Текст книги "Заговор патриотов (Провокация)"

IV

В статье какого-то кинокритика я однажды прочитал, что самые интересные сюжеты в кино происходят за кадром. В кадре – вымысел, а за кадром – жизнь с ее невыдуманными страстями, столкновением интересов и всем прочим, из чего состоит жизнь. Но первые часы, проведенные нами на съемочной площадке фильма «Битва на Векше», заставили меня усомниться в верности этого наблюдения. Потому что не происходило ничего. Совсем ничего.

– Кино – это ожидание, – объяснил Артист часа через четыре после того, как мы точно к назначенному времени приехали в то место под Тарту, где должно было разворачиваться действие фильма. – Сначала ждут режиссера-постановщика. Потом ждут осветителей. Потом выясняется, что взяли не ту пленку, ждут пленку. Потом ждут солнце. Когда наконец появляется солнце, бригадир осветителей заявляет, что их смена закончилась. Посылают за водкой для осветителей, ждут водку. Сейчас это просто, а было время, когда достать водку было главной проблемой.

– Ладно тебе заливать, – лениво отозвался Муха, разомлевший от безделья. – Что-то не помню я такого времени.

– Потому что ты молодой и непьющий. А я помню. На первом курсе ГИТИСа я снимался в массовке. И директор фильма две бутылки водки доставал целых три часа. Через райком партии. За это время солнце ушло, и осветители уехали. Обе бутылки директор выпил сам и потом плакал.

– Плакал? – удивился Муха. – А не блевал?

– Может, и блевал. Но сначала плакал и клял профессию, которая загубила всю его жизнь.

Артист старался говорить весело, но чувствовалось, что он нервничает. То и дело поправлял линялую пилотку с красноармейской звездой, подтягивал голенища яловых сапог, распахивал телогрейку и расправлял гимнастерку, перетянутую кожаным офицерским ремнем. И все время как бы оглядывал себя, проверяя, соответствует ли он образу полкового разведчика, который ему предстояло воплотить на экране.

Над съемочной площадкой появился вертолет с опознавательными знаками Сил обороны Эстонской Республики, сделал широкий круг и пошел на снижение где-то за холмистым левым берегом.

– А сейчас-то чего ждут? – спросил я.

– Не знаю, – сказал Артист. – Попробую выяснить.

Он еще раз поправил пилотку, взглянул на себя в боковое автомобильное зеркало и направился к толпе, грудившейся вокруг укрепленного на легких металлических конструкциях круглого ярмарочного тента. Под тентом стояли пластиковые столы на алюминиевых ножках, за ними возвышались коробки с вином и упаковки с баночным пивом. Два официанта в белых куртках с черными галстуками-бабочками еле успевали открывать бутылки и наливать выпивку в высокие стаканы, которые тут же исчезали и возвращались на другие столы уже пустыми.

В толпе были и актеры, и журналисты, и почетные гости, приглашенные на презентацию. Солидные бизнесмены в длинных пальто беседовали с эсэсовскими офицерами, их жены и дочери в накидках из соболей и норки кокетничали с молоденькими лейтенантами Красной Армии с розовыми эстонскими лицами.

Рядом с тентом был сооружен просторный настил из свежих досок с низкими деревянными перильцами – что-то вроде невысокой трибуны, утыканной микрофонами и обставленной камерами телевизионщиков. На досках сидели и лежали человек двадцать молодых солдат в эсэсовских шинелях и коротких немецких сапогах с железными подковками под присмотром обер-ефрейтора – роттенфюрера. На медных бляхах их ремней красовалось: «Got mit uns». Все они были вооружены немецкими рожковыми автоматами времен Второй мировой войны – «шмайссерами».

Это была массовка из солдат местного гарнизона. Они с тоской посматривали в сторону тента, где бурлил запретный для них праздник жизни с разливанным морем халявного вина и пива.

За долгие часы ожидания мы успели во всех подробностях осмотреть позиции противоборствующих сторон – немцев и наших, при этом немецкие позиции Артист изучал особенно внимательно, так как по роли ему предстояло сюда проникнуть. Потом потолкались в тусовке, где преобладала мягкая эстонская речь и лишь изредка слышалась русская. Но ничего заслуживающего внимания не обнаружилось, даже минералки не нашлось у официантов. Поэтому мы вернулись к «мазератти» и пробавлялись кофе из трехлитрового китайского термоса, предусмотрительно захваченного в дорогу.

Артист извлек из толпы и подвел к нам высокого рыжего парня, одетого с претензией на художественную отвязанность. Он был в желтой замшевой куртке, в черной рубашке-апаш, лоб перевязан красным платком.

– Режиссер-постановщик Март Кыпс, – представил его Артист. – Мы вместе поступали в ГИТИС, а потом он перешел во ВГИК. Познакомься, Марик, это мои друзья.

Он небрежно кивнул нам:

– Привет, ребята! – И уставился на «мазератти». – Однако! Чья это тачка? Только не говори, что твоя.

– Моя, – скромно признался Артист. – Купил, знаешь ли, на тот случай, если придется ехать в Канны получать Гран-при за твой фильм. Не на «Жигулях» же туда тащиться. Согласись, Марик, это было бы неприлично.

Во взгляде режиссера мелькнуло сомнение. Оно было вызвано не тем, что фильм «Битва на Векше» получит Гран-при на Каннском кинофестивале. В этом-то он ни-сколько не сомневался. Он сомневался в том, что «мазератти» принадлежит Артисту. Небрежная поза Артиста, поигрывавшего ключами, так и не развеяла его сомнений. Но он не стал задерживать внимание на этом роскошном, но все-таки неодушевленном предмете, так как это отвлекало от главного. А главным здесь был он. Именно он, режиссер-постановщик Март Кыпс, был центром этого киногородка, праздничной толпы, газетчиков, телевизионщиков, киношного люда и вообще всего этого солнечного дня со свежим ветром и весело бегущими облаками.

– Как жизнь, парни? – поинтересовался он со снисходительной благожелательностью хозяина праздника, который рад любому гостю, даже самому незначительному.

– Осторожней, Марик, – предостерег его Артист. – На твоем месте я был бы почтительней. Эти парни – из международного арт-агентства «МХ плюс». Продвижение лучших произведений искусства на международный рынок. В том числе и кино. Олег Мухин – владелец. Сергей Пастухов – ведущий эксперт. Олег, покажи ксиву.

Муха извлек весьма солидное удостоверение своего детективно-охранного агентства и небрежно им помахал. Режиссер мгновенно сменил тон.

– Господин Мухин. Господин Пастухов. Рад видеть вас здесь. Вы не пожалеете, что приехали. Мой фильм откроет новую эру в эстонском кино. Надеюсь, вы дадите сообщение о презентации. Как мне с вами связаться, чтобы информировать о ходе съемок?

– Мы сами свяжемся с вами, если решим, что это необходимо, – важно ответил Муха. – Мы никому не даем своих координат. Иначе нас завалят бездарными проектами.

– Вы правы! Да, совершенно правы! – вдохновенно завопил Март Кыпс. – Бездарность – вот настоящий бич нашего времени! Воинствующая бездарность! Культура стала непрофессиональной! Иногда даже жалеешь о том, что исчезла цензура. По крайней мере, она помогала удерживать на уровне планку мастерства!

– Хватит трепаться, Марик, – прервал его Артист. – Ты лучше скажи, когда дашь мне сценарий. Съемки начинаются, а я сценария даже не видел.

– И не увидишь. Принцип моего художественного метода – импровизация. В условиях, максимально приближенных к реальности. Это принципиально. Герои моего фильма придут к зрителю из самой жизни. Поэтому я беру на все роли только тех актеров, которые не заезжены, не растиражированы. Но – талантливы. Как, например, ваш друг Семен Злотников, – добавил он с явным желанием завоевать наше расположение. – Я хотел бы, чтобы вы отметили это в своем пресс-релизе.

– Подумаем, – неопределенно пообещал Муха.

– Вы сомневаетесь, что Семен талантлив? – несколько обескураженно спросил режиссер.

– Нисколько не сомневаемся, – ответил я. – В этом нам приходилось убеждаться не раз. Но вот насколько он талантлив как актер кино – этого мы, честно сказать, не знаем.

– Вы убедитесь в этом очень скоро. Сегодня же! – пообещал Кыпс и с беспокойством оглянулся.

К трибуне подкатил «лендровер» в камуфляжном раскрасе, из него вышел какой-то чин в мундире эстонской армии, за ним второй чин, помельче, и два спецназовца – солдаты охраны с десантными «калашами». По реакции Кыпса я понял, что его-то как раз и ждали.

– Генерал-лейтенант Кейт! – восторженно округлив глаза, сообщил режиссер. – Все-таки приехал, козел! Все, ребята, бегу. Пресс-конференция. Подходите, будет сенсационный сюрприз. Настоящая конфетка для прайм-тайм! – И он рванул к генералу, которого уже окружила толпа.

– Нехороший ты человек, Пастух, – сказал Артист. – Не мог подтвердить мою талантливость? Язык бы отвалился?

– Я и подтвердил. Из «калаша» ты садишь с обеих рук вполне талантливо.

– А мечешь ножи – так просто гениально, – поддакнул Муха.

– Засранцы вы оба, – сказал Артист. – Ничего не волокете в искусстве. Пошли, будете просвещаться.

Когда мы протиснулись к трибуне, на ней уже стояли режиссер Кыпс, эстонский генерал-лейтенант и какие-то другие солидные люди. Журналисты толпились внизу под микрофонами, на трибуну были нацелены телекамеры, массовка и менее важные гости располагались на дальнем обводе. Официанты под тентом отдыхали – судя по всему, выдача халявы временно прекратилась, чтобы не отвлекать публику от центрального мероприятия.

– Уважаемые дамы и господа! Друзья! – обратился к присутствующим Кыпс, предварительно проверив, работают ли микрофоны. – Здесь присутствуют журналисты из Москвы, Санкт-Петербурга, представители крупного международного арт-агентства, русские актеры. Поэтому предлагаю говорить по-русски. Надеюсь, по этой причине никто не обвинит меня в отсутствии патриотизма?

Он окинул аудиторию быстрым внимательным взглядом. Никто вроде бы не собирался обвинять его в отсутствии патриотизма. Кыпс продолжал:

– Небольшое вступление. В основу сценария фильма «Битва на Векше» положены исторические события. По чисто идеологическим соображениям они не нашли никакого отражения в официальной советской истории Второй мировой войны, но для нас, эстонцев, это одна из самых ярких страниц. И мы хотим, чтобы наш фильм сделал ее фактом общественного сознания. Много лет я боролся за этот фильм. И только теперь наше общество созрело до адекватного восприятия моих идей. Поэтому я говорю: это самый счастливый день в моей жизни!

Аудитория доброжелательно покивала и даже снисходительно поаплодировала, поздравляя режиссера с этим знаменательным для него днем.

– А теперь разрешите мне представить тех, без кого мой сценарий так и остался бы на бумаге, – торжественно возвестил Кыпс. – И прежде всего – представителя Национально-патриотического союза. Господин Юрген Янсен, член политсовета союза. Он не только убедил руководство принять участие в финансировании съемок, но и помогал нам в практической подготовке. Поприветствуем его!

На этот раз аплодисменты были более дружные, хотя, как мне показалось, холодноватые. Из толпы почетных гостей выступил невысокий подтянутый штатский с аккуратно причесанными на пробор белесыми волосами. По реакции журналистов можно было понять, что он один из тех, ради кого они и приехали на презентацию. Телеоператоры припали к камерам, газетчики потянули вперед руки с диктофонами. Но член политсовета Национально-патриотического союза лишь скромно поклонился и вернулся на место.

– Среди спонсоров фильма есть и крупные предприниматели, – продолжал Кыпс. – И это знаменательно, господа! Эстонские бизнесмены озабочены не только своей прибылью, но и нравственностью подрастающего поколения. Весьма солидный взнос сделал президент компании «Foodline-Balt» господин Анвельт. Как и все наши спонсоры, он просил не разглашать сумму взноса. Мы уважаем его скромность, но все же я попрошу его ответить: что подвигло его на этот благородный акт? Господин Анвельт, прошу вас!

К микрофонам подошел лысый квадратный человек в длинном кашемировом пальто с белым шелковым шарфом на короткой шее, кашлянул, прочищая голос, и заявил:

– Я – эстонец. И этим, блин, все сказано.

– Браво, господин Анвельт!

Кыпс горячо поаплодировал. Потом он представил других спонсоров, перечислил занятых в фильме актеров, ни одну из фамилий которых я никогда не слышал, кроме фамилии Артиста, и продолжал:

– События, о которых идет речь в фильме, происходили в конце февраля 1944 года на Северо-Западном фронте. То, что вы видите здесь, – почти точная копия реальной обстановки. Рельеф местности, расположение позиций, ширина речки – все подлинно. А подлинность – это основа моего творческого метода. Здесь все настоящее: обмундирование, вооружение, орудия, танки. Да, господа, это настоящие «Тигры», технически исправные, с полными баками горючего, с полным боекомплектом. Они могут стрелять и будут стрелять – разумеется, холостыми зарядами. Когда командир Эстонского легиона получил приказ отступить, позиции были взорваны, чтобы их не мог использовать неприятель. Они будут взорваны и в моем фильме – по-настоящему, настоящим толом, а не пиротехническими шутихами. Подлинность и еще раз подлинность! А теперь мне остается сказать, что мне особенно приятно видеть здесь командующего Силами обороны республики генерал-лейтенанта Йоханнеса Кейта. Я надеюсь, он не откажется быть главным консультантом нашего фильма.

И вновь журналисты прореагировали так, как реагируют на нечто очень важное. В чем это важное, я не понял, так как был в положении человека, попавшего в незнакомую компанию, где все друг друга давно и хорошо знают и связаны какими-то отношениями. Эти отношения проявляются во внешних действиях, но суть их для чужака остается загадкой.

Вид у генерала был вполне бравый, но мне показалось, что все происходящее не доставляет ему удовольствия. Он сдержанным поклоном ответил на приветственные аплодисменты и сказал, что будет рад оказаться полезным создателям фильма в меру своей компетентности.

– Прошу извинить за длинное вступление, – объявил Кыпс. – Приступаем к пресс-конференции. Господа журналисты, задавайте вопросы.

– Санкт-Петербург, агентство «Русская линия», – представился один из журналистов. – Господин Кыпс, как вы натолкнулись на идею этого фильма?

Кыпс принял таинственный вид.

– Это была рука судьбы, – многозначительно возгласил он. – Да, господа, рука судьбы! Идею фильма мне подсказал человек, от которого я меньше всего этого ожидал. Вы поразитесь, господа, когда узнаете, кем был этот человек. Он был генералом КГБ. Вы не ослышались. Именно он, отставной генерал-майор КГБ, однажды ночью пришел ко мне в котельную и рассказал, что на кладбище баварского города Аугсбурга похоронен единственный эстонец, награжденный высшей наградой Третьего рейха – Рыцарским крестом с дубовыми листьями: полковник Альфонс Ребане. Он знал его лично. И этот разговор предопределил всю мою дальнейшую жизнь. Последовал поиск свидетелей, кропотливая работа в архивах. Так и родился сценарий этого фильма.

– Третьего рейха? – с недоумением повторил Муха. – Я чего-то не врубаюсь. Кино-то про что? Кто кого победил на этой Векше?

– Альфонс Ребане не полковник, – возразил тот же журналист. – Он – штандартенфюрер СС...

– Как?! – поразился Муха.

– Почему в своем сценарии вы называете 20-ю дивизию СС Эстонским легионом, а ее командира полковником? Не значит ли это, господин Кыпс, что вы сами не вполне убеждены в том, что представлять махрового эсэсовца в роли национального героя Эстонии не вполне этично? А если называть вещи своими именами, не считаете ли вы, что ваш фильм – откровенная политическая провокация, направленная на обострение противоречий в эстонском обществе?

– У вас нет никаких оснований для таких обвинений! – возмущенно парировал Кыпс. – Художник творит по своим законам. Для меня не имеет значения, какое звание было у моего героя. Для меня главное, что Альфонс Ребане был блестящим эстонским офицером, патриотом своей Родины и яростным борцом против коммунистического режима!

– Вопрос к генерал-лейтенанту Кейту, – вмешался в ход пресс-конференции другой журналист. – Газета «Эстония». Господин генерал, вы согласны с тем, что штандартенфюрер СС может быть сегодня образцом для молодых эстонских солдат?

– Слушай, мы куда попали? – с недоумением спросил Муха. – Они тут что, совсем с дуба съехали?

– Я согласен лишь с тем, что художник творит по своим законам, – уклонился от прямого ответа генерал-лейтенант.

– 20-я Эстонская дивизия СС была сформирована из «восточных» батальонов, – напористо вел свою линию журналист. – Их деятельность была настолько успешной с точки зрения командования СС, что на немецких картах Эстония первой из прибалтийских республик была помечена штампом «Judenfrei»: «Свободна от евреев». А правильнее сказать: «Очищена от евреев». Альфонс Ребане был командиром одного из таких батальонов.

Но генерал не дал втянуть себя в спор.

– Давайте вернемся к нашему разговору после того, как фильм будет снят и мы увидим его на экране, – предложил он.

– Я не сомневаюсь, что Март Кыпс создаст подлинный шедевр, – не отступал корреспондент неизвестной мне, но чем-то симпатичной газеты «Эстония». – Но это не сможет отменить того факта, что Нюрнбергский трибунал признал СС преступной организацией.

Я с интересом ждал, что ответит на это командующий Силами обороны Эстонии, но тут в разговор вмешался еще один журналист:

– Газета «Ээсти курьер», – представился он. – Мой коллега из русскоязычной «Эстонии» настаивает на том, чтобы строго придерживаться исторических фактов. Да, в Нюрнберге СС была признана преступной организацией. Но есть и другие факты: от рук коммунистов погибло в тринадцать раз больше эстонцев, чем от рук фашистов. И я сейчас повторяю вопрос, который задал руководитель общества «Мементо» господин Уно Сяэстла на открытии мемориала возле Синимяэ: «Когда будет Нюрнберг для коммунистов?» Пора перестать препарировать историю в угоду политической конъюнктуре. Поэтому мы будем приветствовать фильм Марта Кыпса, но лишь в том случае, если в нем не будет никаких недомолвок. Героями фильма должны быть те, кто был в действительности: отважные эстонские солдаты и офицеры 20-й дивизии СС во главе со своим командиром штандартенфюрером СС Альфонсом Ребане!

– Послушай, Сенька, – обратился я к Артисту. – Ты уверен, что это тот фильм, с которого начнется твое победное шествие к вершинам Каннского фестиваля?

– А также берлинского и монакского? – поддержал меня Муха.

– Что ты несешь, что ты несешь? – разозлился Артист. – Какой фестиваль в Монако? В Монако играют в рулетку, а не смотрят кино!

– Да? – сказал Муха. – А я и не знал.

– Ты не ответил на мой вопрос, – напомнил я Артисту. Но он лишь сердито засопел и отвернулся к трибуне.

– Господа, наша пресс-конференция превращается в политический диспут, – заявил Кыпс. – Я обдумаю все, что услышал. Я открыт для любых мнений. Но особенно значимым для меня будет мнение генерал-лейтенанта Кейта. А сейчас прошу задавать вопросы, относящиеся непосредственно к съемкам. Я вижу, есть вопрос у корреспондента российской телекомпании НТВ. Прошу вас, господин корреспондент.

– Спасибо. Среди гостей присутствует господин Генрих Вайно, влиятельный правительственный чиновник. Значит ли это, что правительство Эстонии поддерживает идею создания этого фильма?

К микрофонам подошел высокий пожилой эстонец, плотный, с крупной бритой головой, одетый строго официально. Вероятно, он не ожидал, что станет активным участ-ником пресс-конференции, но ответил уверенно, без малейшей задержки:

– Нет, не значит. Но мы не считаем себя вправе вмешиваться в творческую жизнь эстонских деятелей культуры. Поэтому я присутствую здесь в качестве наблюдателя. И не считаю возможным давать какие бы то ни было комментарии.

– А теперь, дамы и господа, – сенсация! – объявил Кыпс. – Здесь находится человек, присутствие которого во время съемок придаст творческому процессу некую ауру, привнесет в сегодняшний день живой отголосок души Альфонса Ребане. Между прошлым и настоящим всегда есть незримая связь. Она эфемерна, но она есть. И поэтому я с особенным удовольствием представляю вам прямого потомка героя нашего фильма, его внука – историка и художника Томаса Ребане! Итак, господа, Томас Ребане!

Возле микрофонов появился будто бы вытолкнутый из толпы почетных гостей долговязый малый. Он был в коротком белом плаще и прекрасно сшитом сером сюртуке, с хорошо уложенными светлыми волосами, элегантным красным галстуком-бабочкой и красной гвоздикой в петлице. Но вид у него был явно растерянный и даже, как мне показалось, слегка затравленный. Появление его в центре всеобщего внимания было, похоже, сюрпризом не только для публики, но и для него самого.

Аудитория сначала удивленно примолкла, потом оживилась, раздались аплодисменты, зашуршали моторы телекамер, засверкали блицы фотокорреспондентов. Томас Ребане довольно быстро освоился и даже галантно поклонился, как бы благодаря за внимание, вовсе не заслуженное его скромной персоной.

– Господа журналисты, можете задавать вопросы! – разрешил Кыпс.

Первым оказался корреспондент газеты «Эстония».

– Черт побери, Томас! – сказал он. – Я знаю тебя больше десяти лет – с тех пор, как тебя вышибли с истфака Тартуского университета. Но даже и не подозревал, что ты внук национального героя Эстонии. Почему ты молчал?

– Да я и сам не знал, – ответил Томас. – Мне сказали об этом всего две недели назад.

– Кто тебе об этом сказал?

– Ну, те, кто меня нашли.

– А конкретно? Или это секрет?

– Да нет. Господин Юрген Янсен.

Член политсовета национал-патриотов, которого Кыпс представил как одного из главных спонсоров, приблизился к микрофонам и уверенным жестом руки попросил внимания:

– Позвольте мне дать пояснения. Да, действительно всего две недели назад я сообщил Томасу, что он является внуком Альфонса Ребане. Но знали мы об этом давно. Просто не было документов, которые подтверждали бы это с полной достоверностью. Альфонс Ребане был для коммунистов злейшим врагом. Поэтому родители Томаса тщательно скрывали это опасное для них родство. По вполне понятным причинам не афишировал его и Альфонс Ребане. Что же касается вашего не слишком тактичного замечания о том, что Томаса Ребане «вышибли» с исторического факультета, то тут есть и другое объяснение. Он сам ушел из университета, так как чувствовал интуитивное неприятие той идеологизированной лжи, которая в советские времена выдавалась за историю. Не так ли, Томас?

– Да, конечно, – покивал Томас. – Если честно, вышибли меня за прогулы. Но историю я действительно никогда не любил. Клио никогда не относилась к числу любимых мной муз.

– А с каких пор ты художник? – не унимался корреспондент «Эстонии». – Об этом ты тоже узнал всего две недели назад?

Томас обиделся. Из кармана плаща он извлек журнал с яркой глянцевой обложкой и продемонстрировал его публике:

– Это журнал «Дойче арт». Месяц назад в мюнхенском музее «Новая пинакотека» проходила выставка современного искусства из частных коллекций. А «Новая пинакотека» – это, кто не знает, как Эрмитаж. На выставке была и моя картина, я назвал ее «Композиция номер шесть». Она была отмечена в статье одного из самых известных немецких искусствоведов доктора Фишера. Так что можешь засунуть свою иронию... В общем, ты знаешь, куда ее засунуть.

Ответ Томаса вызвал одобрительные смешки в публике.

– Ты – в «Новой пинакотеке»? – поразился настырный корреспондент. – Что же написал о твоей картине доктор Фишер?

– Пожалуйста, могу прочитать. – Томас раскрыл журнал и нашел нужное место. – «Композиция номер шесть» молодого эстонского художника Томаса Ребане – это похмелье красок, обнаженный примитивизм, вызывающий, наглый, исполненный такого равнодушия и даже отвращения к зрителю, что картина невольно обращает на себя внимание".

– И что это значит? – озадаченно спросил журналист.

– Что?

– То, что написал о твоей картине доктор Фишер.

– А! Ну, это типа того, что я выразил свое отношение к этому, как его... В общем, к советской власти.

– Прекрасно, Томас Ребане! – заявил корреспондент «Ээсти курьер». – Прекрасный ответ! Вы помните своего знаменитого деда?

– Увы, нет, – ответил Томас. – Я его никогда не видел.

– Но вы ощущали его присутствие в своей судьбе?

– Я? Да, конечно. А как же? Иногда ощущал. Но каким-то странным, даже мистическим образом. Словно кто-то предостерегал меня от одних поступков и поощрал к другим. Должен признаться, я не всегда следовал этим советам. И потому совершал ошибки, которых вполне мог избежать. Но я же не знал, кто дает мне эти советы.

– Альфонс Ребане был непримиримым борцом против коммунистического режима. Вы разделяете политические взгляды своего деда?

– Как же их можно не разделять? – удивился Томас. – Сейчас все стали антикоммунистами. Даже коммунисты.

– Господа, разрешите мне закончить на этом пресс-конференцию, – объявил Кыпс. – Благодарю всех. Благодарю Томаса Ребане за откровенность его ответов. Объявляется перерыв. После него желающие смогут присутствовать на репетиции одного из центральных эпизодов будущего фильма. Реальные киносъемки – процесс кропотливый и для постороннего наблюдателя попросту скучный. Но мне хотелось бы дать вам представление о фильме, поэтому я проведу так называемый мастер-класс. Артистов и режиссерскую группу прошу не расходиться. Еще раз, господа, спасибо за внимание!

Толпа потекла под навес к заскучавшим официантам, солидные гости неторопливо спускались с подмостков, на ходу обмениваясь впечатлениями о пресс-конференции. Говорили в основном по-эстонски. Лишь однажды мое ухо уловило русскую речь. К Томасу Ребане, сошедшему с трибуны в сопровождении национал-патриота Янсена, подошел квадратный спонсор, заявивший в начале пресс-конференции, что он эстонец и этим, блин, все сказано, и проговорил со странным выражением, с эдакой смесью удивления, уважения и пренебрежения:

– Ну ты даешь, Фитиль! Внук Альфонса Ребане! Никогда бы не подумал.

– И тебе, Краб, придется с этим считаться, – не без вызова ответил потомок эсэсовца.

– Никаких «фитилей», Анвельт, – приказал национал-патриот. – И никаких «никогда бы не подумал». Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах. Ясно?

– Вник. Проехали Фитиля. Господин Ребане. А просто Томасом я могу тебя называть?

– Можешь. Кстати, Краб, у тебя зависли мои десять штук баксов. Закинь мне их. Счетчик я включать не буду, но советую не тянуть.

– Какие десять штук? – возмутился квадратный Анвельт. – Я твоих бабок в глаза не видел!

Томас Ребане обернулся к Янсену:

– Значит, это вы должны мне мои десять тысяч?

– Свободны, Анвельт, – сухо кивнул национал-патриот. А когда тот отошел, резко посоветовал Томасу:

– Не забывайтесь, молодой человек. Если бы не я, вы никогда не узнали бы, что являетесь внуком Альфонса Ребане.

– Но я узнал. А теперь узнали все. И вам тоже придется с этим считаться. Я хочу получить свои бабки. Мне не нравится, когда они лежат в чужом кармане.

– Да отдаст он вам ваши жалкие баксы, отдаст! – раздраженно бросил Янсен.

– Другой разговор, – с удовлетворением констатировал внук национального героя. – А теперь я бы чего-нибудь выпил. Чего-нибудь невульгарного, соответствующего человеку моего положения.

– Обойдетесь! – прикрикнул национал-патриот. – Не забывайте, что вы под домашним арестом. А в условия домашнего ареста входит сухой закон. Пойдемте, мы должны присутствовать на мастер-классе.

– Хоть сценарий дали бы почитать, – сказал Томас. – А то меня будут спрашивать о подвиге дедули, а что я могу сказать?

– Получите сценарий, – пообещал Янсен. – Возьму экземпляр у Кейта. Он вряд ли станет его перечитывать. А у вас для этого будет много времени.

– Связался я с вами! – пробормотал Томас Ребане и послушно поплелся за Янсеном.

– Тут какая-то темниловка, – заключил Муха, прислушивавшийся, как и я, к этому странному разговору. – Но мне он почему-то нравится, этот фитиль. Хоть он и внук эсэсовца. По-моему, редкостный раздолбай. Но в этом гадюшнике выглядит нормальным человеком. А что это, если не гадюшник? Снимать фильм про подвиги эсэсовцев в годы Великой Отечественной войны! Это надо же! Я даже представить себе не мог, что такое вообще возможно!

Толпа начала редеть. Серьезные гости презентации рассаживались по своим джипам и «мерседесам», машины выруливали на асфальтированный проселок и исчезали среди холмов. Артист оглянулся на пустеющую стоянку и попросил меня, отдавая ключи от «мазератти»:

– Запри тачку. И крышу подними – вдруг дождь.

– Может, двинем домой? – предложил я. – Трасса пустая, к утру доберемся.

– Нет, – буркнул Артист. – Останемся. Досмотрим.

– Чего смотреть-то? – удивился Муха. – По-моему, все и так ясно.

– А мне не все!

– Молчу, – сдался Муха. – Как скажешь. Сегодня твой день.

Как и на всех современных дорогих машинах, черная кожаная крыша «мазератти» приводилась в действие электрическим приводом. После нажатия клавиши она мягко наползала с багажника к лобовому стеклу, отделяя пассажиров от суеты жизни. Я немного посидел в этом оазисе спокойствия и комфорта, пытаясь понять, что это за странное действо, свидетелями которого мы оказались.

Резкая стычка между журналистом из русскоязычной «Эстонии» и явным националистом из «Ээсти курьер» уже сама по себе вызывала недоумение. Странным был сам предмет спора. Если правда, что от рук коммунистов погибло в тринадцать раз больше эстонцев, чем от рук фашистов, это может объяснить ненависть к коммунистам. Но разве может это объяснить, а тем более оправдать любовь к фашистам? Так, во всяком случае, казалось мне. В Эстонии, похоже, думали по-другому. Иначе не затеяли бы этот фильм.

И тут до меня вдруг дошла вся фантасмагоричность происходящего – не в деталях, а в целом. Во всем мире до сих пор вылавливают военных преступников и судят, несмотря на их престарелость. А здесь с помпой запускают фильм про подвиги эсэсовцев. Они тут действительно с дуба съехали?

Был только один вариант, при котором все это было бы естественным и даже рутинным: если бы Вторая мировая война закончилась полной и окончательной победой Третьего рейха под мудрым предводительством вождя всех времен и народов генералиссимуса Адольфа Гитлера. Но она вроде бы закончилась чуть-чуть не так. Или я ошибаюсь?

Твою мать. В демократической Эстонии. Сегодня. Снимают фильм о подвигах эсэсовцев. А выйдет он через год. Ну, правильно: как раз к 55-летию со дня Победы. Это что, такой подарок ветеранам Великой Отечественной войны?

Кому все это понадобилось? Зачем?

А ведь кому-то понадобилось. Об этом свидетельствовал даже размах презентации.

Что все это, черт возьми, значит?

Не придя ни к какому выводу, я допил остывший кофе из термоса и вернулся к помосту, на котором режиссер Март Кыпс проводил показательную репетицию – мастер-класс.