Текст книги "Брачный зов. История одной оперы"

Брачный зов
История одной оперы
Геннадий Логинов

Мы не можем вырвать ни страницы

из нашей жизни, хотя легко можем

бросить в огонь саму книгу.

Жан-Поль Сартр

© Геннадий Логинов, 2017

ISBN 978-5-4483-7078-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Давно осознав тот известный факт, что за выдающиеся дарования даже и отпетому негодяю порой прощается очень многое, он настолько привык к этой данности, что не стеснялся ею злоупотреблять. Король сцены, из-за которого представление неоднократно прерывалось прямо посредине акта и не могло быть продолжено, пока зрители, купая своего кумира в океане оваций, аплодировали ему, стоя на протяжении многих минут. Его постоянно вызывали на бис, снова и снова прося исполнить хотя бы отрывок из арии, в котором во всей красе раскрывались его королевские ноты.

Он никогда не подходил к своим образам формально: изучая историю и культуру региона, в котором разворачивалось действие той или иной постановки, личность и характер своего героя, он максимально вживался в роль и не просто пел, но играл и проживал каждую арию. Даже пропевая вокализы, он мог без единого слова вложить в звук всю боль, радость или печаль, взяв нужные аккорды на струнах зрительских душ.

Публика замирала, а женские сердца начинали биться всё чаще и чаще, когда он представал перед ними в роскошном костюме и гриме и превращал своё дыхание в звук, совмещавший воедино всю грациозность и мощь его бесподобного голоса.

Актёрское дарование, позволявшее заплакать или рассмеяться одним лишь усилием воли, поражало и восхищало массы. Сценическая естественность, с которой он исполнял любое действие, использовал жесты и мимику или демонстрировал навыки фехтования, заставляла поверить в то, что он действительно живёт на сцене. Речь, всегда звучавшая столь убедительно и правдоподобно, как если бы его разум порождал известные слова из оперных арий в текущий момент, а не воспроизводил в сотый раз давно изученный текст, трогала до глубины сердец. Всё в нём было на высоте, и каждый спектакль с его участием смотрелся как нечто настоящее: сначала было томительное ожидание, затем – чарующее послевкусие; но в процессе игры, которую зрителям хотелось наблюдать вечно, оживали и существовали собственной жизнью герои, короли и вельможи, империи и царства. Всем казалось, что здесь и сейчас, пусть даже и недолгое время, перед ними действительно находятся истинные правители, наделённые властью над подданными, либо олимпийские небожители, вершащие судьбы смертных. Создавалась иллюзия, что здесь, на широкой сцене, наблюдается лишь малая часть некоего гигантского, колоссального оперного мира, в котором каждая радость или боль выражается в пении, исходящем из глубины души, сопровождая любое действие, будь то удар меча или клятва в вечной любви. Казалось, что в то самое время, пока король, здесь и сейчас, поёт со сцены о чём-то своём, где-то там ещё, далеко за пределами кулис, жители его царства поют, занимаясь другими делами: слуги, горничные, солдаты, простолюдины и знать – все те, кто не попал в поле зрения во время оперного спектакля. И в то время, когда один герой участвует в одних делах и событиях, – жизнь не стоит на месте и что-то не менее загадочное и яркое происходит где-нибудь ещё с кем-нибудь другим.

Окружающие с трудом могли это объяснить, но, казалось, все – будь то актёры, начинавшие лучше играть, подтягиваясь в меру своих сил до его уровня исполнения, или обычные зрители, терявшие понимание условности происходящего и начинавшие воспринимать себя не пассивными созерцателями спектакля, но живыми участниками разворачивавшейся истории – получали от него часть той яркой необычной силы, которая просто била из него ключом подобно тому, как магнит, не утратив и капли своей силы, способен передать свои свойства длительное время контактировавшему с ним металлу. Или лучина, способная зажечь огонь во многих светильниках.

Жестокий человек с чёрным сердцем, не ставшим и на каплю светлее от своей эстетической тяги к прекрасному, он исполнял только главные партии, играя роли благородных и мужественных персонажей, преисполнявших зрителя чувствами глубокого уважения, сопереживания и симпатии.

Ведущий себя самоуверенно и развязно, как будто бы всё вокруг принадлежит лишь ему одному и сам он – непогрешим и прав всегда и во всём, а прочие всегда ему чем-то обязаны, он совершал всё, чего только пожелает его самовлюблённая избалованная натура, живя текущим мгновением без мыслей о будущем, и не считался с возможными последствиями. Ведь, в самом деле, как можно запретить «свободному человеку» поступать сообразно своим убеждениям!

Опускаясь до мелких пакостей, он не терпел тех людей, которым почтенная публика заслуженно рукоплескала помимо него, и тех, кто просто казался в чём-либо превосходящим его самого, стремясь отравить им жизнь любыми доступными ему средствами. Люди, знавшие его не понаслышке, уважали и признавали выдающиеся вокально-сценические способности и неповторимую мужскую харизму молодого, но уже состоявшегося оперного певца. Однако любой из них, кто хоть немного разбирался к своим годам в жизни, старался держаться от него на некотором расстоянии. Поэтому круг близкого общения в основном составляли либо наивные простаки, попадавшиеся на крючок обаятельного подлеца, становясь очередной марионеткой для достижения низменных целей, либо другие мерзавцы, близкие гнусной натуре по духу.

Впрочем, сравниться с ним в коварстве, предательстве, интригах и вероломстве могли лишь немногие. Будучи малым, но испорченным не по годам ребёнком, привыкшим без промедления получать всё, что ему хотелось, в ту же минуту, когда ему это хотелось, он уже начал совершать свои первые шаги на пути злодейства, испытывая особенное удовольствие от безнаказанной подлости ради самой безнаказанной подлости. При этом он обожал совершить какую-нибудь подлость так, чтобы это не только сошло с рук ему самому, но было поставлено в вину другому человеку. Так, например, он мог разбить посуду и назвать виноватым старого седого слугу, прослужившего полвека в этом имении верой и правдой, оставив бедолагу на улице.

До поры до времени даже и это можно было назвать невинными забавами на фоне того, что началось потом. Он испытал свой первый укол ревности, когда в семье появилась новорожденная сестрёнка. Не разделяя общей радости от прибавления в благородном семействе, мальчик был погружён в свои тёмные думы. Мысль о том, что он больше не является центром вселенной, по первому зову которого солнце и луна обязаны сменять друг друга на небе, уже сама по себе была для него невыносима; но добавившийся к ней факт того, что отныне родительскую любовь и внимание будет испытывать кто-то ещё и, соответственно, армия слуг будет угождать кому-то другому, переполнила чашу негодяйского терпения. Найдя подходящий момент, маленькое чудовище взяло в руки подушку и сделало так, чтобы мило дремавший ангелочек больше не просыпался. За что, в итоге, была несправедливо наказана поседевшая от ужаса кормилица.

Но это было только начало. Став взрослее и избалованнее, он всё-таки взялся за ум, начав проявлять интерес к образованию. И дело, естественно, заключалось вовсе не в светлой тяге к знаниям, а в освоении того, что может в дальнейшем способствовать обретению славы, богатства и власти, помогая в осуществлении его тёмных замыслов.

Талант к вокалу и наклонности к музыке проявлялись в нём с ранних лет, поэтому период ломки голоса переносился им с особой злостью, вымещавшейся на окружающих.

В дальнейшем он открыл для себя удивительный мир удавок, стилетов и ядов, но это лавина нарастала постепенно, начинаясь со снежного кома.

Сначала была собака с глубокими и добрыми глазами, без задней мысли принявшая отравленную еду из рук молодого хозяина. Вскоре она уже билась у его ног, жалобно скуля и напрасно взывая к нему с немой мольбой в грустном взгляде. Тогда на ребёнка никто не подумал.

Затем была старая гувернантка, почтенный возраст которой не дал никому повода подозревать чей-то злой умысел.

Апофеозом стало отравление родителей, после которого пузырёк с ядом был обнаружен среди личных вещей повара-азиата, нанятого аристократической четой из любви к экзотике. Не владеющий языком, бедолага так и не смог убедить никого в своей невиновности вплоть до того момента, как палач привёл в исполнение приговор.

В виду несовершеннолетия единственного наследника, фактическим владельцем оставшегося после них имущества сделался дальний родственник, которого погибшие всегда сторонились при жизни. Заядлый любитель абсента, опиума и морфия, в своё время пылавший противоестественной страстью к родной сестре, он слыл известным завсегдатаем игорных и публичных домов. Совершенно не уделяя ребёнку внимания, он превратил его родовое поместье в вертеп декадентства и разврата, где собирались на шабаши пьяных оргий его многочисленные любовницы и, как поговаривали, любовники.

Его обычными развлечениями можно было назвать сожжение котят и щенков заживо в камине; пририсовывание усов и бород к дамским портретам и прочее глумление над произведениями искусства; безудержное мотовство и всевозможные омерзительные пари, заключаемые с аристократическим сбродом, как то:

...

конец ознакомительного фрагмента