Текст книги "Золотая осень русского Средневековья – «как отблеск славного былого»"

Золотая осень русского Средневековья – «как отблеск славного былого»

© Меркушев В.В., составление, 2019

© «Знакъ», 2019

* * *

«Смутная тайна мгновений…»

«Народ самый честный и учтивый, однако благодаря постоянным контактам они начинают облачаться в дикую природу тех, кто ими повелевает».

Андре Тевэ, французский путешественник и просветитель XVI века

Великий итальянский поэт и гений Проторенессанса Франческо Петрарка, рассуждая о Средних веках, называл их «тёмным временем», что, собственно, неудивительно для «раннего» гуманиста; с его мировоззренческой позиции этот период европейской истории и не мог восприниматься иначе, чем одичание античного мира. Но распад римской государственной системы и разрушение последнего бастиона Античности – Римской империи повлекли за собой не только упадок материальной и духовной культуры, но и распространение христианских идей, укрепление национальных государств и феодальных владений.

Хронологически европейским Средневековьем принято считать период между Античностью и Возрождением, с которым приходит Новое время, время промышленных революций, время включения в общественное сознание нехарактерного для средневекового мировосприятия «человеческого измерения», время кардинального пересмотра культурных и духовных традиций.

А как же тогда обстоит дело с русской историей, ведь на Руси не было ни Античности, ни Возрождения, не говоря уже о том, что идеи гуманизма и просвещения с трудом пробивали себе дорогу к душам и умам наших соотечественников?

Поскольку отличительным признаком средневекового общественного устройства являются феодальные отношения, то началом этого исторического периода на Руси обычно называют IX век – время собирания восточнославянских и финно-угорских племён в единое государство под началом князей династии Рюриковичей. С воцарением Петра Великого эпоха русского Средневековья подходит к концу, хотя элементы феодализма ещё долгое время остаются в российской действительности, и лишь реформы Александра II знаменуют собой окончательный переход в государстве к новой общественной формации.

Границы Средневековья для различных стран значительно разнесены по времени, особенно, когда речь идёт об азиатских странах или о странах арабского Востока. Русская история делит рассматриваемый период на три неравные части, к первой фазе Средневековья относится домонгольская Русь, вторая фаза завершается возникновением Московского царства, и третья охватывает весь XVI и XVII век.

До нас дошло немало документальных источников и памятников материальной культуры времён Василия III, Ивана Грозного, смутного времени и времён правления первых Романовых, тогда как фактического материала по отечественной истории до рубежа XVI века найдётся немного. Поэтому для её реконструкции нередко приходится прибегать к версиям и домыслам, опираясь на археологические изыскания и результаты исследований учёных, занимающихся лингвистической палеонтологией. Но, во всяком случае, сейчас достоверно известно, что период, напоминающий европейскую Античность, у наших далёких предков всё же был, как и Возрождение, однако Возрождение, провозглашавшее не человека как меру вещей и смыслов, а Христа. Именно поэтому, в силу своей религиозной природы, этот период по праву принадлежит Средневековью, хотя и явил миру не меньшее торжество человеческого духа, нежели европейское Возрождение. Это была эпоха освобождения от чужеземного ига, поиска правды и попыток гармонического устроения русской жизни. Возникают книги, регламентирующие нравственное и правовое поведение, такие как «Златоуст» или «Златая цепь», создаются шедевры живописи, мало в чём уступающие творениям Джотто или Симоне Мартини. Вот что пишет о живописи того периода нашей истории выдающийся религиозный философ Павел Флоренский: «Русская иконопись XIV–XV веков есть достигнутое совершенство изобразительности, равного которому или даже подобного не знает история всемирного искусства и с которым в известном смысле можно сопоставлять только греческую скульптуру – тоже воплощение духовных образов и тоже, после светлого подъема, разложенную рационализмом и чувственностью. И вот, на этой вершине своей, иконопись, чуждая и тени аллегоризма, открывает духу светлые свои видения первозданной чистоты в формах столь непосредственно воспринимаемых, что в них сознаются каноны воистину всечеловеческие, и, будучи откровениями жизни во Христе более, чем что-либо другое, будучи чистейшим явлением собственно церковного творчества, это формы оказываются заветнейшими исконными формами всего человечества…»

В отличие от стран, где в XVI веке уже прочно утвердилась светская культура и светская мысль, потеснив религиозный, средневековый стандарт общественного мышления и восприятия окружающего мира, в России мысль и культура по-прежнему оставалась преимущественно церковной. Однако в русле этой церковной традиции всё же находилось место и для начал гуманизма и представлений о человеке, как венце Творения, что, собственно, лежало в основании идей европейского Возрождения.

С XVI века в Московском царстве начался очень медленный и в чём-то противоречивый разворот от того времени, которое великий итальянец в своё время называл «тёмными веками». В русском обществе кратно повышается роль личности: характерный для первой и второй фаз Средневековья «человек долга» повсеместно заменяется «человеком призвания», в чём явственно усматривается параллель с господствующей в Европе возрожденческой традицией антропоцентризма. В церковной мысли возникают различные течения, стремящиеся приблизиться к правде вещей, постичь смысл бытия и найти верный способ обретения духовных истин.

Нил Сорский, а после Вассиан Патрикеев и Максим Грек выступают с идеями нестяжательства. Отрицая помыслы «сребролюбия», нестяжатели не принимают подневольного труда с целью обогащения, ратуют за смягчение наказаний и осуждают смертную казнь. Беглый холоп и монах Кирилло-Белоозерского монастыря, глава еретического антисистемного учения Феодосий Косой, отрицает не только обрядовую церковную традицию, но и её догматику. В основе его проповедей лежат идеи равенства всех людей, идеи общественного устройства без войн и эксплуатации человека человеком. Ростки свободомыслия и осознания человеческого достоинства возникают и получают своё развитие в основном в среде религиозных сект, особенно после череды сожжений и казней отступников. Еретическое движение XVI века, в отличие от вероучений более ранних религиозных вольнодумцев, характеризуется, прежде всего, вовлечённостью в него не только людей духовного звания, но и купечества, части книжников и даже представителей государственного аппарата. В русском просвещённом обществе возникает интерес к проблемам свободы воли, к продвижению светских форм человеческой деятельности и распространению гуманистических ценностей на всех уровнях общественного бытия.

Преодолев Смутное время и утвердив династию Романовых, Московия не только вернула себе почти все захваченные поляками и шведами земли, но и во многом изменила сам стиль управления государством. От методов правления Ивана Грозного, приравнивавшего царскую власть к Божией, Московское царство перешло к практике обновлённых земских соборов, куда входили практически все выборные сословные представители русского общества. А чуть позже, к середине XVII века, роль земских соборов даже с большей пользой для государства стали выполнять специальные учреждения – вновь созданные приказы, занимающиеся административными, хозяйственными, внешними и внутренними делами Московского царства. Все прежние кабальные торговые договоры, в которых как-либо ущемлялись права русских купцов, были отменены. Но страна не закрылась как во времена правления Бориса Годунова, напротив, сюда были призваны голландские промышленники, наладившие литейное, стекольное и канатное дело. Пример голландцев вдохновил многих русских инициативных людей, в которых во времена правления первых Романовых не было недостатка. В историческом плане весь XVII век шла ломка прежнего средневекового уклада, прежних традиционных стереотипов, что привело в итоге к изменению всего русского национального сознания. Эти перемены самым непосредственным образом сказались на культуре русского позднего Средневековья – его живописи, архитектуре и декоративно-прикладном искусстве.

«Где сокровищ каталог перелистывает стужа…»

«Хто премудр… в вас, да покажет от добраго жития дела своя, в кротости и в премудрости…»

Иван IV Грозный

«Никтоже бо с разумом родися когда, но учитися всякому словеси надлежит нужа.

Любовь в божественных – любовь человеческих, от учениа бо разум прилагается, якоже в святых людех глаголется, еже и до смерти учитися подобает».

Старец Артемий, виднейший идеолог нестяжательства XVI века

Ничто так красноречиво и ярко не свидетельствует об ушедшей эпохе как книга, изданная её современниками. Книга – самый значимый объект материальной культуры, синтез литературы, графики, живописи, декоративных приёмов и эстетических начал своего времени. Многое из того, что мы в настоящее время знаем об эпохе позднего русского средневековья, почерпнуто из книг.

Книжные собрания XVI–XVII веков на Руси – это, большей частью, собрания монастырей, в меньшей степени – библиотеки князей и бояр, ещё реже – собрания книг, принадлежащие отдельным монахам. Самого термина «библиотека» в те времена ещё не существовало, книжные собрания обычно называли «книжным домом» или «книжной казной». Крупнейшими личными книжными собраниями позднего Средневековья считались библиотеки Ивана Грозного и патриарха Никона. Учёт и хранение книг, как правило, вверялись наиболее образованным монахам, однако каталогизации собраний не проводилось, первые описи библиотек появились лишь в самом конце XV века. Собрания включали в себя книги не только в форме кодексов[1]1
  Кодекс – одна из конструктивных книжных форм. Форму кодекса имеют современные книги.


[Закрыть], но и в виде рукописей, берестяных грамот и свитков, что во многом затрудняло их систематизацию и учёт.

Напрестольное Евангелие. XVII век. Фрагмент.

В XVI веке на Русь пришло книгопечатание. Его появление непосредственно связано с процессами зарождения новых общественных отношений в недрах феодального миропорядка Московского царства. История русского книгопечатания берёт своё начало в 1564 году, с появления первой печатной датированной книги «Апостол». Если в странах Западной Европы книгопечатание было связано с проявление частной предпринимательской инициативы, то в Московии его появлению во многом поспособствовал царь и митрополит. Если Иван Грозный, а также митрополиты Макарий и Афанасий видели в печатных книгах надёжный инструмент государственной и церковной власти, то первопечатник Иван Фёдоров, напротив, считал своим призванием создать доступную книгу для «возлюбленного русского народа», для его самоутверждения и просвещения. С момента возникновения, печатная книга старалась занять заметное, значительное место в духовной жизни русского общества. В книгах возникают вольные послесловия, в которых книжники выказывали своё личное отношение к публикуемому тексту, не скупясь на замечания и независимые комментарии, которые были непосредственно обращёны к читателям. Такая практика никак не отвечала интересам и чаяниям духовенства, и уже в XVII веке московский Печатный двор был взят под особо жёсткий контроль со стороны патриарха.

Печатные книги XVI–XVII веков мало в чём отличались от рукописных. В известном смысле между издателями тех и других шла непрерывная конкурентная борьба. Однако от более ранних, рукописных, книг печатную версию отличала очень серьёзная работа издателей с текстом, стремление приблизить церковные, богослужебные фразы к понятному, современному языку. Книги имели красивый шрифт – полуустав, были богато украшены орнаментами и декоративными элементами, начальными буквицами и нередко дополнялись иллюстрациями, выполненными на высоком художественном уровне. Русская книга в этом отношении нисколько не уступала западноевропейской. Книгопечатание в России, как таковое, запрещено не было, но находилось фактически в монопольном ведении государства. В XVII веке уже существовало четыре книгопечатных центра: в Москве, в Александровской слободе, в Нижнем Новгороде и в Иверском монастыре. Вероятно, благодаря умелому учёту иностранного опыта и искусности русских мастеров, даже вопреки всем сложностям внутриполитической обстановки, книжное дело в Московском царстве развивалось исключительно быстро. По свидетельству очевидца польско-шведского нашествия, московский «печатный дом и вся штамба того печатного дела от тех врагов и супостат разорися и огнем пожжена бысть». Однако вскоре вместо старых печатен, где работали мастера-универсалы, коим были подвластны все операции по созданию книги, вырастают промышленные мануфактуры с чёткой кооперацией, основанной на разумном разделении труда. То, что раньше делал один уникальный специалист, теперь выполняли разные узкопрофильные мастера. В документах XVII века значатся такие умельцы печатного дела как словолитец, резец, знаменщик (художник), тередорщик (печатник), батыйщик (мастер по нанесению краски на формы), разборщик (разбирающий использованные формы), столяр и кузнец. Часть подсобных рабочих трудились по найму и именовались «подъячими азбучного дела».

Полоса среднешрифтового Четвероевангелия. Безвыходное издание. Середина XVI века. Фрагмент.

В настоящее время полиграфистами используется более десяти тысяч различных шрифтов, а в XVII веке библиотека шрифтов была много скромнее, печатных шрифтов наличествовало всего несколько. Мастер Никита Фофанов отлил азбуку, которая называлась «никитинской», мастер Осип Кириллов отлил «осиповский» шрифт, а мастера Кондрат Иванов и Иван Сильной изготовили «большой евангельский» шрифт, получивший самое широкое распространение в русском книгопечатании.

Кроме этих, относительно крупных шрифтов, гравёром Фёдором Поповым был разработан малый «библейный» шрифт, что, по сути, было значимым техническим достижением, вполне сравнимым по сложности со свершениями лесковского Левши. Фёдору Попову было также поручено изготовить матрицы и пунсоны для нотных знаков, так что ему, в первую очередь, мы обязаны появлением первых печатных «певческих книг» в России.

Обычно книгу печатали в один «завод», численностью 1200 книжных экземпляров.

Но такое стремительное развитие книгопечатания было характерно лишь для Москвы, в других печатных дворах дело обстояло не столь блестяще. Например, в печатном дворе Иверского монастыря за всю вторую половину XVII века было отпечатано всего лишь четыре книги.

Если обратиться к содержательной стороне издаваемых в то время книг, то, конечно, большую их часть составляли издания, предназначенные для внутрицерковного обихода. Это, в первую очередь, ветхозаветная Псалтырь, затем идут часовники и Служебник – основная книга с текстами для литургий. Разумеется, печатались и прочие церковнослужебные книги: Евангелие, Апостол и множество других культовых изданий.

Вторую группу книг можно обозначить как литературу для благочестивого чтения. Сюда можно отнести сочинения Иоанна Лествичника, Феофилакта, Иоанна Златоуста, «Кириллову книгу» протопопа Михаила Рогова, «Собрание науки об артикулах веры», сборник «Скрижаль» и др. Более ранние авторы никогда не указывали авторства своих сочинений, чаще всего приписывая авторство святым или отцам церкви. Теперь же, на излёте русского Средневековья, в книгах появился титульный лист, в котором значился не только автор сочинения, но и переводчик, если книга переводилась с какого-либо иностранного источника. Такая новация сразу же выявила имена своих героев, более не могущих оставаться втуне и обретших чаемую популярность. Укажем хотя бы на одного из таких персонажей – патриарха Иоакима, крайне плодовитого автора и человека исключительно невежественного. Однако малообразованность и отсутствие общей культуры нисколько не мешали ему выпускать одну книгу за другой, поучая и увещевая своих озадаченных читателей. Доступность и относительная дешевизна печатной книги обнажила одну из её самых спорных сторон – теперь трибуну для выступлений мог получить любой облечённый властью невежда или же докучливый и предприимчивый честолюбец.

Кроме церковных и нравоучительных книг, рекомендованных священством к прочтению вне церкви, выпускаются книги и вовсе светского содержания, среди которых особую группу составляют учебники, пособия и руководства. Последние были востребованы особо, поскольку ещё Стоглавый собор 1551 года в одной из своих глав определил учение как богоугодное дело, призвав «священников и дьяконов и дьяков женатых и благочестивых, имущих в сердцы страх Божий, могущих и иных пользовати и грамоте бы и чести и писати горазди. И у тех священников и у дьяконов и у дьяков учинити в домех училища, чтобы священники и дьяконы и все православные хрестьяне в коемждо граде предавали им своих детей на учение грамоте и на учение книжного писма и церковного петия псалтырного и чтения налойного… А учили бы есте своих учеников грамоте довольно, сколько сами умеете, и силу бы им в писании сказывали по данному вам от Бога таланту, ничтоже скрывающее, чтобы ученицы ваши все книги учили, которые соборная святая церковь приемлет».

Можно сказать, что период XVIXVII веков явился временем зарождения массовой книжной культуры, хотя обладание личными книгами ещё по-прежнему оставалось уделом немногих. Но распространение книжных знаний в преддверии Нового времени трудно переоценить. Книга, и главным образом церковно-дидактичекая, во многом способствовала возникновению в народе гуманистического мировоззрения, той особой русской ментальности, которая выражалась в стремлении русских людей жить по правде, когда общественная польза значила гораздо больше, нежели любой личный, эгоистический интерес. Книга явилась не только организующей силой в формировании единого русского литературного языка, но и стала мощным фактором в объединении русских земель, в превращении сравнительно небольшого Московского царства в огромную и сильную Российскую империю.

«… Несут избыток отлетающей мечты…»

«…не зрите образа, но – воздадите подобное подобному».

Максим Грек. Религиозный публицист, писатель и переводчик XVI века. Канонизирован Русской церковью в лике преподобных

Как это ни покажется странным, но к серьёзному изучению иконописи и к научным методам реставрации древних икон приступили только в ХХ веке. Во многом это было связано с внутрицерковной практикой «поновления» старых икон, с особыми методами реставрации потемневшей живописи в храмах и монастырях. Дело в том, что икона, покрытая осветлённой олифой, лет через 80–90 становилась тёмной, и иконописцы предпочитали переписывать образа, нежели осторожно снимать с них потемневшие защитные слои олифы. Случалось, что отдельные иконы насчитывали по пять-шесть «поновлений», и о первоначальном виде иконописного образа можно было только догадываться. Иногда всё-таки защитный потемневший «лак» снимали: икону перед записью подвергали «пемзованию» или «щелочению», дабы уничтожить следы копоти от свечей и потемневшей олифы. При этом страдал слой древней живописи, и нередко она разрушалась настолько, что даже обнажался слой левкаса, на который было нанесено первоначальное изображение.

Отец Павел Флоренский, много писавший о религиозной символике и имевший своё особое понимание иконописного искусства, резко критиковал те естественные перемены, которые произошли в церковной живописи позднего русского Средневековья. Но именно такой – нарядной, яркой, реалистичной, со сложными ракурсами и подробной светотеневой моделировкой знал икону неискушённый рядовой верующий, молясь перед многократно «поновлёнными» образами, среди которых иконы XVII века были, пожалуй, самыми древними.

XVI–XVII век привнёс в иконопись, вместе со стремлением к реалистичности изображений, утончённость и изящество, динамичность поз и жестов вкупе с жанровой занимательностью. Благодаря этому образы приобрели значимое чувственное измерение, нередко выказывая экспрессию, напряжение и драматизм.

Такие же сложные перепостроения случились и в самой пространственной организации иконы. Если в иконных изображениях XI–XV веков доминируют принципы обратной[2]2
  Обратная перспектива – метод в живописи, при котором изображаемые предметы представляются увеличивающимися по мере удаления от зрителя.


[Закрыть]или прямой перспективы, то в иконах позднего русского Средневековья мы уже можем наблюдать линейную[3]3
  В случае линейной перспективы, предметы уменьшаются пропорционально по мере удаления их от переднего плана.


[Закрыть]перспективу, правилам которой подчинялись все изображённые на иконе предметы, здания и фигуры. Отдельные иконописные школы и отдельные мастера ещё могли отдавать предпочтение условным архаическим формам, но тенденция к изменению вида икон уже наметилась, и она, вплоть до нашего времени, будет только совершенствоваться и развиваться.

Иконы, как и иные материальные объекты, хранят на себе откровенную печать времени. Нельзя согласиться с отцом Павлом Флоренским в его противопоставлении древних икон и икон XVIXVII веков: не всегда древние иконы отвечали его представлениям «разумной наглядной воплощенности» образов, и не всегда имели инобытийный, плоскостной характер. Достаточно только вспомнить древние фаюмские[4]4
  Фаюмские изображения создавались для ритуальных целей в Древнем Египте в IIII веках нашей эры. В фаюмских портретах древние художники успешно решают живописные задачи, которые ставили перед собой художники Ренесанса в Европе.


[Закрыть]изображения, выполненные в технике энкаустики. Изменения живописной природы изображений были продиктованы самой жизнью, явились следствием объективных процессов, происходящих как в искусстве, так и в самом русском обществе. Но как любые значительные новации и преобразования, эти изменения носили сложный и противоречивый характер. Часть мастеров пытается творчески переосмыслить прежние традиции иконных изображений через конкретность и ясность природных форм. Часть – стремится совсем отойти от устаревших практик с их жёсткими иконографическими канонами и пытается создать что-то новое, согласно своему более рационалистическому, более субстантивному мировоззрению.

Икона «Спас Смоленский» в серебряном золочёном окладе. Середина XVII века. Фрагмент.

Наиболее ярко новые веяния в иконописи проявлялись у простонародных, провинциальных иконописцев. Их работы отличались, прежде всего, наличием тонкой предметной проработки, множеством бытовых деталей и явной сюжетной повествовательности. Подчас такие иконы поражают живостью своих изображений, лица и жесты фигур на иконах не только убедительно исполнены художником, они подкупают своей выразительностью и эмоциональной наполненностью. Нет ни инобытия, ни благобытия, за которые так ратовал отец Павел Флоренский.

Да, конечно, иконописный стиль позднего русского Средневековья не был единым. Существовало несколько иконописных стилей – пошибов, как было принято их тогда называть, среди которых можно особо выделить Фряжский, Новгородский, Строгановский, Устюжский, Сибирский, Суздальский и Годуновский. Наибольшее распространение получили в XVII веке Годуновский и Срогановский пошиб. Но если Годуновский пошиб во многом тяготел к прежней иконографии, то Строгановский всецело был обращён к реалистической живописи, практические достижения которой подкреплялись теоретическими обоснованиями её создателей. В качестве отличительных особенностей Строгановской школы можно назвать многосложность композиционного решения, декоративность наличествующих форм и гармоничное расположение цветовых пятен, мелкая пластика в изображении одежд, палат и различных строений. В иконах Строгановской школы впервые появляется хорошо проработанный, реалистический пейзаж.

Как книги, так и иконы в XVII веке обретают авторство: искусство иконописцев перестаёт быть анонимным. История сохранила многие имена мастеров Строгановской школы – Никиты Савина, Емельяна Москвитина, Семенко Бороздина, Якова Казанцева, Прокопия Чирина, Гаврилы Кондратьева. В стиле, близком к Строгановскому, Фряжском (фрязями на Руси называли итальянцев), работал самый известный художник XVII столетия – Симон Фёдорович Ушаков.

Новые веяния в иконописи имели как своих горячих сторонников, так и противников, одним из которых был протопоп Аввакум[5]5
  Аввакум Петров – церковный и общественный деятель XVII века, священник Русской православной церкви. Идеолог и самый видный деятель старообрядчества в период его возникновения. Был сослан в Пустозерск, где провёл четырнадцать лет на хлебе и воде. Был сожжён в срубе в 1682 году.


[Закрыть], не принимавший икон, «учинённых по плотскому умыслу».

Непримиримый борец с никонианскими нововведениями Аввакум писал о современных ему иконописцах: «По попущению Божию умножися в нашей Русской земли иконнаго письма неподобнаго изуграфы. Пишут от чина меньшаго, а велиции власти соблаговоляют им, и вси грядут в пропасть погибели, друг за друга уцепившеся, по-писанному: слепый слепца водяй, оба в яму впадутся, понеже в нощи неведения шатаются; а ходяй во дне не поткнется, понеже свет мира сего видит, еже есть: просвещенный светом разума опасно зрит коби и кознования еретическая и по тонку разумевает вся нововводная, не увязает в советех, яже умышляют грешнии».

Не только религиозный догматик Аввакум, но и выдающийся религиозный публицист Максим Грек считал, что «преизлишне таковы образы писати, иноверным и нашим хрестианам простым на соблазн».

Икона «Суббота Всех Святых» в серебряном золочёном окладе. Мастерская Оружейной палаты. XVII век. Фрагмент.

Удивительно что ревнители благопристойной старины не видели особенной разницы между иконописными школами, в то время как «северные письма» – новгородские, псковские по многочисленным признакам отличались от московских. В северных землях Московского царства весьма сильным было влияние «палеологовского» искусства – художественного стиля, распространённого в культуре Византийской империи в эпоху её реставрации. Мастера северной Руси по своему откликались на дух времени, без подражательности московским школам, соединяя традиционное письмо с реалистическими веяниями, проникавшими во все области русской жизни, а не только в искусство иконописи. Для северного письма были характерны такие качества как монументализм изображения; свобода исполнения и неравновесность композиции; энергичный контраст между светом и тенью; плотность, весомость фигур и предметов и, в сравнении с московскими школами, больший аскетизм в сюжетных трактовках.

Но «живоподобие» было присуще иконам всех школ позднего русского средневековья, к нему, так или иначе, стремились все мастера необычайно расширившегося Московского царства. Они видели в «живоподобии», прежде всего, признаки благочестия, такого, каким они его понимали, и уж никак не еретического вероотступничества, в котором упрекал их неистовый протопоп Аввакум.

И противоречия между содержательной и эстетической стороной иконы были очевидны далеко не для всех людей того «бунташного века»[6]6
  «Бунташный век» – неофициальное название XVII века, данное ему самими же современниками. Самое неспокойное время за всю историю России. На его памяти восстание Разина и Болотникова, Медный, Соляной и Срелецкие бунты, Соловецкое восстание, войны с Польшей, Швецией и Турцией.


[Закрыть]. Этим, собственно, и отличается икона XVI–XVII веков от икон Золотого века иконописи, пришедшегося на XV столетие нашей истории.