Текст книги "Солдат : Солдат. Превратности судьбы. Возвращение"

Я медленно пробирался по второму этажу дома, крыша и третий этаж у которого полностью отсутствовали. Показывая врагу каску, приподнимая ее над проломами и в оконные проемы, я как бы показывал направление своего пути. Выстрелов не было, как я и думал. Если он меня видел, то ждет, когда я появлюсь в большом проломе дальше по этажу. Там зияла огромная дыра, и незаметно мне там не пройти. Без бинокля мне совсем было туго, и как же я обрадовался, когда услышал сзади тихий свист.

– Паря, «глаза» нужны? – спросил меня матросик, что решился сюда забраться.

– Иди и сам сюда, поможешь, – махнул я ему рукой.

– А меня этот не пристрелит? Я это, не боюсь, конечно, да только уж больно смерть какая-то глупая, что ли.

– Не боись, меня же не убил еще, он не видит, что происходит внутри. Здесь ведь никого не убивали?

– Внизу и вон там, – матрос подполз ко мне и указал на угол дома, что был дальним от нас.

– Ясно, смотри сюда…

Я пояснил морячку, что хочу сделать. Тот подобрался к краю большого пролома и начал вытягивать руку с доской. Я наблюдал за противоположной стороной площади, поэтому не видел, насколько высунул каску моряк. Выстрел прозвучал резко и неожиданно. Матрос выматерился, а я в бинокль, кажется, заметил вспышку. Угол противник выбрал такой острый, что хрен ожидаешь атаки с такого ракурса. Он находился под углом в сорок пять градусов к нашему дому, и меня не удивило то, что моряк, подобравшись ко мне, показал доску, в которой была дыра в нескольких сантиметрах от его пальцев. Этот чертов снайпер стрелял не в каску, а правее, надеясь попасть в тело. Вот же умная сука попалась, ладно, значит, мне нужно к Павлову, из его дома я смогу его выпасти, как пить дать.

Попрощавшись с моряками и поблагодарив смелого матроса, я вернулся к пехотинцам третьего батальона, что держали Дом Павлова и один из соседних. Попросил дать сопровождающего. Те немного поартачились, все спрашивали, на фига я туда лезу, пришлось объяснять, но все-таки человека дали. До дома-то я и сам бы добрался, хоть и простреливается здесь все кругом, но вот чтобы свои в доме не пристрелили, мне и нужен был человек, которого знают в доме.

Что творилось в знаменитом Доме Павлова, в двух словах не объяснить. Туда-сюда снуют бойцы, местные жители тут же чай пьют в подвале, а наверху стрельба идет. Хорошо они устроились, но вот местных жалко, как они не боятся, уму непостижимо. Поговорил с Яковом, ничего парнишка, смелый, умный, но горячий немного. Тот посоветовал мне идти к его снайперу, тот наверху, на чердаке себе гнездо свил. Крыши у дома уже не было, но чердак был завален обломками, и среди них можно было затеряться. Осмотрев все это великолепие, я спустился с чердака и расположился на верхнем этаже. Приглядел окно, обзор меня устраивал, и начал вести наблюдение. Достал приготовленный блокнотик и методично начал заносить в него все, что я наблюдал у немцев. А картина была интересная. Немцы снуют серыми мышками по ту сторону площади, занимаясь своими делами. Не прошло и получаса, как далекий свисток обозначил начало новой атаки. Немцы подбирались под прикрытием двух танков, что-то мало как-то, где у них вся техника-то? Из дома, где я находился, открывали стрельбу. Танки огрызались, от стен летели куски выбитого кирпича и штукатурки. Кто-то что-то орал в доме. Хлопали противотанковые ружья и раздавались пулеметные очереди, прям веселье у них здесь. Но почему-то у меня сложилось мнение, что фрицы словно и не хотят дом захватить. Или это я сравниваю с нашими атаками? Как-то неохотно они идут, без огонька. Одному танку распустили гусеницу, машину развернуло под углом в сорок пять, и он принялся лихорадочно стрелять, наверное, сейчас механик вылезет, лапти обувать будет. Ну-ка, ну-ка, посмотрим. Пока танк стоит бортом к дому, пэтээрщики пытаются его зажечь. Стреляют часто, но такое впечатление, что слишком торопятся и плохо целятся. Блямс, раскатилась вторая гусля, а вот теперь фрицы уже точно не будут ее одевать, драпанут скорее. Точно, отстрелив из мортирки на башне сразу четыре дымовых гранаты, танкисты затянули машину плотным дымом. Ребята еще стреляют просто в ту сторону, где был танк, в надежде в кого-нибудь попасть. А ведь немчура не сваливает, второй танк спрятался в этом же облаке, добавив от себя пару гранат. На буксир берут, гады, уверен. Вдруг вижу, как из нашего дома побежали, но потом залегли и, энергично двигаясь, сверху ящерицу напоминая, поползли к дыму бойцы. Им оставалось метров двадцать, когда один из них привстал, поднял руку с бутылкой в руке и… Упал, опрокинутый пулей. Бля, какого хрена я на него-то смотрел, а-а-а, дурень чертов. Взглянул в прицел, осматривая позиции напротив. Где ты, сука? О, а это что такое? Метров в десяти от разрушенного позади здания двинулась куча мусора. Сдвинулась всего на несколько сантиметров, но я заметил. Там только что прошлись из пулемета, фонтанчики поднимались очень близко к тому, что укрывалось в этой кучке. Я стал вглядываться, как неожиданно для меня в мусоре сверкнула короткая вспышка, точно, эта гадина еще кого-то зацепила. Ствол у меня уже точно смотрит на стрелка, уж теперь-то я уверен на все сто, что там стрелок, не зря я разглядывал эту кучу мусора. Танки тем временем поползли назад, атака захлебнулась. Немцы, как я и думал, взяли разутую машину на буксир и поволокли ее к себе. Куча мусора оставалась на месте. Я никуда не спешу, я обязательно тебя подловлю. Правда, червячок совести грыз потихоньку, я-то наблюдаю тут, а парней внизу могут, как зайцев, перестрелять. Но снайпер больше не стрелял, наоборот, я вдруг отметил про себя, что ствол винтовки уже смотрит ближе ко мне, то есть перед кучей мусора.

«А, так ты домой собрался? Что, писать захотелось, а мог бы и как я, вывалил прямо лежа, да и сделал дело!» – Это я не сейчас, было как-то, но в принципе я прав. А иногда можно и вовсе под себя, если нет возможности сдвинуться. Каждое движение может стать последним. Поймав в прицел кучу, прикинул, откуда видел вспышку. Взяв чуть-чуть ниже и правее, нажал на спуск. Выстрел звонко хлопнул в пустом помещении, а я, выбрасывая гильзу, уже менял позицию. Этот черт опытный, может не дать мне выстрелить второй раз. Заняв новую позицию, уже в обломках на чердаке, нашел кучу и удивился. Та явно приближалась к немецким позициям. Стрелку оставалось едва ли метра три, и он будет в траншее. Блин, я же видел, что попал? Хотя видел-то я, что попал в кучу, а не в человека. Сопровождаю прицелом, палец в любой момент готов нажать спуск.

«Ага, ну и хитрый же ты, сукин сын, да только тут раньше не было меня!» – подумал я и усмехнулся. У фрица явно был «колпак». Это такая заслонка, иногда и правда бывает как колпак. Из металла или из бетона, хотя последний тяжелый, его используют стационарно. Замаскировав колпак под кучу мусора и выставив наружу только ствол и прицел, стрелок может получить пулю, только если ему попадут в прицел, а это очень-очень сложно. Если бы дом был еще на пару этажей повыше, можно было бы стрельнуть в спину или в ноги на худой конец, но с такой высоты его от меня хорошо укрывает его заслонка. Но так как расстояние здесь плевое, я все-таки попробую, когда он вернется. Уверен, новое укрытие он изобретать не будет. Снайпер тем временем, видимо, сполз в немецкую траншею, а чуть позже исчезла с бруствера и куча мусора. Впереди был вечер, интересно, вылезет ли сегодня этот упырь?

Не вылез. Я пролежал до самой темноты. Фрицы еще раз предпринимали атаку. Два раза обрабатывали дом артиллерией, черт, страшно было. Долбят суки из чего-то большого. Дом не просто ходит ходуном, он, казалось, качается, как на канате висит. Амплитуда колебаний вверху выше, трясет изрядно. Я опять на верхнем этаже, убрался с чердака еще в прошлый обстрел, да так и не поднимался. Часов в двенадцать ночи ко мне пришли бойцы от сержанта Павлова.

– Товарищ сержант, отдохнули бы, сколько вы так уже лежите? – бойцы сочувственно смотрели на меня. – У нас каша с тушенкой горячая и чай!

– Вы еще скажите, с сахаром! – усмехаюсь я и обрываю смех от вида парней. Те лыбятся и щурят глаза.

– Обижаете, товарищ сержант, конечно, с сахаром. Пойдете?

– А, уговорили, черти полосатые, кормите меня, а то с голоду сейчас умру. Как в госпитале утром чаю попил, больше еще ничего во рту не было.

– Так пойдемте скорее, бабоньки у нас кашу сварили, все уже поели, один вы да часовые остались.

– Да хватит мне выкать-то, нашел генерала! – серьезно замечаю я и, встав, ухожу с парнями.

Как же охренительно пахнет свежесваренная гречневая каша с тушенкой. Я, казалось, вообще забыл, где я нахожусь и что делаю. Плотно поужинав, я даже не заметил, как вырубился.

Разбудил меня грохот взрывов. Оказалось, что уже светает, и я, наглец такой, продрых всю ночь. Поднявшись из подвала на первый этаж, застал картину «Приплыли». Возле дыры в стене, через которую есть выход в траншею, ведущую на наши позиции, лежали два человека, один явно «готовый», да и второй не жилец уже. Картиной было то, кем были эти люди. Это были давешние разведчики, с которыми я сцепился по прибытию в город. Мертвым был тот, которого я ударил головой, разбив ему нос, вон он у него какой огромный. Чуть теплым был сам лейтеха, их командир. С ним разговаривал Яков, разведчик еле дышал, но что-то еще пытался сказать. Я присел перед ним и заглянул в глаза. Парень подавился на полуслове и выпучил глаза.

– Где их накрыли? – спросил я у Павлова, не надеясь узнать что-то у разведчика.

– Да в пятидесяти метрах отсюда, опять этот говнюк вылез! Сука, никак не поймаем… – разочарованно махнул рукой сержант.

– Сержант, ты ведь снайпер? От выхода на десять часов, там где-то. Когда Володька упал, я вспышку видел… – Я кивнул, показывая, что понял. – Прости, сержант, как-то неправильно получилось тогда, я был неправ, – рука лейтенанта опустилась в карман и поднялась снова, уже не пустой. – Это твое, возьми и…

Лейтенант умер. Я не испытывал к нему вражды, поцапались и поцапались, бывает, если честно, так и забыл я уже то, что у нас произошло. Но то, что он меня узнал и вернул мне нож, заставляло подумать, что совесть у него была, и он отдал бы мне этот сраный складешок, если бы встретил меня, будучи живым.

– Пойду, надо уже «заземлить» это говно, что там болтается! – бросил я и пошел. Пошел я не наверх, а к выходу из дома. Возле пролома в стене остановился.

– Слышь, сержант, у тебя гранаты есть дымовые?

– А то как же! Как начали нас учить немцам капканы устраивать, так и выдают теперь регулярно. Есть и наши, и немецкие. Много надо?

– Скажите пожалуйста, «капканы»! – усмехнулся я.

– А ты думал. Один сержант из нашего полка придумал, он танков столько сжег таким макаром, ни один бронебойщик столько не сжигал. Чего тут смешного? – увидев, как я смеюсь, Яков чуть набычился.

– Без меня меня женили, называется! И сколько там танков я сжег, наверное, штук сто? Или сразу двести? – видя растерявшегося сержанта, я поспешил его успокоить: – Да расслабься ты, половину того, что ты слышал, вранье, пропаганда. – Я подошел ближе.

– Чего, правда, ты придумал? – не веря смотрел на меня во все глаза Павлов.

– Да не бери в голову, просто попробовали с парнями, получилось удачно, а командиры раздули из этой мухи слона. Они такого в штабах наговорят, только слушай. У немцев тут танков, говорили, больше пятисот штук было, и все одновременно наступают, вот ты как, видел тут хотя бы сотню, чтобы лезла на тебя одновременно?

– Нет, самое большее, пятнадцать штук шло, кое-как отбились.

– Вот! А тут ведь у тебя даже не улочка, где не развернуться, вон у тебя какая площадка перед домом. Пустили бы сотню, если им так твой домик нужен, да раскатали бы в блин.

– Слышь, паря, ты хоть еще кому не скажи такого, а то… всякие люди есть вокруг, – взяв короткую паузу, после добавил сержант.

– Ладно, так что, поможешь?

– Что требуется?

– Надо гранаты запустить, думаю, трех штук хватит, видел, какой у них дым получается.

– Куда кидать-то?

– Метров на десять от дома, в направлении на девять, десять и одиннадцать. Понятно?

– Еще бы, ты выйти хочешь и позицию занять, чтобы этот фашист не увидел.

– Ага, да только боюсь вот, как бы не спугнуть мне его, дымом-то…

– А мы тебе поможем, – видя теперь мое удивление, продолжает сержант, – мы прорыв изобразим…

– Э, нет, плавали – знаем. Пока я там этого говнюка отловлю, вы тут перед домом все и ляжете!

– Да не будет никакого прорыва, не бойся! К нам, когда боеприпасы несут, мы так и делаем, немцы уже привыкли. Могут из пушки разок шлепнуть, или миномет почавкает. Кстати, тебя бы на улице не зацепило. Они ведь могут в дым-то и пострелять.

– Теперь ты не бери в голову. Меня там не будет.

Сидя в траншее, в которую я попал через лаз в подвале, я ждал. Сержанту нужно было время, чтобы подготовить отвлекающий маневр. Погода сегодня просто диво как хороша. Холодное октябрьское солнышко поднялось над развалинами и освещало уже всю площадь. То, что нужно. По словам лейтенанта разведчика, он видел вспышку слева, то есть на западе, надеюсь, что у этого упыря-снайпера бликанет оптика, и я это увижу. Я собирался проползти метров тридцать вправо, там стоял остов сгоревшей машины, место вполне подходящее. Когда полетели гранаты и началась стрельба, я рванул в сторону машины просто как змея. Виляя задом, я сокращал и сокращал дистанцию. Уйдя из спасительного дыма, я оказался в траншее, что шла по нашей стороне площади. Пробежав по ней метров десять, начал выбираться наружу. Тут немчура начала стрельбу. Вялый обстрел велся из двух пулеметов, главным оружием у немцев сегодня стали минометы. Один из разрывов был впечатляюще близко. Даже показалось, что видел разлетающиеся осколки. Вот, наконец, остов машины, блин, тут еще и трупик зажаренный внутри, бр…

Я превосходно видел всю площадь и даже был ближе к немцам, чем к своим. Вчера они лазали где-то рядом с этим местом. Сейчас, впрочем, я не наблюдаю движения справа от себя. Зато впереди… Снайпер был опять в колпаке, или не знаю, что там у него, но я разглядел бесформенную кучу мусора, не стал он сегодня изобретать ничего нового. Дым от гранат уже развеялся, солнце вновь заливало площадь своим уже не греющим теплом.

Выстрелить я мог уже давно, но все еще размышлял, как сделать это наверняка. Стрелок уже один раз сдвигался за прошедший час и дважды выстрелил. Я надеюсь, что мне не придется сегодня краснеть за то, что кто-то умер из-за моей нерешительности. Я реально искал возможность поразить противника единственным выстрелом, но как ни старался, одного не получилось. Все произошло спонтанно. Метрах в пятидесяти от меня раздалась долбаная трель долбаного немецкого свистка. Солдаты вермахта, под прикрытием в этот раз только артиллерии, двинули на штурм. Бежали они сегодня намного увереннее, чем вчера, что это, накачка сверху? Или шнапса приняли чуть больше и осмелели? Так или иначе, но стрелок отметился в третий раз, а я, наконец, понял, что тот чуть сдвинулся, подставляя мне левый бок. Мой выстрел совпал с сотней других и утонул в эхе разрывов пушечных выстрелов. Снайпер противника, получив пулю, а я в этом был уверен, поняв, откуда к нему прилетела смерть, развернулся лицом ко мне. Мне в прицел были превосходно видны блики его оптики, и я, наконец, решился. Решился потому, что уже привык к этой винтовке. Привык к ее немецкой точности и безотказности. Выстрел. Пока винтовка возвращалась на место, я потерял наблюдаемый мной ранее блик прицела. Вглядевшись в кучу мусора, я понял, что вижу чуть вздернутый ствол винтовки врага. По самолетам мы не стреляем, да и не летали они сегодня еще, значит… Я решил подождать, почему-то подумалось, что если фриц не вернется к своим, то за ним придут. Каково же было мое удивление, что за стрелком прибежали сразу трое уже через полчаса. Тремя быстрыми выстрелами я положил всех троих, но опять не хотел покидать позицию. Патронов у меня еще штук двадцать есть, жаль терять позицию и прикормленное «рыбное» место.

Примерно за час я расстрелял все патроны, промахнувшись всего три раза, интересно, зачтут ли мне сегодняшний, уничтоженный почти взвод противника? Да нет, конечно, кто это видел-то? Да и по фигу так-то? Просто узнав, что у меня есть счет, за которым, оказывается, следят, подумал, что увеличил его сегодня изрядно. Не хватает еще того, что меня как в кино решат сделать лицом пропагандистской газеты, вот уж хрен вам по всей голове.

Когда вернулся в дом, оказалось, время уже два часа дня. Вот это да, мне казалось, что я провел на площади пару часов, а оказалось полдня. В Доме Павлова бойцы не были полными ротозеями и прекрасно видели, как у фрицев «кончаются» солдаты. Возможно, именно благодаря Павлову, или кому-то из его бойцов, мне позже официально засчитают одиннадцать трупов врага плюс одного матерого снайпера. Ребята даже ходили на его позицию ночью, но винтовку так и не нашли, зато приперли тот самый колпак. Это было что-то напоминающее колесный диск и полусферу одновременно. Сталь толщиной миллиметров десять, наверное, хорошо защищала стрелка. Принесли также кусочки разбитого стекла, что явно свидетельствовало о разбитом прицеле. Вот так, словно в кино, я грохнул к бениной маме какого-то специалиста.

К вечеру я вернулся на КП нашей роты, где меня уже искали с собаками. Ротный поворчал немного, но успокоившись, заставил все расписать в отчете. Писал два часа. Отоспавшись, принялся за подготовку бойцов. Бегать, к сожалению, здесь было негде, да и вражеские пули со снарядами и минами как-то не располагали к пробежкам и занятиям физкультурой. Показывал и наставлял людей, как нужно обихаживать вверенное оружие. Оказалось, что им тут до сих пор никто не подсказал, что в диск ППШ нельзя пихать патроны битком. Половина осечек и перекосов патрона были именно из-за этого. Еще были регулярные утыкания патрона, оказалось, банально забит грязью весь механизм подачи. Пара ребят вообще никогда не чистили винтовки, на вопрос «почему?» ответили просто:

– Так, когда стреляешь, грязь-то и вылетит.

Вот с такой железной логикой и пришлось бодаться. Урки, ну или просто «бывалые» люди, оказались вполне неплохими вояками, знающими толк в оружие. Почему вначале возмущались? Так это у них просто привычка из мирной жизни, бывалые люди всегда возмущаются на попытку кого-то ими управлять, ничего, лечится и такое. Один из них, кстати, оказался хорошим стрелком. Сидел до войны именно за браконьерство, просто, когда охотился незаконно, застрелил кого-то в лесу, вот и сел. Дал ему свою винтовку попробовать, у мужика получилось очень даже хорошо. Поговорили с ним, решил натаскать его в этом деле немного, сколько сам знаю. Хотя чего я там знаю-то. В теории что-то есть, а в практике… Все на удачу как-то, ну не совсем без расчета, но все же знаний у меня в этом деле мало.

Чуток попрактиковался в рукопашном. Оказывается, здесь, кроме как боксом, ничем больше не увлекаются. Странно, да дурак еще и ляпнул бойцам, что, дескать, бокс не лучшее, что есть из боевых искусств. После наезда, невсерьёз, конечно, пришлось показывать, что делать против боксера. Парень, что отстаивал бокс, занимался им, может, и серьезно, но видимо недолго. Двух ударов провести не смог, рухнул от банальной подсечки, причем я даже не напрягался. А вот когда вызвался паренек, занимавшийся до войны борьбой, пришлось вспомнить самбо. В обоих поединках не было побежденных и победителей. Я всего лишь обозначал движения. Когда уронил одного из «сидельцев» и обозначил удар в грудь, тот вдруг спросил:

– Сержант, а разве такой удар поможет вырубить врага? – нормально так спросил, без подначки.

– А ты думаешь, нет?

– Ну, мало ли, здоровый попадется, ему в грудь бить все равно, что в стену.

– А вот так? – я обозначил тот же удар, но уже со штыком в руке.

– Так это же с ножом! – удивился парень.

– А кто говорил, что нужно всегда с голыми руками идти? Я же объясняю, нужно думать. Если я имею возможность выдернуть нож быстрее, чем ты меня сможешь ударить, на фига мне затягивать поединок, могут ведь и друзья врага подойти, с автоматами. Тут нужна скорость и быстрая реакция. А когда просто дерешься, то в грудь бить не надо, но тоже все зависит от конечной цели.

– Как это? – чуть не хором спросили бойцы.

– Перед тем как влезть в поединок, ВСЕГДА нужно знать, КАК ты хочешь его завершить. Если я показываю вам какой-то прием, я ведь не собираюсь никого из вас убивать, правильно? – Ребята кивнули. – Вот. Если я оказываюсь втянутым в драку, то бью или беру человека на болевой, мне важно показать противнику, что я смогу его осилить.

– Ну, есть такие люди, что и после десяти ударов в нос продолжают лезть в драку, – заметил кто-то.

– Да, есть упрямые. У таких людей сильное самолюбие, он не может проиграть, поэтому, даже получая по голове, упорно лезет вперед и падает, только чуть живым. С такими нужно бороться немного по-другому. Если человек этот ваш товарищ, или просто вы не в бою, соответственно, об его убийстве не может быть и речи. Тут нужна нейтрализация. К сожалению, некоторые даже после проведения болевого приема вскакивают и продолжают переть буром, таких немного, все-таки в основном люди понимают цену собственной жизни, но все-таки… Подойди, боец, как тебя?

– Красноармеец Приходько, – представился боец.

– Нападай, – предложил я, он был как раз таким, видно по лицу, упрямый как танк.

Парень вскинул руку, обозначив удар в лицо, именно обозначил, ибо ударом это не назовешь. Блокирую его правую руку своей левой и наношу, обозначаю, конечно, удар ребром ладони в правую подмышечную впадину.

– Вот так, если удар будет достаточно хлестким, пусть даже и не очень сильным, можно хорошо «отсушить» руку, повиснет плетью. Можно сделать по-другому, бей, да нормально бей, чего ты мямлишь!

Новый взмах, и, отбивая удар, одновременно подныриваю и разворачиваюсь, беря в захват руку и одежду в районе поясницы. Парень летит через бедро, а дальше следует болевой.

– А теперь, поясню, чем отличается болевой прием от нейтрализации противника, – я обозначаю нажим на руку бойца, – одно короткое движение, и его рука сломана. То есть, если вам надо образумить упрямца, и вы точно уверены, что удар его не остановит, перелом конечности здорово отрезвляет любого настырного противника. Это может быть палец, рука, нога, голова, ну, последнее, перебор, конечно, но все же.

– Товарищ сержант, а как взять на болевой проще всего, ведь он же не будет ждать, пока я проведу все эти приемы? – опять один из «сидельцев».

– Для остановки упорного можно поступить вот так, – встаю в стойку. – Нападай! – Приходько бросается на меня, но видимо даже не решил, как будет бить. Сначала взмахнул левой, затем правой, а потом вдруг оказался пойманным за пальцы правой руки. Я едва смог удержать себя от того, чтобы не сломать парню пальцы.

– Я могу сломать его пальцы одним движением, полезет он дальше на меня? – Одобряющий шум голосов.

Тренировку прервали немцы. Опять пошла атака на Дом Павлова, и пришлось занимать позиции. Мы тут как бы во второй линии, но все же. Вновь полетели пули, густо, громко. Разорвались несколько снарядов, бумкают гранаты. Вдруг среди всего этого шума войны доносится знакомый звук.

– Ура-а-а! – Вижу в дыру в стене, как из соседнего дома в сторону площади устремляется горстка людей.

– Вот дебил! – в сердцах вспыхиваю я. – Ну куда вы бежите взводом на атакующую роту, поддерживаемую танками???

Слышу, как рядом кто-то матерится, повернув голову, с удивлением обнаруживаю рядом политрука. А он ведь с нами уже воевал, знает, что я на дурака не лезу, вот и молчит, не оговаривает. Но рядом оказался не только он, но и капитан, а вот тот принял решение противоположное моему мнению.

– Вперед, за Родину, за Сталина! – Твою мать, ну откуда вы такие повылезали-то? Хотя он, конечно, прав. Дело в том, что если уж полез один дурак вперед нахрапом, нужно его поддержать, иначе все потери впустую. А если рванем мы, да еще взвод или два, глядишь и опрокинем фрицев. Выбежав из дома, замираю у стены, а я-то идиот, куда побежал, дали винтовку с оптикой, так и работай! Упав на груду кирпича, осматриваю поле боя. Черт, скоро смешаются все, и будет не до стрельбы. Ловлю на мушку первого немца, о, не прогадал, блеснул серебром погон, выстрел. Магазин опустошил быстро, буквально секунд за пятнадцать, убрал вроде бы троих. Началась рукопашная. Хорошо, что на поддержку безумного взвода побежали не только мы. Рубилово пошло жесткое, танки противника не стреляют, как тут определишь, в кого стрелять. Откладываю винтовку в сторону, в надежде, что сюда не прилетит шальная мина или снаряд, беру в левую руку лопатку, во вторую нож и бегу вперед. Черт, даже не заметил, как и меня охватила эта страсть. Бегу и не знаю, куды именно бечь-то. Вокруг просто свалка, пока размышлял кому помочь в первую очередь, очутился в полукольце и отнюдь не товарищей по оружию. Прямо передо мной, припав на одно колено, огромный, просто неприличных размеров фашист вгонял длинный штык-нож в кого-то из наших бойцов. Штык даже звенел, пробивая живот бойца и, видимо, утыкаясь во что-то на земле. По обе стороны от этого Конана-Варвара находились два оруженосца, невысокие, щупленькие, но их двое плюс громила, а я как-то один оказался. Все вокруг машутся каждый со своим противником. Немцы сообразили быстрее и кинулись на меня. Дистанция была около двух метров, практически дотянуться можно. Ухожу чуть в сторону, чтобы фрицы помешали друг другу, и встречаю первого. Приняв на лопатку, отбиваю удар ножом и тут же бью сам, один готов, но я не успел вытащить штык. Приседаю, практически прижимаюсь к земле и наотмашь бью лопаткой перед собой, пытаясь, ну даже не знаю, рассечь что ли врага. Лопатка, не находя цель, пролетает впустую, и я оказываюсь в очень неудобном положении. Оставшийся щуплый фашист размахивает перед собой штыком, за ним уже поднялся громила, бляха, какой же он огромный-то! Делаю нырок и, кувырнувшись через плечо, встаю в нижнюю стойку. Лопатка уже в правой руке, мелкий фриц прыгает ко мне и утыкается в лопатку, я рубанул наискось сверху вниз. Не рассчитал немного, у меня в руке ни фига не катана. Лопатка застревает в голове фашиста, а я остаюсь совсем пустым против самого здорового противника. Меня выручает случай. Кто-то из парней, оказавшись в этот момент рядом, бьет громилу прикладом автомата, дурень, раз держал его в руках, надо было просто стрелять! Немец, получив в левое плечо увесистый удар, вскидывается, повернувшись ко мне правым боком. Прыгаю вперед и приземляюсь обеими ногами фрицу на чуть отставленную правую ногу. Кажется, даже слышу хруст коленного сустава, но фриц в это время разворачивается, и его правая рука делает широкий жест, а в ней, блин, целая сабля. Просто падаю назад, но чувствую, как ватник на груди расходится под лезвием штык-ножа. Упав на спину, ухожу в сторону, кувырнувшись. Не успевая подняться, получаю плюху в голову от кого-то слева и, рухнув на землю, уже не успеваю сгруппироваться. На меня кто-то прыгает, вышибая остатки воздуха из груди. Пытаюсь перевернуться, но на спину опять кто-то падает, только теперь уже явно случайно. Через секунду понимаю, на мне труп, опять кручусь, работая руками и ногами, и наконец, вылезаю. Увернувшись, просто вовремя увидел удар от ноги фашиста, бью этому футболисту, пытавшемуся пробить пенальти моей головой, по ноге. Тот падает, и рядом оказывается его рука с зажатым в ней ножом. Вскакиваю и, топнув по запястью, обезоруживаю очередного противника, но нож не поднимаю, разглядев на пузе лежавшего кобуру. Фриц, падая, удобно так раздвинул ноги, туда и пробиваю носком сапога. Противника сгибает от боли, и своим криком он перекрикивает всех окружающих. Наклоняюсь к нему, благо никто не помешал, и, расстегнув кобуру, выхватываю парабеллум. Рывок затвора на себя, из экстрактора вылетает патрон, черт, патрон был в патроннике, я, наконец, оглядываюсь, пытаясь оценить масштаб сражения. Вокруг меня продолжаются схватки, громилу со сломанной ногой кто-то все же добил, хотя рядом с ним лежат двое наших, неподвижно лежат. Всаживаю пулю тому, у кого и забрал этот пистолет, а затем просто добиваю магазин, стреляя в серые шинели. Когда пистолет опустел, увидел, что и другие бойцы, наконец, обрели здравый смысл и начали стрелять, у кого было оружие, конечно. Через полминуты на площади остались только советские бойцы и по нам тут же ударили пулеметы и винтовки врага. Попадав кто сам, а кто и с помощью вражеской пули, мы начали отползать, теряя людей. Догадавшись, вытащил дымовую гранату и швырнул себе за спину, подождав чуток, пополз дальше. Когда уже были возле своих траншей, разорвались первые мины, но свою кровавую жатву они собрать уже не успели.

Подводя спустя час итоги печальной вылазки, недосчитались примерно половины бойцов. Сколько удалось отправить на тот свет врагов, представления не имел никто. Появившийся комбат, на удивление, похвалил всех за выручку и боевое братство, но тут же посетовал, что пополнения не будет. Вот так, того, кто первый позвал людей в атаку, уже не найти, а я бы с ним поговорил. Раненых было много, кого не порезали, был просто избит, у меня целиком был испорчен ватник. Располосовали мне его знатно, занятно, что гимнастерка под ним была цела. Болело все тело, отдыхал, лежа в подвале на паре досок, и обдумывал драку. В нашем взводе не досчитались шестерых, канул в небытие подопытный по рукопашке Приходько, «сидельцы» живые, но изрядно потрепанные.

– Вот, командир, чуть бы пораньше нам учиться начать, может, так же, как ты, смогли бы вертеться, – заявил кто-то из ребят.

– Если бы у меня раньше был пистолет, я бы вообще не дрался, а сразу бы стрелял. Блин, ну кто же у нас такой бестолковый-то? Надо же лезть в драку под прицелом немецких пулеметов!

– Известно кто, – опять тот же голос, – командир второго взвода. С ним уже не первый раз так, и опять потери большие.

– Он живой, видел его кто?

– Вроде бы видел, как его ротный песочил, – вставил свое слово один из «сидельцев».

– Пойду и я добавлю, тем более нашего не видно, взводного, то есть надо у ротного посмотреть.

– А наш того, при отходе пулю получил, прям в башку. Теперь только по одежке опознать можно.

– Твою мать, ладно, отдыхайте, хлопцы, я скоро.

У капитана и правда, были разборки. В комнате стоял дым коромыслом, ротный и политрук песочили молодого лейтеху, как оказалось – заводилу. Этот доблестный засра… драчун, в общем, уже не в первый раз устраивает вылазки с рукопашной. Пользуется тем, что комбат вроде как его хвалит, дескать, бьет фашистов в хвост и в гриву, а то, что и от наших бойцов ничего не остается, скромно умалчивают.