Текст книги "Куда пропал караван оленей"

3. Избушка. Парамский порог. Возвращение. Встреча

И снова Витим. Еще вчера – передовая техника, самолет АН-2, аэровизуальные полеты над Муйской впадиной, Северо-Муйским хребтом, озером Леприндо и песками Чары, а сегодня – дедовское зимовье на ручье Каменистом: приземистая избушка с двумя подслеповатыми окошками, в углу на камнях железная печурка, черные закопченные стены, нары-полки – то ли жилье, то ли баня. Первое впечатление двоякое, но нет, сомнений быть не может, это бывшая баня переделанная под жилье. И мы у его порога, как старуха у разбитого корыта. Но все же заходим.

У окна стол – прочный, добротный, вделанный в стену как подоконник. За этим столом можно есть, писать, читать, а при случае и разделать тушку зайца или ногу оленя. На полочке – светильник, в углу на полу несколько картофелин. Жилье. А нам как раз и нужно жилье – сгодилась бы даже баня, но такой «дом» совсем «учугей» (хорошо).

Контраст со вчерашним днем велик, но в том, что мы здесь, повинен как раз вчерашний день. Во время полета на АН-2 нами была обнаружена высокая терраса, прислоненная к подножию Северо-Муйских гор. Терраса была сложена валунно-галечными отложениями, перекрытыми сверху, как нам показалось, буро-красной глиной. Сначала я просто отметил ее присутствие на карте и занес в дневник то, что видел, потом сфотографировал и мы полетели дальше.

Я видел еще много интересного в том полете, но когда мы приземлились, когда стих гул мотора, когда можно было подумать и обдумать все виденное – и суровая красота Леприндо и необычность сыпучих песков посреди однообразной зелени болот – все отошло на второй план. Я думал об этой террасе. Ее положение на склоне Северо-Муйских гор было необычным. Буро-красный цвет глин и мощная валунно-галечная толща не имели аналогов, в ее подножье можно было ожидать новые, еще не известные мне осадки, но… подступы к террасе были закрыты болотами, подойти к ней при том минимуме времени, что оставался у нас, казался мне невозможным. Я старался не думать о ней – и без этой террасы хватало забот. Впереди был трудный переход на Леприндо, а дорога, я ее видел с самолета, не манила. Необходимо было посетить Парамский порог, собрать фауну в террасах Барголино, раскопать и задокументировать высокие террасы в Нелятах…

Но терраса у ручья Каменистого не шла из ума. Мне казалось, что это самое интересное для меня место в Муйской котловине и просто преступление уехать не посетив ее. Но я зажмурился покрепче, прогнал эти мысли.

– Едем на Парам, – сказал я тогда своим спутникам.

И мы поехали – я, Леша Спиркин и Павел Иванович Болдюсов. Гудел мотор, тянулись по сторонам берега Витима – знакомые, словно я знал их с детства. Еще бы, я столько думал о них, видел с самолета, раскапывал в Спицино, Догапчане, Толмачевском, отрисовывал на карте.

Кстати о карте. Во время полета я не пользовался своим стотысячным планшетом. Земля проплывала под крылом так быстро, что для наблюдения нужна была карта более мелкого масштаба, я пользовался миллионкой, взятой у пилотов. И вот… гудел мотор, проплывали берега, а впереди – что это? – у подножья Северо-Муйских гор знакомая терраса. Она тянулась вдоль склона ровной линией буро-красного цвета, выдержанной по простиранию и уровню, а, главное, она казалась совсем близкой от реки. Посмотреть. Проверить. Убедиться в правильности своих предположений. Но я в цейтноте. Дожди и отсутствие оленей слишком задержали нас. Десятого июля мы планировали быть в Сюльбане, а еще лучше уже уйти из него. Что делать? Как я расскажу товарищам, что проехал мимо такого интересного места?

Мой взгляд падает на карту и я чуть не опрокидываю лодку, настолько резко и непроизвольно было мое движение. Увлеченный анализом рельефа, я совсем не обращал внимания на условные знаки, показывающие тропы, зимовья, населенные пункты. А сейчас я вдруг увидел, что около «моей» террасы – в 4-х км от нее – на берегу Витима стоит зимовье и от него к террасе ведет тропа!

И мы заночевали. Ночлег поистине романтический. Мы со Спиркиным захватили с собой на всякий случай спальные мешки. Павел Иванович взял с собой телогрейку. Так что ночевать можно. Но продукты в дорогу Алла положила из расчета только «перекусить». Ни чайника, ни котелка, ни соли.

В открытую дверь избушки-бани виден широкий зеленый луг, за ним забор леса, а еще дальше черно-зеленый массив Северо-Муйских гор. У их подножья терраса, к которой мы пойдем завтра. У Леши не хватает терпения. Он берет молоток, ружье и идет «посмотреть дорогу».

Я остаюсь, так как немного устал от поездки по Витиму. Но не это главное. Мы приехали в 6—30 вечера, прошел час пока привели в порядок жилье… Заготовили дров, подмели, передохнули. На обработку террасы – я считаю самую беглую, так как времени у нас все-таки нет – нужно часа четыре, а может случится мы потратим на нее весь день, такие дела не следует делать на закате, под угрозой нехватки времени.

– Завтра! Завтра утром! – Так говорят не только лентяи. Правда, у делового человека эта фраза звучит иначе – утро вечера мудренее. Но отдых все-таки неполноценный, слишком тесно, слишком жарко. И на пустой желудок.

…В избушке жарко даже при открытой двери. Донимают комары. На ночь вместо умывания мажемся диметилфталатом, но он помогает ненадолго. Комаров полная изба. Звонко и противно они жужжат над головой, кусают сквозь рубашку и не дают покоя. Нет, так не отдохнешь. Поднимаемся и устраиваем дымокур: выгребаем из печки горячие угольки, кидаем на них траву – все это помещается в какой-то жестяной коробке, найденной в мусоре за домом – и вот изба наполняется дымом. Комары пускаются на утек, мы следом за ними, но минут через пять дым из избы вытягивает, мы выгоняем остатки комаров и закрываем дверь. Тихо. Спокойно. Хорошо. Можно отдыхать. В избе два топчана. Кладем на каждый по мешку. На одном, что поуже, ложится Павел Иванович, второй занимаем я и Леша. Лежим поверх спальных мешков в одних трусах: о том, чтобы накрыться не может быть и речи – жара африканская. Я не выдерживаю, встаю и приоткрываю дверь.

– От жара, так жара, – ворчит дед, – я уже хотел вскакивать траву рвать, да на пол ложиться.

В приоткрытую дверь тянет прохладой, но комары не залетают: то ли из избы еще тянет дымком, то ли комары уже сели. Дрема накатывается как темнота. Перед тем как заснуть я все-таки встаю и прикрываю дверь, а затем сон.

А утром тоже без завтрака, зимовье поставлено так, что до ближайшей воды с полкилометра. Дед говорит, что раньше здесь были где-то колодцы. Но где их сейчас сыщешь. Зимовье, оно и есть зимовье. Последние 20 лет здесь живут только зимой охотники.

Пробуем перекусить баклажанной икрой, кусок застревает в горле. Нет, без чая, без воды – не завтрак.

Павел Иванович остается, а я и Леша выходим в маршрут. Минуем поляну с густой, выше пояса, травой, затем идем сравнительно чистым сосновым бором. Тихо, только трещат сучья под ногами. Подходим к ручью Каменистому. Леша в резиновых сапогах переходит ручей запросто, мне же приходится поискать поваленную лесину. Наконец и я на той стороне, где Леша. Теперь можно и перекусить. У нас с собой по куску хлеба с сахаром – но, главное, вода. Выпиваю кружку, еще одну и еще… До чего же вкусна чистая, холодная вода, бегущая с гор.

Затем мы продолжаем свой путь. То тут, то там попадаются кучки свежего медвежьего помета.

– Вот тут я вчера встретил мохрю, – говорит мне Леша, показывая на одно из мест. – Я собрался удирать, но он удрал первым.

Романтично, конечно, встретить в тайге зверя, но лучше не встречаться, особенно с «мохрей» – хозяином тайги.

Наконец, мы на обнажении. Крутой 50-метровый обрыв.

– – – – – – – – – – – – – – – – – —

Разрез и профиль Муйской котловины в принципе завершены. Теперь можно взглянуть и на Парамский порог.

Павел Иванович держит лодку на стрежне реки и вместе с Витимом, прорвавшимся сквозь Южно-Муйские горы, мы устремляемся прямо на север к центру Муйской котловины. Там, близ реки Муи, словно наткнувшись на невидимую преграду, река изгибается к востоку, делает большую 25-километровую петлю и снова продолжает свой стремительный бег на север.

У начала этой излучины стоит поселок Толмачевский. Он открывается нам за островами, прикрывающими устье реки Муи. Менее ста лет назад Кропоткин встретил здесь восемь семей якутов. Теперь на широкой террасе около сотни домов. Среди них контора лесхоза, продснаб, школа-десятилетка, клуб, три магазина. Домам уже тесно на муйской террасе. Они взбираются по песчаным склонам на верх, откуда, с пятидесятиметровой высоты, из соснового бора открывается широкий вид на реку Мую.

Голубовато-зеленой лентой стекает она с запада. Домики теснятся как на левом ее берегу, так и на правом. А у берегов – лодки, лодки… Одни закреплены цепями, другие привязаны за веревку и чувствуется, что хозяин лодки только-только оставил ее, быть может пошел за покупками и скоро вернется. А у взвоза пыхтят катера. Сейчас это два маленьких «БМК», но именно отсюда в начале июня увозил нашу баржу 150-сильный «Победит».

Две дороги желтыми лентами уводят от Толмачевского, одна – к лесозаготовительным участкам, вторая – к поселку Муя. Там стационарный аэродром, метеостанция, поликлиника, контора связи и, конечно же, опять школа и клуб. Там мы выгружались из самолета, отсюда начинали свой путь по Угрюм-реке. Мы шли в Толмачевское по дороге, которая сейчас лежала перед нами. Вокруг зеленел лиственнично-сосновый лес, алел рододендровый кустарник, хрустел под ногами желтый песок, синели небеса, а в просвет просек виднелись черно-белые вершины далеких гор. Все обращало на себя наше внимание – и маленькие мохнатенькие синеватые подснежники, и поверженные ветровалом сосны с удивительно плоской корневой системой, и надписи лесохраны: «Одна спичка – причина пожаров, губящих лес на сотни гектаров». Но больше всего, конечно, нас занимали сами пески. Мы копали шурфы, расчищали обрывы, рассматривали ямы на месте вывороченных ветровалом сосен. Пески были удивительно одинаковые. Некогда ветер свободно перемещал их с одного места на другое и навеял холмы и гряды, сходные с барханами среднеазиатских пустынь. Давно это было. Когда? Вот если бы найти в песках кости вымерших ныне животных – мамонтов, носорогов, диких лошадей или грызунов – тогда многое стало бы ясным…

Контора лесхоза, которому здесь принадлежало почти все – и катера, и автомашины, и дома – помещалась на полусклоне высокой песчаной террасы. Когда мы пришли, там было людно. Однако управляющий лесхозом Константин Александрович Разумовский принял нас без промедления. Старожил здешних мест, он отлично знал и район, и дело, и людей, с которыми работал. Разговор с ним был коротким и деловым, но не утешительным.

– Сами знаете, – сказал он. – Была возможность, дал вам катер без разговоров. А сейчас не могу. Да и катеров здесь нет, они на Параме стерегут плоты.

Я не смог скрыть огорчения и он, заметив это, добавил:

– Есть еще катер у Купцова, начальника сенокосных участков, но и он, наверное, сено стережет. Попробуйте съездить в Неляты. Может быть там, в отделении Управления Малых рек найдутся свободные катера.

Поселок Неляты располагается на правом берегу Витима. Если пройти от Толмачевского в Мую, а оттуда снова выйти на берег Витима, то окажешься как раз напротив Нелят. Если же спускаться по Витиму, то надо проплыть по всей излучине. Здесь река особенно широка и многоводна. Берега удалены друг от друга на ширину 1120 метров. Усиленный водами притоков, Витим в паводок несет через нелятский створ до 11 тыс. куб/м воды в секунду! Плывешь по Витиму – впереди горы, за кормой горы. Широкая гладь воды, низкие берега островов. Море!

А берега у моря песчаные!

Где бы мы не подъезжали к ним, где бы не пытались их раскапывать – везде мы вскрывали желто-серые хорошо отсортированные пески.

– Ведь вишь какие они, – рассматривая вместе с нами пески, говорил Павел Иванович. – Словно море здесь было или что?

И не только ему казалось удивительным, как могли образоваться среди гор подобные толщи. Эту загадку природы пытались решить многие исследователи. Некоторые из них предполагали, что ветер занес сюда эти пески и прикрыл ими неровное дно Муйской впадины. Но откуда принес ветер эти пески? Ведь долгое время песчаные пустыни Кара-Кумов и Кызыл-Кумов тоже считали эоловыми, то есть созданными ветром. А потом установили, что пески сначала были отложены древними Аму-Дарьей и Сыр-Дарьей и лишь затем перевеяны ветром.

Тоже самое было с лессами Южной-Украины. Их также считали эоловыми, а затем установили, что это сильно видоизмененные водно-ледниковые образования.

Другие ученые высказывали мнение, что пески оставлены талыми водами древнего оледенения. Но водный режим горных рек не подтверждает этой теории. Горные потоки обладают колоссальной энергией. Они перетаскивают валуны огромной величины и веса. Могли ли они оставить тут только тонкие песчинки, да еще в таком количестве?

Нет, трудно поверить, что эти пески эоловые и что уж совсем невероятно, чтобы они оказались ледниковыми.

Так откуда же они?

Не на все и не сразу может дать ответ геолог.

Скользит лодка вдоль берегов Угрюм-реки, по которой когда-то в одиночестве плыли Пашка Громов и Ибрагим. Стучит дедовский мотор. Близятся Неляты – что ожидает нас там?

Но вот Витим с разбега уткнулся в барьер Северо-Муйских гор и в поисках выхода повернул на запад. Еще не известно, где и какие он предпринимал усилия, чтобы пробиться на соединение с Леной, но ясно одно… Он пробился. Долина в этом месте резко сужается, высокие отвесные скалы обступают реку, очень похожую здесь на участок прорыва че-рез Южно-Муйские горы. Но разница есть. Южно-Муйские горы – всего лишь хребет 25—30 км ширины с острым гребнем, изъеденным выветриванием, со склонами, изборожденными ручьями или каровыми ледниками. Пересечь его «не трудно». А Северо-Муйские горы – я даже затрудняюсь назвать их хребтом. Во время полета с Югером я увидел, что это не хребет, не линия. Огромные плосковершинные горы сплошной громадой тянулись справа и слева от Витима и, казалось, не было им ни конца, ни края. Отдельные вершины или гребни поднимались над этим, я бы сказал, плато или плоскогорьем, но никак не хребтом, а долина Витима была врезана в него на глубину около полутора километров. Поистине нужны были огромные усилия, чтобы прорваться Витиму на соединение с Леной.

Вот и Неляты. Здесь, помимо отделения УМРек – Управ-ления Малых рек – свой крупный продснаб, контора связи, гидропункт. Здесь же базируется отряд сейсмологов. Народу не меньше, чем в Толмачевском или в Муе, но нужных нам людей мы не застаем.

– УМРекомовцы все на Парамском, – сообщают нам. – Вода падает, сейчас там самая работа.

Вода на Витиме падает также быстро, как и поднимается. Пока мы доехали до Нелят, ее уровень опустился на 1.5 м. Песчаные отмели и острова «вылезали» из Витима прямо на глазах. В Боргалино – поселок плотовщиков на левом берегу Витима – не усмотрели за плотами и некоторые из них за день «обсохли», то есть оказались на песчаном острове. Лодки на берегах тоже очутились на 1.5 м выше воды, как на одной линии.

Боргалино – маленький поселок, мы останавливаемся около него не надолго и плывем дальше. Туда, где Витим, наткнувшись с разбега на барьер Северо-Муйских гор, резко поворачивает на запад. Некоторое время, в поисках выхода, он течет вдоль подножья Северо-Муйского хребта, а затем снова круто сворачивает на север. Река здесь сдвигает свои берега, долина резко сужается, высокие отвесные скалы обступают реку, похожую здесь на узкую щель.

Огромная масса воды, вынесенная в Муйскую котловину Витимом и его притоками Муей и Кондой, добавленная дождями и талыми снеговыми водами с гор, не в силах сразу скатиться через узкий проход долины прорыва, поперек которой к тому же лег известный на всю округу Парамский порог. У входа в долину прорыва Витим разливается, создавая обманчивое впечатление широкой и спокойной заводи. На ее берегу стоит «зимовье Парамское». Это сторожевой форпост у Парамского порога. Но карта, хотя и изготовлена совсем недавно – в 1952 г., все-таки не поспевает за жизнью. На месте бывшего зимовья нам открывается поселок со многими домами, постоянными жителями, телефонной связью с Барголино и Муей… У поселка стояли катера – в том числе знакомый нам «Победит».

У Парамского мы нагоняем сплавщиков, которые незадолго до этого прошли мимо Спицино. Здесь заглушили свои моторы катера, пришвартовались к берегам барки, замерли плоты, или «сплотки», как их называют местные жители, здесь собрались десятки тысяч кубометров древесины, сотни и тысячи тонн грузов.

В поселке людно. Все ждут. Чего? Ждут, когда вода спадет. Странное и противоречивое сочетание. Для того, чтобы пройти через шиверы на южно-муйском участке Витима целая флотилия стояла наготове, ожидая, когда вода поднимется. За несколько дней паводка из Романовского на Многообещающую Косу, в Толмачевское, Мую, на Таксимо и другие пункты среднего Витима пришли горючее, продукты, автомашины, транспортеры, буровые станки и даже большой килевой катер, ранее плававший по Байкалу. Теперь все они ждут, когда уровень воды в Витиме снизится. Знают – поспешишь, будет не до смеха. Только туристам из Новосибирска не терпится. У них впереди длинный путь по Лене, а срок отпуска короток. Да и вообще – молодежь народ нетерпеливый.

– Долго еще? – то и дело спрашивает высокий темнобровый парень в синем тренировочном костюме и кедах, явно не выдержавших трудностей забайкальских переходов.

– Метра три еще должно упасть, – отвечает ему старый сплавщик. – Тогда проход в камнях обнаружится. А пока, не приведи господь плыть…

– Нечего сказать, транспорт!

Чернобровый критически оглядывает сгрудившиеся у поселка «несмелые» катера, на что старый сплавщик отвечает ему:

– А ты, мил человек, сюда годков двадцать пять назад заглянул. Или еще ране. Когда здесь на одних «шитиках» ходили…

– Да как же на них плавали? – удивляется чернобровый, забыв сказать деду, что двадцать пять лет назад он только родился.

– А так и плавали, – в тон ему отвечает старик. – Вниз самосплавом, вверх по берегам шестами толкались. А через пороги, через шиверы берегом волоком перетаскивали…

Одного взгляда на Парамское достаточно, чтобы убедиться в безнадежности нашего предприятия. Но, чтобы поставить последние точки над «и», мы, оставив лодку в поселке, идем по тропе к порогу, имя которого произносится по всей округе с уважением. Тропа торная, хорошая, ходят по ней часто – ведь здесь живут главным образом сплавщики. Ведет тропа высоким коренным берегом, лесом, иногда кручей и тогда видна темно-серая гладь Витима. Она лежит меж крутых скал без всякого намека на беспокойство. Душно. Комары то и дело заставляют опускать сетку на лицо. Быть дождю. Но пока небо чистое, синее. Лишь когда издали начинает доноситься приглушенный рокот воды, из-за вершин вылезают серые облака. Они быстро скрадывают синеву и вот мы уже видим как дальние вершины заволакивает серая пелена дождя.

Быть может потому, что мы слишком часто поглядываем на небо, Парамский порог открывается нам неожиданно. На повороте, стесненная скалами вода бьет в скальный утес левого берега и, отражаясь от него, кружится беспорядочным водоворотом. Русло загромождают многочисленные валуны. Они еще более осложняют бег воды. На участке около двух с половиной километров по всей ширине реки вода кипит как в котле.

Сколько ни вглядывайся, не увидишь ни одной живой, тихой, гладкой полоски. Буруны вздымаются до двух метров. Трудно представить себе, где здесь может пройти катер или лодка. Впечатление, что только окажись на этом участке – тебя подбросит снизу, ударит сбоку, потащит в сторону. А у конца порога на 40 м выдалась в реку большая скала – бычок Запарамский. Если отчаянному смельчаку чудом и удается проскочить через это кипение порога, ему не миновать встречи с «бычком». Управлять лодкой почти не возможно. В этой части порога падение воды на каждые 100 м составляет 1 м, а скорость течения превышение 8 м в секунду!

Глядя на порог, я вспомнил рассказы Разумовского о том, что «Победит» нужен на Параме стеречь плоты и о том, что катер «стережет сено». Теперь я понимал их. Витим коварен, хотя и кажется порой благодушным. Он может за сутки поднять плоты и барки, оторвать их от берегов, и кинуть в эту кипящую пучину, – а тогда… вылавливай у Бодайбо плоты по бревнышку, сено по клочочку; или может их также опустить на дно как обсохшие плоты у Барголино.

Но, даже если вода спадет, как говорят сплавщики, на три метра и позеленевшие от злости лысины валунов покажутся над поверхностью, и тогда я не представляю себе как здесь можно проплыть. Недаром даже такие опытные речники как Иван Суханов и Александр Добрынин, проходя через Парам, высаживают на берег пассажиров: опыт опытом, а береженого, как говорят старики, бог бережет. Обойди-ка лучше сторонкой, недаром здесь такая хорошая тропа.