Текст книги "Собрание несочинений"

«Когда трудно»

Счастлив, кто падает вниз головой:

Мир для него – хоть на миг – а иной.

Ходасевич

Осенью 1981 года, в самые нелёгкие месяцы моей жизни, я взялся было за эту книгу по совету одного из своих друзей. Никакая другая работа у меня не шла. Что касается душевного стресса и попыток выхода из него, то я был как раз в самой гуще «исходного материала» и нуждался именно в том, чтобы взглянуть на этот мучительный материал несколько отстранённо. Но едва я успел наметить основной пунктир, как очередная чёрная волна накрыла меня с головой – и потребовалось применить всё своё понимание в поведении, а не за письменным столом. Когда же снова забрезжил просвет, мне показалось важнее возобновить работу над «Собранием несочинений».

Суть книги – в осмыслении возможностей переживания и преодоления личной трагической ситуации. С чем мы имеем дело в состоянии «хуже некуда»? Что дают нам такие состояния и чем они грозят? Какова при этих обстоятельствах роль времени, окружения, собственных усилий?..

* * *

Иногда почти невозможно писать о том, что тяжело переживаешь, с чем не хочешь смиряться, что не хочешь признавать реальностью. Вынесенное наружу меняет свой смысл. Поэтому мало честного свидетельства о пережитом, мало исповедальной обнажённости. Сама по себе откровенность часто не достигает цели: точного описания внутренних событий. Даже самые искренние признания нуждаются ещё в поэтических образах или в строгих рассуждениях, в карнавальных масках или в мистической напряжённости. Не так просто нам поделиться друг с другом, передать свой опыт в общечеловеческое пользование.

Я постараюсь вообще избежать сосредоточенности на собственных бедах. Страдать доводилось каждому. Некоторым необычайно. То, что выпало на мою долю, представляет собой нечто исключительное лишь для меня самого: некоторые события выглядели особенно мрачно на светлом фоне прежней удачливой жизни. Однако всякое выпавшее человеку испытание несёт в себе некоторые общие принципы, внимание к которым укрепляет и вразумляет нас на будущее, подготавливая нас и к испытаниям другого рода. Эти общие принципы важны для всех нас.

Вместе с тем внутренней канвой всё-таки послужило реальное течение переживаний. Так что читателю, который верит в восприятие чужого опыта (иначе просто незачем читать дальше), предстоит позаботиться о проекции этого опыта на свою душевную органику, на свою жизнь.

* * *

Попробую описать книгу в виде оглавления, уточняя содержание глав. Примерно такую структуру она и должна иметь в действительности.

1. Ошеломлённость

Любое несчастье, наверное, в каком-то смысле внезапно – даже завершение постепенно надвигавшейся беды. Мы верим в лучшее; когда не можем уже верить, ещё можем надеяться; когда рушится последняя надежда, отодвигаем от себя само представление о несчастье; когда беда произошла, не сразу можем принять её как факт нашей жизни – и когда наконец этот факт вламывается в наше сознание, наступает ошеломление. Но особенно сильно на нас действует неожиданность, внезапное и резкое изменение внешних обстоятельств, которые для нас особенно важны. Неожиданность наносит и психосоматический удар (дистресс), и вызывает серьёзные душевные сдвиги. Подготовиться к неожиданному нельзя – на то оно и неожиданное. Можно лишь постоянно укреплять общее своё мировосприятие. Укреплять, но не притуплять, не стараться задубить душевную восприимчивость. Учиться смотреть открытым взглядом на всё возможное и невозможное, стремиться к лучшему в надежде, но не в недомыслии. Другое дело, как всё же управиться с неожиданностью, как выйти из ошеломлённого состояния.

Поначалу мы мало что можем сделать с тем из своих чувств, которое непосредственно поражено несчастьем. Эпицентр страдания претерпевает, разумеется, наибольшие потрясения. Поэтому максимальную нагрузку должны взять на себя другие, не столь задетые чувства. Иногда возникает желание вытеснить, изолировать уязвлённое чувство или вообще прекратить его агонию – добить, чтобы не мучилось и не мучило душу. Эта инстинктивная тяга к облегчению во что бы то ни стало легко объяснима с точки зрения психической механики, но на душевном уровне это лишь дешёвый соблазн, который может нам дорого обойтись. Другая крайность – концентрация на боли, душевный мазохизм, смакование несчастья. Посредине – напряжённая душевная работа.

2. Отчаяние

В этой эмоции много энергии, но её огонь скорее жжёт, чем светит. Он может распространиться на весь душевный организм и – «там человек сгорел»…

Беспросветное отношение к будущему. Психическая зацикленность на ложных надеждах – даже при понимании их ложности. Желание болезни, телесного страдания, как бы выводящего душевную боль наружу, материализующего её. Острое ощущение безнадёжной изломанности своей судьбы, искушение доломать её окончательно – вплоть до мыслей о самоубийстве. И множество других симптомов, иногда нелепо выглядящих со стороны, иногда усиленных внутренним наигрышем, но всё-таки серьёзных и трагических.

Суметь это пережить. Суметь выбраться из воронки Мальстрема, заметив за её стихийной силой те закономерности, по которым она затягивает одних и губит других (как в рассказе Эдгара По). Пусть обессиленным, опустошённым, пусть не к победе, а к осознанию поражения, но выбраться. Об этом дальше.

3. Поражение

Ощущение поражения, признание его – важнейший, хотя и самый болезненный этап переживания несчастья. В поражении мы исчерпываем самость, перестаём видеть опору в себе самих. У Рильке: «Всё, что мы побеждаем, – малость. Нас унижает наш успех…» И дальше: «Кого тот ангел победил, тот правым, не гордясь собою, выходит из такого боя в сознанье и расцвете сил…»

Оказаться на высоте поражения. Это, конечно, не победа, ни к чему выворачивать всё наизнанку. Но это отправной путь к победе, к преодолению, к свету (хотя бы к просвету – уже немало).

4. Несвобода

Резкое сужение свободы – характернейшее свойство страдания. Зависимость от боли. Зависимость от эго, от собственных чувств, требующих и не получающих удовлетворения. Зависимость здоровых чувств от искалеченного. Несвобода поведения, вызванного внутренними или внешними обстоятельствами несчастья. Наконец, зависимость духовного состояния от душевного, невозможность очнуться от кошмарных снов, вырваться из бедлама эмоций.

Эту симптоматику необходимо понимать и когда попадаешь в беду сам, и когда имеешь дело с чужой бедой, которую не так легко развести руками. Тщетно мы будем призывать человека к духовному осознанию несчастья, пока он в плену у самого себя.

5. Пути освобождения

Внутренние пути выхода из страдания могут быть глубоко индивидуальны, но сходство основных направлений позволяет найти общий язык. Как и во всякой другой области человеческого существования, здесь имеются свои правила, и их знание (или хотя бы представление о них) помогает сориентироваться.

Знание путей помогает нужным образом направить собственные усилия, вовремя распознать и использовать благоприятные обстоятельства, выбрать основное средство спасения или совместить друг с другом некоторые из них, уберечься от тех или иных тупиков и ловушек.

Мы можем идти к освобождению несколькими путями сразу – и точнее, может быть, говорить о том, какими путями освобождение приходит к нам. Ведь кроме наших собственных усилий происходит и движение навстречу: нам помогают. Принять помощь, иногда даже снискать её, привлечь её к себе – к этому тоже надо приложить старания…

6. Помощь через время

Время – самый классический, самый универсальный из рецептов: «время врачует всё». Как во всякой заезженной истине, здесь много верного, но оно скрыто под толстой скорлупой, наросшей от неразборчивого употребления. Нельзя надеяться на время вообще, нужно представлять себе, что и как оно может нам дать.

Прежде всего, время – это полигон возможностей. За месяц возникает больше возможностей для изменения, чем за день, за год – больше, чем за месяц (хоть одно из утверждений будет арифметически бесспорно!). Но и тут могут проявиться разные подходы. Одно дело – надеяться на возможности изменения технических обстоятельств жизни. Другое – рассчитывать на возможности проявления внутренних и внешних сил, всячески им способствуя.

Существенно и то, что время ослабляет болевые импульсы памяти и другие психические напряжения. Поэтому может оказаться полезным даже терпеливое выжидание неизвестных нам сроков. Правда, настроившись исключительно на пережидание, мы можем лишить себя того, что может нам дать лишь переживание. Приходится чаще всего подыскивать некоторую промежуточную внутреннюю установку.

7. Помощь через людей

Значительная часть внешних сил, воздействующих на человека, проявляется через окружающих его людей. В несчастье люди – близкие или посторонние – становятся для нас иными. Особое значение приобретают те из них, в ком мы видим лоцманов, указывающих нам спасительное направление. Но и общение с остальными получает новый смысл. Оно спасает нас от замыкания в себе, помогает объективнее относиться к личным проблемам («у всех жена ушла» – смешно, а отрезвляет).

Не только в том дело, какую роль играет для нас тот или иной человек. Ещё существеннее, как под воздействием страдания меняемся в общении мы сами. Пограничная ситуация и раскрывает до предела тебя самого, и снимает с твоих глаз пелену, позволяя узнать чужую душу, чужое страдание. Несчастье сближает по-особому, и надо этим пользоваться.

8. Утешители

Не могу отказать себе в удовольствии запечатлеть здесь те основные позиции утешительства, с которыми мне довелось столкнуться. Вряд ли имеют утилитарную ценность сами пункты такого реестра. Но представление о многообразии видов поддержки может по-своему пригодиться: для поиска «нужной травки», для уравновешивания одних видов помощи другими… Полезно увидеть среди этих портретов и себя самого – чтобы не закостеневать во взятом на себя амплуа, не оставаться перед живой болью в застывшей маске стандартного соболезнования. Речь не столько о человеческих типах, сколько о ролях, которые мы для себя выбираем.

Соучастие дружбы, разумеется, лучшее из утешений. Но если отношения иные, то у них имеются менее универсальные, но порою удивительно проникновенные возможности. Случайный знакомый иногда может сделать для нас больше, чем лучший друг. Во всём кроется свой смысл и своя человеческая правда. Нас отрезвляет циник, вдохновляет идеалист, настраивает на практический лад прагматик. Весельчак зовёт нас вспомнить про радость, фаталист напоминает про невидимую суть событий. Нередко нас выручает и молчаливое сочувствие, и общение с товарищем по несчастью. И в любом взаимодействии можно увидеть оттенок соученичества…

9. Помощь через помощь

То, что несчастье способствует пониманию чужой боли, и то, что утрата нередко высвобождает ресурсы внимания, позволяет увидеть один из путей выхода из беды в своей помощи другим. Это может быть помощь тому, кому ещё труднее, ещё хуже, тому, кто слабее тебя и менее способен к самостоятельному преодолению беды. Это может быть и помощь на равных, односторонняя или взаимная, суть не в этом.

Помощь себе через помощь другому – не альтруизм, Она не заслуживает славословий. Главное в том, что она и не эгоистичны: напротив, это русло спасения от эгоизма, носителя боли и отчаяния.

10. Помощь через дело

Хорошо, когда мощное чувство призвания выводит человека их мёртвой петли несчастья. Хорошо, когда можешь ещё глубже, чем раньше, уйти в своё главное дело и так пережить ледниковый период. К сожалению, не часто наше призвание настолько сильно. Да и если сильно… Когда горе поражает нас близко к душевному центру, даже самое развитое чувство может оказаться парализованным. Что уж говорить о тех случаях, когда удар пришёлся как раз по чувству призвания…

Но если и не осуществление своего предназначения в его чистом виде, то любое занятие приобретают для нас в несчастье особую цену. Житейская занятость, рабочая текучка, физический труд (помогающий, как известно, и психофизиологическому сбрасыванию стресса), любое увлекающее занятие – всё это в нашу пользу, всё надо попробовать. Более того – именно в этот напряжённый период возможны особые удачи. На них не стоит рассчитывать, но вполне можно надеяться: перевод разрушительной энергии в созидательную вполне реален, хотя и не при любых условиях осуществим. Наконец, жизненный кризис иногда подводит нас к плодотворному переосмыслению и своих дел вообще, и своего главного дела.

II. Помощь через веру

Интенсивное развитие чувства веры в период несчастья – явление известное. Рассматривать ли веру исключительно как психотерапевтический рычаг или признавать за ней глубинную реальность, – но не обращать внимания на этот путь спасения (душевного или духовного, в зависимости от принятой позиции) невозможно.

Усиление чувства веры или его возникновение, подъём от душевных ощущений к духовным, опора на высшие начала человеческой жизни, даже надежда на чудо – всё это самые доброкачественные переживания, если реальность не подменяется выдумкой. Самообман, уход в иллюзию трагичнее страдания, хотя и сопровождается наркотическим обезболиванием. Подлинная вера наполняет всё смыслом и светом.

12. Другие пути

Невозможно написать обо всём, что может вывести нас из несчастья, но не хочется упустить что-либо существенное. Поэтому надо хотя бы упомянуть о пути разума, приподнимающего нас над трясиной психики, о спасительном катарсисе искусства («красота мир спасёт», а уж одного человека тем более), об этическом самопознании, способном найти истоки страдания в наших собственных ошибках и увести нас от них, о развитии новых чувств на смену разрушенным… Надо отметить и менее качественные, на мой взгляд, способы сопротивления страданию. Среди них психотерапевтическое отношение к душевной травме (то есть медицинское обращение с нею), подчинение свободного прежде выбора внешним обстоятельствам (приспособление к ним или просто желание затаиться «под метлой», переждать непогоду), механическая ориентация на чей-то авторитет (подчиняющая нашу сломленную волю чужой воле, за нас решающей, как быть дальше), круговая оборона от всех и вся в крепости собственной правоты…

И уже совсем в отрицательном смысле следует взглянуть на тупики, на пути жизненного крушения – начиная с суицидальных идей и кончая примитивной душевной деградацией. Про эту антитезу забывать нельзя: едва ли не до каждого из нас, когда мы мучаемся, долетают эти чёрные искры.

13. Волны

Одна из самых серьёзных опасностей для того, кто начал выходить из кризиса, – это волны настроений. Настроение отличается от состояния: первое носит более преходящий характер, но может в своём апогее влиять и на второе. Страшнее всего здесь опять неожиданность: ты уже почти выбрался, кругом свет и радость, но вдруг снова мрак, падение, и всё насмарку. Приходится поэтому быть внимательным к чередованию тёмных и светлых волн, к высоте пиков и к глубине спадов, к тому, что можно считать уже твёрдой почвой, а где необходимо сохранять осторожность.

Здесь особенно пригодится помощь разума. За счёт самонаблюдения и знакомства с чужим опытом он создаёт критическую компенсацию непроизвольных психических движений. Он помогает нам сдувать пену настроений, помогает оценивать прочность внутренних опор и удерживать равновесие во время приливов и отливов.

14. Постижение

Относимся ли мы к несчастью как к случайной беде, как к испытанию или как к заслуженному наказанию, в любом случае важнее всего развернуть его к себе поучительной стороной. Это всегда урок: урок о себе и урок о жизни – причём урок не повседневный, а редкий, исключительный, заслуживающий пристального внимания.

Предлагается нам и «дополнительная литература» по изучаемому предмету. Иногда это действительно литература, может быть даже знакомая прежде, но читаемая теперь иными глазами, с иным восприятием и разумением. Чаще же это принимает иную форму: разговоры, делёжка схожими ситуациями, отношением к ним, предположениями об исходе – или просто наблюдение за судьбами, предстающими теперь, когда собственный опыт обострил наше зрение, в необычайно рельефном виде.

15. Новое и прежнее

Продираясь сквозь дебри несчастья, мы прилагаем свои усилия к тому, чтобы определённым образом измениться, приспособиться к новым обстоятельствам жизни. Но вместе с тем мы должны ещё и сохранить себя. Изменение, развитие необходимо – горе той огнеупорной натуре, на которую страдание не оказывает ни малейшего воздействия. Но при этом изменение должно быть органическим, сберегающим и развивающим личность, а не механически переконструирующим её.

Страдание можно воспринимать как болезнь, а выход из него – как выздоровление. Можно относиться к страданию как к школе, как к завершению очередного цикла обучения. Можно даже говорить о смерти в страдании и о возрождении к новой жизни. Но всё это имеет смысл лишь тогда, когда мы пронесли через страдание живую душу, когда мы помним себя до, во время и после, когда новое наше состояние сплавлено переживаниями с прежним.

* * *

Не могу не посвятить эту книгу людям, каждый из которых оказал мне чрезвычайную помощь именно тогда, когда она была мне особенно необходима. Это моя крёстная, чей возраст одарил её мудростью, нисколько не состарив душу. Это самый самоотверженный из моих друзей, который сумел принять всё происходящее со мной в свою душу и в свою судьбу. Это моя бывшая жена, дружба с которой оказалась для меня не меньшим счастьем, чем любовь. Это человек с гордым прозвищем, чьи спокойствие и юмор послужили мне незаменимой поддержкой. Это художница, видящая жизнь насквозь и обращающая свой талант на ободрение людей, даже если они этого не очень заслуживают. Это язвительный насмешник, не раз приводивший меня в чувство своими издёвками, за которыми таились подлинная доброта и память о собственной боли…

Помогли мне и другие, но боюсь, что пришлось бы долго объяснять им, какую важную роль они сыграли в моём выкарабкивании из трагедии, – настолько просто, как хлебом, делились они со мной своей жизнью, когда к этому предоставлялся случай.

Всем им я благодарен, нисколько не чувствуя себя должником. Я должник тех, кому плохо сегодня и кому может стать плохо завтра. Моё «пособие по страданию» – часть этого долга.

«Педагогика первого года», редакция вторая

Можно сказать, что человек весь уже находится в своих колыбельных пелёнках.

Токвиль

Название имеет два смысла. С одной стороны, книга сосредоточена на первом годе жизни ребёнка. Это период, имеющий ключевое значение для всей дальнейшей жизни. С другой стороны, подразумевается первый год родительской педагогики – в то время, когда человек обычно ещё не считаете себя знатоком обращения с детьми, но уже имеет насущную потребность в педагогических знаниях и навыках. Начальный год его деятельности на этом поприще может стать камертоном ко всей дальнейшей его практике воспитания.

Начало работы над «Педагогикой первого года» относится к 1979, если не к 1978 году. Долгое время эта работа заключалась преимущественно в беседах с друзьями, знакомыми и даже случайными встречными об их родительском опыте: не хотелось застревать в рамках собственных представлений. Ещё раньше, участвуя в социологическом исследовании «нерыночных форм потребления», мне довелось общаться с различными людьми, занятыми проблемами дошкольных учреждений и дошкольного воспитания вообще. Это было довольно поучительно, хотя и менее увлекательно, чем разговоры о конкретных детях. Наконец, большое значение для меня имели всевозможные книги и статьи по раннему детскому возрасту. Беда в том, что всюду мне чего-то не хватало – почему я и решил попробовать сам.

Книга посвящена моей дочке Ане (и даже стилистически обращена к ней), которая постепенно становится дочерью Анной и неутомимым повышением своего возраста вдохновляет меня поторопиться с завершением этой наполовину осуществлённой работы.

* * *

Воспитание – дело, к которому почти всем нам необходимо готовиться. Речь не только о целенаправленной интеллектуальной или психологической подготовке. Важна и общая подготовка собственной личности, обретение или раскрытие некоторых внутренних принципов и качеств, которые дают возможность помочь ребёнку в его развитии. Разумеется, сюда вплетается и многое из того, что относится к нашим личностным качествам вообще. Можно считать, что мы готовимся постоянно, заботимся ли мы об этом или нет. Появление в нашей жизни ребёнка лишь повышает нашу ответственность за всё, начиная с самих себя. Даже детство инстинктивно готовится к родительскому статусу, играя в «дочки-матери». Так что откладывать эту подготовку некуда. Можно купить холодильник и спокойно, не торопясь включать его в сеть, заняться изучением инструкции. С новорождённым дело обстоит иначе. Казалось бы, некоторый срок для подготовки даёт время беременности, но и к нему надо быть в чём-то готовым: это первые месяцы жизни ребёнка…

Появление ребёнка на свет не снимает вопрос о повышении родительской квалификации, но переиначивает его, наполняет конкретным смыслом, эмоциональными переживаниями и трудом. Первые недели (период новорождённости) – это и проверка внутренней готовности к материнству или к отцовству, и начало реальных отношений с ребёнком. Нередко в этот период возникает соблазн считать себя достаточно подготовленным, достаточно компетентным во всём, с чем имеешь дело. Отчасти эту самоуверенность сбивает сама жизнь новорождённого и связанные с ней неожиданные проблемы. Но в основном позаботиться об избавлении от всякой предвзятости должны мы сами. Сохранить открытое внимание к своим родительским возможностям, известным и неизвестным, – один из самых насущных моментов родительской этики.

Поскольку я пишу не пособие по уходу за детьми, а книгу в какой-то степени философскую, то приходится начинать не с самого ребёнка, а с окружающей нас реальности отношений. Необходимо оглядеться по сторонам, увидеть и малую семью (родители и ребёнок), и семью в широком смысле слова, в которой могут оказаться и старшие дети, и дедушки с бабушками, и прочая родня. Здесь интересно вспомнить предложенный ещё Конфуцием принцип «исправления имён», который, на первый взгляд, прост до примитивности: отец должен быть настоящим отцом, мать – настоящей матерью, дед – настоящим дедом, ну и так далее. Другое дело – что из этого следует. Об этом и пойдёт разговор.

Необходимо включить в круг рассмотрения и другие реальности нашей жизни, другие «миры», которые окружают мир наших взаимоотношений с малышом и всячески проникают в него. Это наш бытовой, житейский мир (с идущими от него ограничениями и осложнениями), это мир наших призваний, то есть тех дел, которым посвящена жизнь родителей помимо воспитания младенца, это и прочие сферы нашего существования. Внимание к этим мирам, к их взаимодействию с миром малыша позволяет перейти от «чистой педагогики» (если таковая вообще существует) к живой, конкретной, своей педагогике.

На некоторые проблемы, которые традиционно считаются социальными, придётся взглянуть с другой стороны. Например, вопрос о яслях как альтернативе семейного воспитания принято считать вопросом общественного устройства. Однако отдельному человеку приходится определять свою линию поведения в тех условиях, которые ему предлагает общество на сегодняшний день. Для него важно не как организовать ясельное воспитание в принципе, а как оно уже организовано. Проблема выбора превращается для него из социальной в личную. Социально-педагогическая тональность слабеет, зато философско-педагогическая усиливается.

Не претендуя на роль руководства по уходу за ребёнком, «Педагогика первого года» должна всё-таки охватывать и тот материал, который в таких руководствах играет главенствующую роль. Доля технических сведений, правда, будет заметно меньше (смешно было бы конкурировать с книгами специалистов), да и даны они будут в несколько ином преломлении. Глава, посвящённая еде и сну, будет говорить о той тесной связи между физиологией и психикой, которая подмечена нашим языком в самом слове «вос-питание». В главе о гигиенических и тому подобных процедурах важно показать возможности превращения надоедливых бытовых повинностей, связанных с хлопотами вокруг младенца, в осмысленный ритуал, полезный и для ребёнка и для вовлечённых в это взрослых. Глава о здоровье и болезнях будет сосредоточена не столько на тех общих данных, которые я рискну использовать, опираясь на работы врачей, сколько на родительском отношении к здоровью ребёнка.

Любая сторона ранней жизни ребёнка может дать начало важной тропинке общения между ребёнком и тем, кто его воспитывает. Но существуют тропинки особые, более прямые, более утоптанные, о которых можно говорить как о путях педагогического воздействия. Нет ничего плохого в том, чтобы общаться с малышом, не задумываясь о способах этого общения, чтобы раствориться в блаженной улыбчивости, твердя классическое «агу-агу» или «у-тю-тю», а то и переходя на чмоканье губами и щёлканье языком. Но не ахти как много и хорошего в том, чтобы этим ограничиться. Любое млекопитающее умеет источать на детёныша эмоции в чистом виде. Человеку разумному не стоит ни отказываться от этого, ни сводить к этому всё своё общение. Необходимо представлять себе многообразие возможностей и стараться выбрать из них наиболее подходящие, неназойливо вплетая их в общение инстинктивное. С возрастом ребёнка возможности меняются, но сохраняется навык воспитателя к их поиску и использованию. Это важно для обоих. Ведь общение с ребёнком воспитывает и воспитателя, развивая в нём не только педагогические, но и общие человеческие качества.

Основной темой книги, однако, остаётся развитие ребёнка, а не взрослого, – ребёнка, который в каком-то смысле непременно является удивительным («вундер-киндом»). Наше дело – вовремя заметить его удивительность, чтобы не загасить её. Вырастить гения не в нашей власти. Мы должны лишь дать ребёнку пережить необходимый период гениальности, который начинается с первых месяцев его жизни. Право быть вундеркиндом требует, конечно, не просто признания, но и помощи – вдохновенного или хотя бы терпеливого содействия. Подсовываем ли мы ребёнку «развивающие игры», учим ли его плавать в ванне, знакомим ли его с природой, окружаем ли его музыкой или картинами – любая помощь во благо, если она несёт ему радость. Нужно доверять детскому инстинкту, но и заботиться о нём, окружая полем выбора.

Физическое, психическое, умственное, душевное, а может быть уже с самого начала и духовное развитие… Линий развитий множество, а если вглядеться в ту или иную пристально, она распадётся на свои отличные друг от друга направления. И всюду – головокружительная скорость эволюции: никогда человек не развивается столь стремительно, как в раннем детстве… Так что помогать ему нелегко (не отстать бы!) и требует, пожалуй, родительской «конгениальности», соответствия родительского поведения естественному росту малыша. Окружающие его вещи, вступающие с ним в общение люди, природа, которую он видит и ощущает, события, которые рядом с ним происходят, – всё, что для ребёнка является источником, питающим его инстинкт познания, в значительной степени подвластно нашему родительскому регулированию. Приходится ещё раз представлять себе ту нашу ответственность, которая из этого следует.

Одна из глав посвящена игре – той символической реальности, которая особым образом объединяет нас с ребёнком или отделяет его от нас. Реальность эта лежит как бы вне остального, стихийного мира, хотя и связана с ним. Игра – сердцевина начального воспитания. Нужно уметь направить её по наилучшему руслу без ущерба для непосредственности, для импровизации, нужно уметь участвовать в игровых переживаниях ребёнка. Нужно возобновить в себе способность к игре и радости, если она с возрастом угасла.

Напоследок мне хотелось бы, насколько получится, заглянуть в педагогику дальнейших возрастов, показать, как педагогика первого года связана с педагогикой вообще. Педагогическая тематика бесконечна, но ограничен круг общих педагогических принципов, на которых основано и ремесло воспитания, то есть техническая сторона этого дела, и искусство воспитателя, его творчество.

Об этих принципах, начиная с принципа отношения к самим принципам, будет говориться в начале книги. В самой первой главе пойдёт речь об особенностях родительского статуса, о соотношении между возможностями педагогического воздействия и генетической предрасположенностью, о том, что может дать педагогика самому воспитателю, о педагогической неопытности и её преимуществах, о роли личностного подхода к воспитанию, о неопределённости результатов воспитания, о родительской интуиции, о педагогическом профессионализме и родительской специализации на своём ребёнке, о педагогике затруднённых обстоятельств, о внимании к наследственности, о родительской самоотверженности без самоотвержения… В конце книги хотелось бы вернуться к этим общим моментам, выйдя за границы «первого года».

Невозможно было бы, конечно, дать здесь обстоятельное описание родительской педагогики в целом. Из-за огромных масштабов этой задачи я и сосредоточил внимание на одном-единственном годе. Можно лишь бегло взглянуть на основные возрастные ступени, на эволюцию связанных с детьми проблем, на то, как наиболее добросовестно строить дальнейшие отношения с ребёнком… Здесь столько всего, что лишь бы вовремя остановиться.

Приложением к книге послужит список литературы с краткими аннотациями. С помощью этих книг можно будет углубиться в любую из тех областей, которые были затронуты слишком кратко или в слишком узком аспекте. Может быть, будет составлено и второе приложение: небольшая подборка материалов для устного родительского репертуара (песенки, стишки, потешки), порою очень даже полезных в наше время разорванных традиций.