Текст книги "Лица века"

Семнадцать зорь Германа Титова
СЛОВО КОСМОНАВТА-2 О ВРЕМЕНИ, О ЮРИИ ГАГАРИНЕ И О СЕБЕ

Его уже нет среди нас. Но мы навсегда сохраним в сердцах его подвиг. Молодой советский летчик Герман Титов, семнадцать раз облетев (6–7 августа 1961 года) на космическом корабле земной шар, стал Героем Советского Союза и получил звание «Летчик-космонавт СССР». Вторым после Юрия Гагарина! Он стал Космонавтом-2.

После космического полета у него была Академия имени Жуковского. Здесь возник интерес к перспективам космической авиации как к совершенно новому, но очень многообещающему и увлекательному делу. Дипломный проект на эту тему. Учеба в Академии Генерального штаба и диссертации – кандидатская, затем докторская. Служба в Главном управлении космических исследований Министерства обороны СССР. Семь лет – заместитель командующего по опытно-конструкторской и исследовательской работе в космических войсках, а потом первый заместитель командующего. Лауреат Ленинской премии за участие в создании уникального комплекса «Зенит». А беседа эта состоялась незадолго до его 65-летия и, увы, до безвременной кончины.

Виктор Кожемяко. Прежде всего, Герман Степанович, скажите, как видится вам сегодня, по прошествии стольких лет, то, что свершила наша страна, что свершили Юрий Гагарин и вы в 1961 году?

Герман Титов. Этот вопрос достаточно часто задают. Говорят о героизме, о подвигах, о славе. Но мы ведь шли в первый отряд космонавтов, вовсе не думая о славе и наградах. Мы шли потому, что было интересно! Молодые летчики-истребители, а нам вдруг предложили летать на каких-то спутниках, ракетах, в какой-то космос. И это было главное желание у всех нас, первых двадцати: полететь на новых, не известных еще кораблях в неизведанное.

В. К. Не думая о будущих лаврах и о значимости того, что вам предстоит?

Г. Т. Я по-настоящему осознал, что произошло, только когда нас пригласили 14 апреля на Красную площадь. И когда, находясь на гостевой трибуне возле Мавзолея, с левой стороны, я увидел человеческое ликующее море, а своего друга Юру – на Мавзолее, рядом с руководителями партии и правительства. Только тут я вполне, кажется, понял: произошло действительно нечто из ряда вон выходящее. Это к тому, что ни о каких звездах и чинах мы тогда не помышляли. А как теперь, с высоты пройденных лет, свершенное тогда воспринимается… Да, понимаешь прежде всего, какой подвиг совершили конструкторы наши во главе с Сергеем Павловичем Королевым, спроектировав межконтинентальную баллистическую ракету, а на ее базе – космический корабль, который вывел человека в космос. Кстати, модернизированная эта ракета летает и до сих пор. А за конструкторами, Сергеем Павловичем в том числе, стояли коллективы инженеров и рабочих, стояли заводы, которые в кратчайшие сроки делали поистине великие, прорывные дела. Вот с высоты прожитых лет я особенно понимаю их гигантский труд, гигантское напряжение и гигантскую ответственность.

А если вернуться в то время, в 1961 год, то, наверное, можно сказать: все люди, причастные к космонавтике, действительно совершили подвиг. Они вывели нашу страну, с точки зрения технологий, новейшей техники, на самые передовые позиции в мире.

В. К. Сегодня это особенно актуально звучит. Разве не так, Герман Степанович? Учитывая, где мы оказались… И если не думали те люди о чинах и званиях, то, наверное, о Родине и о том, что для нее это значит, думали все-таки?

Г. Т. Чтобы понять, надо опять-таки мысленно вернуться в 1961 год. Теперь над этим могут посмеиваться и даже изгаляться, но мы в самом деле думали о Родине, о Советском Союзе и советском народе, и мы представляли советскую державу, советский народ.

Я хочу привести такой пример. Юрий Алексеевич сколько стран объехал на разных континентах и был самым желанным гостем, самым дорогим человеком – везде. Его принимали президенты, короли, премьеры. А ведь он из Советской страны! Там, в других странах, был совершенно другой политический, социальный, экономический строй, а принимали его, представителя Советского Союза, как лучшего представителя человечества. То есть человечество было представлено советским человеком!

Помню, когда я был в Индонезии в 1962 году, на одной встрече мне задали вопрос: скажите, а почему так получилось, что советские первыми полетели в космос? До сих пор мы считали, что все технические чудеса исходят из Америки, и вдруг – первый спутник из Советского Союза, первый лунник – тоже, и вот теперь – первый человек в космосе! Как же это? Откуда все взялось? Значит, полет Юрия Алексеевича во многом перевернул представление о Советском Союзе у людей в мире.

В. К. Ну а Юрий Алексеевич и вы стали олицетворением советской державы. Причем у Гагарина фамилия княжеская, а он – самого простого рода. Помнится, много вопросов было в связи с его фамилией, особенно в старой эмиграции нашей?

Г. Т. Да, были такие публикации за рубежом, были такие вопросы: а не является ли он потомком князей Гагариных? Так же и по поводу имени моего: почему это Герман – немецкое имя? Но все знают историю Гагарина, знают, кто были его родители – Алексей Иванович и Анна Тимофеевна, где они жили, чем занимались. Никаких там княжеских или графских корней нет!

В. К. А ваше имя? Из Пушкина? Я вспомнил, перечитывая вашу книгу «Семнадцать космических зорь», что сестра у вас – Земфира, тоже пушкинское имя. Наверное, сказалось, что отец был учителем литературы?

Г. Т. У него был учитель в алтайской коммуне «Майское утро» Андриан Николаевич Топоров. Любимый учитель, замечательный человек! Сына его звали Герман. Так вот папа рассказывал, что, когда он вез маму вместе со мной из роддома и они обсуждали, как меня назвать, папа и предложил: назовем, как сына у Андриана Николаевича. А Земфира, наверное, действительно из Пушкина. Отец очень Пушкина любил, писал стихи…

В. К. В вашем отношении к коммуне «Майское утро» ничего сегодня не изменилось?

Г. Т. Нет. Я только что побывал в тех краях. Летал специально, чтобы родным воздухом подышать, посмотреть на поля, вообще посмотреть, что там и как, что осталось от «Майского утра». Ничего не осталось. К сожалению, прибыл уже на могилу своего друга детства. Искал могилы дедушки и бабушки. Не нашел. На моей памяти там черемуха росла. Черемуха вроде есть, а от могил – ничего. Ну раз люди не живут… Оставшихся бывших жителей «Майского утра» перевезли в село Глушинку. Пруд остался, но весной его прорвало, промоина большая. Что еще? Тропинки какие-то, воспоминания, конечно.

По инициативе папы в свое время на высоком месте был поставлен памятник первым коммунарам. На камне – металлическая табличка, где выгравированы их имена. А по дороге на Вержилиху (село Верхнее Жилино так у нас прозвали) – обелиск, тоже в память коммунаров. До сих пор сюда приезжают молодожены…

В. К. Когда установили?

Г. Т. В 70-е годы папа этим занимался.

В. К. А сама коммуна – начало 20-х…

Г. Т. Да. Это было очень интересное дело! Они ведь хотели построить новую жизнь. Крестьяне, ставшие коммунарами, ушли из Вержилихи и организовали в нескольких километрах новое поселение, чтобы жить вместе на началах справедливости. Обобществили лошадей, коров, овец. Построили скотный двор большой. Построили кузницу. И первый трактор в тех краях появился именно у них. Сами приобрели, потому что хорошо работали. Были строгие порядки в коммуне: ты должен работать по совести, не нарушать дисциплину. Нарушаешь – значит, тебе здесь не место. И еще что интересно было в коммуне – распределение произведенной продукции. Распределяли не по количеству работающих, а по количеству едоков. Скажем, работали отец и мать в семье, а у них пятеро детей. Так вот при распределении учитывали всех!

В. К. По справедливости опять же?

Г. Т. Я так считаю. Молоко, мясо, продукты с бахчи и поля – все распределялось таким образом. И при этом, повторяю, жесткие порядки были в коммуне: если ты установленные правила нарушаешь, тебя просто выгоняли. Я когда об этом вспоминаю, всегда думаю, что справедливость предполагает и определенную ответственность, высокую требовательность, строгий порядок. Иначе ничего не получится.

Важно, как Топоров учил детей. Хорошо учил. А вечером собирал взрослых членов коммуны, которые, как правило, приходили тоже с детьми, и читал им «на разные голоса», по выражению папы, произведения классиков русской и мировой литературы. А потом спрашивал, как коммунары, то есть крестьяне, воспринимают и понимают прочитанное. Это все он записывал, и родилась книга, которую он издал, – «Крестьяне о писателях». Уникальная книга! Получила тогда высокую оценку Горького. Там есть замечательные высказывания людей «от земли». Помню, одна крестьянка делится своим чувством после одного из произведений Блока. У меня, говорит, такое впечатление: сегодня я видела широкое поле, луг весь в цветах, солнышко светит, а под конец – пришла свинья и все перекопала…

В. К. Образно!

Г. Т. Очень образно. Такое восприятие у крестьян – непосредственное и своеобразное. Ведь грамоте в то время они не были обучены. Топоров и такие, как он, начинали в стране культурную революцию. Он посвятил себя образованию крестьян.

В. К. Когда вы полетели в космос, Андриан Николаевич еще был жив?

Г. Т. Да, он дожил.

В. К. После полета вы встречались с ним?

Г. Т. Не раз. В Москве, и в Николаев к нему ездил – он там последние годы жил.

В. К. А папа ваш умер в каком году?

Г. Т. В 1993-м. Здесь, в Москве…

В. К. Когда я звонил вам домой, разговаривал несколько раз с женой вашей. Тамара Васильевна… Та самая Тамара, которая была женой уже тогда, когда вы полетели?

Г. Т. За три года до полета отец мне написал, получив мое письмо о том, что я собираюсь жениться: «Имей в виду, сын, Титовы женятся только один раз».

Я служил тогда под Ленинградом, куда прибыл после окончания Новосибирского лётного училища. Впрочем, если точно, называлось оно так – Сталинградское военно-авиационное училище летчиков имени Краснознаменного Сталинградского пролетариата.

В. К. Эвакуировано было в Новосибирск из Сталинграда?

Г. Т. Конечно. А про женитьбу… Тамара работала у нас в лётной столовой, и мы поженились. Отцу же я написал задним числом, но с хитринкой: дескать, хочу жениться, она украинка, очень хорошая и так далее. В ответ получаю то самое письмо: я тебя знаю, сын, раз ты сообщаешь, что хочешь жениться – значит, уже женился. Но запомни: Титовы женятся один раз!

В. К. Насколько я знаю, у вас две дочери. И внуки есть?

Г. Т. Один пока, Андрюшка.

В. К. Сколько лет ему?

Г. Т. Одиннадцать. Младшей дочери, Гале, на днях исполнилось 35 лет. Вторая, Таня, на два года постарше. Она МГИМО окончила, работала в Министерстве внешней торговли. Сейчас не работает, воспитывает сына. Зять тоже два года безработным был, недавно с трудом устроился. Галка окончила Институт военных переводчиков. Работает теперь в Генеральном представительстве ООН в России по делам беженцев. Ну это наши семейные проблемы. Мало кому интересно…

В. К. Поскольку в Государственной думе вы член фракции КПРФ, можно считать, Герман Степанович, что убеждения у вас не изменились? После космического полета, я помню, вы досрочно были приняты из кандидатов в члены КПСС…

Г. Т. Был таковым и считаю, что остаюсь. Мы должны гордиться достижениями страны за годы Советской власти. А ведь руководила страной Коммунистическая партия! Недостатки и ошибки? Были. Но они бывают в любом деле, а в новом, которое делается впервые, понятно.

Но я глубоко убежден, что и система образования, которая существовала при Советской власти, и система здравоохранения, внимание государства к науке, культуре, к военным, – все это заслуживает очень высокой оценки.

Сегодня мне, например, странно слышать, когда в бывших советских республиках говорят: принижалась национальная культура. Да где же, в чем она принижалась? Вспомните хотя бы, какие впечатляющие смотры национальной культуры разных республик регулярно проходили в Москве. Это всегда было свидетельство высочайшего уровня, на котором находились в республиках театр, кино, музыка, изобразительное искусство, литература…

Словом, я остаюсь сторонником Советской власти. И член фракции КПРФ потому, что ее взгляды мне близки, я их поддерживаю.

В. К. А то, что произошло с нашей страной за последние десять лет, как вы оцениваете?

Г. Т. Папа в последние годы своей жизни с тревогой говорил о происходившем. Спрашивал: «Ну ты объясни мне, сын, что же это такое – перестройка? Что творится в стране?» И еще: «Неужели мы свою жизнь зря прожили?» С таким тяжелейшим ощущением он и ушел из жизни.

Я его понимаю! Знаете, иногда тоже вдруг ловлю себя на мысли: неужели мы зря все делали, зря выполняли свои обязанности, строили, открывали? Но тут же говорю себе: нет! Потому что развал Советского Союза, уничтожение экономики и культуры великой страны – не исторически определенная трагедия, а результат предательства.

Я еще тогда, когда только начинались «новые веяния», говорил: ладно, хотите вы, чтобы в каждой деревне был свой президент, – пусть будет. Но не трогайте экономику Советской страны! Она ведь интегрирована была в такой степени, к какой Европа сейчас стремится. А у нас все поломали, порушили, вместо того чтобы совершенствовать и развивать. В результате – убыток для всех.

В. К. Отсюда и нынешнее состояние космонавтики, так ведь?

Г. Т. Я не устаю повторять, что космонавтика – отрасль народного хозяйства. И если народное хозяйство лежит на боку, то космонавтика – тоже. Не оторвешь ее от общего состояния экономики и науки в стране! Академия наук СССР была, мощные научные институты работали на космос, ведомственные, отраслевые институты. Все это было. Теперь же что? Жалкие остатки. Переиначив слегка Лермонтова, скажу: «Печально я гляжу на это поколенье»…

Нас воспитывали законопослушными. И, наверное, были слишком доверчивы. Мы знали, что у нас, в Советском Союзе, есть законы, которые преступать нельзя. Когда же стали все это разваливать, по привычной своей инерции доверяли. Какие-то указы издавались, провозглашались лозунги, а мы думали: наверное, это все-таки в рамках наших законов. Проглядели. Прошляпили!

В. К. В последнее время, как я понял из наших телефонных разговоров, у вас был ряд поездок – в США, Узбекистан, Красноярск. Деловые поездки? И связаны ли они с космонавтикой?

Г. Т. В Узбекистан летал по космическим делам. В Красноярск – на 40-летие аэрокосмической академии. Ну а в США – на 25-летие открытия обелиска в честь перелета чкаловского экипажа через Северный полюс в Америку. Мне предложили войти в состав этой делегации, и я, конечно же, согласился. Во-первых, Чкалов! Вы ведь знаете, что значил и значит он для нашего поколения. Во-вторых, интересно было посмотреть, как американцы к этому относятся. А у них создан Комитет чкаловского перелета, обелиск в Ванкувере в хорошем состоянии – перенесли его теперь прямо на аэродром, где приземлился Чкалов. И торжества были организованы на достаточно высоком уровне. Так что я опять-таки по контрасту подумал о нас…

В. К. Да, у нас – забвение. Все последние годы отшибали у людей историческую память…

Г. Т. Чтобы разрушить нацию, надо прежде всего разрушить ее историю. Нет истории – нет корней. А без корней жизни нет! Действительно, все для этого делается. Возьмите публикации о Гагарине. Вызывают возмущение многие из них. Какой только чепухи не несут! И про «звездную болезнь», и про то, что приходил на работу «поддатый», и про его гибель… Да язык не поворачивается все это повторять. Родственники ведь живут – жена, дочери, брат, сестра. Можно представить, как на них такое действует, когда обливают грязью родного и любимого человека!

Не считаются ни с чем. Нет у этих людей ни стыда, ни совести. Однажды, еще при Горбачеве, я выступал 12 апреля на вечере в Колонном зале и говорил как раз об этом. Не могу оставаться равнодушным! Но возникает вопрос: есть ли силы в обществе, чтобы такое безобразие в конце концов остановить?

Я говорю: пока мы живы, приходите к нам, мы вам все расскажем. Секретов не осталось уже почти никаких. Промахи, ошибки, упущения? Расскажем и об этом. Только не надо небылицы сочинять!

В последние годы своей жизни Юрий Гагарин стал заместителем начальника Центра подготовки космонавтов по лётной подготовке. И когда, говоря о его гибели, спрашивают, почему разрешили ему летать, почему не удержали, для меня это звучит риторически. Можно ли быть заместителем начальника Центра по лётной подготовке и не летать? Какое к тебе будет уважение подчиненных?

Юрий Алексеевич так же, как я, хотел еще раз полететь в космос. Это было абсолютно естественное желание. Хотелось продолжить то, к чему мы стремились. И когда Комаров полетел на «Союзе», Юра был у него дублером.

Что еще сказать? Конечно, та великая слава, которая обрушилась на Гагарина, накладывает определенные ограничения. Всегда на виду, все время надо быть собранным, подготовленным…

В. К. Думаю, очень нелегко все это?

Г. Т. Конечно. Я еще одно хочу подчеркнуть у Юрия Алексеевича – особую его какую-то коммуникабельность и умение говорить с разной аудиторией. Мне доводилось слушать его выступления. Перед школьниками это был один Гагарин, перед рабочими – другой, говоривший с ними на их языке, перед учеными – третий, то есть на их уровне…

Причем он умел отвечать и на такие вопросы, услышав которые, я бы, извините, «послал». И в этом смысле я по-хорошему завидовал ему: была у него определенная тактичность, дипломатичность, сдержанность.

В. К. Товарищеские отношения сохранялись у вас до последнего? Я имею в виду – общались, виделись, встречались в «неформальной» обстановке?

Г. Т. Скажу так: первое время после полета мы почти не виделись.

В. К. Потому что его начали «таскать» нарасхват?

Г. Т. А потом меня. Мы встречались редко. Но когда некоторые утверждают, что после полета у нас с Юрой не было никаких отношений, вообще никаких, – неправда. Отношения были нормальные, товарищеские. Хотя по каким-то вопросам возникали и расхождения. Я ведь был заместителем у него как у командира первого отряда космонавтов. А потом он стал заместителем начальника Центра подготовки, я командовал вторым отрядом – специального назначения. На работе все было по-деловому. А затем даже не знаю, говорить вам это или не говорить. Примерно за неделю до его гибели перед моим отлетом в Италию я зашел к нему с предложением несколько иначе делать записи в лётных книжках. И вдруг, выслушав, он говорит: «Знаешь, меня вызвали в ЦК и сказали, что я буду начальником Центра подготовки космонавтов. А ты будешь у меня зам. по лётной. Вот сам и реализуешь свои предложения».

В. К. Очень интересно!

Г. Т. Да, вот так… А находясь в Италии, я услышал эту жуткую весть. Трудно передать, что было… Первым сказал мне шофер-итальянец, когда мы выходили из Помпеи: «Погиб Гагарин». Я не поверил: «Откуда ты знаешь?» – «Радио сообщило». Мало ли что радио сообщит! Мы решили с товарищами срочно ехать в Сорренто, где находится наше консульство и где нам по программе предстояло быть. По дороге купили газеты. На первых страницах – портреты Гагарина и Серегина. Я прикинул: как раз наш лётный день.

В. К. Все совпало?

Г. Т. Да. В Сорренто мы уже смотрели телевизионную передачу. И той же ночью вернулись в Рим. Часа в четыре разбудил я руководителя делегации: «Можно мне улететь в Москву?»

В. К. Участвовали в похоронах?

Г. Т. Если можно так сказать – участвовал. Все было в каком-то тумане. Центральный Дом Советской Армии, Красная площадь…

В. К. После этого вы остались, Герман Степанович, на Земле космонавтом номер один. Из живущих, я имею в виду. Американец Джон Гленн последовал за вами в космос лишь полгода спустя, да и его достижение по времени полета далеко уступало вашему. Подумать только, как мы обогнали тогда американцев! И как бездарно все утратили…

Г. Т. Знаете, после полета Гагарина тогдашний президент США Кеннеди выдвинул национальную задачу – обогнать русских. Заявил: мы должны быть первыми на Луне. Шел 1961 год, а в 1969-м американцы, как вы знаете, осуществили посадку на Луне. Это была национальная программа, на которую работало все и которая ставила одну цель: опередить нашу страну. Вот что значил полет Гагарина, как он был воспринят. Пришлось Америке, которая очень уважает и любит себя, признать очевидное наше первенство и гнаться за нами!

В. К. А у нас за последние годы все смирились и на все махнули рукой. Национальная честь, достоинство, гордость – ничто. Готовы ползать перед кем угодно и лизать что угодно. Дух торгашества в самой атмосфере общества: все на продажу. Такое впечатление. Вы согласны?

Г. Т. Еще бы! И в такой атмосфере зачем молодежи какие-то подвиги, какие-то дела во имя Отечества, связанные с риском и требующие полной отдачи сил? Лучше в «комке» торговать.

В. К. Утверждается такая психология?

Г. Т. Опасно, что она проникает всюду и захватывает все больше людей. Возьмите заводы и конструкторские бюро нашей космической отрасли. Люди там работают в основном на энтузиазме. Но у них же есть дети, внуки. Они все видят, что происходит вокруг, и могут спросить: а зачем, отец, тебе это надо? И спрашивают. И говорят: посмотри, как живет дядя Коля…

Должна быть большая общенациональная задача. Цели нужны общегосударственные, а у нас, к сожалению, ничего такого не провозглашено и все разрушено.

Поэтому обижаться на молодежь, что она «не такая», мы особенно-то не имеем права. Хотя, знаете, в прошлом году во время предвыборной кампании мне довелось несколько раз бывать в Ленинграде, выступать в школах, университетах перед многочисленной аудиторией, и я должен сказать, что был худшего мнения о молодежи нашей. Оказалось, школьники и студенты очень интересуются тем, что волнует нас. Встречи продолжались по два-три часа. И ребята с огромным вниманием слушали. А главное – я видел их глаза! Я слышал вопросы, которые мне задавали. И понял: наверное, еще не все потеряно. Зависит многое от того, кто к ним придет и о чем будет говорить. Больше надо рассказывать молодым о нашей истории, о наших прежних достижениях, отвечать на вопросы, которые их беспокоят, излагать наш взгляд на происходящее и нашу оценку того, что произошло… Мои встречи в Ленинграде зарядили меня оптимизмом!

В. К. А вот работа в Думе, Герман Степанович, она что-нибудь полезного дает? Как вы ее оцениваете, будучи депутатом?

Г. Т. Двоякое чувство… Конечно, дает она удовлетворение или не дает, работать все равно надо, раз тебя избрали и тебе это доверили. Естественно, хотелось бы, чтоб отдача больше была. Дума должна быть трибуной не для разговоров, а для нахождения решений тех вопросов, которые ставит жизнь.

В. К. Сами вы в каком комитете?

Г. Т. По промышленности, строительству и наукоемким технологиям. А наукоемкие технологии – это, по существу, военно-промышленный комплекс. Масса серьезнейших проблем.

Вопрос о земле, Земельный кодекс… Кажется, трижды его уже отклоняли. Там ключевое, конечно, – купля-продажа земли. Вот этого я принять никак не могу! Был сейчас на Алтае. Великолепные поля гречихи, ржи. Спрашиваю: проблемы какие? Убирать надо, как-нибудь будем выкручиваться, перекидывать комбайны с одного поля на другое. Но самое неприятное – элеватор в Овчинникове приватизировали! Сюда из нескольких районов свозится зерно; так вот, приватизировали – и теперь сбивают цены. Обирают крестьян.

А кто извлечет выгоду из купли-продажи земли? Опять не крестьянин. Я разговаривал об этом на Алтае и со своими избирателями в Коломенском районе Московской области. Все говорят: нельзя этого делать! Кто в конце концов скупит землю и станет ее собственником? Не работники. И будут заставлять вчерашних колхозников работать на себя за нищенские деньги – как батраков.

В. К. Скажите, но все-таки есть у вас какая-то надежда на улучшение дел в стране, связанная с президентством Путина?

Г. Т. Так хуже-то, кажется, уже некуда. Настал такой момент, когда изменения должны быть только в лучшую сторону. Трудно пока вполне понять программу нового президента, но, на мой взгляд, обязательно надо принимать меры, чтобы оздоровить экономику, чтобы и социально-политические отношения у нас стали хоть более или менее нормальными.

Сентябрь 2000 г.