Текст книги "Охота на «Троянского коня»"

3

На другой день подполковник Залыга явился к генералу явно не в настроении.

– Ваше превосходительство, – понуро начал он, пряча глаза, – мы чуть было не упустили германского резидента.

– Мясника? Как же это вы? – осуждающе глянув на подполковника, сдержанно спросил генерал.

Залыга без прикрас, во всех подробностях рассказал о неудачной погоне, которая завершилась арестом матерого немецкого шпиона.

– По второму имеющемуся у нас адресу мы его, голубчика, и взяли. Прямо в постели, совсем еще тепленького. Момент истины позволил нам во всех подробностях восстановить всю картину погони. Ошарашенный нашим неожиданным появлением он сразу же во всем признался. Жандармы, на которых этот тип покушался, доставлены в военный лазарет. Доктор сказал, что выживут…

– Как же вы могли допустить то, что немецкий резидент ускользнет из-под вашего наблюдения? – спросил возмущенно Баташов. – Ведь он мог и не возвращаться в свой отель, и тогда вся наша операция по дезинформации противника из-за вашей нераспорядительности провалилась бы…

– Но ваше превосходительство, – попытался оправдаться жандарм, – вы же сами уже с месяц как забрали у меня самых опытных филеров в штаб фронта…

– Надо своевременно готовить новые кадры самому, а не ждать с моря погоды, – уже более сдержанно промолвил генерал. – Но с захватом этого агента нам придется ликвидировать это дело. У вас собрано полное досье на этого резидента?

– Точно так, ваше превосходительство. Сегодня же при совместном агентурном освещении и непрерывном наружном наблюдении в Лодзи были задержаны агенты немецкой разведки Захарий Куфман и Гирш Сагалов, которые неоднократно встречались с резидентом и передавали ему документы по перегруппированию армий Северо-Западного фронта, подготовленные и проданные им моими помощниками. Арестован и писарь артиллерийской бригады Иван Греблов, успевший продать подозреваемому нами в шпионстве Соломону Цукерману список руководящего состава армии и копию карты с дислокацией батарей артиллерийской бригады. После окончания предварительного следствия можно ликвидировать это дело и направлять его в суд.

– Постарайтесь, пожалуйста, осуществить все в рамках «Положения о контрразведывательных отделениях», чтобы дело о шпионаже не развалилось в суде за недоказанностью, как это еще часто у нас бывает, – назидательно промолвил Баташов.

– Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, – доверительно промолвил подполковник, – но вы же знаете, ваше превосходительство, что и Положение, и Инструкция, и Правила по работе контрразведки, утвержденные еще в 1911 году, уже значительно устарели. Я не могу одновременно принимать все меры, для того, чтобы секретные агенты ни в каком случае не обнаруживали бы своего участия в работе контрразведки и никоим образом не выяснили своей роли на предварительном следствии и суде, и в то же время без их участия представлять доказательную базу для возбуждения уголовных дел за шпионаж. Это же бессмыслица какая-то. Отрицательно влияют на прохождение шпионских дел и общие недостатки Уголовного уложения, которое дает возможность бороться не с самим шпионством, а лишь исключительно с его проявлениями – передачею и сообщением сведений о военной обороне государства. Именно из-за этого большинство заведенных в отделении шпионских дел не доходило до суда, а арестованных агентов в лучшем случае удавалось отселить во внутренние губернии, подальше от театра военных действий. Что же касается арестованного нами резидента германской разведки, то я вам твердо обещаю не только довести дело до суда, но и добиться расстрельного приговора. Тяжелое ранение двух жандармов – это для военного суда достаточно веское основание и без его шпионского досье. В отношении других фигурантов этого дела неотвратимости наказания я обещать не могу…

– Я прекрасно осведомлен обо всех этих казусах, – с явным сожалением в голосе промолвил Баташов, – но хочу вас обрадовать. По распоряжению Верховного главнокомандующего, идет работа над новым Положением о работе контрразведывательных отделений в военное время, где, я надеюсь, будут учтены все наши пожелания…

– Дай-то бог! Дай-то бог! – удовлетворенно воскликнул подполковник.

– Но возвратимся к нашему сегодняшнему просчету, – сухо промолвил Баташов. – Каким образом противник получит теперь нашу дезинформацию?

– Я уже думал над этим, – уверенно расправил свои насквозь прокуренные усы подполковник. – Мы подкинем им кого-то из погибших накануне солдат, переодев в форму адъютанта. По имеющимся у меня данным, против участка 2-го армейского корпуса противник накапливает силы для нанесения удара по выступу, который командующий армией генерал Шейдеман планирует с завтрашнего утра оставить. После начала артиллерийской подготовки немцев, перед тем как оставить позиции, мы и подкинем нашего «фельдъегеря». Так солдат и после своей смерти сослужит нам хорошую службу…

– Но немцы могут и не поверить, – задумчиво промолвил Баташов.

– На этот случай я приберег старого еврея Цукермана, который держит в Лодзи свою цирюльню. Я специально не стал его арестовывать, хотя сегодня, после задержания резидента, получил еще одно подтверждение о сотрудничестве этого лодзинского цирюльника с врагом. Среди своих пособников арестованный нами немец назвал и Цукермана, который имеет свой личный канал переправки информации немцам.

Генерал задумчиво кивнул.

– Не кажется ли вам, ваше превосходительство, что пора освежить свою прическу? – после небольшой паузы неожиданно предложил Залыга.

Баташов провел ладонью по буйно заросшим вискам.

– Пожалуй, вы правы, – кивнул он понятливо головой.

Вскоре подполковник и генерал, уютно расположившись в штабном «паккарде», запылили по малолюдным лодзинским улочкам в сторону центра.

Цирюльня оказалась довольно фешенебельным и отменно благоухающим заведением, с мужским и женским залами, разделенными плотным коричневым занавесом.

Дорогих гостей встретил сам хозяин. Подобострастно прошипев:

– Прошу, пане. – Он, оценивающе взглянув на посетителей, уверенно предложил генералу свое лучшее кресло.

– Только что выписано из Парижа, – скромно промолвил он, помогая Баташову поудобнее там расположиться.

Быстро сбросив засаленную поддевку, хозяин, накинул на себя белоснежный халат:

– Дорогих гостей, русских офицеров, цирюльник Цукерман всегда обслуживает сам. Цукерман, это я.

Не обращая никакого внимания на суетливого еврея, Баташов, словно продолжая начатый в машине разговор, промолвил, обращаясь к подполковнику.

– Нужно как можно скорее передислоцировать 2-й армейский корпус к Красновице, чтобы своевременно начать на этом направлении общее наступление армии.

У подправляющего прическу мастера при этих словах неожиданно дрогнула рука, и он сильнее, чем следовало, прижал к виску Баташова холодные ножницы.

– Пся крев! – грозно рявкнул генерал. – Так ты мне всю прическу испортишь.

– Рrzepraszam[7]7
  Прошу прощения (польск.)


[Закрыть], пане! – испуганно пролепетал цирюльник. – Рrzepraszam, пане!

– Передайте мое распоряжение начать наступление второй армии не позже середины ноября!

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – с подобострастным придыханием произнес подполковник, щелкнув каблуками.

Возвращаясь в штаб, Залыга, сосредоточенно покручивая свои рыжие усы, многозначительно промолвил:

– Теперь, ваше превосходительство, немцы обязательно схватят нашу наживку…

– Может быть, может быть… – задумчиво промолвил Баташов. – Но посредством резидента наша фальшивка бы выглядела куда убедительней.

– Да-а! – не стал спорить подполковник. – Сплоховал я… Виноват. Дайте срок, исправлюсь.

– Я доверяю вам и потому прошу, не ставя в известность штаб, по своим каналам перепроверить данные о противнике. Прежде всего это касается сосредоточению в районе Торна армейских корпусов 9-й армии. Хоть это направление и находится против 1-й армии, я хотел бы лично от вас получить эту информацию…

* * *

Занимаясь формированием контрразведывательного аппарата фронта, Баташов неоднократно наталкивался на вольное или невольное противодействие офицеров разведывательного отдела, которые презрительно именовали контрразведчиков «розыскными».

Неоднозначно складывались отношения между службами разведки и контрразведки, объединенными единой территорией, руководством и взаимодополняющим родом деятельности, прежде всего, потому, что офицеры, возглавлявшие их, как правило, располагали собственными агентурными возможностями, и нередко, действуя независимо друг от друга, видели не только успехи, но и провалы в деятельности своих коллег. Немаловажной причиной возникающих трений было и то, что представители военной разведки в большинстве своем были выпускниками Академии Генерального штаба, и принадлежали к военной элите, так называемой, «белой кости». В то же время в контрразведке в основном служили офицеры из обедневшего дворянства и мелкие чиновники, которым приходилось постоянно работать с «чернью». Генштабисты находились в состоянии постоянной конкуренции с «розыскными», и постоянно оспаривали у них право первого доклада вышестоящему начальству по всем военным вопросам. Первые итоги совместной деятельности, которые подвел для себя Баташов, были неутешительными. Они свидетельствовали прежде всего о том, что контакты руководителей разведывательных отделений армейских штабов с соответствующими отделениями контрразведки не носили характера непосредственного сотрудничества, а происходили лишь при посредничестве Особого делопроизводства Отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. Механизм личного делового общения отсутствовал также внутри самого Военного ведомства, и его не удалось наладить даже в ходе войны.

Именно поэтому, чтобы не подводить своего сотрудника, Баташов и попросил его не информировать о своем задании армейский штаб, в который входило и контрразведывательное отделение.

– У вас есть надежные люди в Познани? – после небольшой паузы спросил Баташов.

– Так точно, ваше превосходительство.

– Это хорошо. Чтобы вы поняли всю важность и оперативность моего задания, скажу главное. В генерал-квартирмейстерскую службу фронта поступили довольно противоречивые данные. Разведчики Ранненкампфа утверждают, что в районе Торна наблюдаются сосредоточение четырех корпусов германских войск, мало того, туда выдвигается и резерв[8]8
  Так солдаты называли снаряды тяжелой артиллерии.


[Закрыть]-й германской армии. А ваши пинкертоны докладывают, что, кроме разрозненных частей ландвера, там никого нет. Разведка 5-й армии утверждает, что основные силы противника по-прежнему находятся в районе Ченстохов – Калиш. Кому же верить?

– Возможно, наша армейская разведка предоставила вам устаревшие данные, – попытался оправдать своих коллег подполковник, – но я сегодня же пошлю эстафету в Познань, для того чтобы ваше поручение было выполнено как можно быстрее.

– Поторопитесь, подполковник. От вашей информации в предстоящей операции будет зависеть многое. Даю вам на все про все неделю. Успеете?

– Постараюсь, ваше превосходительство! – искренне пообещал Залыга, прекрасно понимая, что от генерала Баташова во многом зависят его дальнейшая судьба и карьера.

– И еще… У вас есть агентура в Кёнигсберге?

– Да. У меня там есть надежный человек. Со своими верными помощниками он периодически предоставляет мне информацию о Кёнигсбергской разведшколе, а также о передвижениях частей германской армии по железным дорогам Восточной Пруссии.

– Очень хорошо. Поставьте ему задачу внедриться в германскую разведшколу. Накануне операции мы должны точно знать о заброске в наш тыл немецких шпионов и диверсантов. Огромный интерес для меня представляют также информация о деятельности разведбюро 8-й немецкой армии и особенно работа по радиоперехвату наших шифрованных телеграмм. Накануне операции немецкие объекты радиоперехвата во что бы то ни стало необходимо уничтожить!

– Не знаю, справится ли его группа с этой задачей, – с сомнением в голосе промолвил Залыга, – но я постараюсь, ваше превосходительство. Если будет необходимость, то подключу к этой работе других агентов.

– Благодарю вас, Петр Федорович, за ваше стремление несмотря ни на что помочь нашему общему делу, и хочу отметить, что за время командировки я смог воочию убедиться в дееспособности вашего отделения, – благожелательно глядя на подполковника, сказал Баташов, подводя итоги своей работы. – Конечно, ваши сотрудники звезд с неба не хватают, но под вашим руководством вполне способны выполнять самые ответственные задачи по контршпионскому обеспечению армии. И достойное подтверждение этому – задержание немецкого агента, напялившего на себя личину польского коммивояжера…

– Но, ваше превосходительство, – искренне возразил Залыга, – в разоблачении этого агента полностью ваша заслуга…

– Ни в коем случае! – категорически заявил генерал. – Я просто преподал вашим сотрудникам урок. На моем месте вы бы так же в два счета раскусили этого прохвоста. Я думаю, что вам необходимо больше внимания уделять обучению сотрудников, а чтобы они не были инертными в исполнении своих служебных обязанностей, более строго спрашивайте с них…

– Неужели я кажусь вам излишне мягкотелым? – обиженным тоном промолвил Залыга. – Ведь месяца не проходит, чтобы кто-то из моих сотрудников не пожаловался на меня начальству за излишнею строгость…

– Во многом деятельность вашего отделения зависит от отношения к делу военнообязанных, поэтому за упущения по службе советую вам применять более строгие меры, вплоть до предания суду и отчисления в строй рядовыми. Только такими мерами возможно искоренить подчас инертное отношение к нашему делу, проявляемое военнослужащими. Видя это, должны подтянуться и остальные ваши сотрудники.

– Я, конечно, могу взнуздать своих подчиненных «трензельными удилами для особо строптивых лошадей», но тогда половина из них непременно постарается перевестись подальше от меня.

– Наберете себе других, более достойных.

– Что вы, что вы, ваше превосходительство! – испуганно воскликнул Залыга. – Не такие у нас высокие оклады содержания, чтобы осуществлять более строгий подбор, особенно чиновников и старших наблюдательных агентов в соответствии с предъявляемыми требованиями.

– А вы варьируйте финансами. Нашей, довольно шаблонной системе штатной оплаты по должностям надлежит противопоставить систему дополнительных денежных наград. В деле контрразведки каждая должность требует особых способностей. Наблюдательный агент может в своей должности проявить не только полное соответствие, но и талант, между тем этот же агент окажется совершенно непригодным для обследования, выяснения и тем более не будет годиться для канцелярской работы. Применяя в широкой степени поощрительную систему денежного вознаграждения служащих, оказавших действительные услуги контрразведке, надлежит наказывать нерадивых соответствующим уменьшением оклада, вплоть до самого минимального. Штрафуйте сотрудников, проявивших нерадение к службе…

Залыга удивленно взглянул на генерала, который вместо вполне заслуженного им разноса зачем-то учит его финансовому делу, которое он раз и навсегда возложил на хилые плечи своего помощника и больше никогда к нему не возвращался, считая делом второстепенным.

– Но, ваше превосходительство, – пытался возразить он, – ведь у меня других забот полон рот, не до финансов сейчас, фронтовая операция на носу…

– А вот это вы зря, – назидательно промолвил Баташов. – В том и состоит руководство деятельностью КРО, что вы должны разбираться не только в людях, но и в финансах. Вы можете ответить на вопрос, почему агенты, в большинстве своем способные по своим личным качествам к работе, в действительности в течение длительного времени не давали никакой информации, имеющей агентурную ценность, или доставляли сведения, мало касающиеся военной контрразведки? С удивлением я обнаружил в вашем делопроизводстве никому не нужные переписки по выселениям иностранцев, производству секвестров имущества, полицейским обыскам, и еще много чего, ничего общего с делом контрразведки не имеющего.

– Вы имеете в виду доклады секретных сотрудников о политических сходках рабочих на текстильной фабрике и политических кружках, существующих в городе?

– Да! Я именно это имел в виду, – сухо промолвил Баташов. – Неужели у ваших филеров нет других, более серьезных объектов для наблюдения?

– Это издержки прошлого, – пожал плечами подполковник, – ведь большинство моих агентов и секретных сотрудников раньше служили в охранке. Им везде чудятся революционеры, готовящие покушение на батюшку царя.

– Ну что же, – задумчиво промолвил Баташов, – может быть, в этом и есть доля истины…

Залыга удивленно взглянул на генерала. Он не сразу понял смысл его слов. Конечно, он слышал от своих жандармских коллег, окопавшихся в Ставке, о том, что против царя зреет какой-то заговор, но не придавал этому особого значения. После расстрела рабочих на Дворцовой площади в Петербурге в 1905 году он уже десятки раз слышал о подобных заговорах и акциях, но монарх, несмотря ни на что, жил и здравствовал. Но слова генерала наводили на мысль о том, что не все так хорошо, как кажется, в окружении императора…

Заметив удивленный взгляд подполковника, Баташов решил отвести разговор от этой довольно опасной темы.

– Я хотел бы напомнить вам, что общая цель нашей контршпионской деятельности заключается в обнаружении, обследовании, разработке и ликвидации в кратчайший срок всякого рода шпионских организаций и агентов, тайно собирающих сведения о наших вооруженных силах и вообще всякого рода сведения военного характера. Там нет ни слова о рабочих и революционных организациях. Так что прекращайте самодеятельность и приступайте к исполнению своих прямых обязанностей. Кроме всего уже сказанного ранее, я бы рекомендовал вам придать большее значение развитию контрразведывательных пунктов и более широкому взаимодействию в деле контрразведки с губернским жандармским и железнодорожным полицейским жандармским управлениями и с общей полицией…

4

К столице Царства Польского Баташов подъезжал с радостным ощущением встречи с давним и любимым знакомым, которым для него много лет была Варшава. За окнами поезда мелькали знакомые пригороды. Он с волнением и огромным удовольствием вдыхал по-осеннему густой, насыщенный ароматом увядающей природы воздух с чуть заметной горчинкой. В памяти всплывали счастливые годы мирной поры и полные забот и треволнений предвоенные дни. Под замедляющийся перестук колес он вдруг вспомнил, с какой тревогой и волнением ехал на первую встречу со своим новым агентом Айсманом в Лазенковский дворец, куда недавно, пока он был в командировке, поближе к театру военных действий, передислоцировался штаб Северо-Западного фронта. В былые времена здесь обычно проживала свита высоких особ, приезжавших в польскую столицу по приглашению российского императора или Варшавского генерал-губернатора. Перед началом войны здесь было особенно много гостей из процветающей Вены и дружественного Берлина, так что случайная встреча австрийских, немецких и русских офицеров не вызывала никакого подозрения.

«Куда же запропастился Айсман? – вдруг с тревогой подумал Баташов. – Неужели его куда-то перевели или, хуже того, вычислили? Нет! Этого просто не может быть, ведь он сам контрразведчик. Не может же он себя подвести под цугундер. Но никакой информации с тех пор, как передал сигнал „Опасность“… Было бы хорошо, если бы люди Залыги узнали о нем хоть что-нибудь». С этой мыслью, генерал, видя, что за окном мелькают уже городские улицы и переулки, начал собирать вещи.

На вокзале Баташова встретил поручик Свиньин.

– Ваше превосходительство, авто ждет вас, – доложил он, как только генерал вышел из вагона.

– Что нового? – спросил Баташов, тепло обнявшись с будущим зятем.

– Ничего нового, Евгений Евграфович, – по-родственному доложил поручик, – если не считать, что намедни к нам прибыл Генерального штаба капитан. Правда, я с ним познакомиться еще так и не успел.

Авто быстро доставило Баташова к просторному парку, раскинувшемуся перед Лезенковским дворцом. Отпустив поручика по надобностям в город, генерал, вдохнув полной грудью влажный, сладко-терпкий запах преющих опавших листьев, насыщенный ароматом осенних цветов и поблекшей травы, что преет под листьями, торопливо направился по центральной аллее к парадному подъезду.

Неожиданно впереди него, из боковой аллеи в сторону дворца проследовал стройный, среднего роста офицер. Слегка небрежная и в то же время четкая и уверенная его походка показалась Баташову знакомой.

«Кто же это может быть?» – подумал он и прибавил шагу, чтобы нагнать офицера.

– День добрый, господин капитан, – промолвил он, почти его догнав.

Офицер, вздрогнув, резко остановился, потом медленно обернулся.

– Иван Константинович!

– Ваше превосходительство! – одновременно радостно воскликнули Баташов и Воеводин.

Обнялись. По старому русскому обычаю, трижды расцеловались.

Отстранив Воеводина, Баташов внимательно на него посмотрел.

– Я смотрю, ты даром время не терял. Поздравляю с производством в капитаны.

– Спасибо, ваше превосходительство, – смущенно промолвил явно обрадованный неожиданной встречей офицер, и, тут же приняв строевую стойку, доложил:

– Ваше превосходительство, разрешите представиться по случаю назначения в распоряжение начальника Генерального штаба при штабе Северо-Западного фронта! – И Воеводин недоуменно пожал плечами.

– Не удивляйся Иван Константинович, – произнес Баташов. – Все мы здесь состоим в распоряжении начальника Генерального штаба, а отдел наш официально называется разведочным. Это чтобы враг не сразу понял, чем мы тут занимаемся!

Баташов увлек капитана за собой. По информации поручика Свиньина, Баташов знал, что разведочный отдел, вместе со всем штабом Северо-Западного фронта передислоцировался во дворец. Генерал-квартирмейстер распорядился устроить контрразведчиков на первом этаже, в самом конце коридора, в апартаментах, которые когда-то давным-давно занимали флигель-адъютанты польского короля.

Выслушав доклад дежурного жандармского ротмистра Телегина, Баташов, крепко пожал ему руку.

– Как перебазировались? Никого по дороге не потеряли? – благожелательно спросил он.

– Никак нет, – щелкнул сапогами ротмистр, – все на местах, работа по контршпионскому обеспечению предстоящей операции идет полным ходом…

– Благодарю за хорошие вести, Вениамин Петрович, и позвольте представить вам моего второго помощника, капитана Ивана Константиновича Воеводина.

Офицеры крепко пожали друг другу руки.

– Вениамин Петрович, голубчик, – обратился Баташов к ротмистру, – вас не затруднит узнать, на месте ли Михаил Дмитриевич?

– Сейчас уточню у адъютанта, – вскочил Телегин, угодливо шаркнув ножкой. – Разрешите показать ваш новый кабинет?

Ротмистр направился впереди, Баташов и Воеводин за ним следом.

– Никак не могу отучить ротмистра от его жандармских привычек, – поморщившись, словно от зубной боли, негромко, чтобы не слышал ротмистр, промолвил Баташов, заметив недоуменный взгляд Воеводина. – Но работник он отменный, особенно по части сыска.

– Здесь. – Телегин распахнул дверь, пропуская генерала и нового сотрудника в небольшую светлую комнату, уставленную старинной мебелью красного дерева.

Уютно устроившись в кресле у стола, инкрустированного разноцветными породами дерева, на котором стоял лишь письменный прибор да лежала кипа газет с красными и синими отметками, Баташов, благожелательно взглянув на ротмистра, сказал:

– Как вы все хорошо здесь устроили. Благодарю, Вениамин Петрович.

Выслушав похвалу, Телегин благодарно щелкнул каблуками и, повернувшись кругом, исчез за дверью.

– Присаживайся, Иван Константинович, в ногах правды нет, – предложил Баташов.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – промолвил Воеводин, присаживаясь на самый краешек стула.

– Оставим условности и этикет, – строго сказал генерал, – в нашем отделе я завел правило обращаться только по имени-отчеству. С остальными штабными, особенно с теми, с кем ты не знаком по прежнему месту службы, прошу соблюдать воинский этикет в полном объеме. Я думаю, тебя этому учить не надо?

– Мне все ясно, Евгений Евграфович, – понятливо произнес капитан.

– Ну, раз все понятно, то я хотел бы услышать твой рассказ о том, что происходит в Генеральном штабе и вокруг него. Что вообще в столице творится? Обмен информацией даже между фронтами как следует не организован, я уже не говорю об армиях… Мне интересно все, что касаемо разведки и контрразведки.

Воеводин, смущенно и доверчиво взглянув на генерала, деловито начал:

– После прибытия исполняющего должность начальника Генерального штаба Михаила Алексеевича Беляева, в доме на Дворцовой площади многое изменилось. Как вы, наверное, знаете, должность обер-квартирмейстера до сих пор остается вакантной, и потому все, что связано с военной разведкой и военным контролем, находится во взвешенном состоянии. Наши военные агенты продолжают присылать шифровки, но анализировать их некому. В делопроизводстве осталось слишком мало опытных специалистов…

– Но насколько я знаю, Михаил Алексеевич, хоть с неба звезд и не хватает, но человек трудолюбивый, исполнительный и аккуратный…

– Все это так, Евгений Евграфович, но это больше всего касается формальной стороны, где он уж больно докучлив и мелочен. Требует прибывать на службу только в военной форме и до мелочей соблюдать военный этикет. А что касается оперативного искусства, то он, чтобы не вводить в стратегическое планирование что-то новое, более соответствующее современной войне, в основу своих замыслов ставит порядком забытые, давно отмершие постулаты и теории, которые даже Суворов обходил стороной. Нравственный элемент, который сегодня составляет главный успех боя, он не понимает и с ним не считается. Поэтому на карте, на которой он орудует, нет людей. Есть кружки, означающие корпуса. Есть известное между ними расстояние, а всякий успех, который зачастую стоит десятков тысяч жертв, отражается на карте только тем, что наносится новый кружок, впереди старого. И печатают в газетах – такой-то город взят. А что это стоило усилий, потерь – эта область ему недоступна. Наверное, за подобное, нечеловечное, отношение к военной действительности, да еще из-за голого черепа, в Генштабе и прозвали его «Мертвая голова»…

– Неужели? – улыбнулся Баташов.

– В самом деле! – заверил Воеводин. – О контршпионской деятельности генерал Беляев даже разговора не ведет. Как вы знаете, с объявлением войны контрразведывательные органы штабов армий и военных округов на театре военных действий вышли из прямого подчинения Главному управлению Генерального штаба, перейдя под общее руководство штабов фронтов и отдельных армий. При этом, по имеющимся у нас данным, на местах положение о контрразведывательных отделениях в полной мере не соблюдаются, а многие из таковых отделений вовсе этих положений не имеют. В то время, как для успешности военного контроля прежде всего необходимо, чтобы все его органы, как на театре военных действий, так и вне его, руководствовались общими основаниями и поддерживали в известной степени связь между собой… Все держится на личной инициативе и предприимчивости. Хотя с первых же дней войны, по докладам начальников контрразведывательных отделений армий и корпусов, они столкнулись с довольно высокой активностью австрийских и немецких разведчиков. К примеру, уже в конце августа 1914 года сотрудниками Департамента полиции в непосредственной близости от Архангельска был задержан немецкий пароход, имевший на борту радиотелеграфную станцию. В том же месяце сотрудниками Главного управления Генерального штаба была раскрыта шпионская деятельность немецкого агента Бергхарда, работавшего под видом коммивояжера в Петрограде и Саратове. Военным контролем 3-го кавалерийского корпуса была задержана группа немецких шпионов, распространявших среди солдат корпуса антивоенные пропагандистские прокламации. В первые месяцы войны были выявлены австрийские разведшколы в Вене, Кракове и Кошице, где форсированно готовили профессиональных шпионов для засылки на территорию России. А в октябре сотрудники ГУГШ выявили факты участия турецких дипломатов в ведении разведывательной деятельности и развертывании панисламистской пропаганды на Кавказе и в Бухаре.

Поскольку начальный этап военных действий характеризовался у нас грандиозным всплеском патриотизма, это наложило свой отпечаток и на особенности контршпионской работы. Особенно после поражения в Восточной Пруссии и пленения десятков тысяч наших солдат и офицеров. Перед контрразведкой стала задача выявления завербованных иностранными спецслужбами военных, многие из которых после попадания на территорию России тотчас же приходили с повинной. Впрочем, несмотря на такие проявления верности присяге и долгу, случаи измены солдат, офицеров и жителей прифронтовой полосы были весьма нередки. К примеру, переправкой австрийских шпионов через границу стали активно заниматься жители прифронтовой полосы, получавшие за это от немцев вознаграждение в размере 20 рублей. Под воздействием официальной антигерманской пропаганды подобные случаи привели к тому, что в общественном сознании наметился «перенос комплекса отрицательных эмоций ненависти и ожесточения, связанных с образом внешнего врага, на образ врага внутреннего – „внутреннего немца“». В свою очередь, все это привело к повальной шпиономании и доносительству. Начальник Петроградского КРО в своих докладах не раз отмечал, что с первых же дней войны «как-то странно сильно стали говорить в столице о шпионаже немцев», а с фронта «шли слухи, что еврейское население чуть ли не сплошь занимается шпионажем». Последнее грозит превратиться в настоящую проблему, поскольку эту точку зрения разделяет даже военный министр. Ставка также находится под влияние антисемитских настроений, посчитав, что «евреи деятельно скрывают дезертиров, способствуют побегам нижних чинов и вообще стараются ослабить мощь русской армии». А так как даже высокообразованный офицерский корпус стал воспринимать российских евреев как пособников противника, то чего же следовало ожидать от простых солдат? Согласно докладам полицейских чиновников и начальников органов военного контроля в действующей армии укрепилось твердое мнение, что Генеральный штаб Германии всячески использует евреев, свободно владеющих немецким языком, для ведения разведывательно-диверсионной работы на территории России «из-за склонности многих из них к преступлениям всякого рода за деньги». И, как результат этого, евреи «фигурировали как обвиняемые или подозреваемые в трети всех дел, заведенных контрразведывательными отделами 2-й, 8-й и 10-й армий».