Текст книги "Наш дом – СССР"

– Ура! – запищала дочка и бросила в меня одуванчиком. Вскочив, она побежала по цветущему лугу, а мы с женой смотрели ей вслед.

– Как думаешь, дадут нам дом купить? – спросила Катя.

– Думаю, что нам предложат и даром, дело в другом.

– А в чем?

– Как бы условие не поставили, жить здесь. Я-то не против, а вот государству такое может не понравиться. Мы и так сильно светимся с деньгами. Знаешь, на что кололи меня перед судом? Специально приходили.

– В каком смысле? – Катя удивленно посмотрела на меня.

– Да в прямом. Здесь ничего нет, Кать, сама видела все. Люди тут на дефицит падки. Мент, который меня мурыжил, прямо спросил, на что я живу. Я ответил, что работаю в магазине, а он…

– Что?

– Ага, говорит, иди свисти, говорит, глухой старухе, на зарплату дворника ты жене сапоги польские купил, да?

– Где он меня разглядел-то?

– Говорю тебе, тут у всех глаз наметан, сразу видят то, чего в магазинах нет.

– Вот так и подумаешь, надевать их еще или что попроще купить, – смутилась жена.

Действительно, так все и было. Особенно женщины, мужикам-то пофиг на все, а вот бабы… Те сразу замечают, что на ком-то сапоги или пальто цивильное, значит, как-то достали, а это в свою очередь означает, что есть деньги и связи. Простор для бандитов и всякой шушеры. Это как в будущем, начали в конце девяностых окна пластиковые ставить, и ворам сразу было понятно, у кого есть деньги. Позже, конечно, когда цены упали, с этим стал порядок, старых окон почти и не встречается в домах, но вначале была проблема. Вот еще одна идея, как сдвинуть с мертвой точки производство ширпотреба? Как бы власть ни билась со своей идеологией, но на ней одной далеко не уедешь, причем мы-то знаем об этом не понаслышке. Людям нужна нормальная одежда, обувь, телевизоры и холодильники, кровати и долбаные стенки, наконец, всё нужно, а его нет. Зато товарищам чиновникам ничего этого не надо, им нужно, чтобы народ строем ходил да план выполнял. А не нужно властям ширпотреба по одной простой причине, у них и так все есть. У них есть машины, дачи, хорошая одежда и доступ к продуктам. Вот и подумаешь так, а действительно ли заботилась советская власть о своем народе? Или это выдумки? Взять те же квартиры. Да, бесспорно, бесплатно выдают. Даже очередь не страшна, это фигня. Но тут есть и другая причина. Дают человеку квартиру от предприятия, он живет и работает на том же предприятии, уйти куда-то вряд ли сможет. Привязка, однако. Медицина бесплатная? А ты пойди и получи нормальное обслуживание без взятки-подачки в виде конфет, шоколада или чего-то покрепче? Вот и выходит, что забота партии вроде есть, но всегда есть подводные камни. Ведь все хорошо в меру. Даже яд в малых дозах может быть лекарством, так и в жизни. Как заставить престарелых небожителей перестать швырять деньги всяким эфиопам только за то, что те провозглашают социализм, а на деле едва ли не молятся на Запад? Или военная доктрина. На хрена иметь запас ракет, с возможностью сто раз уничтожить любого врага? Что, одного раза разве недостаточно? И так во всем.

– В Москву один поедешь? – Катя взглянула на меня.

– Хочешь со мной? Мне было бы приятнее, посмотрели бы столицу, когда она еще была столицей, а не «нерезиновой».

– Надо с заведующей говорить, ведь там в выходной, наверное, издательства не работают?

– Я поговорю, должна Ирина пойти навстречу, она неплохой человек. Бабки любит, как и все, но не вредная.

– Да вроде ничего такого я не замечала. В прошлом месяце по кондитерке недостача была, она девок прикрыла, списали, но я-то знаю, что они воруют.

А куда без этого. Именно в нашей стране родилась поговорка – «тащи с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость». Что поделать, люди живут бедно и тащат с работы все, даже не нужное. А тут продукты. Девочки, стащившие пару кило конфет, могут их на что-нибудь обменять, дать взятку где-то в поликлинике или детском саду, или вовсе съесть в одну харю.

– Ладно, выберу день и поедем. Только путь сейчас долгий, за пять часов на машине, как раньше, не получится.

– Да и плевать, давай на поезде, Аленка никогда не ездила, прокатимся?

– А давай.

Небо, чистое и легкое, такое бывает только весной. Мы гуляли до темноты, позабыв об автобусе, и только когда совсем стемнело, опомнились. Благо была суббота и на работу Кате завтра не надо, пошли в ближайшую деревню и стали искать дом для постоя. В эти времена проблема не в том, чтобы пустили, а в том, чтобы найти жилой дом. Почти в полночь мы, наконец, нашли приют. К этому времени дочка сильно устала и буквально висла на руках, засыпая. В одном из домиков, в деревне на десять дворов, жил пожилой мужчина, он нас и впустил. Первое впечатление оказалось ошибочным, мужчине было в районе полтинника, просто внешность и увечье искажали настоящий возраст. Жена с дочкой спали, а мы с дядькой Колей так и не легли. Мужичок оказался ветераном, а мне было ужасно интересно пообщаться. Говорят, ветераны не рассказывают о войне? Брехня. Может, кто-то и молчит, а вот тут Николай Степанович Кудрявцев, орденоносец, гвардии сержант, легко пошел на контакт, и утром мне хотелось вставить в глаза спички. Зато услышал столько нужного, что хоть сейчас за книгу садись. Кстати, а вот и тема! Рассказать о войне, солдатская правда, что может быть честнее и правильнее? Верно, ничего. Уходя, утром, я договорился с дядькой Колей, как он просил себя звать, о том, что я приеду еще не раз и хочу написать книгу, а он будет моим цензором и консультантом. И ведь договорились.

Домой мы вернулись только в воскресенье и во второй половине дня. Съемная квартира у нас была вполне по современным меркам хорошая. Намылись, наелись и, отдыхая, завалились спать. Кате завтра на работу, у меня дела в гараже, имелись еще кое-какие наработки, нужно записать и сделать зарисовки, я ведь и дальше буду ускорять прогресс, работы немало.

Но, как всегда и бывает, покой и планы нам только снятся. Отправив с утра жену и дочку на работу и в сад, хотел позавтракать сам, как заявились менты. Здесь еще не принято не впускать в квартиру представителей власти, проблем огребешь выше крыши, поэтому впустил. Нет, обвинений никаких не было, но менты вдруг начали раскручивать тему пожара за Волгой. Да-да, моего пожара. Казалось бы, ничего на меня нет, чего пристали? Ан нет, душу крутят как хотят, а все потому, что, когда нашли трупы неподалеку у дома, один из них был с похожими повреждениями. С похожими на те, какие я нанес, убивая бандитов в доме Лидии Николаевны. Кстати о бабуле. Сынок, выгнавший Катю с Аленкой из дому, даже памятник матери не поставил, это сделали мы, как только снег сошел, еще и ездим на кладбище каждый месяц. Старушка реально была хорошим человеком, я чувствовал себя очень плохо, когда вспоминал о том, что виновен в ее смерти, а вспоминаю постоянно. Надеюсь, на том свете она не поминает меня последними словами.

Менты допрашивали почти час, я стоял на своем, повторяя раз за разом, что не понимаю, о чем они говорят. Те недовольно шипели, угрожали, что мне будет хуже, когда все станет ясным, на что я отвечал вполне спокойно:

– Вот когда что-то проясните, тогда и поговорим. Ребята, вы чего-то недоговариваете, вот и все. Давайте начистоту?

– Начистоту, говоришь? – повторил за мной старший из милиционеров. – У любой банды есть общак, а в нем наворованное у простых граждан…

– Э-э-э, – протянул я весело, – так вон вы куда клоните. Так бы и сказали. Я думал, вы после такого преступления все обыскиваете, поэтому и не говорил ничего, а меня не спрашивали.

Менты мгновенно подобрались, буквально впиваясь в меня глазами.

– Что тебе известно об этом?

– Да просто все, – пожал я плечами, – о пожаре, как и говорил, ничего не знаю. А вот об общаке воровском слышал.

– Интересно, откуда ты мог слышать такие вещи? Это ж секрет почище гостайны! – воскликнул недоверчиво один из милиционеров.

– Секрет для всех, кроме покойников, – я скривил лицо, давая понять ментам, что прошел через серьезную передрягу. – Ваши товарищи, которые вели мое дело, постоянно пытались выманить из меня истинную причину моего поведения у бандитов. Никто не хотел слушать, а тем более верить в то, что я говорю. Ребят, нас вообще-то туда убивать привезли, если вы до сих пор в этом сомневаетесь, то я бессилен вам что-то доказать.

– И как ты узнал об общаке?

– Да разговор слышал. Их старший, забыл, как его звать…

– Борец?

– Да, точно, все выговаривал кому-то, что плохо заносят, крысят, как-то так вроде. Другие бандиты ругались, спорили, говорили, что и сам Борец всех обманывает, а общаком пользуется сам. На что тот орал как бешеный, что общак был и будет на месте, в подполе этого дома в тайнике, который даже собаке не найти!

– Да ладно! Слушай, а ведь и правда в подполе осмотрели так, для галочки, я сам видел, особо и не искал никто.

– Рассказав вам, я могу быть спокоен за свою жизнь? – продолжал я. А что, где гарантии того, что меня прямо сейчас не кончат?

– Ты сдурел, что ли? – быстро сообразил старший из ментов. – Сейчас все под протокол и проедешь с нами в управление, нужно зафиксировать все твои показания и свидетельства!

О как. И ведь повезли, все записали, выслушали, дали расписаться и подшили к делу. Далее пришел какой-то начальник и руку жал, благодаря за сотрудничество.

Блин, а вот сразу так нельзя было? Сначала осудили человека, а теперь что? Руку жмут? Еще бы грамоту почетную дали, в придачу к судимости. Это в будущем она особо ни на что не влияет, ну не устроишься работать в милицию, да и хрен с ней, туда идти, надо родиться с правильными понятиями, ну или честолюбие такое иметь. А вот здесь другое дело. Одно для меня хорошо, в армию не берут, даже военник уже получил официально, а вот в остальном… На не служивых, да еще судимых, смотрят очень криво. Понятно, что на лбу не написано, но вот в паспорте штампик стоит… Очень некрасивый. Всем ведь плевать, за что осудили человека, клеймо есть, значит, отщепенец и враг, баста.

В Москву мы втроем, а что, взяли и дочку, куда ее девать-то, приехали в середине мая. Столица этого времени мне даже понравилась. Нет, меня, как и прежде, отталкивает большое количество людей, домов, машин и габариты самого города, но что-то тут было такое… Родное, что ли? Вообще, я больше люблю Питер, мне по душе его невысокая застройка, каналы, мосты. Москва же… Это что-то другое, недоступное мне пока. Огромные проспекты, спешащие уже сейчас, в семидесятом году двадцатого века куда-то люди, высокие дома и шум. Не люблю шум, да и помните, наверное, мне лес и деревня нравятся гораздо больше. Да и не за горами то время, когда и сами москвичи поймут всю «прелесть» жизни в столице. Они станут здесь только работать, а жить предпочтут за городом, в своих домах. А Москва превратится в коммуналку, в которой кого только не будет.

Для начала культурная программа. Естественно, на вечно живого вождя посмотреть надо, хоть раз в жизни. Точнее, и одного раза достаточно. Далее Катя непременно захотела обойти большие магазины. А я предложил первенство отдать «Детскому миру». Никак не думали, что останемся в нем почти до вечера. Разве можно оторвать ребенка от созерцания игрушек? Слава богу, что дочь у нас всегда была вменяемым ребенком, да и возраст сказывался, ей там ведь десять было, сейчас уже даже одиннадцать было бы. Поэтому игрушки она выбирала не по своему теперешнему возрасту, а несколько иные. Ее интересовали конструкторы, настольные игры, а не зайчики-морковки. И важная деталь, дочери достаточно сказать, что нужно выбрать игрушку, и она не станет капризничать, прося много и сразу. Скорее, это мы сами всегда предлагали ей взять что-то еще, если хочет.

Тут же реально разбегались глаза. А у меня внутри опять истерика. Ну мля, почему вот так всегда?! Кому-то все, а кому-то деревянные игрушки, прибитые к полу! Мать вашу, коммунисты чертовы. Что, блин, за МКАДом жизни нет? Там нет детей и им не нужны игрушки? А вещи в магазинах? Здесь то, что в регионах «достают» и «выбрасывают», в свободном доступе. Дефицит только по-настоящему на что-то дорогое и в основном импортное. Почему? Вот и будут всю жизнь рваться люди в один город в стране, ибо в других ловить нечего. Зачем творить беспредел и дефицит там, где не надо, самим себе проблемы создавать, а? Или, как в лозунге, нет таких вершин… Так устанет народ на вершины-то карабкаться, причем уже скоро устанет. Нет, все же нужно что-то делать с моими взглядами на жизнь, я тут с ума сойду, если хотя бы не попытаюсь что-либо изменить.

Только на третий день нашего маленького путешествия я попал в издательство. Первым я выбрал «Молодую гвардию» и, похоже, не впечатлил агента, ну или кем там являлся напыщенный идиот, решивший, что, как и все в этой стране, хорошие книги пишут только у них в Москве, ну, еще в Переделкино. Сказал бы я о тех как минимум пятидесяти процентах современных писателей, кем они являются на самом деле. Жополизы идейные.

Оставив заявку, если честно, даже не хотелось, Катя настояла, уехали в следующее. Издательств, занимающихся выпуском фантастики, на самом деле мало, и выбирать я не собирался. Оставили рукописи еще в двух конторах, да и поехали себе на вокзал. Завтра надо быть дома, Кате дали только четыре дня, надо поспешать.

А дома меня ждал очередной вызов в милицию. Сотрудники нашли все закладки бандитов, включая и ту, первую, которую я увел у бандосов и сжег тогда их дом. Да-да, золото я не прибрал себе, а в одну из ночей пробрался в тот злополучный дом, где недавно устроил бойню, и спрятал цацки в погребе. Риск был огромным, но мне надо было так поступить, мало ли, вдруг и правда вернут людям добро? Ну и меркантильный интерес тоже был. Забравшись в подпол, я довольно легко отыскал заначку-общак и, достав из него бумажные деньги, не тронул все остальное содержимое. А было там много чего, золотишка бандиты нахапали столько, что даже глаза округлились, когда увидел. Именно поэтому, совершив такую вылазку, я и сдал так спокойно милиции общак.

– Гражданин Андреев, мы вызвали вас поблагодарить за сотрудничество, – ошарашили меня в милиции. В кабинете, кроме собственно следователя, были еще какие-то чины в штатском. – Только благодаря ценностям, найденным с вашей помощью, мы с точностью установили причастность этой банды как минимум к десяти разбойным нападениям. Все они осуществлялись с особой жестокостью, много эти гады народа положили.

Штатские пожали мне руку и быстренько вышли, а следователь попросил задержаться.

– Мы правда благодарны вам, – начал следак разговор, а я все гадал, зачем и к чему вообще вся эта показуха.

– Спасибо, конечно, если б меня еще и не судили за этих уродов, было бы вообще замечательно.

– Вы сами виноваты. Я могу вам теперь немного раскрыть подробности. Прокурору просто не предоставили выводы экспертов о вашем самосуде. Да-да, не надо протестовать, эксперт-криминалист человек ученый, лицо не заинтересованное, он все разложил по полочкам, подтвердив наши подозрения. Вы могли бы оставить их в живых, но предпочли убить, состоянием аффекта такое не назовешь, но мы не стали настаивать. Если бы вы были хулиганом и убили простых людей в драке, это одно, но вы убили бандитов, настоящих бандитов. Эти твари давно держали народ в страхе, а поймать за руку не удавалось, но появились вы, и все произошло так, как произошло. Еще раз спасибо вам, всего хорошего.

– И вам, – коротко ответил я и побрел на выход.

– На работу не устроились? – догнал меня вопрос. – Мы можем дать рекомендации, тогда статья в паспорте не будет играть роли.

– Мы с женой написали книгу, и рукопись сейчас в издательствах. Только вернулись из Москвы. А от рекомендации я, конечно, не откажусь.

– О, это хорошо, что вы занимаетесь творчеством. А что на заводе делали, пытались устроиться?

Мля, следили, что ли?

– Предложил проект лодочного мотора, – спокойно пожав плечами, ответил я.

– Вы еще и изобретатель? – неподдельное восхищение сквозило в голосе следователя.

– Немного. Если выпустят двигатель, будет понятно, какой я изобретатель.

– А зачем вам еще один двигатель, у вас же есть один?

– Так это не себе, – пожал я плечами недовольно, – выпустят, будет людям что купить для лодки.

– А что, у нас мало лодочных моторов? – непонимающе смотрел на меня милиционер.

– Ломучих много, я хотел надежный сделать. Хотя, если кривыми руками собирать, то можно из конфетки обратно какашку сделать.

Мент заржал и, задав еще пару вопросов, а также вновь пожелав всего хорошего, попрощался. Я вернулся домой, приготовил вкусный обед и собрался в город на прогулку. Была идея, не давала покоя с первого дня в этом времени. Я рано потерял маму, мне и шестнадцати не было, а ей всего тридцать шесть было. Очень хочу увидеть ее, сейчас ей всего-то одиннадцать лет, девчонка совсем, но от этого хочется увидеть еще больше.

Сев на автобус, поехал в центр. Мои родные живут сейчас на другой стороне города, так же, как и нас здесь, его только недавно начали застраивать «хрущёвками». Посмотрим, что там и как.

Автобус шуршал, я смотрел в окно и размышлял, а ну, как не возьмут нашу рукопись, что тогда? Честно говоря, да и плевать, мало ли в чем можно проявить себя. На днях я собираюсь в поездку к ветерану, буду записывать его рассказы и начну цикл книг, очень хочется, о войне, это сейчас, в этом времени, достойное чтиво. И меньше вероятность отказа, так как побаиваются реакции со стороны ветеранов.

От остановки я шел и не узнавал район. Почти нет деревьев, еще попадаются частные дома, дороги между домов не асфальтированы, стройка сплошная. Наш дом стоял третьим от дороги; дойдя, была середина дня, я остановился чуть поодаль и стал просто смотреть. На окна, на двор. Зайти я не смогу, как это будет выглядеть? А вот просто посмотреть со стороны…

– Ларис, гулять пойдешь? Мальчишки в Кустовский звали.

Оп-па! Две девочки. Одна стройная, с красивыми черными кудряшками на голове, вынырнула из-за ближайшего угла дома, с ранцем за спиной и шла к подъезду. К моему подъезду. А вторая, худая, с острыми чертами лица, стояла на балконе второго этажа. Так ведь это тетя Люда! А с кудряшками…

– Люськ, нам задали много, да мне еще на волейбол идти, забыла?

Голос… мамы… Блин, да, он еще детский, совсем не такой, но все же у девочек голос меньше ломается, чем у парней. Что-то внутри меня сжалось в комок и захотелось подбежать и обнять, прижаться. Хотя какое там прижаться, она ж ребенок еще.

Мама шла спокойным шагом к подъезду, вероятно, думала о чем-то хорошем, улыбка озаряла ее красивое детское лицо. Не чуя ног, я медленно опустился на траву рядом с палисадником, разбитым возле дома. Слезы текли по моим щекам, ничего с собой не мог поделать.

– Вам плохо? – вдруг раздался над ухом голос.

Господи, зачем я так близко подошел?!

– Нет, все в порядке, спасибо, – ответил я, поднимая глаза. Рядом стояла и смотрела мне прямо в глаза – Лариса. А ведь она смотрит сейчас в свои глаза. Мне всегда в детстве говорили, что у меня мамины глаза. – Из школы?

– Ага, – кивнула девушка и подала мне платок. – Вы плакали? А говорят, что мужчины не плачут.

Эх, девочка, знала бы ты, как мы все, родные тебе мужики, муж, брат, двое сыновей будем рыдать всего через каких-то двадцать пять лет!!!

– Врут, – коротко ответил я, глядя в глаза девочки. – Всякое бывает. Тебя Ларисой зовут? – Она кивнула. – Красивое имя.

– Мне тоже нравится, хоть редкое, а то в школе одни Люськи да Гальки, – задорно засмеялась Лариса.

– Здорово, – поддержал я ее настроение.

– А почему вы плакали? Что-то болит?

Блин, она уже тогда была такой участливой ко всем, что сердце замирало. Сколько я видел в детстве, как мама помогала всем и каждому, наверное, потому и работала потом в детском саду. Правда, не всегда работала. Может, таким сочувствием и заботой она себя и растратила, что для самой себя ничего не осталось? Как ее предупредить, вот как, а? Выйдя замуж и родив первого ребенка, меня, она с моим отцом уедет в Тольятти. Там мама пойдет работать на завод, на ВАЗ, конечно. Скорее всего, зачатки ее болезни образуются именно там, так как работать она будет в цехе окраски, а в эти времена ни о какой экологии еще не слышали. Краски и растворители сейчас такая зараза, жуть берет!

– Да, сердечко прихватило.

– Вы вроде еще молодой совсем! – неподдельно удивилась мама. – У молодых сердце не болит.

– Болит, девочка, болит. Вот, погляди на меня, молодого и с больным сердцем, видишь? – она кивнула, а я продолжал: – Береги здоровье с самого детства, когда вырастешь, не ходи работать на большой завод, иначе быстро заболеешь, там опасно очень, вредно.

– А я не пойду на завод, я буду одежду шить! – Точно, она и техникум закончит на швею, будет здорово шить и вязать. – Смотрите, в какой одежке мы ходим, я лучше сошью!

– Вот, правильно. Запомни это, Лариса, никогда не забывай. Обещаешь? – я так посмотрел на нее, что девочка буквально застыла. Такое бывает, когда увидишь незнакомого человека, но внезапно осознаешь, что откуда-то его знаешь.

– Обещаю… – тихо прошептала она. – А вы кто?

– Твой ангел-хранитель, – так же тихо прошептал я.

– А как вас зовут?

– Саша… – Вот интересно, как она теперь назовет своего первенца?

– Я запомню.

– Брат у тебя из армии пришел уже? – перевел я разговор.

– Да, – встряхнулась девочка, словно скидывая оцепенение, – только в этом месяце.

– Скажи ему, что вино – это дрянь! Много людей умирает от вина. Пусть дальше спортом занимается, а про вино даже думать пусть забудет. Поняла?

– Поняла, – вновь кивнула девочка Лариса. – А откуда вы знаете, что он спортом занимается и что в армии был?

– Ты забыла? Я – ангел-хранитель, я все знаю.

– А расскажите что-нибудь еще? – буквально засияла девочка. Да уж, ко мне бы в детстве кто-нибудь вот так подошел и рассказал, что делать…

– Маме передай, чтобы за здоровьем следила, а папе, что, если будет и дальше вино пить, за ним демон придет.

И ведь придет. В восемьдесят втором. Только не демон, а «белочка». Повесится мужик всего в пятьдесят два года. Жена его, моя бабушка, будет в это время в больнице лежать, после операции, а он горевать будет в одиночестве и пить. И допьется.

– Если ты все знаешь, то как маму зовут? – испытующе посмотрела Лариса.

– Эх, девочка, – усмехнулся я, – я же сказал, я все знаю. У тебя завтра день рождения, правильно? – я улыбался во весь рот.

– Ой, – она даже испугалась, – правильно. Мне одиннадцать лет исполнится.

– Вот-вот. А маме твоей сорок лет в этом году. Если точнее, двадцать пятого декабря. А зовут ее – Юлей, а папу – Славой. Брат твой, Вова, в марте двадцать лет отметил, правда, еще в армии был тогда.

– Вы не ангел-хранитель, вы какой-то волшебник! – Она хлопала длинными черными ресницами и улыбалась в восхищении.

– Называй, как хочешь. Давай в игру сыграем, – я вдруг подумал, что мог бы немного помочь родной семье, а почему нет?

– В какую? – заинтересовалась Лара.

– Смотри, видишь ту березу? – я указал на стоявшую за домом березку, она и во времена моего детства будет стоять, правда, будет большой и старой.

– Да.

– Там дупло есть, если что-нибудь подставить под ноги, то дотянешься. Когда тебе что-то нужно будет, дома что-то случится, напиши записку и положи туда, а я помогу.

– А что случится? – насторожилась Лариса.

– Да так, мало ли чего, девочка, жизнь сложная штука. А пока вот, держи! – я достал маленькую шоколадку, привезенную еще из столицы. Прихватил с собой сегодня просто машинально, будто знал заранее, что пригодится.

– Спасибо, но мама запрещает брать у чужих людей конфеты, – она так деловито сунула руки за спину, словно боялась, что они сами, без ее желания возьмут шоколад. Смешная какая.

– А я – не чужой. Забыла?

– Я боюсь, мама ругать станет, она у меня строгая.

– Я знаю, что строгая. А ты ей расскажи обо мне, она тебе сначала не поверит, но ты расскажи о сметане, она и поверит.

Это была реальная история, о которой не знает сейчас, наверное, никто. Раньше жители деревень сдавали государству буквально всё, всё, что производили. И вот собрал прадедушка сметану, наутро отвезти хотел, а сестра бабушки, маленькая еще была, глупая, взяла, да и съела целую банку. Прадед так ругался, что моя бабушка, его дочь, испугалась за сестру – отец хотел ее побить – и взяла вину на себя. Отец всыпал ей тогда ремнем, но позже, узнав все, просил прощения. Раньше люди были жестче, не сюсюкались с детьми, как мы в будущем, да и условия-то какие были! Прадед воевал на Первой мировой, попал в плен и долго был в рабах у немцев, рассказывал дочерям, это мне бабушка потом говорила, что работал на мельнице у немца, но потом сбежать смог. Я думаю, вынеся тяжелое бремя войны, плена, настоящего рабства, отец и был у нее очень жестоким человеком, жизнь другая была.

Вот эту историю я и рассказал своей будущей маме, чтобы она смогла в свою очередь рассказать ее своей.

– Здорово, а мне мама такого не рассказывала. Как же им плохо жилось!

– Да, Лариса, там были другие времена, людям жилось очень тяжело, поэтому и умирали рано. Вот и прошу тебя, я ведь ангел-хранитель, а не Господь Бог. Я могу только предупредить, поняла? Только Боженька может что-то сделать за человека, помочь ему как-то, но я только советом.

– А у всех есть ангелы?

– Есть, Лариса, есть. Только одни люди злые, они не видят нас, не слышат наши советы, а другие добрые, к таким мы и приходим.

– А у меня будут детки?

Ух, вот это ни хрена себе одиннадцатилетний ребенок! Я аж покраснел, кажется, лицо жаром обдало.

– Будут, обязательно будут.

– Хорошо.

– Я много тебе всего рассказал, ты запомнила главное? Думайте о здоровье. Беги давай домой, а то мама, наверное, уже потеряла тебя.

– Она же на заводе, – удивилась Лариса, но скорее тому, что я сам не знаю этого.

– Я знаю, просто так сказал. Нажалуется ей кто-нибудь из соседей, что ты с незнакомым человеком говорила, отругает. Но ты ей все же о сметанке-то расскажи, вдруг поможет, и она не станет ругаться? – усмехнулся я.

Мама… Тьфу, блин. Какая она еще мама? Девчонка! Лариса убежала домой, несколько раз обернувшись посмотреть на меня, наверное, думает, что сейчас на небо улечу…

Встреча с будущей мамой добавила мне сил и эмоций. Конечно, мне хотелось бы рассказать ей совсем другое, но рассказать той маме, из будущего, женщине тридцати пяти лет от роду, мудрой и доброй. Рассказать, что у нее есть внучка, рассказать о том, как мы жили без нее. Как я скучал…

Встрепенувшись, все же хорошего от встречи я приобрел больше, побрел назад к остановке. Пока добирался до дома, пришла идея найти и Катину маму. Она должна была приехать из деревни в шестьдесят четвертом, сейчас ей… Ого, пятнадцать уже, вполне взрослая. Посмотреть со стороны на нее, а потом, как бы случайно, взять на прогулку Катю и показать ей будущую маму. Интересно же! Какая реакция у жены будет? Отец Катерины в этом году должен в армию уйти, но вот когда точно, весной или осенью, увы, не знаю. Придет в семьдесят втором, тогда, скорее всего, и на него поглядим. Что же до моего отца… Мы были с ним в слишком плохих отношениях. Сразу после смерти матери, меньше года тогда прошло, он ушел жить к другой женщине. Может, из-за юношеского восприятия, может, еще по какой-то причине, ревность это или другая хрень, но я злился на него. Знаю, что, возможно, не должен был, но если бы он только поговорил со мной, объяснил, просто почаще бывал у нас… Эх, да все могло бы пойти по-другому. А так я винил его, хоть и не признавался в этом даже себе, а он, вероятно, винил меня в том, что я не поддерживаю отношения. Много было разногласий, много, но я все равно его любил, очень любил. Просто мне его очень не хватало, вот и злился. Так вот об отце. Он через два года поступит учиться в речное училище, приедет из своей деревни и останется здесь навсегда. На четвертом курсе он и познакомится с мамой, где-то в городе, начнут встречаться. Ей будет семнадцать, а ему девятнадцать. В семьдесят девятом они поженятся, а в восьмидесятом явлюсь в этом мир я.

Ух. Вернувшись домой под впечатлениями, сразу не разглядел письма в почтовом ящике. Его принесла вечером жена, вернувшись с работы. К этому времени мы с Аленкой, я забирал ее из сада, уже нагулялись и наелись. Мама наша пришла уставшая и голодная, но письмо заинтересовало и ее. Ведь как ни крути, а писать здесь мне могут немногие. Это письмо и было от одного из таких людей. А точнее, от директора моторного завода, Павла Федоровича. Не имея возможности мне позвонить или встретиться, наш знакомый инженер так же не мог ему в этом помочь, он написал мне письмо, ибо адрес наш у него как раз был, я сам его оставил, когда мы здесь обосновались.

Письмо было коротким, Павел Федорович просто хотел встретиться и поговорить, назначил встречу. Значит, завтра и поговорим, ибо встреча как раз на завтра. Смотри-ка, как он угадал с доставкой письма… Или сейчас почта работает, как надо?

– Здравствуйте, Александр, – директор завода был слегка озабочен чем-то.

– Здравствуйте, Павел Федорович, что-то случилось? – я присел на стул, указанный мне Деруновым.

– Даже не знаю, с чего начать, – задумчиво произнес Павел Федорович, – возникли проблемы с оформлением твоей катушки. Мне необходимо зарегистрировать авторские отчисления, но как быть?

– Я же говорил, зарегистрируйте на завод.

– Почему ты «даришь» нам свое изобретение? – недоуменно заявил директор.

– Я уже объяснял. Это не мое изобретение, я лишь модернизировал то, что уже существует.

– Неважно. Смотри, нам разрешили выпустить серию изделий, были разногласия, конечно, но я настоял, слукавив немного. Объяснил вышестоящим органам, что у нас все готово к выпуску изделия, поэтому и пошли навстречу и не стали переносить производство в другие ведомства. Я срочно создаю отдел проектирования гражданской направленности, ведь уже два изделия представлены нашим заводом. Патенты получены, идет рассмотрение. Катушки проще, естественно, поэтому все и получилось так быстро. Да и там, – Дерунов указал пальцем в потолок, – тоже есть любители рыбалки. Знаешь, как у нас рассматриваются такие нововведения? Мы отправили несколько экземпляров на пробу, они и попробовали. Теперь вот что, Саша. Могу я обращаться по имени?

– Конечно, Павел Федорович, так в чем проблема?

– Я оформляю тебя, как ты и просил. Будешь числиться в отделе проектирования, там будут пока три человека. Уж троим, я думаю, смогу объяснить, почему ты не ходишь на работу. Вообще, конечно, это нонсенс. Пропуск на территорию завода у тебя будет, он уже есть, нужно лишь сфотографироваться и принести карточки, три на четыре, сделаешь?