не ложились так на душу - как родная, как будто лично для меня писалась. Это так же ценно, как попутный ветер - для моряка.

И спасибо за точный образ, который как нельзя лучше описывает моё нынешнее состояние. Прям вот читала и представляла себе, что я - как Катенька на велосипеде из сна Фомы Фомича. Также еду в стену и радостно кричу: "Куда я еду?"...

Из размышлений, дневников, морских баек и сюжета получился необычный винегрет стилей повествования, и он как раз делает неторопливую книгу в целом нескучной, несмотря на то, что при таком объеме концентрация событий на страницу небольшая. А ещё очень сильно чувствуется, что это проза советская - ощущения как от фильмов шестидесятых-семидесятых, уютно-ностальгические. Отдельная тема у Конецкого - Арктика. Для меня это еще одно доказательство того, что, однажды зацепив, Север никогда не отпустит.

Я знаю высказывание одного большого нашего писателя. Он определяет и сегодняшнюю Россию как страну «приозерную». Она «приокеанская», как бы такое слово ни резало ухо человеку, влюбленному в словарь Даля.

Капитан Глеб Вольнов в "Завтрашних заботах" ведёт свой МРС через северные моря, и теплоход "Державино" во "Вчерашних заботах" пробирается через льды там же. Получается в итоге, что жизнь и работа на корабле - история совсем не романтическая, а вот северные погоды, паковые льды и медведи - вполне себе, хоть и суровые. Поэтому в рассказе "Путевые портреты с морским пейзажем", который в сборнике затесался между двух северных повестей, и в котором маршрут пролегает аж из самого Рио-де-Жанейро, атмосферности не хватает.

Рассказ этот там, видимо, для того чтобы отделить "Завтрашние заботы" от "Вчерашних забот". Названия повестей очень похожи, но вот объединяет их только то, что дело происходит на море. Первая повесть в сборнике - "Завтрашние заботы" - из ранних. Она вся какая-то сырая и странно склеенная, и при этом лирическая и, как это модно писать, пронзительная. Герои молодые и наивные или - как мать Вольнова и старший механик - немолодые и наивные. И какие-то неправдоподобно и по-советски честные они получилось. Такие, что читатель переживает вместе с ними, волнуется, ждёт развития событий. В "Завтрашних заботах" море фоном, а на первом плане любовь - и вот здесь Конецкий, безусловно больше писатель. Во "Вчерашних заботах" он больше моряк: тут и дневники, и морской трудовой коллектив, события и байки. Целостности сюжета после первой повести мне немного не хватило, а герои уж слишком плоские получились - все такие без лишних вопросов и противоречий.

Завершают сборник рассказы разных лет. Цикл "Рассказы Петра Ивановича Ниточкина" - как раз концентрация морских баек.

Есть единственное средство против перепутанности и сложности мира – юмор.

Пишет Конецкий хорошо, юмор у него цепкий и действительно смешной, и лучше всего ему удаётся. Но, если говорить про весь сборник, книжка получилось разношёрстная и, как команда "Державино", плоская.