Текст книги "Избранное"

Афанасий утвердительно кивнул головой. Лемех опять задумался, а у машины сказал:

– Мне все же надо поговорить с управляющим. Вопрос даже не в сумме – мы теряем там больше, – а в том, как её выплатить. Если платить штатным работникам, делают они чего-нибудь или волынят, там все на виду: на них табель ведётся, наряды, пусть липовые. Там, если проверка какая – весь коллектив за тебя, глотки у всех лужёные. А здесь – напротив, будут нашёптывать: а вы вон там посмотрите, вон туда загляните. Здесь рискованно без прикрытия сверху… Давайте немного подкорректируем наши планы: я с утра завтра – в тресте, оттуда звоню в ПМК. Если будет все согласовано, ты, Владимир Михайлович, седлаешь любую машину и везёшь Афанасия. Предупреди его об этом сейчас. Пусть сам он не едет, а ждёт здесь тебя.

Я сказал, что все понял, добавил, что до дома доберусь как-нибудь сам, попрощался с Лемехом, Кусаевым, шофёром и снова вошёл во двор. Дядя и Афанасий, качаясь, как неваляшки, что-то одновременно говорили друг другу.

Я сказал Афанасию, что ситуация несколько изменилась.

– А куда ж я поеду? – качнулся он в мою сторону. – Он же не сказал мне – куда. И опять же – на чем?.. Транспорт за вами – лично я так считаю… А-а, – пьяно махнул он рукой, – куда счас вы без меня денитесь?!..

– Ну, я тебя, в общем, предупредил. Если что – сам за тобой приезжаю…

В тресте Лемех пробыл недолго. В десять часов он уже был в ПМК, позвал меня и Кусаева и сообщил:

– Управляющий, в принципе, с суммой согласен. Засомневался только в реальности замысла. Пытался все разгадать способ зачистки при помощи компрессора, насосов и сварки, строил разные технологические цепочки, но так и не пришёл ни к чему… Договор, говорит, заключайте. Но деньги – только после выполнения работы, никаких авансов… Что ж, Владимир Михайлович, вези сюда Афанасия, специалиста по пьянке и зачистке шахтных колодцев. Бери мою машину и вези прямо сейчас, а то всякое может случиться…

Афанасий был дома, и вышел ко мне все в том же своём постоянном, наверно, наряде.

– Ну что? – почесал он живот и зевнул. – Поехали?..

– Да, я за тобой. Как ты, за сегодня не передумал? Не многое на себя берёшь?..

– Поехали! Я-то не передумал. Лишь бы он заплатил без обману.

– Паспорт с собой?

– Взял, – пробасил Афанасий и открыл дверку машины.

Дорогой он все выяснял у меня: надёжный ли человек мой начальник?

– Я своё дело сделаю, а он начнёт мозгу канифолить. Мне надо так: работу принял и – деньги на бочку!

Опасения Афанасия были, вероятно, обоснованы тем, что ему уже случалось встречаться с обманом.

Я был лоялен к начальнику, и, с учётом того, что слова мои слышит шофёр, произнёс:

– Я ему доверяю! Но сейчас я только в роли посыльного, так что обо всем с ним решай только сам. Ни за тебя я перед ним не ручался, не буду ручаться и за него…

В ПМК я также держался этой заявленной линии своего поведения: отвел Афанасия к Лемеху в кабинет и ушёл. Финансовые переговоры – дело всегда щекотливое, пусть они, думаю, говорят без свидетелей, тем более – Лемех меня не остановил.

И все же мне не удалось оставаться в роли стороннего наблюдателя. Едва я вплотную занялся своими делами, как в ПТО пришёл Дашуков, начальник отдела труда и зарплаты, за свою въедливость и постоянно настороженный взгляд он в ПМК имел прозвище «инквизитор». Подойдя к моему столу, Дашуков сказал мне пониженным голосом:

– Надо бы потолковать…

Мы вышли из комнаты и уединились в конце коридора у окна, выходящего на пустырь. Дашуков закурил сигарету, и я заметил, что руки у него подрагивают: «Чего-то занервничал!»

– Хреновина какая-то получается, – заговорил он. – Вызывает меня Кусаев и велит составить трудовой договор на три тысячи и, представляешь, на одного человека! Якобы, по заданию начальника… Ты чего-нибудь слышал об этом?..

– Так, краешком уха… Тебя-то чего здесь волнует? За сумму отвечают они, твоё дело – только оформить.

– Да, но проверку начинают с меня! Начальству чего – дал указание, а ты, то есть, я, обязан предусмотреть все последствия. А здесь мне ничего не понятно. Если бы бригада на эту сумму – одно положение, а то – всего один человек! Ему же табель надо заполнять на полгода!.. А потом – что в нарядах писать?.. Потому к тебе и пришёл: если ты в курсе – давай мне объёмы работ, я расценю, и тогда можно будет составлять договор.

– А к Лемеху ты не ходил?

– Нет. Неудобно, понимаешь ли: подумают, что я Кусаева проверяю.

– Здесь разговор идёт об аварии в Грачёвке на водозаборе, – решил я просветить немного Дашукова. – Нашёлся один эрудит, который берётся за эту работу. А объёмы… Напиши так: выемка насыщенного влагой грунта из колодца вручную вёдрами при постоянном поступлении такого же грунта через неплотности в стыках колодца. И это действительно так!.. Он будет вычерпывать этот песок до посинения, до второго пришествия, во времена всех проверок! А если не вычерпает, то ничего не получит! Договор этот отправят в сортир!.. Скорее всего, он там и окажется… А насчёт того, что – один, можешь поступить так: напиши, что он представляет бригаду. «Бригада из десяти человек в лице такого-то…», и так далее… Фамилию он тебе сказал?

– Нет.

– Ну, значит, скажет. Я её тоже, кстати, не знаю. Знаю, что он – Афанасий, и что он из Сибири.

– Значит, здесь все чисто, по-твоему?

Дашуков ещё не закончил меня потрошить, когда нас с ним позвали к начальнику ПМК.

– Вот человек, – сказал ему Лемех, указывая на Афанасия. – Вот его паспорт. Тебе Кусаев сказал насчёт трудового соглашения?

– Да, сказал… Составить договор на три тысячи.

– На три?! – Лемех приподнял в удивлении брови. – Ах, да: там же ведь вычеты… Ты посчитай так, чтобы к выдаче было две с половиной… Сколько время потребуется?

– Часам к трём сделаю… Черновик покажу раньше.

Лемех кивнул головой и отпустил Дашукова, а мне велел оставить другие дела и снарядить Афанасия всем, на что он укажет.

– Говори, что тебе нужно? – спросил он Афанасия сам. – Рабсила у нас есть на объекте. Говори ещё раз, чего надо из материалов и техники?

Афанасий закурил сигарету без фильтра и начал перечислять:

– Пара насосов, один из них – погружной, лучше всего – «Гном». Про сварку и компрессор я уже говорил. Для чеканки свища – цемент, пакля… Гибкие шланги у вас имеются?.. Какими выгреба зачищают?..

– Есть, – ответил я. – Лежат в неликвидах на складе.

– Тогда все. Стальную трубу мы подберём по диаметру шланга… Трубы и сварка здесь есть?

– Есть, – сказал ему Лемех.

– Тогда все, – повторил Афанасий и посмотрел на меня. – Пошли, Михалыч, будем готовиться…

Со склада мы взяли один гофрированный шланг, по его диаметру нашли стальную трубу, на токарном станке нарезали её на куски: четыре штуки длиной по полметра, один – на полтора. В конце длинного отрезка Афанасий велел просверлить отверствие, просунуть в него трубу диаметром в дюйм, обварить её в месте прохода и изогнуть. Получилось какое-то непонятное мне сочетание.

– Сибирские хитрости? – спросил я, разглядывая загадочную конструкцию.

Афанасий оскалил в улыбке крупные зубы.

– Никак и у тебя заиграло?.. Пока потерпи, братан, приедем на место – там все растолкую.

Я не понял, что во мне могло заиграть, но мысль он подал интересную: а почему бы мне действительно не поехать?.. До этого я старался быть в стороне от причастности к Афанасию, и все равно опасался, что, при его неудаче, камни полетят в мою сторону – ведь это я вывел на него руководство. Сейчас же его уверенность и деловитость пробудили во мне любопытство. Я положил сваренные вместе железки к другим заготовкам и сказал, что не против взглянуть, как это все заработает.

Наши рабочие с интересом наблюдали за тем, как носатый долговязый мужик, похожий на бомжа, таскает за собой начальника ПТО и по-хозяйски даёт ему указания. Указания эти, я повторяю, были чёткими и вразумительными. Мы уложились часа в полтора. В конце Афанасий потребовал дюритовый шланг длиной метров двадцать по диаметру стальной дюймовой трубы.

– Таких, – он показал на гофрированный рукав, – потребуется штук пять. Когда компрессор будет на месте, можно и начинать.

– Компрессор уже погнали, Возможно, он там.

– Тогда дело за договором.

Мы пошли с ним в контору.

– Все подготовлено, – доложил начальнику Афанасий, – мы можем ехать.

– Мы? – переспросил настороженно Лемех. – Кто это мы?..

– Да вот Михалыч сильно интересуется, – Афанасий кивнул головой в мою сторону. – Я не супротив: он ещё молодой, пускай поднаучится.

Лемех перевёл взгляд на меня.

– А что, – простодушно подтвердил я, – поеду: я ж там – куратор.

– Вот оно что, – процедил Лемех брезгливо.

Взгляд его, ставший острым и отчуждённым, буквально высверливал во мне скважины. И до меня вдруг дошло, почему Лемех так смотрит. В упор. Как смотрят на негодяев. Меня ударило в жар, я чувствовал, что обливаюсь потоками пота. «Он же думает, что это я все подстроил! Что все решения – мои, а Афанасий – так, пешка, пешка, которую ловко я подставляю! Пешка, нужная для того, чтобы содрать с организации деньги! Если бы я просто сказал, как нужно выправить положение – меня и благодарностью могут не удостоить, а так – огромные деньги!»

Весь набор этих мыслей бурно зафонтанировал в моей голове. «Боже, вот так история!»

– Да я, собственно, так, – забормотал я, – я на подхвате в его делах. Он может и один поехать туда, если хотите…

– Вот он один и поедет! – отрубил Лемех. – Поедет с Кусаевым!

И он вызвал к себе главного инженера.

– Ты когда готов выехать? – Лемех смотрел на Афанасия испытующе.

– А хоть счас! – ответил тот беззаботно, не подозревая, какая драма возникла вдруг между мной и начальником. – Я счас в отпуску, дома предупредил, что могу и с ночёвкой уехать… Только без договора я не начну!

– Об этом не беспокойся, – Лемех похлопал рукой по бумагам, лежащим перед ним на столе. – Договор – вот он… А вдруг ты морочишь нам голову?.. Мы туда гоним тяжёлую технику, людей на тебя замыкаем, а ты даже не намекнёшь, как все там будет происходить!.. С твоей-то стороны, какие гарантии?!

Афанасий зевнул, демонстративно распахнув свою пасть во всю её ширь.

– Так ты, никак, на попятную? – спросил он спокойно. – Дело хозяйское. Только учти – если сейчас ты откажешься, в другой раз я впятеро запрошу. А без меня у вас – дохлое дело. Спецы у тебя, вижу я, хлипкие… Так что подумай, как поступить.

Лемех угрюмо, не отрываясь, смотрел в глаза Афанасию, потом подвинул к нему бумаги.

– Читай. Подписывай, если согласен.

Пока Афанасий изучал договор, Лемех инструктировал главного инженера:

– Передашь его Шакину и возвращайся. Шакин пусть с ним там занимается, пусть там все как надо организует. Пусть потом выберет время и приедет сюда, передай ему, что он нужен… Ты когда сможешь поехать?

– Да лучше – сейчас, – Кусаев посмотрел на часы, потом – на меня, хотел, видимо, что-то спросить, но не спросил. – Сделаю так, как вы говорите.

– Ну, действуйте. Готовь там машины, а он – кивок в сторону Афанасия – он сейчас подойдёт… Организуйте ему там ночлег и столовую…

Кусаев повторил, что все сделает, и ушёл. Афанасий подписал договоры и возвратил их начальнику.

– Теперь подписывай ты, ставь печати…

Лемех снисходительно усмехнулся, достал из сейфа печать и тиснул её на свою подпись. На меня – ноль внимания. Я чувствовал себя гадко, стоял, как оплёванный.

– Вот тебе экземпляр, – Лемех продолжал говорить с Афанасием. – Чего ещё от меня тебе требуется?

– Пока ничего… Сегодня четверг?.. Готовь к понедельнику деньги…

– Так ты, Михалыч, не едешь? – Афанасий повернулся ко мне.

– Не едет! – ответил за меня Лемех. – У него другие дела!.. У тебя там помощников хватит… Или он тебе нужен?.. Нет?.. Ну, тогда все свободны!

Если появление язвы связано с сильными переживаниями, как это утверждает Нина Петровна, то моя язва возникла именно в тот момент. Даже сейчас, в больничной палате, вспомнив своё состояние под испепеляющим взглядом начальника, я почувствовал щемящую боль в том самом месте, где расположен желудок.

Что я мог тогда ему возразить? Ведь он меня ни в чем словами не обвинял. Не будешь же объясняться на взгляды!..

Я вышел из кабинета и долго стоял у окна в своём отделе, наблюдая, как на бортовой Зил загружают трубы, шланги, какую-то проволоку, как Афанасий садится в «козлик» Кусаева и они отправляются с базы. За ними выехал Зил и, помахивая ковшом, колёсный экскаватор «Беларусь».

«Он, помнится, экскаватор не называл», – подумал я отрешённо, и меня опять захлестнули мысли о том, что я выгляжу в глазах Лемеха отпетым мошенником.

На другой день утром Кусаев докладывал:

– Доставил, устроил. Передал Шакину все, что вы поручали. У него там дела – совсем швах! Целую гору песка вокруг здания наворотили, а в колодце его уровень – тот же… Как Шакин увидел, кого я ему привёз на подмогу, глаза у него стали круглыми: Афанасий очень непредставительно выглядит… Афанасий все спрашивал: почему не поехал Владимир Михайлович?

Я во время доклада Кусаева находился у Лемеха и прямо физически чувствовал, как начальник своей ехидной ухмылкой сдирает с меня шкуру.

– Ничего, – сказал он, – Владимир Михайлович такому специалисту не нужен, ведь верно?..

Я пожал плечами.

– Вам виднее… Я вам говорил о нем своё мнение, но вы велели его привезти. Вы сами решили о его привлечении.

– Ну, хорошо, хорошо. Разбор полётов, как говорят авиаторы, будем делать потом, после полётов. Подождём, что привезёт Шакин оттуда… Кстати, как там они?

– Делают вид, что работают. Черпают потихоньку, а больше – пьянствуют. Знают, что работа их бесполезна…

Я понимал, что попытка отмежеваться от Афанасия теперь мне ничего хорошего не принесёт: в случае его неудачи, а она казалась мне почти стопроцентной, Лемех только укрепиться в своём подозрении против меня. Но что оставалось мне делать? А ведь я говорил только правду…

Потянулись невыносимо кошмарные дни, ночи были ещё тяжелее.

Шакин появился на базе в конце понедельника, Он сиял, как медный начищенный таз. Лемех нас (Кусаева, Шакина и меня) немедленно вызвал к себе.

– Рассказывай! – потребовал он, усадив Шакина перед собой. – Мы все тебя внимательно слушаем!

Шакин ослепительно улыбался.

– Считаю, что завтра закончат!.. Ну и мужик!!! Я-то думал сперва, что он – забулдыга, так оно, наверно, и есть: бутылку каждый вечер высасывал, но и по делу он – зверь!

– Ты давай толком докладывай! – перебил его Лемех. – Какой-то эффект действительно есть?

Он озадаченно посмотрел в мою сторону, и я почувствовал, как с меня отстают пласты липкой грязи.

– Не то слово! – Шакин захлёбывался от восторга. – Они сегодня зачистили так, что мы смогли этот шов зачеканить. Я на чеканку своих работяг поставил: они напортачили – пусть теперь и сами исправят.

– Что, что?! Уже добрались до свища?! – Лемех подался вперёд.

– Ну да. Добрались. Только свищ там большой, почти в треть диаметра. Начали с одного конца зачеканивать, а в него ил так и прёт, ноги заваливает моментально! Ну ничего, в крайнем случае, они ещё разок откачают.

У Лемеха, Кусаева, да, наверно, и у меня лица вытянулись от удивления. У меня душевная тягостность сменялась чувством обиды на Лемеха.

– Что же он там такое придумал? – проскрипел голос Кусаева.

– Не знаете?.. Все оказалось так просто!.. Это – метод эрлифта! Его применяют на буровых, на рудниках, да ещё много где! Мы тоже его изучали когда-то.

Шакин достаёт из своей папки чистый листок и быстро рисует разрез колодца.

– Вот он – прорвавшийся грунт. Теперь… Опускается гофрированный шланг, на его конце – стальная труба, а в её самый конец подаётся от компрессора воздух. Получается водо-воздушная смесь. Пульпа… В колодец в это же самое время подаётся вода. Совхоз сначала качал её через пожарную помпу, а потом мы свою центробежку пустили… Так вот, получается разность удельных весов в трубе и в колодце, и смесь выдавливается на верх. Так здорово получается – прямо чёрная масса идёт! За час сантиметров на сорок грунт понижается!

Лемех дотошно выспрашивал все технические подробности, Кусаев и я тоже внимательно слушали: с таким методом до сих пор нам встречаться не приходилось.

– А через щель? – уточнял Лемех. – В это время новый плывун разве не поступает?

– Может и поступает, но очень немного: мы же воду в колодец закачиваем до полна. Создаётся противодавление… Вот, когда грунт понизили, воду насухо откачали, вот тогда он и попёр!.. Но это уже не страшно: щель, хоть и длинная, но она узкая, чеканится быстро. Сегодня они её всю зачеканят, раствор за ночь встанет, а завтра с утра продолжат зачистку до самого дна. Афанасий так обещал. Ну, мужи-и-к! Светлая голова! А на вид – ханыга-ханыгой!

– Н-да, – произносит задумчиво Лемех. – Что ж, будем надеяться… Ты, Шакин, завтра снова туда. Если все будет так, как ты говоришь, то запускай оборудование и возьми заключение в совхозе об исправности водопровода. Без него ты мне здесь не нужен!.. А мужика этого больше, чем надо, там не держи: он своё дело сделал. Пришли его с попуткой сюда, за расчётом.

Мы расходились под осуждающим взглядом начальника: ещё бы, сиволапый алкаш утёр нос заносчивым специалистам! А меня на Лемеха сжигала обида. Я почти не выходил из своего ПТО, делал вид, что завален работой.

Об Афанасии в конторе сочинялись легенды. Когда его доставили из Грачёвки, на него выходили смотреть как на знаменитую личность, как на звезду. Я не ходил. Мне даже встречаться с ним не хотелось. Слышал, что рассчитали его без задержки и домой повезли на машине начальника. Большим деньгам его никто не завидовал: знали, что он получил их за дело.

Жизнь в ПМК вошла в обычную свою колею, но только не для меня. Я чувствовал себя незаслуженно оскорблённым, и при встречах с Лемехом был подчёркнуто официален.

Как-то в пятницу вечером, когда в служебный автобус, развозивший работников ПМК, уже почти все ушли из конторы, и я торопился туда же, в отдел зашёл Лемех.

– Задержись, Владимир Михайлович, – мягко произнёс он. – Поедешь со мной. Нам надо объясниться… Ты на меня не сердись… Не обижайся… Мы, по сущности, ещё мало знаем друг друга…

Когда же мы подъезжали к городу, Лемех спросил:

– Давно не был у Алексея Васильевича?.. Давай возьмём бутылочку коньяка и заглянем к нему? А?.. Я ему все-таки пообещал насчёт ремонта домишки. Как ты, не против?

– Я, конечно, не возражал.

Вот такие картины в различных их сочетаниях и последовательностях, с различными степенями подробностей прокручивались в моей памяти. Они помогали мне отключаться от безрадостной больничной среды и коротать время, которое тянулось здесь, как резина, и совсем не казалось чем-то бесценным.

Вчера Нина Петровна сказала, что язву у меня обнаружили, но она не большая и сейчас в положении ремиссии, что означает период затишья. Через два дня меня выпишут.

– Все будет у вас хорошо, – уверяла Нина Петровна, – если будете выполнять мои советы и наставления.

Советы были такими: регулярный приём лекарственных препаратов, диетическое питание и, главное, спокойная жизнь.

Ну что же, буду стараться их выполнять, тем более, что и последнее осуществимо: до конца года ещё далеко, с Лемехом мы, похоже, сработаемся, авария ликвидирована, других таких быть не должно – другие проекты просты, как огурец. А если все же что и случится, тоже не катастрофа – на свете есть Афанасий с его арсеналом уникальных знаний и опыта.

Мне очень хотелось (и до сих пор не пропало это желание) разгадать феномен Афанасия, выяснить, как он обретал свои знания, где и кем он работал в Сибири, что заставило его сузить круг интересов до шабашек и выпивки, так неряшливо одеваться. Но увы, ничего пока не получается. Афанасий уходит от подобных вопросов, замыкается, сразу хватается за стакан. Свою прежнюю жизнь он свернул в лаконичную формулу: «У нас в Сибири», и в ту жизнь никого не пускает.

Волшебный, чарующий, восхитительный…

Во вторую пятницу сентября в низовье Волги, на широком её устьевом рукаве можно было увидеть необычную для этого места картину: на деревянном причале, восстановленном наспех несколько выше запустелой тони, с раннего утра топчутся два дородных осанистых господина, оба с озабоченными выражениями на мясистых, лоснящихся лицах. Тот, кто в костюме и шляпе – Фишман, глава сельской районной администрации, рядом с ним – Сязин, он в кожаной куртке и кепке.

Сязин – заместитель главы района, его неутомимый помощник. Он с усердием исполнял не только свои должностные обязанности, но и любые поручения Фишмана, даже особого, деликатного свойства. В аппарате часто злословят по этому поводу, говорят, что у Сязина холуйские гены, но Фишману его раболепие нравится.

Волга пустынна. Только метрах в пятидесяти ниже причала тишину на реке нарушает небольшое моторное судно с привязанным к его борту неводником. Судно стоит, уткнувшись носом в глинистый берег, на нем работает двигатель, и виднеются три человека в непромокаемой жёлтой одежде. Они – члены рыболовецкой бригады, подряженной Сязиным для выполнения дела государственной важности.

Солнце медленно подбиралось к зениту, становилось тепло. Было безветренно. По серебристой глади воды лишь изредка пробегала шустрая рябь.

Рыбаки терпеливо наблюдают за Фишманом, ожидая сигнала, а Фишман смотрит внимательно в даль, вверх по течению: там уже, судя по времени, должна показаться «Ракета» с влиятельными гостями.

Фишман устал от непривычного пребывания столь долгое время на жидковатых, кабинетных ногах, он потел и боролся с желанием содрать с головы надоевшую шляпу. Рука его то и дело тянулась к широким полям, но он её тут же отдёргивал – шляпа служила сигналом к началу работы, а действовать рыбакам пока было рано – на горизонте «Ракеты» все ещё не было.

Появлению здесь этих важных районных чиновников предшествовало несколько драматичных моментов.

Через неделю после открытия осенней путины Фишман был неожиданно вызван в город, в резиденцию губернатора. Он не любил ничего неожиданного – по опыту знал, что срочные вызовы к областному начальству ничего хорошего не предвещают, и, сидя в машине, терялся в догадках: что, где, и когда он сделал не так?.. Он готовился к неприятному разговору, и не ошибся, только неприятность оказалась не из разряда уже привычных головомоек.

– Принимай поручение, Аркадий Борисович, – произнёс с многозначительной миной первый зам губернатора. – Вчера позвонили из Центра – к нам направляется группа гостей, человек десять-двенадцать. В их числе будут перспективные иностранцы. Надо будет встретить их так, чтобы они остались довольными. Встретить, как встречали здесь членов Политбюро ЦК в застольные, тьфу, черт!.. В застойные времена…

– А почему вы это мне поручаете? – спросил Фишман, чувствуя, как в межлопаточной области забегал мурашками холодок. – Путина открылась на всей территории области. Раньше такие гости не только в наш район приезжали…

Первый зам губернатора посмотрел на Фишмана осуждающе и разъяснил:

– Потому к тебе, дорогой, что мы с губернатором очень надеемся на тебя. У тебя самый богатый рыбный участок.

– Был когда-то богатый, – уточнил Фишман.

– У других – ещё хуже!.. Так вот, от тебя требуется показать, как ловится рыба – невод, там, замет, притонение… Ну, в общем, весь этот процесс… Из пойманной рыбы, из осетровой, конечно, прямо на берегу, на тоне, надо приготовить уху и накормить ею прибывших… Тут дело такое: среди иностранцев оказался один, дед которого был здесь лет сорок назад, и он говорит, что эту поездку его дед до сих пор вспоминает, как лучшее за все свои годы. Теперь вот и внук возмечтал испытать такие же прелести. И нас обязали сделать все так, чтобы у этого внука тоже остался приятный осадок…

– Это невыполнимо! – воскликнул горестно Фишман. – О каких осетровых вы говорите, когда невод приходит только с травой и лягушками! Потом, ввели же запрет на вылов всех осетровых!..

– Невыполнимых дел не бывает! – сказал назидательно первый зам губернатора. – Помнишь, коммунистический принцип: нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики! А чем мы хуже большевиков?.. Ведь все наши корни оттуда!.. Верно?..

– Верно, – сморщился, как от кислого, Фишман, дед которого работал закройщиком верхней женской одежды в городском Доме быта, а отец занимался мелким ремонтом часов. Никто в этой непролетарской семье не был никогда ни коммунистом, ни, тем более, большевиком.

Первый зам губернатора, видя замешательство в глазах Фишмана и его потускневшую физиономию, успокоительно произнёс:

– Мы, понятное дело, в стороне не останемся. Поможем… Дадим команду предпринимателям, чтобы тебе завезли котлы, посуду, спиртное… Даже сухие дрова!..

– За помощь спасибо, – промямлил Фишман, – но дело не только в котлах! Чего в котлы класть, если рыбы в реке не осталось?!.. Невод будет пустым!..

– А надо, чтобы в нем была рыба! – настаивал первый зам губернатора. – И не меньше десяти голов осетровых! Не будем же мы позорить нашу страну и лишний раз удивлять иностранцев своим разгильдяйством… И насчёт запрета ты не бери в свою голову – будет у тебя разрешение на экспериментальный отлов.

Обстановку с рыбой в реке первый зам губернатора знал хорошо, Фишман ничего не выдумывал и не сгущал неприятные краски: представление о регионе как о тучных стадах осётров и белуг оставалось лишь в головах недалёких людей… Услышав о желании московских чиновников привезти сюда иностранных гостей, он сказал губернатору:

– Они там, видать, совсем потеряли чувство реальности! Если у них на столах чёрная икра не переводится, то, они думают, что здесь она по-прежнему – бочками!.. Лично я икру вижу только по праздникам, да и то не по всяким!

– Я и сам объяснял им, что затея эта не из хороших, – вздохнул губернатор. – Попробовал переориентировать их на охоту. Дескать, всегда в осеннее время высокие гости к нам приезжали охотиться, гусей увозили по сотни голов. Но они – ни в какую! Не надо стрельбы, говорят, не надо смертоубийства! Дай, говорят, нам посмотреть на рыбалку и отведать свежей ухи!.. А дело все в нашем чисто российском бахвальстве. Когда один из гостей увидел икру на банкетном столе и сказал о впечатлениях деда, побывавшего в наших краях, ему, то есть внуку, наши столичные хвастуны пообещали устроить такое же удовольствие. Они, видишь ли, пообещали, а устраивать приходится нам!.. Нет, чтобы отговорить чужеземца, так они тащат его сюда, курицам на смех!.. И не одним только курицам…

Внешне сдержанный губернатор не смог в этот раз удержать внутри у себя чувство сильного раздражения.

– Лет сорок назад, – продолжил он, хмуря седоватые брови, – как мне отец говорил, икры было действительно много, и стоила она столько же, сколько стоила бутылка «Столичной», а красная рыба и того меньше – копейки!.. Икру тогда можно было купить в городе почти на каждом углу! Конечно, в то время дедушке этого чудика и мог показаться здесь рай!.. Во Франции, говорят, что в те времена за большую банку икры можно было корову купить!..

Губернатор трезво оценивал ситуацию, но, если бы кто-то сейчас спросил у него, почему в реке красной рыбы не стало, он не смог бы ничего вразумительно объяснить. И не потому, что он не знает этих причин, а потому, что говорить о них ему, находясь в уютном и благодатном губернаторском кресле, было небезопасно. И, если бы такой ответ от него настоятельно требовали, он бы юлил. Сказал бы, наверное, что как-то само собой, молниеносно, обвально все получилось… Что пока там, в Москве шла борьба за верховную власть, на местах мелкота не зевала – тащили все, что оказалось бесхозным. В том числе, хищно набросились на стада осетровых… Сказал бы, что в этом разгуле преступности личной вины его нет, и намекнул бы, возможно, что искать виноватых следует в эшелонах власти повыше губернского уровня. Но, скорее всего, он не отважился бы и на этот намёк. Курс сегодняшних высших властей на анархию в экономике губернатор всегда показательно одобрял, понимая, что без таких демонстраций лояльности к ним, он никогда бы не стал губернатором.

Сейчас положение, в каком оказался он со своим исполнительным аппаратом, было плачевным, и потому первый зам медведем наседал на скулившего Фишмана. На его очередной отчаянный возглас: «Это невыполнимо!» первый зам отреагировал жёстко:

– Выполнишь!.. Ты думаешь, нам было легко поставить тебя на этот район?! Думаешь, тебя там ждали, раскинув объятья?!.. Когда вышли с твоей кандидатурой, многие хватались за головы! Задача тоже казалась невыполнимой – столько было препонов! Мы, однако ж, не спасовали, преодолели!.. Теперь твоя очередь бороться с препонами. Дней пять у тебя ещё есть, так что – действуй!.. Кстати, когда ты принял район, рыба там была! В изобилии!..

Фишман, и вовсе, не считал себя главным виновником в истреблении рыбных богатств, но первому заместителю губернатора он дальше возражать не посмел, и покинул резиденцию с мыслями: «Ничего не попишешь, надо как-то выкручиваться…»

Выкручиваться, в понятии Фишмана, означало: перепоручить задание такому должностному лицу, на плечи которого, в случае неудачи, можно было бы переложить и ответственность за неудачу. Удобным в сложившейся ситуации человеком был Сязин. Молодой, энергичный, услужливый Сязин был коренным жителем этой местности, был родом из рыбацкой семьи, и к тому же, по слухам, – дальним родственником жены самого губернатора.

Сязин к заданию отнёсся подобострастно, с пониманием ответственности.

– Сколько время нам дали для подготовки? – спросил он озабоченно-деловито.

– Дня три-четыре, не больше…

– Надо, чтобы в эти три дня на реке не было никого из рыбной охраны… При них рыбаки даже себе на котёл не успевают взять ни хвоста…

Фишман с полуслова понял своего заместителя.

– Своим, районным, я сейчас же дам такую команду, – заверил он. – Думаю, что так же распорядятся и в области.

– Тогда я выезжаю к бригадам, – сказал Сязин. – Время терять нельзя.

Сязин ещё находился в пути, когда с ним по мобильнику связался Фишман и сказал, что все решено, что руки у рыбаков всю неделю в их районе будут развязаны…

– Только эта индульгенция не для всех, – предупредил он, – а для тех, кто будет задействован в акции… Ты, когда определишься с участком её проведения, обязательно позвони…

Сязин ехал в село, славившееся раньше рыболовецким колхозом-миллионером, а теперь – неуловимыми браконьерами. Сначала он решил повидать Коромыслова, главу сельской администрации, который верховодит здесь и дневными, и ночными процессами. В помощи Коромыслова он не нуждался, но его надо было поставить в известность, чтобы тот, ненароком, не помешал.

В здании бывшего сельсовета, теперь – сельской администрации, Сязин обнаружил только двух долговязых девиц – секретаря и бухгалтера. Коромыслова не было. По словам секретарши, он мог быть сейчас в гостях у Копёнкина, авторитетного жителя этого места, на каком-то семейном мероприятии.