Текст книги "На передних рубежах радиолокации"

Литературный прообраз «Волги-Волги». Театр Революции. Союз писателей

Отец практически не пользовался отпусками. В те ограниченные периоды времени, когда представлялся отпуск, он работал, если не на службе, то в соответствии со своими творческими замыслами. Так, в середине тридцатых годов создалось своеобразное литературное трио, в которое кроме отца вошли спецкор газеты «Известия» Э. С. Виленский и поэт Арго. Они заключили договор с киностудией на сценарий комедийного фильма о современной действительности. Потребность в таких фильмах, как я понимаю, была. Отец взял отпуск, и они поехали в Киев, а затем перебрались в Канев, к Днепру. Там они сидели и писали сценарий. Главными героями сценария были самодеятельные артисты, путешествующие на пароходе по широкой реке и дающие концерты местным жителям. Там были и музыка, и стихи, и песни. Сценарий отражал характерные приметы того времени. Я не могу судить о качестве проделанной работы, но сценарий был сдан заказчику в срок. Далее, по-видимому, следовал этап обсуждения и поиска режиссёров, желающих снять такой фильм. Безусловно, заинтересованные режиссёры ознакомились со сценарием, но затем наступила длительная пауза… Через год или полтора года вышел фильм «Волга-Волга» режиссёра Г. В. Александрова на эту же тему, но с другими сценаристами. В новом сценарии был развит женский образ, позволявший оттенить и выгодно представить мастерство Л. Орловой, исполнявшей эту роль. Но, как говорили отцу киноспециалисты, параллели между сценариями явно просматривались во многих сценах. Развернулась публичная дискуссия, нашедшая отражение и в периодической печати. Г. В. Александров отстаивал свою позицию. Отец не стал педалировать этот вопрос, который постепенно затух.

В 1938–1939 гг. отец писал киносценарий, посвящённый известному русскому путешественнику Н. Н. Миклухо-Маклаю. Известно, что в 70-х и 80-х годах 19 в. Н. Н. Миклухо-Маклай жил в странах Юго-Восточной Азии, включая остров Новая Гвинея и Австралию. На о. Новая Гвинея он прожил примерно 2,5 года, где вёл антропологические и этнографические исследования. Он вошёл в тесный контакт с местным населением – меланезийцами, называвшимися тогда папуасами. Более того, он завоевал их любовь и доверие и предлагал правительству России организовать там «вольную русскую колонию». С тех пор в северо-восточной части о. Н. Гвинея есть полоса суши, называемая Берегом Миклухо-Маклая.

Я уже говорил, что в 1936–1938 гг. прошли кампании по «идеологической зачистке» духовного пространства. Они сопровождались увольнениями, а также репрессиями части руководителей в сфере искусств. Отец был в самой гуще событий, он вынужден был присутствовать на всех этих собраниях и совещаниях. Но все попытки опорочить или ошельмовать отца закончились полным провалом. «Зацепиться» попросту было не за что. Чем можно объяснить его умение выдержать испытания временем в условиях той сложной эпохи? Я могу только высказать свою точку зрения. Думаю, что главное заключалось в политической интуиции отца. Он был реалист и предвидел возможные повороты событий. Конечно, он не был волшебником, но его свойство «предвосхищать» сохранялось в нём. Он оказался почти единственным руководителем в области идеологии, который за многие годы своей работы не получил даже взыскания, хотя поводов было предостаточно. И это при том, что он вовсе не был «соглашателем», и бывало, что он резко критиковал по принципиальным вопросам некоторых руководителей, в том числе и в самом здании ЦК ВКПб.

В середине 1938 г., видя обстановку, отец написал заявление об уходе по собственному желанию с мотивировкой перехода на творческую работу. Но быть «в резерве» ему удалось очень недолго. В 1939 г. группа ведущих актёров и режиссёров обратилась в Комитет по делам искусств с предложением усилить художественное руководство некоторых московских театров. В соответствии с этим обращением отца назначили директором театра Революции. Секретарь Московского обкома и горкома ВКПб А. С. Щербаков поддержал это назначение. Театр обладал мощным актёрским коллективом. В театре работали М. И. Бабанова, М. М. Штраух, Ю. С. Глизер, М. Ф. Астангов, С. А. Мартинсон, А. И. Лукьянов, Е. В. Самойлов, Т. Карпова, А. Ханов, Б. Толмазов, Г. Кириллов, Тер-Осипян и др. Репертуар театра насчитывал целый ряд названий, но его надо было подкреплять современной драматургией. При отце был поставлен спектакль по пьесе в стихах Виктора Гусева «Весна в Москве». В нём были заняты Т. Карпова, Б. Толмазов, А. Ханов и другие актёры. Музыку написал Н. Богословский, тогда совсем молодой композитор. Перед самой войной театр осуществил успешную гастрольную поездку на юг, в Сочи и Пятигорск. С началом войны некоторых актёров призвали в армию, судьба других в связи с семейными обстоятельствами менялась. Но коллектив сохранился. С налётами немецкой авиации на Москву театру Революции пришлось создать оборонительное подразделение для защиты здания театра, зрителей и имущества. Сбрасывали зажигательные бомбы с крыши театра, осуществляли ночные дежурства. Нужно сказать, что генералу Громадину, который руководил ПВО Московского оборонительного района, постепенно удалось серьёзно укрепить защиту Москвы с воздуха, что содействовало уменьшению жертв бомбардировок и снижению числа поражаемых объектов. Важное значение имело введение в состав средств ПВО РЛС «земля – воздух». Я это знал и из рассказов сына генерала, подполковника Фёдора Громадина, который одно время у нас работал.

В 1943 г. отец ушёл из театра Революции и перешёл на другую работу. Этому предшествовали некоторые события, связанные с именем Н. П. Охлопкова. Доподлинно эти события мне неизвестны, но некие версии просочились тогда в коллектив театра. После закрытия Реалистического театра Н. П. Охлопков перешёл в Камерный театр и, немного проработав, ушёл в театр им. Вахтангова. Там он поставил спектакль «Фельдмаршал Кутузов» по пьесе в стихах Владимира Соловьёва. Но было совершенно очевидно, что работать с А. Таировым, как и с Р. Симоновым, корифеями советского театра, ему было явно не с руки. И он стал писать письма, в том числе И. В. Сталину, что он не занят в работе, что как режиссёр он простаивает. В качестве плюса для Н. П. Охлопкова было то, что к этому времени он удачно сыграл роль большевика Василия в кинофильме М. Ромма «Ленин в Октябре». Комитету по делам искусств было дано указание найти для Н. П. Охлопкова площадку для работы. Шли переговоры. Когда ему предложили театр Революции, он поставил два условия. Первое: он не будет работать с директором В. М. Млечиным, бывшим начальником Реперткома, и второе: название театр Революции слишком многообещающее, и его надо сменить. Так появился театр драмы, а затем театр им. Маяковского.

А. А. Фадеев, автор «Разгрома», давно знавший отца, предложил перейти к нему заместителем. Произошёл ещё один поворот в жизни отца, и он стал заместителем Генерального секретаря Союза писателей СССР. Сам А. А. Фадеев работал тогда над романом «Молодая гвардия», и ему нужен был опытный человек, способный его заменить на административном поприще. Отцу пришлось заниматься разнообразным хозяйством Союза писателей. Он принимал писателей, решал литературные и бытовые вопросы. В нашей квартире кроме пьес появилось множество литературных журналов, книг. Приходили и сами писатели.

Приходили, конечно, не только писатели, но и люди самых разных профессий. За прошедшие годы накопилось множество знакомств, и гости навещали старых друзей, чтобы побыть вместе или обсудить важные для них вопросы. Мои родители были коммуникабельными людьми, но особым гостеприимством отличалась мама. Она умудрялась в стесненных условиях небольшой нашей квартиры разместить несметное число гостей, накормить их и обстоятельно поговорить с ними. Иногда гости засиживались допоздна, спать было негде, и мама укладывала их на стульях, подложив какой-нибудь старый матрац. Утром, уходя на занятия, я с любопытством наблюдал, как вся комната была забита спящими людьми.

Но не только гостями жила семья. Время стояло трудное, нужно было добывать пищу, карточки еще действовали, но отоварить их было непросто, и мама носилась по магазинам, чтобы успеть сварить обед. За время войны мама сильно обносилась, старая одежда в семье пришла в упадок, и, видя это, я решил принять экстренные меры. Собрав воедино несколько своих стипендий и одолжив у друзей дополнительную сумму, я поехал в известный промтоварный магазин на Серпуховке и записался в очередь. После ряда ночных перекличек я попал в магазин и привез домой несколько отрезов ткани на платье и пальто. Нужно вообще сказать, что родители меня сильно не опекали, и уже с 12–13 лет я был довольно свободен в своих действиях. Учился неплохо, иногда даже прилично, так что особых забот я им не доставлял. Однако всегда чувствовал поддержку родителей и помощь, особенно отца, в переломные моменты жизни.

Во второй половине 40-х годов отец принял решение освободиться от административных забот и заняться литературным трудом. Сказывался, конечно, возраст и дававшие о себе знать проблемы со здоровьем. Как член Союза писателей он продолжал оставаться консультантом, ездил по стране с лекциями, составлял для разных изданий литературные обозрения.

Однако невзгоды не покидали семью. Стала болеть мама. Лечилась в разных лечебных учреждениях, но однажды вместе с уколом ей занесли инфекцию гепатита. Подняли на ноги лучших врачей, но спасти маму не удалось. Она умерла, не дожив до 50 лет. Для меня это была вселенская трагедия. Некоторое время я находился в трансе, с трудом осознавая, что потерял лучшего друга и любимого человека.

Глава 3
Зеленоградская

Первые годы

Впервые я ступил на Зеленоградскую землю поздней осенью или ранней зимой 1936 г. Мы с отцом сошли с железнодорожной платформы с надписью «Зеленоградская» и двинулись вдоль насыпи в сторону от Москвы. Справа был сплошной лес, слева внизу рельсы, и мы искали, где же находится поворот. Поворотом оказалась просека. Свернув на неё, мы стали искать колышки, которые забивали землемеры и которые обозначали номера участков и их границы. Шёл мелкий снежок, он покрывал не успевшие потускнеть опавшие листья, небо было затянуто тучами, стояла холодная погода. Разглядеть в густом лесу малозаметные колышки, да ещё и при такой погоде, представлялось безнадёжным делом. Постепенно темнело, а мы продолжали бродить по лесу в поисках каких-либо отметин. И вот наконец мы наткнулись на вылезший из-под снега столбик. Пройдя далее параллельно просеке, мы увидели колышек с номером 2, а затем и то, что мы искали, – рядом с раскидистой елью был вбит столбик с номером 3, определявший границу третьего участка будущего посёлка. Продолжая движение параллельно просеке, мы нашли дальнюю граничную точку, за которой намечался участок с номером четыре. Это была не просто местность, покрытая деревьями, а, можно сказать, непролазный дремучий лес. Конца-края этому лесу не было видно. Постояв немного в этом месте, мы не решились идти дальше. Я понял, что отец принял решение, в котором ранее сомневался. Уже было довольно темно, когда, перейдя полотно железной дороги, мы подошли к платформе.

Хочу отметить, что ещё до той первой, так запомнившейся мне поездки, отец внимательно вглядывался в полученную им синекопию кальки всего будущего посёлка, по-видимому, выполненной геодезической районной службой. В представленном плане посёлка были нанесены не только граничные линии участков, но и внутрипоселковые дороги, крупные лесные массивы и окаймляющие посёлок объекты: пойма реки Скалба, железнодорожная полоса отчуждения, ставшая впоследствии Вокзальной улицей, и линия границы с посёлком «Земледелие». Родители советовались между собой: какой участок выбрать. Сошлись на том, что желателен участок внутри посёлка, подальше от путей движения местных жителей на вокзал и с него. Такими участками были третий и четвёртый. Территория последнего превышала площадь третьего участка в полтора раза. Но, увидев на местности невообразимые просторы более дальнего участка, в котором предстоит прокладка коммуникаций и общее обустройство, отец дал согласие на участок под номером 3. Однако высказанные пожелания и предпочтения отдельных сотрудников стали тогда лишь предварительной ориентировкой состава будущего проекта и не более того. Учредителям нового поселения предстояла кропотливая работа по проведению довольно сложного цикла мероприятий. Для этого была создана инициативная группа, в которую вошли К. И. Алиев, Н. М. Новик и некоторые другие. Предстояло прежде всего разработать устав кооператива «Работники искусств», довести его до членов, желающих вступить в кооператив, и утвердить его. При этом документ должен был быть основан на примерном уставе, утверждённом властными структурами. Далее следовало собрать членов будущего кооператива и получить с них паевые взносы. На эти деньги заказывались проекты типовых дач, производилось заключение договоров с дачно-строительным трестом и оплачивались выполненные работы. Всего к лету 1937 г. таким образом было возведено 8 дач.

Но прежде чем рассказывать о первых поселенцах, о начальных шагах вновь созданного кооператива, о его руководителях, хочу поразмышлять о тех трудностях и ограничениях, возникавших в тот период перед людьми, выразившими желание вступить в кооператив.

Начну со сроков появления ДСК. Я не историк этой проблемы, но, насколько мне известно, первые ДСК появились в первой половине тридцатых годов прошлого столетия. В двадцатых годах даже более или менее обеспеченные люди или большие семьи, жившие в городах, могли рассчитывать в летний период лишь на аренду части дачи у хозяев, расположившихся в другой её части. Снять дачу, чтобы вывезти детей на свежий воздух, было одной из первых семейных забот весной или ранним летом. По всей видимости, эта проблема стала предметом рассмотрения на Политбюро ЦК. Памятуя о статьях Ленина о кооперативах, политбюро и И. В. Сталин приняли решение о создании для отдельных ведомств и общественных организаций возможностей формирования дачных кооперативов на основе самоокупаемости. Насколько я помню, отец говорил, что, по слухам, примерный устав ДСК, подготовленный помощниками, Сталин правил лично. Один из первых ДСК (если не первый) был организован под Москвой, в пос. Быково для сотрудников Совконтроля (ранее ведомство называлось Рабоче-крестьянская инспекция – Рабкрин, где первым руководителем был Сталин). Я короткое время летом жил в этом кооперативе и помню, что каждая дача состояла из двух одинаковых половин (для двух членов ДСК) и представляла каркасное сооружение, обитое тёсом с незначительным утеплением площадью порядка 30 м² (для одной семьи) с пристроенной остеклённой террасой.

Устав ДСК, выработанный в те годы, содержал целый ряд ограничений, которые оговаривались при вступлении в ДСК. Во-первых, жилая площадь не могла превышать 60 м². Это была норма по уставу. На самом деле дачи строились из расчёта не более 35–40 м², ибо в противном случае мог быть наложен запрет комиссией при районном архитекторе. Так, первые восемь дач в ДСК «Работники искусств» были срублены из брёвен стандартной длины 6,5 м, что давало по внутреннему обмеру площадь порядка 35 м². Во-вторых, в члены кооператива мог вступать лишь один член семьи. Если он выбывал из кооператива (по причине смерти, длительного отъезда, развода и т. д.), его место в ДСК мог занять только один член семьи. Это создавало определённые трудности для больших семей, включающих несколько наследников. В-третьих, член ДСК не имел права обладать другими дачами на правах личной собственности. Так как право частной собственности вообще исключалось, последнее ограничение умеряло аппетиты лиц, имеющих высокие доходы.

Главное, однако, было в двух других обстоятельствах. Первое заключалось в том, что возведенные дачи принадлежали кооперативу на правах кооперативной собственности. Это означало, что, согласно уставу ДСК того времени, дачи, в которых постоянно проживали члены ДСК и их семьи, не могли быть проданы или переданы как в целом, так и частями ни организациям, ни отдельным лицам. При этом члену кооператива, пожелавшему выйти из него, возвращался пай по балансовой стоимости. Второе обстоятельство состояло в том, что требовалось внести денежные средства в размере пая полностью до начала строительства. Это были весьма большие деньги, превышающие зарплату в десятки и более раз, что было непосильной ношей для многих семей. Мой отец, получавший партмаксимум, позволявший семье едва сводить концы с концами, вынужден был обращаться к друзьям и одалживать у них деньги, которые затем возвращались в течение ряда лет. Таково было положение к моменту создания ДСК «Работники искусств». Возвращаясь к сказанному выше, отмечу, что просека, вдоль которой мы шли зимой 1936 г., превратилась в улицу, через несколько лет названную улицей Станиславского. Другая внутренняя улица, на которой производилось строительство, получила впоследствии название улицы Волкова. Наконец, третья улица, сформированная существенно позже, названа в честь известной оперной певицы улицей Неждановой.

Как я уже сказал, первоначально были построены восемь дач. Перечислю членов ДСК, поселившихся на этих дачах. В первой из этих дач (нынешний адрес: ул. Станиславского, д. 2) жил артист театра Сатиры Поль Павел Николаевич, во второй даче (ул. Станиславского д. 4) поселился Нивельсон, директор сада «Эрмитаж», в третьей даче (ул. Станиславского, д. 6) – мой отец Млечин Владимир Михайлович (о его должности пишу отдельно), в четвёртой даче (ул. Станиславского, д. 8) Зубцов Иван Сергеевич – ответственный сотрудник Управления искусств, в прошлом директор театра Революции, в пятой даче (ул. Волкова, д. 6) Новик Наум Моисеевич, бухгалтер ДСК, в шестой даче (ул. Волкова, д. 8) Алиев Константин Иванович, ответственный работник Управления искусств, в седьмой даче (ул. Волкова, д. 10) – Шагаев Геннадий Иванович – гл. режиссёр Детского театра (его жена Фурсова – известная актриса того же театра), наконец, восьмую дачу, по другой стороне ул. Волкова, занимала известная актриса театра Революции Бабанова Мария Ивановна.

Первым председателем правления ДСК стал Алиев Константин Иванович. Это был небольшого роста человек, уже тогда с проседью, припадающий на одну ногу и ходивший, опираясь на палку. Улыбчивый, благожелательный к собеседнику, в разговоре с ним чувствовалось, что он хорошо ориентируется в создавшейся обстановке. Другим членом правления был бухгалтер Н. М. Новик. Им обоим предстояло провести большую работу по формированию первичной документации – смет, общих видов дач, финансовой отчётности. Всё это надо было утвердить как на районном, так и московском уровне. Между тем кругом шумел лес, воздух был напоён сосновым ароматом, никаких заборов тогда ещё не было, знакомые люди ходили друг к другу в гости. Первый визит мы с отцом, как я помню, нанесли нашему соседу К. И. Алиеву. Кооператив вообще находился в низине и разливающаяся речка заливала весной и ранним летом некоторые участки. Когда мы подошли к даче К. И. Алиева, прямо перед домом стояла вода и мы шли по тёсовому настилу, проложенному членами его семьи. Семья была большая, и кроме хозяина, его супруги, двух дочерей Ии и Эллы в доме жила домработница и друг семьи Николай. К нам на дачу также приходили гости: П. Н. Поль с супругой, И. С. Зубцов, тогда холостой человек. Но особенно запомнились Г. И. Шагаев и его супруга – актриса с редким амплуа, игравшая в театре мальчиков-подростков. Они кроме кур держали утиное племя, и утка-мама с выводком утят гордо прошагивали через наш участок к речке на водопой.

Надо сказать, что список претендентов на вступление в ДСК был шире сформировавшегося к 1937 г. Но по разным обстоятельствам некоторые отказывались от исполнения своих желаний. У одних не набиралась требуемая сумма паевых взносов, у других менялась линия жизни. Наконец, третьи вынуждены были отказываться по веской причине: будущий член ДСК был репрессирован. Так, говорили, что один из участков был подготовлен к строительству для Н. А. Сац, но, как известно, она была репрессирована. Вся площадь, отведённая под будущий посёлок, насколько мне известно, равнялась примерно 13 га. Определённая часть этой площади по левой стороне ул. Волкова (считая от развилки с ул. Станиславского) предназначалась для строительства дома отдыха для коллектива театра Сатиры. Такое строительство вскоре было выполнено, по-видимому, на средства самого театра. Это был длинный каркасный дом, разделённый перегородками на отдельные номера. По всей длине была пристроена открытая терраса. Дом стоял перпендикулярно улице Волкова, так что отдыхающие могли прогуливаться на значительной территории по дорожкам, вдоль которых высаживались цветы. Насколько я помню, в доме отдыха побывали многие артисты из труппы театра того времени, включая Р. Корфа, Я. Рудина, Холодова, Токарскую, Зенина и др. Вместе с группой молодых дачников я несколько раз бывал в этом доме по приглашению сверстников – членов семей отдыхающих актёров. К сожалению, судьба некоторых артистов театра Сатиры, побывавших в этом доме, оказалась трагической, а участь самого дома – незавидной. Так, актёры театра Сатиры Р. Корф и Я. Рудин в составе концертной бригады, обслуживающей подразделения Красной Армии в начале войны, напоролись на немецкий разъезд и были расстреляны, другие (Токарская) оказались в немецком плену. Сам дом отдыха во время войны не функционировал, а впоследствии был сожжён неизвестными лицами, опознание которых результата не дало. От возобновления строительства, насколько я знаю, администрация театра отказалась. Но мы не замыкались только в границах посёлка. Пройдя ещё небольшую часть дороги внутри ДСК «Земледелие», мы попадали в живописный край нетронутой цивилизацией настоящей среднерусской природы. Впереди колосилось ржаное поле, ширь необъятная, только вдалеке виднелась кромка леса. Чтобы обогнуть поле, вам необходимо было пройти значительный путь, который постепенно выводил вас к берегам речки Скалбы. Сама речка, во многих местах мелкая и узкая, с болотцами в пойме, здесь расширялась до размеров, достаточных для вполне пристойного купания. Тогда ещё, в тридцатых годах, плотины не было, но люди с удовольствием плескались в воде. Было несколько мостков и мостов через реку Скалба. Один из мостов, капитальный, построен был при прокладке Московско-Ярославской железной дороги, действовавшей с дореволюционных времён. Интересно, что один из моих соседей, весьма пожилой человек, Пётр Иванович Пастухов, постоянно проживавший в г. Туле, рассказывал мне, что он побывал в этих местах ещё до Первой мировой войны. Будучи новобранцем, он стоял в цепи солдат, растянувшихся на насыпи вдоль всего железнодорожного пути, охраняя проезжавшего в поезде царя. «Позади был дремучий лес», – добавлял Пётр Иванович. Другой мост был построен для проезда автомобильного транспорта с Ярославского шоссе до станции Зеленоградская. Первоначально мост был временным сооружением, и я помню времена, когда на этом мосту застревали даже малотоннажные грузовики. Для прохода жителей в нескольких местах, где речка сужалась, были построены мостки. За речкой и посёлком, имевшим экзотическое название Горелая роща, относительно широкой полосой вдоль Ярославского шоссе стоял лес, куда все местные жители ходили за грибами. Осенью за полдня можно было набрать добротную корзину грибов: белых, подосиновиков и др. Особо ретивые грибники удалялись в лесу вплоть до Софрино, несмотря на болота, которые приходилось преодолевать.

Для любителей пеших маршрутов, для туристических компаний широкий простор открывался по другую сторону железнодорожного полотна. Там тогда стоял одинокий дом под названием «Дом отдыха Турист», за которым шли леса и поля. Путь был долгим, но в конце концов вы выходили к берегам образованного водохранилища вблизи посёлка Тишково и получившего впоследствии название Тишковского водохранилища. Там можно было купаться, стояла лодочная станция, и даже были пришвартованы похожие на яхты судна.