Текст книги "Охота на «Троянского коня»"

Глава II. Восточный фронт. Ноябрь – декабрь 1914 г.

1

Внезапный удар контрразведки Северо-Западного фронта и потеря части резидентуры в Лодзи, не обескуражили подполковника Николаи, который перед проведением очередной крупной стратегической операции германских войск на Восточном фронте успел своевременно заслать в тыл русских армий около десятка диверсионно-разведывательных групп и полсотни агентов, подготовленных в Кёнигсбергской разведшколе. И вот теперь он с удовлетворением вчитывался в текст поступивших с вражеской стороны радиограмм, повествующих об успешной деятельности в тылу противника германских агентов. Удручало лишь то, что на связь вышла всего лишь половина из них. Остальные почему-то молчали. Конечно, засылая в тыл русских своих людей, Николаи предполагал, что четвертая часть их может быть уничтожена при переходе линии фронта и раскрыта российской контрразведкой. Но пятьдесят процентов потерь, это слишком много даже для восточного театра военных действий. Беспокойство вызывало и то, что русские начали слишком часто менять шифры, и немецким криптографам приходилось уже не часами, а целыми днями корпеть над перехваченными телеграммами, чтобы их дешифровать. В результате полученная информация теряла свою оперативность и не могла в полной мере влиять на ход боевых действий.

Собираясь в штаб армии, Николаи решил проинформировать Людендорфа в основном об успешных действиях диверсионно-разведывательных групп и агентов и лишь вскользь коснуться проблем дешифровки русских радиограмм. Но разговор сразу же пошел не по запланированному им сценарию.

– Неделю назад Рузский начал перегруппировку своих сил, а я узнаю об этом лишь сегодня! – гневно начал Людендорф, лишь только Николаи переступил порог его кабинета. – Где же профессионалы криптографии, ваши хваленные профессора и академики?

– Здесь нет ничего удивительного, – невозмутимо ответил подполковник Николаи, – просто русские не такие идиоты, как мы о них думали. Они учатся на своих ошибках…

– Значит, теперь у нас больше не будет перед ними никакого оперативного преимущества? – разочарованно промолвил генерал.

– Ну почему же, – возразил подполковник. – Кроме радиоперехвата у нас есть немало и других средств агентурного и войскового наблюдения за противником. По данным моих агентов, основные силы Северо-Западного фронта сосредоточены южнее Лодзи. В последнем донесении резидента в Лодзи капитана Гроссмана, говорится о том, что он ждет документального подтверждения тому, что 2-я русская армии накапливает силы для удара на Познань…

– Насколько ему можно доверять? – неожиданно спросил Людендорф.

– Я ему доверял всегда, – пожал плечами Николаи.

– Почему доверяли? – услышав грустные нотки в словах подполковника, заинтересованно спросил генерал.

– От моего давнего агента «Горького» пришло сообщение о разгроме нашей резидентуры в Лодзи, – печально промолвил Николаи.

– А как же ваш «Горький» выскользнул из лап русской контрразведки?

– Он был на прямой связи лишь со мной и резидентом. Больше о нем никто не знал…

– Насколько достоверна его информация?

– Лично я ему верю. Знаю его как особенно осторожного и наблюдательного человека еще с тех пор, как руководил разведывательным бюро в Кёнигсберге. Сегодня он прислал сообщение о том, что случайно подслушал разговор генерала и его адъютанта. Генерал передал своему офицеру распоряжение о начале наступления на Познань не позже середины ноября…

– Но вы же знаете мой принцип. Любая информация о противнике должна быть многократно проверена и документально подтверждена. А, как я понял, документального подтверждения в связи с провалом вашей резидентуры в Лодзи не предвидится.

– Отчего же, господин генерал, – многозначительно произнес Николаи. – Как раз вчера я получил и документальное подтверждение. Приказ по второй армии о наступлении 2-го армейского корпуса на Познань вас устроит? Как вы знаете, этот армейский корпус русские недаром называют ударным…

– Но, черт побери! – удивленно воскликнул Людендорф. – Как вы сумели раздобыть этот приказ?

– Трудимся в поте лица своего, – загадочно промолвил подполковник. – Как вы знаете, вчера русские под напором нашего 11-го армейского корпуса отошли с занимаемых позиций. После боя мои люди обнаружили недалеко от русского штаба, в роще, адъютанта, которого вместе с лошадью накрыло нашей шрапнелью. При нем и был обнаружен залитый кровью конверт с приказом.

– А это не может быть дезинформация, состряпанная русскими? – недоверчиво спросил генерал.

– Я проверил выполнение русскими некоторых пунктов этого особо секретного документа в части, касающейся передислокации артиллерии…

– И что же?

– Данные войсковой разведки, проведенной накануне ночью, говорят о том, что русские сосредотачивают свою артиллерию на направлении главного удара – на Познань. Вот здесь и здесь обнаружены батареи орудий крупного калибра, – Николаи показал расположение русской артиллерии на карте, развернутой на столе. – Разведчики подошли достаточно близко и обнаружили торчащие из-за брустверов стволы довольно крупного калибра, насчитав таких не менее полусотни…

– Да это же целая артиллерийская бригада! – удовлетворенно воскликнул Людендорф. – Ну что же, эти орудия нам очень пригодятся при штурме русских крепостей, когда мы захватим Лодзь и двинем на Варшаву… Вы прекрасно поработали, Вальтер, – внезапно он перешел на дружеский тон, – ваша массированная дезинформация возымела действие. Несмотря ни на что, русские до сих пор уверены, что основные наши силы находятся в районе Калиша. Мы не будем разубеждать их в этом. Сегодня был передан по радио старым шифром согласно нашей договоренности мой приказ о награждении отличившихся в захвате русских позиций в районе Калиша, где прямо сказал о том, что наш лучший 11-й армейский корпус всегда находится на острие главного удара. Русские, я думаю, с удовольствием проглотили эту очередную дезинформацию. Пусть намечают удар на Калиш и далее на Познань, а мы двинем из района Торна и внезапным ударом, захватив Лодзь, зайдем основной группировке русских в тыл.

– Но до начала операции русских осталось не больше недели, а мы еще не смогли сосредоточить в районе предстоящего наступления все свои силы, – огорченно промолвил Николаи. – Если русские начнут наступление хотя бы на несколько дней раньше, то Познанский и Бреславский армейские корпуса не успеют занять позиции, оставленные войсками, переброшенными нами в район Торна. И тогда русские могут прорвать фронт…

– Это мало вероятно, – уверенно заявил Людендорф. – Даже из той телеграммы, что была послана Рузким в войска неделю назад и расшифрована только сегодня, видно, что «пехота утомлена и ей необходим продолжительный отдых и доукомплектование». Так что раньше середины ноября ждать удара русских не следует. А вот нам есть резон опередить их и ударить силами армии Макензена на Лодзь. Я думаю, что уже однажды побитый нами Ранненкампф поостережется кидать свои войска на помощь 2-й армии, тем более что основной удар придется именно по армии Шейдемана.

– Вы правы, говоря о нерешительных действиях Ранненкампфа, – поддержал генерала Николаи, – ведь недаром его 1-я армия значительно отстала от остальных, тем самым удлинив линию фронта. Этим неплохо было бы воспользоваться и нашей 8-й армии…

– Я подумаю над этим, – недовольным голосом прервал Николаи генерал, – но только после захвата Лодзи. А вы, господин подполковник, вместо того чтобы давать свои рекомендации штабу, лучше бы сказали мне, кто после вашего отъезда будет руководить разведкой и контрразведкой на Восточном театре военных действий. Ваш прежний ставленник, майор Айсман, как видите, не оправдал доверия.

Явно уязвленный упреком генерала, Николаи, сдерживая себя, глухо промолвил:

– Я учту ваше замечание в своей дальнейшей работе. А в отношении нового руководителя разведки я уже распорядился. Майор Клюге, прибывший накануне из Берлина, уже знакомится с положением дел на восточном фронте.

– Да, не очень-то богатое хозяйство достанется майору, – усмехнулся Людендорф, – после провала лодзинской резидентуры ему придется нелегко.

– Я уверен, что дни русской Лодзи сочтены, так что возобновлять там агентурную работу просто нет необходимости, – сдержанно ответил Николаи, – а в пригороде Варшавы у меня на связи более осторожный и деятельный резидент, которого я завербовал еще во время своей службы в Кёнигсберге. Это лейтенант Краузе, правда, в Варшаве он известен, как немецкий колонист Эрнст Зонненберг. За многие годы своей работы он создал в российской Польше такую агентурную сеть, что перед началом войны на столе кайзера были не только некоторые мобилизационные документы Варшавского военного округа, но и подробные планы крепостей. Я уже не говорю о менее значимой разведывательной информации…

– Удивительно! – воскликнул генерал. – Ведь вы как-то говорили мне, что резидент может результативно работать на вражеской территории год, в лучшем случае два. А сколько лет работает ваш?

– Уже более пяти лет.

– Не кажется ли вам это подозрительным?

– Нет! – уверенно заявил Николаи. – В своем варшавском резиденте я уверен полностью. Это фанатически преданный кайзеру офицер, проживающий в России, который по ряду личных причин, умрет, но не станет работать на русских. Кстати, недавно он информировал меня о том, что русские что-то заподозрили, найдя в штабах спешно отступающих наших войск копии своих мобилизационных планов и секретных приказов, и их контрразведка тщательно проверяет не только секретоносителей в штабах и на телеграфе, но и живущих в Варшаве и окрестностях немцев.

– Мне кажется, что вашего резидента необходимо срочно вывести из-под удара, – сказал задумчиво генерал.

– Майор Клюге как раз и занимается разработкой плана оперативного прикрытия резидента. Мы готовим к заброске в тыл Северо-Западного фронта агента из числа попавших в плен русских офицеров, давших согласие работать на нас. У него будет довольно ответственное, но явно невыполнимое задание, в результате чего он рано или поздно окажется в руках русской контрразведки. Для связи якобы с нашим агентом в России ему будет названо имя моего давнего знакомого, полковника Мясоедова. Биография этого русского офицера достаточно замарана темными связями с иностранцами и контрабандными сделками. По имеющимся у меня данным, он не брезговал не только контрабандой, но и переправкой лифляндцев на Запад. В настоящее время полковник занимает высокую должность в генерал-квартирмейстерской службе штаба 10-й армии. Русская контрразведка обязательно схватится за это дело, хотя бы для того, чтобы найти оправдание последним военным просчетам своего командования. Останется только навешать на полковника «всех старых и новых собак». И этого козла отпущения обязательно отправят согласно закону военного времени на эшафот. Таким образом, мы сумеем хоть на какое-то время отвести подозрение от нашей резидентуры. Отправим русским очередного троянского коня. А судебный процесс над офицером, кроме всего прочего, еще и подействует разлагающе на общество, в котором все чаще и чаще проявляются симптомы шпиономании, а это, в свою очередь, будет во многом влиять на отношение русских солдат и офицеров к войне…

– Я привык мыслить конкретными категориями, – перебил Николаи генерал, – и потому не намерен выслушивать ваши домыслы о моральном разложении русской армии. В наш век техники никакой солдат не устоит от плотного ружейного и артиллерийского огня, а раз так, то дайте мне нужное количество солдат, оружия, боеприпасов и техники, и я заставлю русских пятиться до их сибирской берлоги, без всяких там планируемых вами общественных катаклизмов. В вашем решении я вижу лишь один резон: любыми путями отвести подозрение от резидента. И штабной русский офицер подходит для этого дела как нельзя лучше. Кстати, откуда вы знаете этого русского полковника?

– О-о! – воскликнул Николаи. – С ним у меня связаны лучшие воспоминания моей жизни. Если у вас есть немного времени, то я мог бы рассказать довольно интересную историю, связанную с Россией и с ним.

– Фриц, принесите нам кофе и шоколад, – приказал генерал заглянувшему в кабинет адъютанту, – и постарайтесь, без особой на то надобности нас не тревожить.

– Яволь, мой генерал! – щелкнул каблуками майор и тут же исчез за дверью.

Пригласив Николаи за небольшой столик, стоявший впритык к окну, на котором в объемной хрустальной вазе красовались разноцветные круглые и продолговатые птифуры, от которых исходил манящий аромат ванили и шафрана, Людендорф открыл дверцу шкафа и, достав поднос с двумя хрустальными бокалами и начатой бутылкой французского коньяка, поставил его на стол. Потом, плеснув по полбокала ароматной жидкости, он провозгласил:

– За победу германского оружия! – И тут же опрокинул содержимое в рот.

– Прозит, – отозвался подполковник, последовав его примеру.

– Попробуйте, Вальтер, – указал на птифуры генерал, – это очень вкусно и полезно для мозгов – кондитеры добавляют туда мой любимый шафран.

– Да, я где-то читал, что шафран способствует росту и обновлению тканей головного мозга и улучшению памяти, – удовлетворенно промолвил Николаи, попробовав птифур.

«Надо бы и мне перейти на такой десерт», – подумал он, прежде чем начать повествование о своей полулегальной командировке в далекую и непредсказуемую Россию.

2

Для ознакомления с Россией и установления там нужных связей Генеральный штаб направил меня в длительную командировку в эту варварскую страну. После Кёнигсберга и последующих немецких городков, мимо которых пролетал скорый поезд Берлин – Санкт-Петербург, российская приграничная станция Вежболово показалась мне самой отдаленной от европейской цивилизации провинцией, а проще сказать – захолустной дырой. Узкая речонка, через которую был перекинут грубый деревянный мост, и несколько рядов колючей проволоки обозначали здесь российскую границу и отделяли Российскую империю от Германской.

Ступив на российскую землю, чтобы пройти жандармский и таможенный контроль, я сразу же почувствовал на себе чей-то оценивающий взгляд. Не оборачиваясь, зашел в здание вокзала, спокойно и уверенно подошел к стойке, где жандармы внимательно изучали документы приезжающих и с шумом парового пресса проштамповывали страницы паспортов. Вслед за мной в помещение вокзала вошел русский офицер лет сорока, высокого роста, с красивой и представительной внешностью. С его появлением жандармы вскочили со своих мест и вытянулись перед ним в струнку.

– Продолжайте трудиться во славу Отечества российского, – торжественно произнес тот, благожелательно улыбаясь разнообразной публике, намеревающейся проследовать дальше, в Россию.

К нему сразу же подбежали три франта, разодетые во все европейское, и наперебой стали о чем-то упрашивать.

Я с любопытством прислушался.

– Господин ротмистр, – обратился к офицеру тучный господин в котелке, оттесняя франтов, – прикажите своим жандармам вернуть мои документы.

– А в чем дело?

– Ваши подчиненные утверждают, что у меня фальшивый паспорт.

– Корнет, разъясните мне, в чем дело? – обратился ротмистр к офицеру, наблюдающему за работой жандармов.

– Сергей Николаевич, – ответствовал офицер, – у этого и двух других господ паспорта слишком новые, даже не потертые. Вот, понюхайте, еще типографской краской пахнут. А кроме этого, у господ в пакетах с книгами обнаружена нелегальная литература.

– Вы ошибаетесь, – наперебой возмутились франты, – это всего-навсего инструкции по изучению приемов английского кулачного боя и альбомы с видами Парижа…

– А это что? – оборвал парижских денди корнет, вытряхивая из толстой книги листовки, лежащие между страницами.

Ротмистр поднял один из выпавших листов:

– «Пролетарии Петербурга, ответим на очередную годовщину „кровавого воскресенья“ массовой забастовкой», – прочитал ротмистр. – В каталажку их, – приказал он корнету, – пусть пристав с ними разбирается.

– Мы не виноваты, – на разные голоса причитали уличенные в контрабанде пассажиры, – нам все это подсунули немцы.

– Вы еще ответите за этот беспредел, господин опричник, – вызывающе глядя на ротмистра, угрожающе прошипел «котелок», – на вашу силу найдется еще большая сила, – добавил он, направляясь под охраной двух жандармов вместе с остальными нарушителями закона в участок.

– А ну-ка задержи нахала, посмевшего мне угрожать, – грозно проревел, наливаясь кровью ротмистр, – я покажу ему, где раки зимуют…

Жандармы за шиворот приволокли упирающегося господина в котелке пред очи грозного начальника.

Ротмистр вытащил из кармана мундира пятак и, демонстрируя мощь своих рук и пальцев, свернул его, как осенний листок.

– Таким же образом я сверну вам шею, если еще раз попадетесь мне на пути. Пшел вон! – грозно прорычал он.

Жандармы подхватили осевшего от испуга господина в котелке и выволокли его вон с вокзала.

Я, глядя на русского офицера-богатыря, с нетерпением ждал, когда же тот начнет показывать, где зимуют раки.

– Честь имею представиться, начальник Вержболовского жандармского отделения Санкт-Петербургской – Варшавской железной дороги ротмистр Мясоедов, – подойдя ко мне, торжественно объявил офицер.

– Капитан Генерального штаба Германской армии Николаи, – в свою очередь представился я, ощущая на себе его оценивающий, пронзительный взгляд. Я внутренне напрягся, ожидая от жандармского ротмистра самого худшего, но к своему удивлению услышал:

– До отхода поезда еще полчаса, и, если вы не против, я приглашаю вас в свой кабинет, – благожелательно промолвил ротмистр. – У меня еще осталась бутылочка рейнского.

– Ничего не имею против, – согласился я, все еще не веря своим ушам и ожидая какого-то подвоха со стороны русского офицера.

– Вот и чудесно, – удовлетворенно потер свои огромные ладони Мясоедов. – Последнее время нечасто увидишь немецкого офицера, направляющегося в Россию, а так хочется узнать, как там поживает мой старый знакомый, кайзер Вильгельм, – радостно добавил он.

– Прошу садиться, – предложил хозяин, как только мы вошли в просторный кабинет, обставленный старинной добротной мебелью. Ротмистр вытащил из буфета красного дерева покрытую пылью бутылку вина и легким движением своих могучих рук ловко выбил пробку.

Разливая темно-красную жидкость по хрустальным стаканам, украшенным вензелями царской фамилии, он хвастливо сообщил:

– Из этих стаканов пивал наш российский император. А это вино из погребов вашего кайзера.

Заметив на моем лице искреннее недоумение, ротмистр неторопливо открыл свой массивный сейф и вытащил из его недр фотографию в серебряном багете.

– Вот, – тоном победителя при Ватерлоо гордо произнес он, показывая поясной портрет германского императора Вильгельма с дарственной надписью: «Приятелю кайзера», – и характерным для него нервным росчерком пера: «Вильгельм II».

– По этому случаю я предлагаю выпить за наших великих императоров, – торжественно провозгласил ротмистр, подавая мне бокал.

– За великого кайзера Германии, – провозгласил я вставая.

– За великого российского императора Николая Второго, – провозгласил стоя радушный хозяин. – Ура!

– Я еще не пил такого ароматного и вкусного вина, – искренне признался я, смакуя ароматную, терпкую жидкость с чувством полного удовлетворения.

– А я специально припрятал несколько бутылок рейнского для такого случая, – в свою очередь разоткровенничался ротмистр, – и вижу, что оно поможет нам стать хорошими приятелями.

Опорожнив вторую бутылку вина, мы разоткровенничались, сетуя на свою разнесчастную жизнь.

Я, чтобы вызвать собеседника на ответную откровенность, не вдаваясь в подробности, рассказал о том, что очень много работаю, но постоянно натыкаюсь на недопонимание своих начальников…

В ответ на это мое признание ротмистр начал критиковать свое начальство за то, что оно не ценит его титанического труда, который каждодневно ему приходится выполнять на этой, Богом забытой приграничной железнодорожной станции. Загибая свои непослушные пальцы, он начал перечислять все свои нелегкие обязанности:

– Вы знаете, как это нелегко каждодневно регистрировать проезжающих и проверять паспорта, выдавать российским подданным пропуска для краткосрочного пребывания за границей, бороться с контрабандой и незаконной миграцией? А самая моя большая головная боль – всячески препятствовать ввозу из-за границы подрывной пропагандистской литературы и оружия. И это не все, – таинственно глядя мне в глаза, промолвил ротмистр, – мне еще вменили в обязанность пресекать действия шпионов. Тс-с-с! – просвистел он, поднеся к губам указательный палец, и подозрительно взглянул на дверь.

– Я люблю немцев, – продолжал Мясоедов, после небольшой паузы, – и скажу вам, как другу, что Германии и России надо дружить…

– Придерживаюсь точно такого же мнения, – признался я. – С Россией лучше торговать, чем воевать.

– А что, в Германии есть желающие ввергнуть наши страны в войну? – удивленно промолвил ротмистр.

– Скажу вам со знанием дела, – сказал я, – столкнуть нас больше всего хотят французы с англичанами…

– Не может быть, – растерянно промолвил ротмистр, – это же наши нынешние союзники.

– Хотите верьте, хотите нет, но я уверен в том, что уже сегодня именно главы этих государств делают все для того, чтобы поссорить наши страны.

– Но какая им от этого выгода?

– В случае войны, заставив нас воевать на два фронта, они тем самым значительно сокращают наши силы на Западе, против французов и их союзников. Ведь тогда мы будем вынуждены перебросить не меньше половины немецких дивизий с Запада на Восток.

– Я думаю до этого не дойдет, – уверенно промолвил Мясоедов. – На нашей недавней встрече с кайзером, во время охоты в Роминтенской роще, – довольно фамильярно разглагольствовал он, – Вильгельм поднял бокал за дружбу немецкого и русского народов. Грех и нам не выпить за это.

Разлив остатки рейнского, Мясоедов по старому русскому обычаю попытался расцеловать меня, как лучшего друга в обе щеки, но промахнулся. Непривычный к таким нежностям я резко встал и, вытянувшись по стойке смирно, провозгласил:

– Да здравствуют наши великие народы! Прозит.

Ротмистр, услышав эти торжественные слова, стал на вытяжку и, крякнув, единым махом опрокинул содержимое бокала в свой большой, благородно очерченный, красный рот.

В кабинет, постучавшись, просунул голову корнет:

– Сергей Николаевич, через пять минут поезд отходит, – предупредил он Мясоедова.

– Ну что же, я рад был с вами познакомиться. – Ротмистр протянул мне на прощание руку. – Я думаю, что мы с вами еще не раз встретимся. И очень хотелось бы, чтобы встречи эти были дружественными…

– Яволь, господин ротмистр, – согласился я, крепко пожимая руку русского ротмистра, – ваши слова да Богу в уши, – ввернул я на прощание русскую поговорку, которую услышал от кого-то еще в первый свой приезд в Россию.

Уже много позже я узнал, что подобная встреча на пограничной станции Вержболово между нами просто не могла не произойти, потому что ротмистр Мясоедов не пропускал мимо себя ни одного полезного знакомства. Его знал весь ездивший за границу Петербург, а германский император не раз приглашал его на охоту. Был он в фаворе и у Николая II, который, направляясь в Европу, не раз высказывал ротмистру свое благоволение и за отличную службу даже одарил жандарма золотым браслетом с рубинами и бриллиантами, а также золотыми часами. Награды сыпались на него со всех сторон. На широкой груди его уже не хватало места: за несколько лет службы на пограничной станции он получил множество русских и иностранных орденов и медалей. Надо полагать, ордена жандарму давали не за красивые глазки и богатырскую стать. Ведь если внимательнее приглядеться, то станция Вержболово была далеко не рядовым населенным пунктом, и мясоедовская служба там вовсе не сводилась к перекладыванию бумажек. Во-первых, Вержболово располагалось на пересечении основных путей въезда и выезда из России. Во-вторых, следует учесть близость северо-западных окраин империи – областей, чей этнический, культурный и экономический облик разительно отличался от великорусского. И наконец, Вержболово играло важную стратегическую роль – оно было главным плацдармом российской разведки на германском направлении. Эти особые свойства Вержболово и прилегающих областей определили те три разные жизни, которые вел здесь Мясоедов: вполне вероятно, что он был не только жандармским офицером, но и коммерсантом и, возможно, агентом разведки.