Текст книги "Особенность конкретного простора"

Виктор Коваль
Особенность конкретного простора

1
В накопителе

Встреча

 
…В первой, может быть, декаде,
Думаю, что до обеда.
Так, понятно. Пушкин. Сзади.
Лучше где? У Грибоеда?
Где-нибудь в районе, вроде
Трёх, возможно, без десьти?
Да. В подземном переходе.
Нет. Я должен быть к пяти
На Савёловском. С детьми,
Понимаете – на дачу.
Если к часу я иссякну,
То тогда же вам и звякну
И наш план переиначу.
 
 
В два конца – поймите – глупо!
Я не корчу сибарита.
Как у вас во вторник? Глухо…
В среду? Тоже всё забито…
Вот Господь послал заботу.
Нет, я не могу. В субботу
Я – в хозяйственных вопросах.
Вы, конечно, на колёсах?
Вот и я хожу пехотой
И в тени жилых утёсов
Воздыхаю с неохотой.
 
 
Жаль. От центра удалённый,
Я – всему далековатый.
У какой? Восьмой колонны?
Знаю, нету там девятой.
 
 
Чтобы нам договориться,
Надо очень постараться.
Хочешь, в пятницу в 7.30
В вестибюле у торца?!
 
 
Хорошо. В последних числах,
К Малой Бронной по пути.
У прудов – согласен – Чистых.
Нет, я должен быть к пяти
У зубного Степаненки.
Может, в восемь на Петровке?
Буду я стоять у стенки,
Знаете, в такой ветровке…
 
 
Думаю, что мы, наверно,
Возле – около, примерно,
Всё-таки пересечёмся
В направлении взаимном,
Непременно, непреложно,
Между делом и поспешно.
Это ведь вполне возможно?
 
 
– Да, конечно, неизбежно!
 

Природные условия

люли-люли, betula,

люли-люли, pendula[1]1
  betula pendula (лат.) – береза плакучая.


[Закрыть].

1

 
В дорогу мама мне дала букет
Из ноготков и гладиолуса.
А этой твари по сю пору нет.
Опять она куда-то подевалася!
Ведь слышит, бестия, как издалёка
Бранится мать «бессовестной скотиною»
И призывает: «Клёпа! Клёпа!» —
С букетом, словно с хворостиною.
 

2

 
Ну, до свиданья. Рейсовый автобус
Меня повёз до станции Морозки,
Качается в букете гладиолус,
Мелькают за окном берёзки,
Бабуля рядышком уснула,
Я про берёзку думаю: бетула…
 

3

 
…Бетула, думаю, плакучая пендула.
О как привык я к белизне твоей коры
И к рыжине подкоркового слоя!
– Да! – за спиною кто-то говорит,—
Уж таковы природные условия.
– И каковы они? —
                              бабуля встрепенулась.
Мол, не спала, но вдруг проснулась.
– Они – для разума
                               желательная пища,
Они – и радость наша, и беда.
Сплошные горизонты! Широтища!
А вот дороги наши – никуда!
Ни к чёрту! Хоть возьми да тресни!
И вот что интересно: если
Вдруг недород – то надо закупать.
А денег нету. В силу недорода!
Но хуже – урожай! Куда его ссыпать?
Везти в Снежанск?
Поломана дорога!
Стою среди своих товарищей, растерян,
Поскольку труд их урожаем обесценен.
Да и «кому грузить?»,
                              да и «на чём возить?»
Не счесть вопросов иже с ними трудных.
Ему порой бывает выгоднее – гнить
В условиях таких паскудных!
Кому – ему? Соображаю,
Что – урожаю.
– А вы как полагаете? – Я полагаю,
Что о предметах, мне далёких, —
                                                    не сужу.
– Вы сходите? – спросила Пелагея
Васильевна. – По-моему, схожу.
 

4

 
Приехали. На станции Морозки
Встречаю Клёпу в обществе хвостатых
Вокруг неё облезлых отморозков,
Котов – неистребимых супостатов.
Ну, курва! Пшла домой! —
Стремлюсь её догнать,
Из-под кустов, из-под земли её достать,
За всё – физическим букетом
                                              ей воздать,
Словесною картиной угрожая
О пагубе иного урожая!
 

Передряга

 
Со мною случай на метро «Арбатской»
Произошёл весьма дурацкий.
 
 
Запомним: нищий, к стенке прислонённый,
Сидит с гармошкой – без руки.
Навстречу панк идёт с причёскою зелёной,
За мной постукивают шпильки-каблуки
Трёх женщин – трёх различных рас.
 
 
Да. Я о фатуме, конечно, повествую.
 
 
Споткнулась чёрная. Но не о том рассказ —
Она ногой поддела мятую, пустую
«Джин-тоник» банку жестяную.
И вот помчалась жестяная банка
С подскоками – к ботинку панка.
Тот бьёт по банке – китаянке —
Ей на подъём и под её замах.
Она, в вельветовых штанах —
Бьёт! – в гармониста попадает. Нищий
Сам молодой, но с Карабаса бородищей,
Единственной рукой с татуировкой «вор»
Меня расстреливает банкою в упор!
Я уклоняюсь, белую сбиваю проститутку,
Её, чтоб не упала, ухватив за грудку.
И мы вдвоём, испуганы, как дети,
Заваливаем, падая, мента в бронежилете.
 
 
Он, свой отдельный наблюдая интерес,
Бежал по службе – нам вразрез!
 
 
А я, увы, не в очень трезвом виде.
Душа-предательница в пятки упадает.
Но мент сказал мне: «Извините!»
Да. Это выдумка. Такого не бывает!
 
 
О сколь же наши представленья скудны
О том, что тут бывает. Божья воля
Нас уместила в три секунды —
Как мы попадали, футболя.
 
 
Не хочешь – а влипаешь в передрягу,
Хоть ты запрись, да окна все закрой!
 
 
Четвёртая секунда – и «Бродягу»
                                                   на гармошке
Играет нищий. Да. Одной рукой
 

Зануда

 
Он муху называет «бедный Озрик»,
Чей – помнит – фрак с брусничною искрой,
Любитель говорить, что это возраст
Таков уж… И не за горой
Простор без возраста. Ну не зануда ль?
Другой сказал бы: пустомеля.
Однако, кто сумел бы Букстехуде,
Как он, зануда,
Отличить от Пахельбеля?
 
 
Он на себя бывал особенно похож,
Когда травил вcё ту же с бородою байку,
И у плиты со спичками: «Ну что ж,
Давай-ка, брат, с тобой поставим „Чайку“».
 
 
Любитель: «Карты, – говорить, – сданы!»
К ним, картам, с детства равнодушен,
Внезапно бросить взгляд со стороны:
«Ты пьян, прости, и оттого мне скучен».
 
 
А сам-то? По какой причине
Его, вы думаете, мучает икота?
И, вдруг, беседы дружеской посередине
Он затевает распрю о сангине,
Что всё-таки, она – не терракота!
 
 
Мы на балконе с сигареткой холодеем,
А в комнате, в виду ледовой брани,
Давно уж, удрученные хоккеем,
Не различаем шайбу на экране
 

В накопителе

 
В обратном Адлере на взлётном поле
Я вдруг задумался о воле
В нескромном понимании «хотеть»
И в скромном понимании «стремиться».
Гляжу: невероятно, чтоб взлететь.
И, – чудо! – думаю, – чтоб приземлиться.
 
 
Сих дум случайные свидетели
Сосредоточились со мной перед посадкой
В одном удушливом, потея, накопителе;
Склонилась дочь над ученической тетрадкой
Для —
Не какого-нибудь там естествознания,
Но, первым делом, отчеркнув поля,—
«Для, – написала, – вольного писания»,
Которое, конечно, начиналось с «Я»
Такая-то: фамилья, имя, отчество,
Где проживает и так далее.
 
 
А дальше думать ей уже не хочется,
Впадать в бытописательство детальное
 

У ящика

 
Услуги по… коньков заточке.
Неглинка. Помните, разнообразной пастой
Заправку шариковых ручек? В этой точке
Всем заправлял златозубастый
С тройной отсидкою Фарид.
Он молнию вшивал мохнатой лапой,
Крюк клюшки гнул паяльной лампой,
Что синем пламенем горит.
Он эту точку, видимо, держал
Не для трудкнижки и не ради денег,
Но – чтоб огонь его гудящий окружал
И света синего – сиреневый оттенок.
 
 
Плыви, плыви сиреневый туман.
И то, что с ним рифмуется – туда же.
Почтовый ящик. Я стою, как истукан,
Читаю приглашенье к распродаже
В фасовке заводской ацетилена
И полуфабриката шоколада.
К чему бы это? Что это – эмблема?
В каком контексте, и какого ляда?
Читаю снова: да, гексахлоран,
Башкирский мёд, вагон со стекловатой.
А что? Разумно: старых шуб обмен
На новые. Обидно, что с доплатой.
Тут все, что подобает человеку,
Как я – разнообразного достатка:
Коттедж. Великолепный вид на реку.
Песок. Бесплатная доставка.
Ну, как же – разбежался! В Сингапур.
 
 
Да, да Египет, Крит, со скидкою путёвки…
Я эту призывающую дурь
Воспринимаю в качестве издёвки.
 
 
И тут ещё Свидетель Иеговы
Мне пишет:
«Завтра – всё! А вы готовы?»
 

Оптовый рынок

 
Бывало, все услуги по —
Один продмаг, одно сельпо.
Теперь…
Испания, керамика, смеситель,
Германия, сушитель, нагреватель,
И я как Витя, биожитель – потребитель
И Леша, мой приятель – покупатель —
Идём вдоль по рядам внимательно и бодро.
В центре вниманья – голени и бёдра
Куриные, и для морозной свежести —
«Миф», «Дося» моющие принадлежности
И «Ласка»;
Сосиска венская, колбаска
Деревенская.
Теперь их тут, как воздуха – навалом,
А ведь бывало… Хватит о бывалом!
 
 
Особенность конкретного простора:
Замылка взора,
Тыщи как копейки,
Рука судьбы,
Плечо индейки
 

Магнит

 
Полвека я уже как доктор.
И тем, конкретно, знаменит,
Что, разломавши репродуктор,
Я обнаружил там магнит.
Из репродуктора сирена
Мне пела, что она калитку
Приотворила в чудный сад,
Что есть на свете рио-рита,
Мосторг, ВДНХ и Гагры,
Цирк на Цветном и эскимо.
И на Трубе, на месте самом видном
Она содержит пирожки с повидлом.
И, что с котятами – не там, а у Мосторга —
Марина из седьмого «Б» сказала строго.
Из репродуктора сирена
Мне пела так, что три танкиста
Горят, горят в душе моей!
И, что запутавшийся в детском лепете,
Я умиленья уронил слезу,
Туда, где восковые гуси-лебеди
И утки плавали в тазу —
У цирка, помню, на Центральном рынке.
Что ты ответишь на: какой же ты дурак! —
Что дура! – из седьмого «Б» Маринке
 

Подпись к фотографии

 
Мне кажется, что в каждом доме
Располагается на фоне
Ограды зоопарка сонный пони —
Неужто тот же? – а на нем – дитя
Сидит с улыбкою цветущей,
К тому же месту общему, цветя,
Впоследствии своих детей ведущий —
В берете черном, в расписной венгерке,
Пошитой мамою по высшей мерке —
Великоватой, но ботинки,
Я вспоминаю, жмут на фотоснимке
 

Des infants terribles (Ужасные инфанты)

 
Я буду врать – и не солгу,
А правду расскажу – едва ли.
Не зря конфетную фольгу
Мы золотцем именовали.
 
 
Чтобы немедленно – к восьми! —
Кому-то из окна орали.
У мамки-улицы спроси —
За что пороли?
 
 
Еще задолго перед сроком
Тому настырному влетит,
Кто перебил водой с сиропом
И пирожками – аппетит.
 
 
Тогда – ужасные инфанты,
Теперь – отцы во цвете лет,
Мы закопали наши фанты
И застеклили наш секрет
 

2
Особый пафос сна

«О, дымка! О, туман нелётный…»

 
О, дымка! О, туман нелётный,
Вползающий ко мне домой!
То разряженный он, то плотный,
И вдруг – как вихрь огневой!
Так закрутил меня Армагеддон —
Наш – снежный и египетский – песчаный.
Дурная смесь – кошмарный сон.
Теперь смешной. Тогда печальный.
Особый пафос сна:
Как мне избегнуть пекла,
Коль воздух всюду пламенеет бегло?
Особый юмор сна:
«Але!» – с пожарной службою
Я срочно выхожу на связь.
Дежурный отвечает: «Слушаю.
Как вас зовут и адрес ваш?»
Помехи. В трубке треск и вслед за этим
Кошмар рассеялся. Гляжу:
Туман – надуман. Телефон – предметен.
И я лежу,
Как звать меня, по телефону говорящий,
Не виртуальный, нет, но настоящий.
«Отбой! – кричу. – Кошмар попутал, все – в ажуре!»
«Нет. Поздно, – отвечает мне дежурный. – Наряд в пути!»
 
 
Полковник с каской на боку – пожарный
И два мента – сержанта с акаэмами
Вошли. Я объясняю: сон кошмарный.
А это – чай, черновики с поэмами,
Остатки завтрака – нормальный быт.
 
 
И я – рассудочен и вовремя побрит.
А также я имею свойство
Благодарить людей за беспокойство.
Даю:
Ментам – по сотне: «Не сочтите за обиду».
Полковнику, что под рукой, – Хеопса,
За неименьем третьей сотни – пирамиду.
На их вопрос: «Зачем я красномордый?».
«Ах, виноват, – не лепечу я, – извините!»
Но: «Загорел! – ответ имею твердый. —
Да. В марте! Что, не верите? В Египте!»
Мои понятья, посчитав нечеткими,
Они меня препроводили для порядка
Во множество дверей с решетками,
С ключом единым – «кавадратка».
«Конечно, в принципе, ты, брат, невиноватый.
Но не учел серьезности момента.
И засветился, как дурак, тогда ты,
Когда в Москве вокруг – одни теракты,
А в воскресенье – выбор Президента!»
 
 
Неделю воли не видать мне и небесной выси
И пребывать в тоскливой заморочке:
Ну, сдал бы я полковнику весь комплекс в Гизе,
А как потом в глаза смотрел бы дочке?
 

3
О вещи бесхозной

Ветка

 
Пурпурно-алые яблоки, думаю, что – Джонатан,
Скачут по лестнице вниз на «Отрадном».
 
 
Север. Серая ветка.
 
 
Эка печаль, что – побитые,
На кольцевой – всё б раздавили!
 
 
Думаю,
 
 
Что же такое на «Бунинской» скачет «аллее»?
Ясно – антоновка, желто-зеленая!
 
 
Серая ветка. Юг.
 

Ёшкин кот

1

 
Скачет лягушка по нашей садовой дорожке,
Ёжик за нею бежит, никак не поспеет.
Тут появляется Лакки (Lucky – удачник).
Как черная молния, он настигает лягушку,
Чуть придавив, отступает:
«Ёжик, твой теперь ход!»
 
 
Ёжик – к лягушке. Но та
Живо в тройном прыжке сиганула
В кадку с водой дождевою и грязной посудою – плюх!
Скрылась, как в омуте. Двух
Теплокровных надула амфибия.
 
 
Слава лягушке!
Слава Лакки, коту,
Вступившему с ёжиком чуждым в совместную ловлю
Не ради корысти!
 
 
Гостю, спасибо, ежу, за то, что уважил
Мой садовый участок нашего общества «Дружба»!
 
 
Мне – неуспевшему переоформить
Право свое на собственность эту —
Позор!
 

2

 
Трудно качаться на даче в своем гамаке,
Если земля не заверена
В Дмитрове нотариально.
Если тут каждая яблоня шепчет:
«Как же тебе не поздно!»
 
 
Впору сказать наконец:
«Ёшкин кот!»
И – двинуться в Дмитров.
 

3

 
Двинулся только – но тут – ёшкин кот! —
Вдруг ураган налетел!
 
 
Двенадцатибальный. Со шквалом.
 
 
Если бы Лакки совсем ее придушил —
Баллов было бы больше, и крышу, наверно, снесло,
А так —
В кадке вода обновилась, ну и посуда. И ладно.
 
 
Тучки небесные высохнут – двинемся снова:
 
 
Не унывая – как ёжик,
С силой витальною – как у лягушки,
Как Лакки – играючи!
 

4

 
В строгих словах о нелегком труде садовода,
Помнится, тщетно к земле меня приучал
Папа, когда-то хозяин участка, участник
Финской компании в тридцать девятом, а дальше —
В танке проехавший через Европу – в Китай.
 
 
– Все это – глупости, – так говорил недовольно
Папа, когда я просил: – Расскажи про кукушек!
 

Направление

 
Парень, видать с бодуна,
В тамбур вбежал. Спросил у народа:
«Верное ли это направление?»
 
 
Двери закрылись, вагон покатился.
 
 
Парень, подумав, с обидой сказал:
«Нет, это неверное направление!»
Дескать, ну что же вы, люди, молчали?
 
 
А чего говорить?
Если стоим и курим,
Значит, уверены – верное!
 

Воробей

 
К нам в электричку влетел воробей.
Так же вылететь прочь ему уже невозможно.
Не объяснишь ему: вот приоткрыто окошко.
 
 
Путь от «Морозок» до «Тимирязевки» – час
Без малого.
А с малым сим – совсем ничего.
 
 
То по вагону он в ужасе мечется,
То он бесстрашно садится на плечи и головы.
Юркий! Нет, не ухватишь такого!
 
 
Один ухватил. Крепко, но бережно.
Резко бросил его (иначе – нельзя) в окошко – гуляй!
Прямо навстречу идущему поезду.
 
 
– Юркий! – подумал вагон, – наверное, вырулил!
 

Зять

 
Как-то в Свистухе мой зять захромал на левую ногу —
                                                                                артрит.
С палочкой двинулся он за продуктом
В ближний ларёк, где какая-то сука
Хворую ногу ему искусала, собака.
 
 
Ибо с палкой пришел, а у суки – щенки.
Да и нечистый – тоже хромает на левую ногу.
Не избежать тебе, зять, превентивной атаки,
Если в деталях ты, зять, не продуман,
 
 
А в ближнем – всяко бывает. Свистуха!
 
 
Через неделю – крестился. Рядом, в Ильинском,
Именно в день пророка Ильи. Ну, посмотрим
 

Вещь

 
О вещи бесхозной я доложил шоферу маршрутки:
– Там кто-то оставил портфель на заднем сидении!
 
 
– Ты – первый увидел – и забирай его – ты!
 

Трубы

 
– В доме стандартном, но сделанном наспех
Ваши трубы по-своему согнуты и перекошены.
На всех этажах
Нет и двух одинаковых! —
Мастер сказал, установщик у нас водосчетчиков.
 
 
Ушел, не установив.
 
 
Внешне – безликая типовуха,
Внутри – труб личные судьбы
 

Вектор

 
Шолохов в лодке сидит поперек людского потока.
Пара гребков – и упрется в ограду чугунную.
Лучше б ему от «Кропоткинской» в сторону Гоголя
Вдоль по бульвару свободно направить движение.
 
 
Нет, вектор к Сивцему Вражку здесь тормознул.
Отдыхает —
Писатель,
А вектор —
Все же стремится.
Нет, не наедет.
 
 
Но мимо – как ни пройду – спотыкаюсь
 

Прохожий

 
Каждый прохожий держится за ухо.
Что, получил оплеуху?
– Да! Это я! – говорит сам с собою, – Алё!
 
 
Сотовый, тысячный. Миллионный
 

Закуска

 
Он завязал.
Но ему из Ростова прислали стерлядку.
Он развязал. Зовет Антонину:
– Закуска такая, что жалко испортить! Придешь?
 
 
А ведь всего-то:
Oстренький носик и репутация
 

Мухи

 
Зол алкоголик Седов на Божье творенье без кира.
Мухи мясные в витринах на скрученных лентах висят.
Пусто в палатках и нету, увы, у таксиста. А было б?
– Было б – не дали! – в аптеке сказали, – уйдите!
Всё разобрали: «Боярышник» и «Поморин»!
 
 
Что же осталось?
 

Роза и мухи

 
Скрученной в трубку газетой красавица Роза, мегера,
Двух синеватых с зеленой искрою прибила
Мух космоногих, бликующих в солнечном свете. – Уйдите!
Хлопнув об стену и по столу, – вот вам, заразы! – сказала.
 
 
Мухи давно улетели, а девушка бьет их и бьет
 

4
Все игроки на поле

Второй голос

Я верю в чибиса, а не в чудеса

(п о г о в о р к а)

У дороги чибис

(п е с н я)

1

 
Девушка Шура, «от воблы шкура»,
сидит на мостках, болтает ногой.
– На воде, – слышит девушка, – рябь и каша без соли.
К шуткам ребят равнодушна – пустое.
 
 
– Эй, ля бемоль! Паром далеко ли?
 
 
Потянулась – хрустнула.
 
 
– Слышь, балерина! Рыбу пугаешь!
 
 
Рассмеялась – прикрыла ладошкой,
зевнула – прихлопнула.
Вот и паром.
 
 
– Эй,
ты куда – с чемоданом тяжелым?
Может, поженимся? Я подсоблю!
 
 
– Уже подсобил! —
прихлопнула.
 

2

 
– Слышь, что ли? Спишь
в ботинке одном?! Я же сказала: – Отчаливай, старый, отчаливай!
Если не мучить Муму, то успеем – до перерыва – на десять!
Ну, давай, шевелись, пошевеливай вал!
Слышь, что ли – грома раскаты?!
 
 
– «Отчаливай!» – так говори жениху своему конопатому, ясно?
И – «шевелись».
Видишь: люди, как мухи ползут – кое-как, не торопятся, думают,
что, наверно, дадут дополнительный.
Дадут – не дадут, а я без людей не отчалю.
Жди! И не ёрзай мне под руку, как шилохвостка!
С шилом в заднице тут над душой не елозь. Тьфу! —
Сплюнул несмачно – только ради словца,
бегло ощупал себя – где же, где? – достает,
рукавом заслоняет от ветра. Чиркает.
– Бедный мой парус, кафтан дыроватый,—
песню под нос себе напевает, – тьфу! —
с легкой руки шилохвостки.
 

3

 
– Эй, дебаркадер несчастный, понтон недоштопанный!
Что ты тянешься с визгом и скрипом —
никак не развалишься?!
 
 
Так бранят его местные, чтобы не сглазить —
вот он пока и тянется, тянется,
рыбу пугает пока.
 
 
– Рыбу? Какую? Окстись! —
посмеиваются,
Яхрому речку – вонючкой зовут – для отвода
глаза дурного.
 
 
Вот потому и успели – тьфу-тьфу! —
на дополнительный в десять пятнадцать из Талдома
(вне расписания)
и в перерыв (из-за ремонта путей) —
нет, не попали – в трехчасовой!
 
 
Это значит – тьфу-тьфу! – что мы стопудово,
точно в одиннадцать ровно – ноль-ноль! —
все там и будем – в столице постылой!
 

4

 
Все – кроме девушки Шуры, сказавшей:
– Ну, не верю я в дополнительный!
 
 
Верит, конечно. Просто —
слаба на терпелку училка по пению,
«Сявка босявка».
Помню, вот так же – полвека назад – её, бедолагу,
доводили ребята – я знаю – беззлобные, просто —
когда же сорвется —
 
 
ждали.
 

5

 
Она мне велела сидеть у окна. Сказала:
– Второй голос.
А я незаметно к стене отъезжал – сидя за партой.
Сидя за партой, мы все потихонечку ездили
туда-сюда, думали – пение! —
можно расслабиться – после
русского и математики.
 
 
– Чайка крыльями машет, —
как дураки хохотали.
– За собой нас зовет, – кричали, как чайки
 

«Только не надо ля-ля!..»

 
«Только не надо ля-ля!» —
так говорить вообще-то не надо.
Ибо:
и всеми любимая Людмила Лядова,
бывало: «ля-ля»,
и – великолепная Гелена Великанова!
 
 
«Только не надо ля-ля» —
Хилю скажи Эдуарду – только.
Поющему: – Вот вам ля-ля бесконечные!
– Хватит! – скажи ему, – больше не надо ля-ля!
 
 
Хиль же ответит:
– Все ля-ля мои – музыка!
А ваши ля-ля – о ней разговоры.
Вот и не надо ля-ля!
 
 
А ты ему скажешь: – А что разговоры – не музыка?
Музыка!
Вот и не надо ля-ля!
 
 
Всё понятно:
 
 
Все ля-ля говорят, что прекрасное – неназываемо!
Отсюда – ля-ля!
Но сами ля-ля, в конце-то концов,—
надоедают.
Отсюда – не надо ля-ля!
 
 
А надо-то – что?
 
 
Говорят: – Ни гу-гу!
 
 
– Ни гу-гу! – говорят, говорят —
как филин – птица ночная, непевчая:
– Ни гу-гу, ни гу-гу, ни гу-гу!
 

«Грачей драка…»

 
Грачей драка,
обрывки ругани
про друг друга ли,
про трактор ли,
про тракториста с транзистором
с Первым концертом Чайковского
и солистом —
Рихтером у рояля,
и дирижером – фон Караяном
у пульта. А фуль-то?
Все —
игроки на поле!
 

5
День Глухаря
(из цикла «Гомон»)

«– Привет щеглам! – Салют тетерям!..»

Эвельпид: А что насчет пути ворона думает?

Писфатер: О Зевс, она по-новому закаркала

Первая птица: Торо-тикс, торо-тикс!

Аристофан, «Птицы»

 
– Привет щеглам! – Салют тетерям!
– Как живы? – Помаленьку птерим:
Кто где. Я, например, – бекасю,
Сижу на берегу и квасю.
Глядишь, мыслишку некую —
Поймаю, и – кумекаю.
– А я где кину харю – там и глухарю.
– Пап!
У меня – вопрос неприличный:
Кто первичнее —
Утка или утконос?
– Такой вопрос принят на сброс!
Сегодня – День глухаря, между прочим,
И наш разговор – к нему приурочен.
О чём и доношу!
– А я доношу, что не клюю анашу,
А моя пташка – ну такая анашка!
– А я доношу, что прошу
Прощения за наше с вами общение.
Ибо оно – распря!
– А что? Венец разговора —
Ссора!
Отцвела беседа – и давай отседа!
– Сик! Разговор обретает простор —
Через раздор!
– А простор преобороть —
Это, если вы поймёте,—
Как перепеть Паваротти!
Или – перепить Гаргантюа —
А?!
– Правильно получается:
Душа по-разному облегчается!
– А где душа – у меня, дутыша?
Неужели – тут – где я надут?
Признаюсь, очень уж не хочется,
Скривив душою – скособочиться!
– А душа, как и ум,
Хоть и не бездомна, но автономна.
И буквально: автокефальна!
– Душа – птицеподобна.
И это нам понимать удобно.
Но на нашем лбу не написано,
Что ум – антропоморфен.
А ведь это так!
– Зачем темнить,
Когда и так – мрак?
Ведь что такое – брак
И куда его деть?
Угнездить-то он угнездит,
Да будет так гнездеть!
– А насчет гарема есть теорема:
Жрите столько наложниц, сколько влезет.
Сколько влезет, столько и жрите!
А не влезет – ждите!
– Птица – вещь скромная,
Но – стрёмная!
Живет – вразнос
И жрет – вразброс!
– Птица вещь глупая, но не кушает хлюпая!
– Вот тут ты туп!
– Туп, да не труп!
– Эх, мать моя жистянка, за жисть потасовка,
В Египте зимовка!
Сегодня День глухаря, между прочим,
И наш разговор – к нему приурочен!
– Так мы о том и говорим:
– День Глухаря – неоспорим!
– День Глухаря – такой это день уж,
Что никуда ты его и не денешь!
– В День Глухаря и его Глухарки
Наши кулдыканья – наши подарки!
– Да кумекать надо, а не клекотать!
Я жду приветливости от кумекливости,
А от клекотания да клекливости —
Мне не надо милости!
– И мне – приятно, не скрою,
Например, над бездной морскою
Пораскинуть мозгою!
– И я – не против, чтоб лучше петрить —
Мозги проветрить,
Но не выветрить, едрить твоё гнездо —
Их – на все сто!
– Вот и не надо пороть чепуховое порево —
И тем позорить небо лазорево!
– Разуй глаза: твердь – бирюза!
– Сам разуй: оно – лазурь!
– Да шел бы ты в дупло, фуфло!
– Силь ву пле! Я – в дупле!
Вижу из дупла, как наружность светла,
Без меня, фуфла.
– Только не надо субъективничать!
Утеряли придурки критерии,
А притырки находят и балуются.
– А я критерий потеряла по весне.
Какое счастье! Но без критерия
И Ленин прыгает в пенсне,
А надо – Чехов, Берия!
– Эх, мать-тиас ракоши!
Да как не стыдно вам, однако же!
Сегодня – День глухаря, между прочим.
И наш разговор – к нему приурочен!
А вы развели тут базар недостойный,
Отстойный!
– А каковы указания ваши?
– Шат ап, шпана, нишкни у параши!
– Пап, а что такое – нишкни и шат ап?
– Цыц! – Ну, пап…
– Когда наступают такие дни,
Как День глухаря, то, конечно, – нишкни.
А «шат ап», моя душа, происходит от «ша»,
Что и для птиц
Означает: «Цыц!»
(Все замолкают. Издалека доносятся едва различимые голоса)
– Си?
– Си!
– Си зив?
– Зив, зив!
– Синь-синь! Цзян-цин цыси. Си?
– Це цыси, си-си!
– Цвик-цвик! Цвейг-цвейг це плятт?
– Це плятт-плятт!
– Ки-ки плятт-плятт? Ватт-ватт? Вольт-ватт?
– Ом-ом! Юм-юм ом-ом! Пси?
– Пси!
– Цорн! Цорн!
– Цо, цорн? Климт кмит?
– Ниц, ниц! Клех-клех клейст.
– Цхао! Цхао нема!
– Склифф…
– Гир, гир! Брэд пит – депп?
– Пропп! Гроф-гроф дрда.
– Дрда… дрда… Пселл, плятт, пселл!
– Ки пселл? Плятт пселл? Гуль-гуль пселл!
– Гуль-гуль – куркуль,
Гур-гур – горгуль!
– Брехт! Брехт!
– Ки брехт? Плятт брехт?
– Ке-ке плятт? Пяст бакст!
– Ке-ке ки-ки? Кви-кви?
– Склифф…
– Цуцик, цуцик! Цо хцешь? Цацу?
– Ниц!
– Цыцу?
– Сик!
– А мы на Иссык —
                            куле
Цыкали цыку в июле.
И нацыкали столько цык,
Что тут тебе и сипуха – сцыкуха,
И тишина – сцышина.
И тут вдруг: – Иссык!
Ну, думаем: куль!
Чуток обцыкались,
И больше не цыкали!
– Тьфу! Мать-тиас ракоши!..
Да как не стыдно вам, однако же!
Это я говорю – глухарю!
А вам говорю, повторяю: – Зря —
С Днём глухаря поздравлять глухаря!
Дело это такое —
Глухое!
Целый день говорю ему, говорю:
– С днём глухаря! А кому? – Глухарю!
Короче,
Разуйте очи:
Что есть – глухарь? Глушня глушнёй.
Чурбан без области ушной!
– Глухарь – башкою нездоровый!
Визжит, как боров краснобровый!
– Линяем! Ясно дураку,
Что наш Глухарь – давно ку-ку!
– Пап, а Глухарь ли он – вопрос.
Вдруг – китоглавый челнонос?
– А вдруг он – мнимости пузырь?
Болотный хмырь?
А мы – с поклонами – к хмырю!
Тьфу! – глухарю!
(Все шумно взлетают, летят прочь; за их полетом
наблюдает Калхаз Фесторид, верховный птицегадатель)
КАЛХАЗ ФЕСТОРИД (Агамемнону)
Теперь – пора!
Летят как надо – в добрый знак!
АГАМЕМНОН
Ну, наконец-то! (Менелаю)
Руби концы. Звездец троянцам!
МЕНЕЛАЙ
А?! Что?! Не понял!
(все дико ржут над Менелаем)
АГАМЕМНОН
Оглох, тетеря? Отплываем!
(отплывают)