Текст книги "Куда пропал караван оленей"

4. Возвращение. Встреча

Мы возвращаемся в Спицино. Последняя надежда – достать катер на Парамском, оказалась тщетной. Теперь остается только одно – отказаться от оленей и просить вертолет для перебазировки на Леприндо.

Скользит лодка вдоль берегов Угрюм-реки. Теперь, когда приходится плыть против течения, Павел Иванович старается держаться близ кромки берега. Разлив затопил высокую пойму и у самых бортов лодки проплывают на половину ушедшие в воду кусты тальника. Мы плывем как вдоль мангровых зарослей. Дедовский мотор гудит сильнее, чем мотор самолета, а склонившиеся над водой ветви движутся навстречу нам еле-еле. Павел Иванович торопится:

– Старуха, считай, думает, что я с вами на Леприндо ушел, – пряча в усы улыбку кричит мне в ухо Павел Иванович. Я киваю ему и грустно улыбаюсь. Хороший человек Павел Иванович. Он, несомненно, пошел бы с нами на Леприндо и мы с удовольствием взяли бы его. Но на участке от Витима до Леприндо не проедешь. Нужны олени… Они не идут у меня из головы и хотя я и стараюсь не думать о том, что придется отказаться от них, в голове моей уже складывается текст радиограммы начальнику экспедиции: «15—17 июня моторной лодкой перебазируюсь в Неляты зпт прошу запланировать эти сроки вертолет для переброски отряда район озера Леприндо тчк прошу передать через Многообещающую Косу распоряжение каюру Кириллову Иллариону Петровичу возвращаться колхоз».

Павел Иванович выжимает из своего мотора все что может, но ночь застает нас в пути.

– Ничего, – говорит Павел Иванович. – Тут недалече зимовье. – И вскоре направляет лодку к берегу. Мы снова ночуем в дедовском зимовье на ручье Каменистом… Дрема накатывается как темнота…

– Олени! – в последний раз думаю я и засыпаю.

…Утро. День. Спицино. Анна Ивановна встречает нас у порога. Оленей по-прежнему нет и ничего о них не слышно. Текст заготовленной радиограммы лежит передо мной. Пришло время отправлять ее. Ждать больше нечего.

И все же я медлю. «Еще день», – думаю я. – Но что медлить? День ждать – день потерять.

Я никогда не думал, что мне придется давать такое большое количество радиограмм за сравнительно короткий срок. Я считал дурным тоном в руководстве партией или отрядом поток радиограмм, исходящий по любому поводу к месту и не к месту. Я говорил, что работу начальника можно оценить по радиожурналу – она обратно пропорциональна количеству поданных радиограмм.

Больше того! В Москве я думал, что вообще смогу обойтись без регулярной связи с базой. «Зачем она мне, – думал я. – Получу продукты, возьму оленей и до свидания до осени. Связь понадобится, – думал я, – лишь чтобы дать сводку о выполнении плана, запросить раз-другой вертолет с продуктами и почтой, да на случай ЧП».

И вот передо мною аппаратный журнал радиостанции. Я листаю его и мысли мои теперь совсем иные. «Что бы я делал без связи?» – думаю я. А все олени! Кто бы мог подумать, что это животное со 100% проходимостью не сможет преодолеть несчастные 25 км, отделяющие Косу от Спицино. Ведь на Алтае мы проходили с лошадьми и не такими горами. Правда, лошадей вели тогда мы сами, а сейчас я завишу от воли каюра. Направо он не может, налево не знает дороги, а прямо – только на барже! К тому же с ним вот уже 16 дней нет связи.

Связь! Связь! Мне сейчас до зарезу нужна связь: с каюром, с Дектяревым, с Читой. Но каюр не имеет рации. Дегтярев – в выкидном маршруте и не «вылез» в эфир в назначенный срок (26.VI). С Читой говорить трудно. Во-первых, нам запрещены переговоры микрофоном, а ключом много не расскажешь; во-вторых, у нас «село» накальное питание. Два комплекта батарей, высланные нам из Читы, не дошли до нас: первый – Дегтярев забыл в Чаре, второй – Ланда увезла в свою партию.

Перечитываю некоторые радиограммы. «19.VI.00 Потапову. Связи большой водой Витиму и притокам олени Спицино не прошли вернулись Многообещающую Косу тчк Связь каюром отсутствует зпт Петров в выкидном маршруте тчк Намереваюсь арендовать катер баржей Толмачевском зпт желательно соединить рейс доставкой Дектяреву людей грузов тчк Дату отправки баржи телеграфирую Толмачевского тчк Прошу срочно ответить когда можно ждать самолет Мую».

Радиограмма эта, так сказать, дипломатическая. Во-первых, она должна подготовить почву на случай, если оленей не окажется на месте. В таком случае рейс не пропадет даром. Во-вторых, спецрейс баржи и катера стоит немалые деньги и, хотя эти деньги идут по перечислению со счета экспедиции на счет Лесхоза, все же лучше, если они будут разделены на меня и Дегтярева, нежели повиснут на статье расходов моего и без того небогатого отряда. В-третьих, я делал доброе дело для Дегтярева – в Чите, из-за задолженности вертолета в партиях восточной группы, задержались геолог Ланда, два студента и грузы, которые Дегтярев просил доставить ему еще дней 8—10 назад.

Моя радиограмма пришлась экспедиции, как говорят, «в жилу». Уже утренней связью мы получили неофициальное сообщение, что Хахам уехал в аэропорт заказывать самолет, а при повторном сеансе в 9 часов утра пришла радиограмма: «Завтра 6—30 местного запланирован борт Мую Ланда студенты наличии погоды рейс состоится тчк Хахам».

Ланда, видимо, сидит в аппаратной и также радирует мне: «Желательно, чтобы меня встретили Муе». Желательно! Неплохо сказано. От Спицино до Толмачевского 25 км, а там еще 6 км до Муи. А будет самолет или нет – неизвестно.

«По возможности встречу, – отвечаю я, – хочу отправить образцы, но если самолет будет завтра, то утром не успею».

На следующее утро неофициальный разговор с начальником базовой радиостанции Иваном Лизневым. Он сообщает: «Хахам уехал в порт узнать насчет борта тчк пока ничего не известно тчк погода у нас БД не знаю будет ли борт ответ получишь в 18—00».

«БД» на языке радистов означает «плохо». Мы и сами видим, что погода «БД». Несколько дней в журнале ни одной радиограммы, нельзя не только летать, даже переговариваться по радио. На утренних сеансах Чита неизменно отвечает на наши позывные – «БД» и «гухор» – «слышу плохо» или «не слышу». Виновата, правда, не только погода. Садится накальное питание. Лизнев обещает выслать первой возможностью.

И вот такая возможность появляется. 26.VI перехватываем радиограмму: «Васютиной Вишневскому. Сегодня отправили Читы второй вертолет доставки Ланды Косу. Завтра он перелетит в Чару, затем в Катугино для работы вас…». А вот радиограмма уже для нас: «18—00 часов вышел вертолет Косу студентом зпт ночевка Тунгокочене будет на месте завтра тчк 6 часов утра Мую вылетает Ланда на «АН-2» с грузом зпт последующей переброской Косу вертолетом зпт который потом уходит Катугино =Хахам=». Иван Лизнев добавляет при этом лично Спиркину: «Тебе батареи посланы».

К этому времени я уже успел побывать в Толмачевском и вопрос с арендой баржи разрешен – баржи нет и не будет. Катера лесхоза сторожат лес у Парамского порога. Вода прибывает и малейший недогляд грозит самосплавом и гибелью заготовленных для Бодайбо плотов. В управлении сенокосными участками готовы дать нам катер, но у них нет горючего. Чтобы подняться через шиверы в такую воду необходимо около 600 кг солярки. А горючего нет ни у кого. Ждут сплава сверху из Романовского. Прибудут баржи – будет бензин, будет солярка.

Но быть может Потапов и Ланда все еще полагают, что я могу переправить по Витиму на катере? В журнале появляется еще одна радиограмма: =Потапову Хахаму Ланде = арендова-ть катер баржей не удалось тчк людей без груза можем доставить Спицино лодкой тчк прошу бортом дать указание вертолету совершить посадку Спицино».

Такая радиограмма дается мною на всякий случай, чтобы Ланда не подумала, что мы не нуждаемся в вертолете, так как можем доставить свой груз из Муи лодкой.

Но все это отвлечение от сути, а суть в том, что олени по-прежнему стоят в 4-х км от Косы, а мы в Спицино и разделяющие нас 25 км ничуть не стали за это время короче. 26.VI. Петров все еще «не вылез» в эфир. Видимо дожди задержали работу не только у меня, но и в горах (тем более в горах!). Да и вообще с Петровым связаться очень трудно. Он никогда не слушает других, а сам «вылезает», когда вздумается. Учитывая, что с паводком начался сплав, я через радиостанцию в Чаре прошу ликвидировать неотправленную Дегтяреву радиограмму о посылке оленей через Кедровку и Киндиканский перевал и даю другую: «Дегтяреву прошу содействовать сплаве оленей баржах плывущих сверху тчк расчет мотористом пределах 50—70 руб. новыми произведу сам Спицино».

Одновременно с радиограммой Дегтяреву, на которого я не надеюсь, и, уже готовясь к худшему, я запрашиваю Червякова: «Узнай существует ли наземная связь Чары метеостанцией Леприндо зпт какая лошадьми оленями лодкой? Как часто ходят зпт можно ли воспользоваться обратном пути из Леприндо в Чару».

Червяков отвечает – ему известно, что на Леприндо садится вертолет, а относительно наземной связи он выяснит.

Готовясь к худшему, я готовлю текст еще одной последней радиограммы: «=Потапову= олени из Многообещающей Косы в Спицино не прошли зпт все попытки нанять баржу даже за наличный расчет кончились неудачей тчк создавшемся положении считаю целесообразным отказаться от оленей тчк работу на Витиме закончу 15—17 июля моторной лодке этих же числах переброшу лагерь в Неляты зпт прошу запланировать эти сроки вертолет для переброски отряда район озера Леприндо тчк также прошу передать через Дегтярева распоряжение каюру Кирилову Иллариону Петровичу возвращаться колхоз тчк табель на каюров и оленей дам на июнь месяц».

Заготовленный текст этой радиограммы лежит передо мной. Если не случится чудо, а я на него уже не рассчитываю, послезавтра эта радиограмма пойдет в Читу. Послезавтра – потому что Леша Спиркин, Виктор Статкевич и Герка уехали в Догапчан на два дня. Герка, как обычно, повез в поликлинику жену и детишек, а Леше Спиркину я поручил там попутно обследовать высокие террасы.

И вот наступило это послезавтра. Я дописывал дневник, когда пришла Алла и сказала, что едут наши. Гул моторной лодки слышался внизу по Витиму задолго до того, как можно было увидеть саму лодку. Наконец они подъехали. Я вышел из палатки, чтобы встретить их, взял часть вещей – спальный мешок и вьючную суму – и понес к палаткам. И тут, вдруг, я услышал как за моей спиной кто-то зовет меня. Зовет тихо, неправильно называет мое отчество – Иванович, послышалось мне – но тем не менее зовет именно меня.

Я обернулся. Ко мне шел человек, ведя в поводу… оленя. Я не сразу понял кто это. Человек был мал, измучен, шел тихо, согнувшись, голову его, видимо в защиту от комаров, покрывала какая-то тряпка.

– Иваныч! Начальник! Куда бежишь! Зову, зову, зачем не слышишь!

Я опешил. Передо мной был наш каюр. Как он попал сюда? Сплавился или перебрел Таксима? Последнее немыслимо. И где остальные олени?

Я бросился к нему, обнял.

– Илларион Петрович! Дорогой! Прошли? Как хорошо!

– Что хорошо? Дорога совсем плохой! Дожди! Сколько времени шли. Продукты кончились, последние три дня совсем мало ел.

– Сейчас. Сейчас мы вас накормим, – радостно и возбужденно говорил я.

– Куда сейчас? Продукты давай. Хозяйка там осталась. – Он махнул в сторону горы. – Три дня совсем мало ел. Скорей давай.

Он, как и в первую встречу, ворчливо торопил меня, но теперь для моих ушей его слова звучали сладкой музыкой.

– Алла! – крикнул я. – Продукты Иллариону Петровичу! Консервы, сахар, масло, все что есть, сколько он скажет.

Алла ушла в кладовую, а у меня только сейчас нашлось время сообщить ему о радиограмме с Косы.

Илларион Петрович вскинул на меня усталые удивленные глаза.

– Какой дурак так говорил? Зачем врал? Как разговаривали с тобой я все шел, шел. Вода большая. Дождь. Совсем плохо. Я мосты рубил. Стоять совсем пропадешь, итак срок опаздал…

Лицо его – осунувшееся небритое, измученное дальней трудной дорогой, говорило само за себя. Я смотрел на него и думал: «Дорогой ты мой! Хороший ты мой человек!» И мне было неловко, что я поддался на какое-то время чужим разговорам, позволил себе усомниться в нем.

А когда он пообедал, получил продукты и ушел к своей «хозяйке», я вдруг почувствовал, как время снова убыстрило свой бег… Время… Время…

Пора было выходить на Сюльбан!