Текст книги "Эромахия. Демоны Игмора"

Блондинка вышла на площадь. То ли она не обращала внимания на пятерых всадников, следующих за ней, то ли делала вид, что не обращает внимания. Первое вполне возможно – баронет с солдатами просто ехал от рыночной площади к ратушной, передвигались они с обычной скоростью… Мало ли зачем едут по городу господа?

Отфрид, опустив голову, тайком косился на соблазнительно колышущиеся прелести шагающей впереди девушки и ощущал в груди странное томление. Никогда прежде с баронетом подобного не случалось – странное чувство, странное!..

Перед ратушей стояли около десятка молодых людей, по виду – подмастерья. Смеялись, болтали, размахивали руками. Странно, что они в будний день не работают в своих мастерских, но об этом баронет не задумывался. Поймав краем глаза группу горожан и услыхав хохот, Отфрид вдруг решил, что смеются над ним. С чего эта мысль пришла к нему? Бог весть… Досада на самого себя, смятение из-за незнакомых ощущений, общее недовольство миром, свойственное четырнадцатилетнему подростку, – все сплелось воедино, вспыхнуло в груди баронета. Отфрид свернул и приблизился к группе молодых трибурцев. Те притихли, поглядывая снизу вверх на всадника. Глядели, впрочем, довольно нагло – это правда. Отфрид заставил коня сделать еще шаг, выпростал сапог из стремени и неожиданно сильно ударил в лицо самого нахального из местных парней. Спроси его кто в этот миг, из-за чего он так поступает, баронет не знал бы, что ответить. Но спрашивать было некому и некогда. Все разом пришли в движение – подмастерья схватили ножи и палки, невесть по какой причине имевшиеся у них под рукой, солдаты конвоя кинулись на выручку к баронету, обнажая мечи. Вспыхнула потасовка, почти сразу же и завершившаяся. Подмастерья бежали, оставив у дверей ратуши три неподвижных тела. Из тех, кто скрылся, большинство были ранены.

На шум из здания высыпали члены трибурского совета и барон. Бюргер, первым показавшийся в дверях, почему-то выкрикнул: «Сюда! Бей предателей!» – однако при виде окровавленных тел и вооруженных всадников смешался и сунулся обратно. Его подхватили и вытолкали наружу те, что бежали следом… Драка уже прекратилась. Отфрид спрыгнул с коня и подошел к отцу, вытирая на ходу окровавленный клинок. Фэдмар отвесил сыну мощную оплеуху, от которой парень покатился кубарем по земле. Отфрид мигом вскочил, стискивая побелевшими пальцами рукоять оружия.

– Возвращайся на постоялый двор, гаденыш! – рявкнул барон. – Сиди там и носа не высовывай! Астон!

Названный латник поспешно подбежал к сеньору и склонился, ожидая приказов.

– Астон, пригляди за баронетом, чтобы он не смел появляться в городе! Головой ответишь! – И тише добавил: – Оружие держать наготове. Здесь дело нечисто…

* * *

Ожидая барона, Отфрид дулся и судорожно пытался сообразить, как себя вести. Никогда прежде ни отец, ни кто-либо другой не поднимал на него руку, и теперь парень то возмущенно мечтал о мести, то… то… сам не знал, как быть. Сейчас он старался подыскать несуществующие провинности подмастерьев, которыми можно было бы объяснить внезапно вспыхнувший гнев. Выходило неубедительно – подросток уже чувствовал, как нелепо прозвучат его выдумки.

Возвратился старший Игмор затемно. Вошел в комнату, где баронет злился на себя и на весь мир, сидя в темноте. Поставил на стол свечу, оглядел нахохлившегося сына и в ответ на сбивчивые: «Отец, я никогда не… никогда не смей меня…» – только махнул рукой и ухмыльнулся:

– Судьба.

Отфрид удивленно примолк.

– Игморы не просят прощения, сын, потому я не извиняюсь. Да ты и в самом деле виноват. Ты совершил непростительную глупость, напав на городских в тот момент, когда их старшие спорили, проситься ли под мою руку. Ты мог все испортить.

– Но, отец! Они же оскорбили меня! Они…

– Молчи лучше. Молчи и слушай. Совет нынче с утра пошел не в нашу пользу, есть там один человечишко… – Барон покачал головой. – Надо же, какая мелкая пакость этот старшина ткачей, однако сумел переорать почти всех. Правда, когда ты затеял свару на площади, дело еще не решилось.

– Отец, я не… – Рассудительные слова и незлобивый тон отца окончательно обескуражили Отфрида.

– Погоди, дай закончить. – Фэдмар в самом деле был настроен вполне благодушно. – Этот ткач, как оказалось, привел на площадь десяток своих работников и велел им, если даст сигнал, вломиться в ратушу и силой заставить синдиков голосовать против меня. Вот с ними ты и схватился.

– Да, – сообразил Отфрид, – у них были дубинки…

– Конечно, в зале находился я, и в моем присутствии, – барон опустил руку на эфес меча, – они палками не слишком бы помахали. С другой стороны, могло получиться гораздо хуже, снеси я на глазах городских старшин башку-другую. Как ни крути, а это были бы тоже их соотечественники… Но что сделано, то сделано. Когда вскрылся дурацкий план ткача, твоя драка с подмастерьями предстала в ином свете. Как же, бунтовщики собирались поколотить добрых бюргеров, склонных к мудрому решению, но мой сын сорвал их замысел! Кстати, почему ты вообще на них напал?

Отфрид совсем смешался и не знал, что сказать. Барону ответ не требовался.

– Хотя не важно. Мы, Игморы, можем лупить городскую шваль и без повода. Только учти: я не желаю повторения подобных выходок! Один раз все вышло довольно гладко, но впредь не спеши распускать руки. Городские – вовсе не то, что наши сервы, у здешних хамов гонору не по чину много. Ты понял?

– А я, – баронет налился румянцем, – тоже хочу сказать! Если ты еще хотя бы раз поднимешь на меня руку…

– Ты меня убьешь? – Барон снова усмехнулся, но теперь в его ухмылке не было радости. – Что ж, мы ведь Игморы. Рано или поздно…

– Что ты хочешь этим сказать? Что – рано или поздно?

Фэдмар пристально поглядел на сына. Потом отвел глаза. – Нет. Когда-нибудь ты все узнаешь, но не от меня. Зачем дразнить судьбу?

– Что я узнаю, отец?

– Отфрид, после моей смерти разыщи книгу и прочти – узнаешь всё. Судьбу невозможно обмануть, мы все бегаем по кругу… Ut fata trahunt,[14]14
  Как повелевает рок (лат.).


[Закрыть] как сказал бы твой дядя. Круг не разорвать. – Барон еще минуту помолчал и буркнул: – Круг не разорвать, но пусть рок настигнет нас как можно позже. Больше я тебе ничего не скажу. Узнаешь все из книги после моей смерти.

* * *

Наутро за Игмором явились – просить снова принять участие в общинном совете. Приглашали вежливо, с почтительнейшими поклонами. Барон, собрав в кулак бороду, кивнул в ответ и сказал, что не придет. Пусть трибурцы подумают как следует и примут верное решение своим умом, без него. Когда выборные, вздыхая, удалились, отец пояснил Отфриду:

– Мое отсутствие подействует на дураков сильней, чем если б я торчал там и пялился на них. Кому нужно, уплачено, и они справятся – скажут нужное слово в нужную минуту. А остальные пусть знают, что я не так уж заинтересован в сеньорате, чтобы терять время, слушая их баранье блеянье. Зато если не я, то кто избавит Трибур от разбойников Сьердана?

– Наверное, ты прав, отец… Можно мне в город?

– Нет, Отфрид. Как я вчера сказал, так и будет. Посидишь здесь. К тому же, полагаю, нынешний совет продлится недолго. Подождем!

И верно, едва колокола отбили полдень, к постоялому двору явились городские старшины. Барон вышел на крыльцо, вокруг тут же собралась толпа – прохожие и постояльцы, высыпавшие полюбоваться церемонией. Трибурские синдики, смущаясь и опуская глаза, попросили господина Игмора принять общину под свою руку и быть им защитником. Отфрид полагал, что отец теперь злорадствует, но внешне барон был серьезен. Он, теребя бороду, заявил, что одобряет принятое общиной решение и собирается быть им добрым и справедливым господином. Глядя на грустные лица горожан, Фэдмар ухмыльнулся и добавил:

– Да не кисните так, мои добрые мастера! Никто не покушается на ваши вольности, меня интересуют только денежки из городской казны, клянусь Пречистой Девой! Станете платить честно и сполна – получите мою защиту. Вот увидите: если через час проведем церемонию, я еще до захода солнца избавлю вас от Сьердана!

Утешение не подействовало – как раз именно денежки, а вовсе не вольности беспокоили синдиков, право распоряжаться средствами города ускользало от них… но поскольку вокруг были зрители, они принялись с кислыми улыбочками благодарить его милость за добрые слова и благие намерения. Барон остановил их, подняв руку: – В церковь, мои добрые мастера! Ступайте в церковь, готовьтесь к церемонии! Не будем терять времени. Или вы собираетесь вынудить господина Сьердана сниматься с лагеря и трогаться в путь на ночь глядя?

Толпа (а людей перед входом на постоялый двор собралось изрядно) разразилась рукоплесканиями. Для прохожих, не знакомых с подоплекой происходящего, все было прекрасно и весело: добрые горожане по своей воле признают сеньором храброго дворянина, который понимает их чаяния да нужды, как славно! Синдики направились в церковь – готовить церемонию, барон велел подать коня. Зеваки загалдели – они пришли в восторг от того, что их так замечательно развлекают. Многие двинулись вслед за городскими старшинами к храму за добавкой. Нечасто удается стать свидетелем такого праздничного зрелища, а принесение присяги барону трибурской общиной тоже обещает стать замечательным развлечением.

Отфрид Игмор следовал за отцом, сохраняя на лице приличествующее случаю слащаво-спокойное выражение. Он все размышлял над отцовскими словами: «Круг не разорвать… Круг не разорвать!»

* * *

Во время церемонии Отфрид скучал. Священник долго долдонил молитвы, хор распевал гимны, горожане, которых набилось в собор так, что яблоку негде упасть, сопели, чесались и шумно вздыхали, разглядывая фрески на потолке. Баронету фрески не понравились – языческая мозаика в Игморе куда красивее. Отец застыл, подобно статуе, и казалось, не сменил позы до тех пор, пока не пришла пора ему клясться и прикладывать перстень с печаткой к пергаменту… Зрители оживились, теперь все уставились на господина. Глядя на барона, Отфрид старался не вертеться. Парню казалось, что старик неким образом роняет достоинство, участвуя в этом фарсе. Не дело для Игмора – заключать договор с теми, у кого следует просто брать. Просто брать без всяких условий… Игмор выше их всех!

Наконец скучное действо подошло к концу. Барон, сопровождаемый свитой, вышел из храма – новые вассалы посторонились, теснясь и толкаясь, чтобы образовать проход от алтаря к дверям. Фэдмар Рыжий шагал, высоко задрав подбородок и не глядя по сторонам – справа и слева стояли его вассалы, чего на них глядеть! Отфрид, оказавшись на площади, невольно зажмурился и прикрыл глаза ладонью: после полумрака солнце ослепило. Перед собором людей было еще больше – пожалуй, весь город собрался. Синдики призвали земляков приветствовать господина. Раздались хлопки, довольно жидкие. Барон громогласно объявил, что сейчас же немедленно отправляется прогнать от ворот разбойника Сьердана. Аплодисменты зазвучали громче. Фэдмару подвели коня, он взгромоздился в седло и велел латникам ехать следом.

Трибурцы провожали всадников до ворот, затем высыпали наружу, чтобы поглядеть, чем обернется дело. Многие выстроились на стенах – сверху будет лучше видно. Баронет ехал за отцом и раздумывал, как пройдет встреча со Сьерданом. Игмор с конвоем неторопливо покинул город и направился к холму, на котором обосновались грабители. Солдаты, следовавшие за бароном, привычно щелкали пряжками, на ходу подгоняя снаряжение, и лязгали мечами, проверяя, легко ли клинки покидают ножны. Суеты в их действиях не наблюдалось, люди все были привычные.

Разбойники высыпали на изгородь, окружающую лагерь. Они без страха наблюдали за приближением отряда. Их предводитель взгромоздился на телегу и ждал, опустив ладонь на рукоять меча. Баронет с любопытством уставился на этого человека, о котором много слышал. Рыцарь-разбойник был худощавым сутулым мужчиной чуть выше среднего роста, держался спокойно и уверенно. Лицо обветренное, щеки впалые, перебитый нос, смахивающий на ястребиный клюв, придает хищное выражение.

Барон подъехал поближе, латники за его спиной рассыпались цепью.

– Господин Сьердан, – спокойно произнес Игмор, – можете покинуть это место. Ваша служба окончена.

Рыцарь левой рукой поскреб небритую щеку, правая по-прежнему покоилась на рукояти оружия.

– В общем-то здесь неплохо… – протянул он.

Барон молчал. Сьердан оглянулся на своих людей – их было больше двух дюжин против десятка солдат Игмора.

– И потом, что делать моим людям? – продолжил грабитель. – Если вернусь в поместье, мне столько бойцов не понадобится. А этим я обещал службу до наступления холодов.

Разбойники стали переглядываться. Их мало интересовали взаимные обязательства дворян, а хорошее местечко и легкую добычу терять не хотелось.

– Дюжину, а то и больше, я возьму к себе, – ответил барон. – Отныне город принадлежит мне, так что потребуются люди – стеречь новое стадо.

Теперь наемники Сьердана старательно расправили плечи и приосанились – каждый надеялся приглянуться барону, чтобы получить место на его службе. Отфрид, державшийся до сих пор настороже, сменил позу и убрал ладонь с рукояти клинка. Дело сладилось.

Через полчаса над лагерем Сьердана поднялся вонючий дым – уходя, разбойники жгли все, что не могли прихватить с собой. Барона в трибурских воротах встретили приветственными криками. Отфрид оглядел толпу и расстроился: давешней блондинки не видно, а симпатии черни ему были безразличны. Он – Игмор. Он выше их всех. Сидя в седле, баронет смотрел поверх голов.

* * *

После того как Трибур перешел под руку барона, Фэдмар подолгу пропадал в городе. Соседи вели себя тихо, а у Игмора хватало забот в новом владении – следовало расставить верных людей на вновь создаваемые должности, наладить систему контроля за сбором пошлин, да мало ли… Набеги прекратились, латники вздыхали и втихомолку шептались, что, мол, хорошо бы, если затишье ненадолго.

В замке объявилось довольно много новых людей – бывших солдат Сьердана. Отец велел следить за ними, но Отфрид не слишком утруждал себя заботами, он знал: Фэдмар велел сенешалю приглядывать за ним самим. Это было обидно, поскольку баронет считал себя достаточно взрослым… Ну, раз ему не доверяют, то и делать он ничего не станет.

Несколько раз барон привозил в замок гостей – трибурских синдиков. Фэдмар пировал с гостями, обращался с ними снисходительно, хотя и не обидно. Плебеи должны были почувствовать, как велик барон Игмор, какая пропасть отделяет его от них – мелких людишек, каковых на свете слишком много. И еще – как славно, что его милость знает их по именам, общается с ними и сажает за стол в старинном зале с языческой мозаикой. Эта честь уже сама по себе есть великая награда за верность. Не считая должностей и жалованья, разумеется. Здесь, в замке, должности и жалованье не считают благом. Благо – верная служба сеньору, это истинная ценность. Во всяком случае, такой образ мыслей Фэдмар желал вдолбить в головы новых вассалов, мерящих все иной мерой и признающих лишь меркантильные достатки. Баронет в застольях участия не принимал вовсе, либо скучал за столом и старался поскорее покинуть пир. Его не интересовали маневры отца – трибурцы должны подчиняться Игмору не потому, что они думают так или этак, а потому, что подчиняться Игмору для них будет правильным. Отцовские усилия вызывали у наследника легкое недовольство, время от времени перераставшее в раздражение, свойственное, конечно, его возрасту.

Так что Отфрид, устранившись от дел, оказался предоставлен сам себе, но был вынужден неотлучно находиться в замке. Он перечитывал старые книги, часами скучал у окна, глядя пустыми глазами на унылые окрестности. Между тем душа баронета витала далеко – в призрачных далях, весьма далеких от реальности, зато хорошо описанных в рыцарских романах. Частенько Отфрид разглядывал мозаику. Юноша фантазировал, выдумывая имена и судьбы изображенным на ней мужчинам и женщинам. Невесть с чего ему взбрело в голову, что Эромахия – имя смуглой брюнетки, в одиночестве танцующей в верхнем углу, вдалеке от окруженного сотрапезниками Вакха.

Отфрид уже знал, что «тавромахия» означает «бой быков», а «эрос» – «любовь», однако как связать два корня единым смыслом, не мог сообразить. «Убиение любви»?.. Необычное слово, и странно будет, если окажется, что таково имя смуглой дамы в углу картины. В мечтах подростка внешность танцовщицы с римской фрески странным образом переплелась с воспоминаниями о блондинке из Трибура, хотя внешность девушки он уже позабыл. Тем легче ему мечталось, что память не была помехой фантазии.

* * *

Однажды в гости приехал дядя Удвин. С сыном. Наконец-то баронет увидел этого кузена… Ридрих Эрлайл оказался симпатичным пареньком, двумя годами старше Отфрида, розовощеким, с каштановыми кудрями и длинными ресницами.

Пожалуй, кузен чуточку походил на покойную мать Отфрида. Вот такие приятные с виду юноши сочиняют стишки да баллады, подумал юный Игмор. Все рифмоплеты – зазнайки и недотепы.

Держался новый родич несколько неуверенно и скорее застенчиво, чем гордо, так что Отфрид, сперва глядевший на кузена с неприязнью, в конце концов решился заговорить с гостем. Раз он грамотей и рифмоплет, то, может, знает по-гречески?

Пока отцы совещались в кабинете Фэдмара, баронет отыскал Ридриха в зале с мозаикой и сразу же перешел к делу:

– Ты знаешь, что здесь написано?

Кузен еще раз поглядел на стену (совсем как отец, господин Эрлайл), похлопал красивыми ресницами и задумчиво произнес:

– По-моему, это греческие буквы. «Эромэхия»?

– «Эромахия», – поправил Отфрид. Рифмоплет в самом деле оказался образованным. – А ты знаешь, что это означает?

Эрлайл пожал плечами. Пожалуй, он не такой уж зазнайка, подумал баронет.

– «Эрос» – «любовь», а «махия» – «убиение», – пояснил Игмор. – «Убиение любви»? Как ты думаешь?

– На греческих островах во время охлократий демократов убивали палками. Это называлось «скиталомахия».

– Скитало… как?..

– «Скитала» – «палка». Получается, «эромахия» – «убиение любовью». Но я не уверен, что…

Тут в зал вошли слуги, старший попросил его милость баронета и его милость гостя посторониться – господин барон велел готовить стол к трапезе, в честь приезжих нынче будет пиршество. Разговор молодых людей прервался. Отфрид, не имевший приятелей среди сверстников, вдруг проникся к Ридриху симпатией, и расставаться с вновь обретенным другом не хотелось.

– Идем во двор? – предложил младший Игмор.

– Идем.

Юноши спустились в тесное пространство, огражденное стенами. Ридрих неожиданно заинтересовался древней кладкой в дальнем углу. Ровные каменные блоки – такие массивные, что и трое дюжих работников не смогли бы поднять, и так плотно пригнанные, что в щель невозможно вставить лезвие ножа, образовывали заднюю стену жилого здания. Эрлайл положил ладонь на кладку и двинулся за угол, приглядываясь к камням. Отфрид побрел следом.

– Интересно, – пробормотал гость.

– Да чего там интересного? Стена.

– Странная кладка, старинная. Римская, наверное.

– Ну да, римская. Какая же еще? – Отфрид пожал плечами. Для него в здешних камнях не было ничего любопытного.

Родичи уже обогнули палас и оказались в тесном закуте между внешней стеной и зданием. В тупике было темно и сыро, небо закрывала галерея, проходящая за бруствером, а перед юношами высилась башня.

– Это ты здесь все время живешь, вот и привык, – пояснил Ридрих, озираясь. – От римлян сохранилось не так уж много построек… тем более Игмор – очень древнее место. Здесь и раньше было интересно. Друидское капище было. Верховный жрец умел внезапно появляться и исчезать так, что никто не знал, где он сейчас находится. Чудеса!

– Здорово, – согласился Отфрид. – А мне отец не позволил прочесть книгу об этом. Говорит – потом. Скажи, Ридрих, а кем мы друг другу приходимся?

– Мой отец – двоюродный брат твоей матери. Ну и вообще, у Эрлайлов в предках дама из рода Игмор. Ты ведь знаешь?

– Знаю. Но без подробностей. Есть какая-то легенда о проклятии наших женщин.

– Есть такое предание, верно. Жены Игморов часто умирали молодыми. – Ридрих наклонился и положил руки на камень в основании стены. В этом месте кладка оказалась нарушена, несколько камней отсутствовали, и пролом был заделан наспех, неровными булыжниками. – Смотри, а этот плохо держится. И вообще здесь дыра.

– Ну, дыра. Когда-то часть стены вывалилась, заложили кирпичом да обломками. Внизу погреба, но туда ход есть из башни. А с этой стороны если и была дверь, о ней давно забыли. Да и как не забыть? Даже следа не осталось. Лучше расскажи о наших предках.

Ридрих Эрлайл наконец повернулся к родичу:

– Да я и сам толком не знаю. Говорят, у Игморов всегда рождались мальчишки, а жены болели и вскоре умирали. Давно, когда Игморы правили краем. Ну вот, как-то родилась у Игмора дочь, ее выдали за Эрлайла, моего предка. С тех пор Игморы берут жен в нашей семье. Родная кровь лучше противится действию проклятия, зато у нас, Эрлайлов, завелась эта странная хворь…

– Я видел, твой отец болеет. Он кашляет.

– Он все время такой. Дышит тяжело, быстро устает. Меня, кажется, болезнь обошла.

– Но дерется господин Удвин здорово. – Отфриду очень хотелось сказать новому приятелю что-то хорошее.

Ридрих кивнул:

– Да, папа бьется так, чтобы меньше двигаться. И не любит рубящих ударов – на замах уходят силы, а он бережет дыхание. Поэтому у него оригинальная манера, он и меня обучил. Хочешь, кое-что покажу?

– Конечно!

* * *

Отфрид убедился – кузен не только опытный, но и очень чуткий партнер в поединке. Он не пользовался оплошностью младшего родича, а всякий раз старался обратить внимание баронета на ошибку, подсказать верный прием. Причем его объяснения были вовсе не обидными. Двигался Ридрих в самом деле мало, будто экономил шаги и берег вдохи, так что, не сбиваясь с ритма, успевал пояснять:

– Главное – уверенность. Ты должен помнить, что взял меч в руки для того, чтобы победить. Значит, вначале – меч в руках, а в итоге – выигранный бой. Ну и, зная начало и конец, остается лишь выбрать короткий путь между ними. Желательно – самый короткий…

В общем, это соответствовало настроению юного Игмора, не забывавшего девиз «Я выше вас всех!». Только побеждал Ридрих в самом деле очень быстро.

Намахавшись мечами, юноши пошли в зал, где, наверное, уже начиналось застолье. По дороге Отфрид выспрашивал приятеля о боях и турнирах.

– Да, я участвовал в ристалище, – рассказывал Ридрих. – Один раз, в Мергене. Его светлость Оспер давал турнир… Но я не стяжал славы. Один раз победил, во втором поединке потерял стремя, ну и… А в mêlée[15]15
  Общая схватка, «куча-мала» (фр.).


[Закрыть] мне отец не позволил участвовать. Сказал, не дело, в сутолоке могут покалечить. Понимаешь, я слишком легкий, меня запросто можно спихнуть с коня.

– Но один бой ты все же выиграл? – Отфрид восхищался родичем все больше и больше.

– Да, один выиграл. Когда поединок, я вижу противника, могу собраться, отразить удар. А в общей схватке не заметишь, как налетят сбоку, сзади. Поэтому папа не позволил, сказал, для первого раза я неплохо выступил. Он вообще турниров не одобряет.

– Вот скажи… – Баронет задумался, как бы половчее спросить о том, что его волновало даже больше турнира. – Вот… с женщинами… у тебя когда-нибудь?..

Ридрих ответил не сразу. Отвел взгляд, покраснел. Наконец прошептал:

– Однажды. Только я был пьян и плохо помню. Это случилось тогда же, в Мергене, после первого дня турнира. Я плохо пью, понимаешь ли. Отец почти не употребляет вина, так что я не привык. У нас мало пьют, а там, на пиру, я даже не понял, как напился. И там одна дама… В общем… – Младший Эрлайл смутился и умолк.

Отфрид, хоть и видел, что родич не желает рассказывать, все же не спешил сменить тему:

– Ну, а как ты полагаешь, может ли «эромахия» означать «убиение любовью»? Любовью можно убить?

– Э… я не знаю. Думаю, нет. Любовь – это же наоборот.

Обоим казалось, что они говорят о важном, о некой тайне, о таком, что старшие скрывают от них. Молодые часто воображают, что у родителей есть секреты, которые можно раскрыть, назвав одно слово, тогда как для понимания некоторых вещей слов недостаточно – это следует пережить. Пережить не раз, не вмиг – а долго, годами. Все имеет название, заключенное в слове, но не все раскрывается словом.

Родичи вошли в зал, где их отцы в самом деле уже садились за стол. Однако, кроме Фэдмара с Удвином, там никого не оказалось. Это не было пиром, просто взрослые решили продолжить беседу за едой. Даже прислугу отослали, барон как раз наливал вино – себе полный кубок, а Удвину чуть-чуть. Юноши тихо заняли места рядом со старшими. Те разговаривали, не обращая внимания на сыновей.

– Я понимаю, что тебя не может не беспокоить Сьердан, – заявил Фэдмар. – Этот… э-э… anguis in herba.[16]16
  Змея в траве; скрытая опасность (лат.).


[Закрыть] Но наш прохвост замарал себя чем только возможно. Он в долгах, он известный злодей, он помог нам против Лоренета, так что вся свора моих соседей настроена против него. Не упускай его из виду, только и всего! Придумай для него заботы.

– Да, я тоже полагаю, что мне следует придумать, чем занять Сьердана, – кивнул Удвин. – Если он по-прежнему станет служить нам, то не захочет искать нового покровителя из опасения лишиться меня. Что скажешь?

– Славная мысль, родич! Я даже попробую помочь тебе с поисками забот, которыми мы озадачим Сьердана. У меня как раз намечаются некоторые трения с Гайсами. Собирался сам их вразумить, но если хочешь, предоставлю это твоему ручному разбойнику. Мне, видишь ли, не слишком выгодно: вместо того чтобы провернуть все самому и заграбастать кое-какую добычу, я буду платить Сьердану.

– Я понимаю, кузен, понимаю…

Удвин Эрлайл был еще печальнее обычного, он не торопился пить даже небольшую порцию вина, налитую в его бокал. Похоже, рыцаря обуревали невеселые предчувствия.

* * *

Наутро Эрлайлы уехали. Отфрид, накануне проболтавший с Ридрихом допоздна, едва ли не до утренних сумерек, был опечален. Только что впервые нашел друга – и вот они расстаются. Игмору не пристало дружить, Игмор выше всех, а тут отыскался родич, спокойный, внимательный, терпеливо отнесшийся к странностям Отфрида… Сблизиться с родичем – не зазорно.

Пока провожали гостей, баронет еще держался, но когда пыльный хвост за отъезжающей кавалькадой растворился в полях, ушел к себе в спальню и предался унынию. Даже всхлипнул пару раз, хотя прекрасно знал – мужчине реветь не пристало.

Первые недели после отъезда родственников Отфрид грустил, перебирал в памяти все, что можно было обсудить с кузеном, мысленно обращался к Ридриху, воображал ответы родича. Несколько раз собирался написать, но передумал. Письмо нужно отправлять с нарочным, отец узнает и, разумеется, прочтет. Барону не понравится, что сын забивает себе голову глупостями (в письме были бы исключительно «глупости»). А если в Эрлайле порядки хоть немного напоминают игморские, то и дядя Удвин, всегда чересчур серьезный, прочтет тоже. Что этот мрачный господин подумает о племяннике? Нет, так не годится!

А вскоре барон позволил Отфриду поехать в Трибур. Разумеется, с наследником отправили нескольких доверенных слуг – людей солидных и надежных вроде лучника Астона. Эти только изображали свиту, а на самом деле, хотя и кланялись юному Игмору, следили за каждым шагом баронета. Впрочем, Отфрид был достаточно осмотрителен, не чудил, и вассалы ни разу не воспротивились развлечениям молодого господина. Более того, сами – должно быть, в соответствии с инструкциями Фэдмара – сводили юнца в некое веселое заведение без вывески… Узкоплечий невысокий баронет, рыжий, веснушчатый, с бесцветными глазами, не обольщался относительно собственной внешности, однако он был сыном хозяина города! Так что веселые девицы, прислуживавшие в заведении, проявили к пареньку особое внимание, и Отфрид принял их симпатии как должное. Вскоре он перестал смущаться, совершенно освоился и наконец постиг ту сторону жизни, о которой так и не поведал замечательный кузен Ридрих. В итоге баронет стал появляться в гостеприимном доме еженощно, познал много нового и волнующего… и убедился, что любовью вполне возможно убить – во всяком случае, вполне возможно убить тем, что он теперь называл любовью. Белокурая горожаночка, которая когда-то произвела на юного Игмора столь сильное впечатление, баронету не встретилась, но Отфрид о ней и не вспоминал. В популярном заведении без вывески хватало прекрасных дам. Оказалось, что с девицами легко общаться, более того – они могут быть неплохими собеседницами. Как ни странно, эти молоденькие женщины осведомлены о различных сторонах жизни и подчас неплохо разбираются в сложных вопросах… Хотя главным было, разумеется, не это. Отфрид наведывался в веселый дом вовсе не ради разговоров.

Память о зарождавшейся дружбе с кузеном Ридрихом постепенно стерлась, потускнела. Иногда юный Игмор по-прежнему мысленно обращался к родичу, но все реже. Это стало чем-то вроде игры, которую хранишь в душе из сентиментальности, но по мере взросления стесняешься назвать ее вслух.

Потом приехал отец, и как-то они вместе отправились в заведение без вывески. Фэдмар много пил, шутил, громко смеялся, щипал сговорчивых девиц за упругие прелести и в конце концов удалился на второй этаж с двумя хохочущими служаночками, не проявляя ни малейшего стеснения в присутствии сына. Баронет воспринял это как должное – он уже догадался, что поездка в Трибур была с самого начала задумана отцом именно с целью пополнить его, Отфрида, образование. Очень хороший отец, заботливый, лучше всякого друга.

Заметил Отфрид еще вот что: барон не только кутил с девицами, но и внимательно расспрашивал, о чем говорили завсегдатаи. Иногда человек может выболтать дурочке из веселого дома довольно интересные вещи. Младший Игмор, заметив отцовский интерес, тут же принялся вспоминать, не говорил ли сам чего-нибудь лишнего веселым девушкам? Вроде нет, баронет с детства привык к одиночеству и не доверял никому. Никому и никогда. Разве что Ридриху… Сложись жизнь иначе, они могли бы в самом деле стать друзьями.

Снова встретиться кузенам довелось двумя годами позже.

* * *

Лето заканчивалось, все чаще шли дожди. Барон почти не покидал Игмор надолго, зато едва ли не каждый день выезжал с отрядом латников осмотреть окрестности. Близилось время жатвы, кое-где сервы уже собирали урожай. Если когда и следует опасаться набега – так именно сейчас. В прошлые годы Фэдмар сам разорял соседские феоды именно в это время, чтобы нанести максимальный ущерб недругам. Теперь же, когда окрестные дворяне были запуганы и покорны, а доходы из Трибура наполняли баронскую казну лучше и вернее любого разбойничьего набега – теперь Игмор решил провести конец лета в мире и спокойствии. Пусть господа убедятся, каким добрым может быть соседство с Игмором – при условии, разумеется, что барону станут кланяться достаточно часто и достаточно низко. Игмор – выше всех.