Текст книги "Есть памяти открытые страницы. Проза и публицистика"

Большое внимание в Лицее уделялось физическому развитию учеников. Александр Васильевич Вальвиль преподавал фехтование. Но его усилия умело обращаться с оружием увенчались успехом только для троих «лицейских» из первого набора: Пушкина, Мартынова и Комовского. Пушкину очень нравился этот предмет и позднее он даже поступил в обучение к известнейшему в России мастеру фехтования Огюстену Гризье.

Кроме гимнастики и фехтования в Лицее преподавали танцы. Гюар, Вилье и Эбергардт, последовательно сменяя друг друга, обучали «лицейских» премудростям танца. Обучать танцевальному мастерству воспитанников начинали лишь по истечению трёх лет пребывания в Лицее. Уроки танцев научили Пушкина любить и ценить балет. Многие из современников поэта вспоминали Пушкина как большого любителя театра и балетного искусства.

В формировании личности юных воспитанников Лицея преподаватели сыграли значительную роль, однако нельзя не учитывать воспитательного воздействия лицеистов друг на друга. В этом смысле интересно творческое соперничество Пушкина и Илличевского, Дельвига и Корсакова, Кюхельбекера и Яковлева. Не имея возможности свободно общаться с внешним миром, лицеисты привычно сталкивались на литературных собраниях у Чирикова, на страницах рукописных журналов, в драматических постановках на сцене Лицея, а на последних годах обучения и в российской периодической печати, таких изданиях как «Вестник Европы», «Амфион», «Российский Музеум»…

Не подлежит также никакому сомнению, что музу Пушкина питали чудесные образы родной природы, подаренные юному поэту огромным парковым ансамблем Царского Села. В безмятежности уединения рождались первые пушкинские строчки, навеянные золотом осенней листвы и «прелестью увядания» деревьев и трав. Осень в «Садах Лицея» стала для Пушкина ещё одним «натурным классом», в котором росло и крепло его могучее дарование.

И прав, наверное, был Василий Назарович Каразин в своём доносе министру внутренних дел графу В. П. Кочубею: «…Из воспитанников более или менее есть почти всякий Пушкин, и все они связаны каким-то подозрительным союзом…» Об этом доносе Александр Сергеевич так и не узнал, однако сумел заочно ответить через несколько лет на навет Василия Назаровича своим замечательным стихотворением:

 
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
 

Первая публикация А. С. Пушкина. Журнал «Вестник Европы». № 13. 1814. К другу стихотворцу

Арист! и ты в толпе служителей Парнаса!

Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;

За лаврами спешишь опасною стезёй,

И с строгой критикой вступаешь смело в бой!

Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,

Забудь ручьи, леса, унылые могилы,

В холодных песенках любовью не пылай;

Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай!

Довольно без тебя поэтов есть и будет;

Их напечатают – и целый свет забудет.

Быть может, и теперь, от шума удалясь

И с глупой музою навек соединясь,

Под сенью мирною Минервиной эгиды

Сокрыт другой отец второй «Телемахиды».

Страшися участи бессмысленных певцов,

Нас убивающих громадою стихов!

Потомков поздних дань поэтам справедлива;

На Пинде лавры есть, но есть там и крапива.

Страшись бесславия! – Что, если Аполлон,

Услышав, что и ты полез на Геликон,

С презреньем покачав кудрявой головою,

Твой гений наградит – спасительной лозою?

Но что? ты хмуришься и отвечать готов;

«Пожалуй, – скажешь мне, – не трать излишних слов;

Когда на что решусь, уж я не отступаю,

И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.

Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,

Сердись, кричи, бранись, – а я-таки поэт».

Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет

И, перьями скрипя, бумаги не жалеет.

Хорошие стихи не так легко писать,

Как Витгенштеину французов побеждать.

Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,

Певцы бессмертные, и честь, и слава россов,

Питают здравый ум и вместе учат нас,

Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!

Творенья громкие Рифматова, Графова

С тяжёлым Бибрусом гниют у Глазунова;

Никто не вспомнит их, не станет вздор читать,

И Фебова на них проклятия печать.

Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо,

Поэтом можешь ты назваться справедливо:

Все с удовольствием тогда тебя прочтут.

Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут

За то, что ты поэт, несметные богатства,

Что ты уже берёшь на откуп государства,

В железных сундуках червонцы хоронишь

И, лёжа на боку, покойно ешь и спишь?

Не так, любезный друг, писатели богаты;

Судьбой им не даны ни мраморны палаты,

Ни чистым золотом набиты сундуки:

Лачужка под землёй, высоки чердаки —

Вот пышны их дворцы, великолепны залы.

Поэтов – хвалят все, питают – лишь журналы;

Катится мимо их Фортуны колесо;

Родился наг и наг ступает в гроб Руссо;

Камоэнс с нищими постелю разделяет;

Костров на чердаке безвестно умирает,

Руками чуждыми могиле предан он:

Их жизнь – ряд горестей, гремяща слава – сон.

Ты, кажется, теперь задумался немного.

«Да что же, – говоришь, – судя о всех так строго,

Перебирая всё, как новый Ювенал,

Ты о Поэзии со мною толковал;

А сам, поссорившись с Парнасскими сестрами,

Мне проповедовать пришёл сюда стихами?

Что сделалось с тобой? В уме ли ты, иль нет?»

Арист, без дальных слов, вот мой тебе ответ:

В деревне, помнится, с мирянами простыми,

Священник пожилой и с кудрями седыми,

В миру с соседями, в чести, довольстве жил

И первым мудрецом у всех издавна слыл.

Однажды, осушив бутылки и стаканы,

Со свадьбы, под вечер, он шёл немного пьяный;

Попалися ему навстречу мужики.

«Послушай, батюшка, – сказали простаки, —

Настави грешных нас – ты пить ведь запрещаешь

Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,

И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…»

«Послушайте, – сказал священник мужикам,—

Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,

Живите хорошо, а мне – не подражайте».

И мне то самое пришлося отвечать;

Я не хочу себя нимало оправдать:

Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,

Проводит тихий век без горя, без заботы,

Своими одами журналы не тягчит,

И над экспромтами недели не сидит!

Не любит он гулять по высотам Парнаса,

Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса;

Его с пером в руке Рамаков не страшит;

Спокоен, весел он. Арист, он – не пиит.

Но полно рассуждать – боюсь тебе наскучить

И сатирическим пером тебя замучить.

Теперь, любезный друг, я дал тебе совет,

Оставишь ли свирель, умолкнешь, или нет?..

Подумай обо всём и выбери любое:

Быть славным – хорошо, спокойным – лучше вдвое.

Александр Н к. ш. п.

Стихи российских поэтов, опубликованные в 1814 году в книгах и периодической печати

П. Арапов

К розе, нарисованной одной прекрасною девушкою в январе месяце 1814 года

Прекрасная рука здесь розу рисовала;

Сама природа ей наставницей была;

Жестокая зима всё снегом засыпала,

А роза под её рукою расцвела!

Ап. Нестеров

Певцу Фелицы

(После первого моего с ним свидания в Москве июня 25, 1813)

Сбылось сердечное желанье,

Которым я всегда пылал!

Сбылось прелестно ожиданье,

Которым душу я питал! —

О день приятный, несравненный!

О час священный, незабвенный!

Превознесён до самых звезд,

Касался тех блаженных мест,

Где храм воздвигнут Аполлона, —

На высотах был Геликона!..

Я зрел – как сей блестящий бог,

Всех Муз собором окруженный,

Воссел на трон свой возвышенный;

Науки сладкие у ног

Его в бездействии лежали,

И мановенья ожидали, —

Чтобы восхитить горний мир…

И вдруг согласье громких лир

Мой слабый разум изумило,

Восторгом сердце напоило;

И в сладку негу вся страна

Тогда была погружена —

Я зрел, как бог сей улыбался —

И всё веселием цвело;

Куда он взором обращался —

Туда и всех сердца влекло.

Вещал – и до небесна свода

Неслися клики в честь ему;

Казалося, что вся природа

Внимала богу лишь сему!

Он лиру брал, и чуть касался

До струн – волшебный, дивный глас,

Наполнив радостью Парнас,

В странах далёких раздавался.

Моря и реки, и ручьи,

Неся весёлые струи,

Приятно, сладостно журчали;

Пустыни дикие, что век

В унылой тишине молчали,

Где вечно не был человек, —

От сей гармонии чудесной

Имели новый вид, прелестной;

И словом, небо и земля,

Казалося, торжествовали —

Хвалу Владыке воспевали!..

Ах! Умолчу ль теперь и я?

Но, смертный! мыслию пустою

Не обольщаешь ли себя? —

Как истина сходна с мечтою!

Я был, Державин! у тебя.

Никол. Иван. Писарев

Мой разговор со статуей, поставленной при входе в судейскую

(В уголовном приказе в Париже)

Зачем ты за дверьми, бедняжка, всё стоишь?

Неужели сей чертог ты вовек не посетишь?

«Я сделаю тогда большую неучтивость»:

– Да как тебя зовут? – «Мне имя Справедливость».

Саларёв

Терпение любовников

Идиллия

Милон, сокрывшися от солнечного зною,

Покойно отдыхал под липою густою,

Как вдруг к нему в лице из розовых кустов

Слетело множество листочков и цветов!

Он просыпается! – а Дафна в отдаленьи

Готовится в него ещё цветы бросать.

Он хочет к ней бежать —

Вдруг новое мученье:

И руки связаны! – и ног не шевельнёт!..

Чем больше он себя освободить старался,

Тем он насмешнице забавнее казался!

«О, это даром не пройдёт, —

Милон ей говорит: За эту шутку злую

Я двадцать раз тебя в минуту поцелую!»

«Когда же так – изволь до утра отдыхать

В приятном ожиданье,

Иль дай мне обещанье;

Что целый час меня не будешь целовать!» —

Чтоб больше не томиться,

Милон был принуждён на это согласиться.

Тогда, чтобы его пленить,

Пастушка на него взор страстный обращает,

И руку пастушка ко груди прижимает! —

Но пламенный сей взор не мог его прельстить! —

«Милон! я думаю, что час уже кончался?» —

Насмешница твердит.

«О! нет, – Милон ей говорит, —

Он только что начался!» —

Пастушка страстная ещё с минуту ждёт,

И после продолжает:

«Когда же этот час пройдёт?»

«Ещё мы подождём», – Милон ей отвечает.

Ещё они хотят условие сдержать,

Но в Дафне более не достаёт терпенья!

И вот – она даёт Милону позволенье

Себя поцеловать! —

Милон колеблется – но пламень изменяет!

Огонь горит в его глазах! —

Уже он сладость пьёт на Дафниных устах

И за терпение награду получает!

Б

При наступлении весны 1814 года

Уже прелестная Природы

Дщерь, вечно юная весна,

Своим дыханьем благотворным

Сгоняешь снег с полей, лугов;

Уже пернатых хор певцов

С своею песнью сладкозвучной,

Вияся под лазурь небес,

Встречает солнца восхожденье;

И дивное сие светило,

Как мощный исполин, свершив

Свой путь торжественный, блестящий,

Вступает снова в знак Овна.

Приветствуем тебя, о солнце!

О истый образ божества,

Сидящего на Росском троне!

Как ты, дары лия на всех,

Виной их жизни, их утех:

Так наш Монарх, дав мир Европе

И возвратя свободу ей,

Народов счастья всех виною!

Как ты во славе возвратилось,

Отколе восприяло путь, Так Он

Свой подвиг многотрудный

Скончав, к нам придет в торжестве!

Ещё зимы свинцовый скипетр

Дыханьем кроткою весны,

Ещё в конец не сокрушился;

Но скоро, скоро он падёт:

Исчезнет снег, растает лёд,

И возблестит красой Природа!

Так кровожадный сын войны

Ещё на век не истребился

Десницей кроткого Монарха;

Но близок час – тиран падёт,

И власть его погибнет с шумом;

Украсится свободой мир.

Европа с изумленьем видит,

Что мнимый в бранях исполин,

Пред кем так долго трепетала,

Кому курила фимиам

За год пред сим, – трепещет сам

И ищет ложного спасенья

В бесстыдстве, в подлости себе;

Но подлость, лесть, обман, коварство,

Сии сподвижники тирана

Бессильны помощь дать ему,

Коль праводушие и дружба

Скрепили меж собой союз!

Гряди ж скорей, о мать веселий!

Гряди, весна, и да с твоим

Благословенным к нам приходом

Слетит желанный мир с небес!

Довольно видел свет чудес,

В столь кратко время совершенных

Великосердьем россиян;

Довольно Ангел наш хранитель

Пленял сердца народов чуждых;

Пора обрадовать сирот,

Толико время разлученных

С бесценнейшим для них Отцом!

С. Борисовка. 1814 года, марта 12 дня

К.П.Ш. – въ

Моё назначение

Любовь и красота в союзе твёрдом были,

Когда рождался я на свет:

Они для чувств моих слились в один предмет,

И для меня весь мир собою населили.

Ничто им чуждое не трогает души

И сердца моего! С любовью, с красотою

Лишь могут быть они довольными судьбою;

Любовь и красота в чертоги, в шалаши,

В Царицу для меня пастушку превращают,

И век златой душе и сердцу возвращают.

Ни время самое небесного огня,

Возжжённого в груди любовью, красотою,

Своей холодною рукою

Не может потушить вовеки для меня.

Как долго жизнь ни продолжится,

Мученьем гордости, тщеславия сует

Она не изнурится:

Любовь и красота – вот чем лишь мил ей свет.

Руской (Из С. Петербурга)

(Первая публикация Антона Дельвига)

На взятие Парижа

В громкую цитру кинь персты, богиня!

Грянь, да услышав тебя все народы,

Скажут: не то ли перуны Зевеса,

Коими в гневе сражает пороки? —

Пиндара Муза тобой побеждённа;

Ты же не игры поёшь Олимпийски,

И не Царя с быстротою летяща

К цели на добром коне Сиракузском:

Но АЛЕКСАНДРА, ЦАРЯ миролюбна,

Кем семиглавая гидра сражённа!

О вдохновенный Певец,

Пиндар Российский, Державин!

Дай мне парящий восторг!

Дай, и во веки прославлюсь,

И моя громкая лира

Знаема будет везде!

Как в баснословные веки

И против Зевса гиганты

Горы кремнисты на горы

Ставя, стремились войною. —

Но Зевс вдруг кинул перуны,—

Горы в песок превратились,

Рухнули с треском на землю,

И – подавили гигантов.

Галлы подобно на Россов летели:

Их были горы – народы подвластны!

К сердцу России – к Москве, доносили

Огнь, пожирающий грады и веси…

ЦАРЬ миролюбный подобен Зевесу

Долготерпящу, людей зря пороки. —

Он уж готовил погибель Сизифу,

И возжигались блестящи перуны;

Враг уж в Москве – и взгремели перуны,

Горы его под собою сокрыли.

Где же надменный Сизиф?

Иль покоряет Россиян? —

В тяжких ли Россы цепях

Слёзную жизнь провожают?

Нет – грому оружия Россов

Внемлет пространный Париж!..

И Победитель Парижа,

Нежный Отец Россиянам,

Пепел Москвы забывая,

С кротостью Галлам прощает —

И – как детей, их приемлет. —

Слава Герою, Который

Все побеждает народы

Нежной любовью – не силой!

Ведай богиня! Поэт беспристрастный.

Должен пороки показывать мира.

Страха не зная, Царю он вещает

Правду – не низкие лести вельможи!

Я не пою Олимпийских Героев;

Славить не злато меня побуждает:

Нет – только подвиги зря АЛЕКСАНДРА,

Цитру златую Ему посвящаю!

Век я на ней буду славить Героя,

И вознесу Его имя до неба!

Кроткий Российский Зевес!

Мрачного сердцем Сизифа:

Ты низложил, – и теперь

Лавром побед увенчанный

С поля кровавого битвы

К верным сынам возвратися.

Шлем Свой пернатый с забралом,

Острый булат и тяжёлы

Латы сними – и явися

В светлой короне, в порфире,

Ты посреди сынов верных!

В мире опять, в благоденстве

Царствуй над нами – и слава

Будет вовеки с ТОБОЮ!

Неизвестный. Оренбург

На случай отъезда брата моего в армию

И так и ты, воитель юный,

Спешишь покинуть отчий кров!..

Искатель Марсовой фортуны,

И ты чужбины в путь готов!..

Иди… всесилен голос славы!..

К родным щитам примкни твой щит

Орёл России величавый!

Пришельца к бою осенит.

Опасность, спутница героев,

Тебя кровавою стёзей

Меж вражьих разъярённых строев

Промчит – и лавр укажет твой!..

Иди – о ратай, сердцу милый!

Любовь к Отчизне и Царю

Тебе и при дверях могилы

Украсят вечности зарю.

Но, брат, я зрю – твои ланиты

Пылают горестью немой…

Слеза в очах – вещатель скрытый

Разлуки с кровлею родной…

Разлуки с милыми, друзьями…

Прости, родных златой привет!..

Увы! меж чуждыми полями,

Быть может рано он умрет!..

И может быть в минуту брани,

Чело воителя затмит

Мрак думы, плод сердечной раны,

Что родину мечтой живит.

Отец, мать, братья и супруга…

Ты скажешь в горести своей,

Лишились верного вы друга:

Я друг чужбины и смертей!..

Но, брат, утешься! цвет твой нежной,

Быть может, Парка пощадит —

Быть может, к пристани надежной

Челнок твой снова прибежит.

Тогда свершится ожиданье

Родных и милых, и друзей…

И ратник – семьянин в молчанье,

В восторге пламенном очей,

Обнимет юную супругу,

Отца и радостную мать —

А там – в объятья к брату-другу,

Свиданья поцелуй принять…

Тогда… Но близок час страданья!

Прости… отри слезу в очах:

Надежда сладкая свиданья

Тебе сопутницей в боях!..

Г

Зарок

Нет, не будет подозренье

Омрачать любови дни;

Пусть в одном лишь наслажденье

Как стрела летят они!

Кто печали жизни знает,

Бледен, сух во цвете лет,

Тот не должен и не станет

Доброй волей кликать бед.

Он не станет мрачной страсти

Дань сердечную платить;

Поминутно ждать напасти —

Грустью молодость губить.

Но в забавах и весельи

Дни беспечно проведёт;

В сладострастном упоеньи

С мраком ночи день сольёт.

Вейся ж, вейся золотая

Цепь покоя и любви!

Белогрудая, младая

Воспаляй огонь в крови!

Подойди… и улыбнися!

Оплети меня рукой!

К груди пламенной прижмися!

Душу слей с моей душой! —

Солнце гаснет за горою…

Но на утро ж, милый друг,

Ярка золота струёю

Осенит и бор, и луг!

А с людьми не так бывает!

Солнце жизни, скрывшись раз,

Не воскреснет, не восстанет

В прежнем образе для нас! —

Воейков

К Бк. Ал. Пр…вой

При отъезде её из деревни 31 января

И так оставит сей гостеприимный кров,

Где снова с тишиной и радостью дружился,

И с каждым днём добрей и лучше становился!

Нося из края в край отеческих богов,

Скитался долго я как странник бесприютный

Далёко от родных, от милых, от друзей,

Встречал холодный взгляд, холодных лишь людей!

И перестав уже погоды ждать попутной

Вздремал под бурей бед унывшею душой,

Когда несытая разлукою одной

Судьба из малого любезного мне круга,

В бою похитила ещё Героя – друга;

Не залечённые открылись раны вновь,

И друга прежнего жестокая утрата,

И смерть во цвете лет любезнейшего брата,

И в гробе матери нежнейшая любовь!..

Вотще мой кликал глас, мои искали взоры

Необходимые утехи и подпоры!

Но сердце привело к обители твоей!..

В Жуковском обнял я утраченных друзей

И спутников живых, рассеянных судьбою;

В нём был соединён весь мир мой предо мною,

Пространство, время, смерть исчезли в сладкий час!

Мы испытания минувшие забыли,

Биение сердец приветствовало нас,

И слёзы лишь одни с восторгом говорили!

О радость полная превыше бед моих!

Я поспешал сюда в объятья только брата,

И что же? я нашёл твой дом семьёй родных!

И месяц радостей за года скорбей заплата!

И быстро по цветам сей месяц пробежал

В неизмеримую пучину лет и веков!

И своенравный рок стезю мне указал

Из мира Ангелов в мир низкий человеков…

Удел мой – находить в сём мире и терять,

И чаще грустью смех, чем смехом грусть сменять.

Простите, милые! в какой бы край судьбами

Отброшен ни был я – всё буду сердцем с вами;

К вам, к вам под тихой кров растерзанной душой!

Рассеешься ли ты, тумана мрак ужасный?

Приветный солнца луч блеснёт ли надо мной?

Дождуся ли тебя возврата, день прекрасный?

И скоро ль положу дорожный посох свой?..

Мздрф. Симбирск

Мужик, мыши и кот

Басня

У мужика в чулане сыр хранился.

Но всякий день находит он,

Что мыши сыр его со всех сторон

Скребут и портят. Вот мужик за ум хватился!

Несёт кота в чулан,

И с сыром запирает.

Теперь заплатите плутовки за изъян,

С собой рассуждает:

Мой кот вас всех переберёт:

Дня два спустя, смотреть свой сыр приходит.

Что ж?.. сыру вовсе не находит;

Съел кот! —

* * *

Куда как худо поступают,

То иногда воров к воришкам приставляют!

(Из Санкт-Петербурга)

Орёл и змий

У тихих вод Москвы пернатых обладатель

С холма на древний Кремль свой быстрый взор взносил;

Как вдруг из мрачных нор ползущий обитатель

Отважно ринувшись, его в грудь уязвил.

Летит за дальние грозящих туч пределы,

Кто насылает с них разженны грома стрелы;

И несмотря, что весь опутан, брань ведёт,

Извившегося он с собой змия несёт,

Орёл, врага в когтях сжимая, раздирает,

Прияты раны им стократно отмщевает.

На землю с высоты кипяща каплет кровь;

Лютая брань меж ними вновь.

Вотще чудовище всю ярость истощает,

С остатком духа в нём смешенный яд дымит.

Разит ещё орел: труп смрадный в дол бросает,

И в выспрь торжественно парит.

Равно Наполеон, шед к Северу кичливо,

Возмнил, что Русску мочь с лица земли сотрёт;

Но то, что создал Пётр, то в век неколебимо,

Тебя ж, Наполеон, и сил твоих уж нет.

Аполлонский

К ней

Нет! ты не кажешься Венерою лицом,

Ни Граций станом ты на память не приводишь,

И ты не божество душою и умом;

Ты смертная – но всех бессмертных превосходишь!

Д. Гл. б. в

Путь жизни

Когда б сей жизни на пути

Все страсти нами не владели,

Тогда бы смертные умели

Блаженство без труда найти.

Но здесь, сияньем ослепленны,

Мы ловим золото в грязи;

Там, вихрем света увлеченны,

Живём с пороками в связи;

Где истина, там ложь находим;

Где пропасть, там приятный путь:

Во мраке на удачу бродим,

Чтоб после с горем отдохнуть.