Текст книги "Круть"

– В соседнем корпусе. Одеваться будем?

– Да нет, – сказал Сердюков. – Пробежимся по холодку.

Холодок на самом деле был крепким сибирским морозом. По дороге Тоня пожаловалась на лагерные проблемы – завезли некондиционную смазку, цепи за ночь промерзают так, что с утра приходится разогревать паяльными лампами, а потом крутить до вечера в две смены без перерыва, чтобы не тратить зря время и керосин.

– В общем, – подвела итог раскрасневшаяся на морозе начальница, – сражаемся с энтропией. Давайте сперва мужской юнит проверим.

– Хорошо, – согласился Сердюков и вслед за Тоней нырнул в облепленную сосульками дверь бревенчатого барака с табличкой «ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЧАСТЬ».

– Вот, – сказала Тоня. – Красавец, да? Иммерсивный юнит из бутика «Юрасик» и правда был красив. Вернее, он показался бы красивым в другой обстановке. Здесь он смотрелся странно и даже тревожно.

Размерами и формой трип-бокс напоминал саркофаг. Пестротой раскраски – аттракцион из сомнительного в моральном отношении луна-парка: пальмы, заходящее солнце, летящие в небе метеоры и два занимающихся любовью ящера на фоне поваленной секвойи.

Рисунок, возможно, не отвечал научным представлениям – миссионерская поза не для рептилий. Зато рядом была панель управления самого серьезного вида. С сенсорным экраном, как на карбоновой хай-технике.

У стены недалеко от бокса стояла гигиеническая кабина с резиновым ковриком.

– Даже душ есть?

– Мыться перед сеансом, – сказала майор Тоня. – И особенно после. Говорят, обделаться можно от эмоций. А уж обкончаться – гарантированно. Персоналу поиграть разрешат?

– Это научный эксперимент, – ответил Сердюков. – Корпорация нам боксы не просто поиграться дала. Нужны будут результаты. Когда получим, будем веселиться.

Тоня сделала круглые глаза.

– И какие такие результаты вы собираетесь получать, Дронослав Маринович? Разве вы еще не получили?

– Простите?

– Вам денежка упала на кошелек? Сердюков покраснел.

– Вы зачем про это сейчас вспоминаете? – спросил он шепотом.

– А чтобы вы расслабились, – пропела Тоня. – Денежка ведь не только вам, она еще в пять адресов прошла. Очень даже крупная. Всем все понятно. Не нужны никому исследования.

– Денежка денежкой, – сказал Сердюков, – а наука наукой. Для меня это репутация. Тут Нобелевкой пахнет, если получится.

– И за что вам Нобелевку дадут?

– Вы вряд ли поймете, – ответил Сердюков. – При всем уважении.

– Попробуйте объяснить.

– Хорошо, – сказал Сердюков. – Знаете, что происходит в этом трип-боксе, когда туда ложится клиент?

– Смутно.

– Симуляция воссоздает самоощущение большого ящера. Крупного рептильного мозга. Мы не знаем точно, как себя чувствовал ящер. Но у корпорации «TRANSHUMANISM INC.» осталось несколько суперкомпьютеров еще с позднего карбона, когда их умели делать. И корпоративные ученые построили, э-э-э, как бы сказать, нейросетевую модель мозга древней рептилии. Приблизительную, конечно. Посчитали уровни нейротрансмиттеров, число рецепторов, нервное затухание, возбуждение, все вот это. А потом смоделировали похожие паттерны внутри человеческого мозга.

– Это как? – спросила Тоня. – Как с имплант-рекламой?

– Не совсем.

– Как с политинформацией? Сердюков улыбнулся.

– Это ближе. Но импланта оказалось мало. Целый ящик понадобился. В нем человек начинает чувствовать себя ящером. Он помнит краешком мозга, конечно, кто он на самом деле. Но это становится не слишком важно, потому что ящером быть увлекательнее. Понимаете?

– Примерно да.

– Так трип-бокс действует на нормальных пассажиров. Но наши заключенные – люди с отклонениями. Петухи, куры и так далее. Имплант-коррекция патриархальных гештальтов поменяла их поведенческие паттерны слишком сильно. Или нетипическим образом.

Тоня кивнула.

– При этом, – продолжал Сердюков, – возникли пограничные поведенческие аберрации, носящие отчетливо паталогический характер. Куры-заточницы. Да и сами петухи знаете что выделывают…

– Знаю. И как вы хотите их исследовать?

– Мы берем такой патологически эволюционировавший мозг… То есть не берем, мы его оставляем в теле. Но в терапевтических целях переводим в древний рептильный модус, временно меняя его внутреннюю карту и энергетику. Уровни допамина, норэпинефрина, серотонина, внутренних опиоидов, а также…

– Не надо деталей.

– Хорошо. В общем, уровни нейротрансмиттеров сильно повышаются. Для обычных пользователей бутика «Юрасик» цель такого погружения – рептильный секс. Попросту говоря, любовный опыт на стероидах, легальная экскурсия в мир нечеловеческой страсти. Это дорого, но опыт того стоит. Знаете, какая очередь у новобрачных?

– Да, – ответила Тоня. – Видела рекламу.

«Мезовый месяц», или как там. Я чего не понимаю – они наркоты купить не могут? За эти деньги можно тумана взять на полжизни.

– Наркотики такого опыта не подарят. То, что испытывают посетители «Юрасика», гораздо интенсивнее любого трипа. И, главное, результат предсказуем, а процедура безопасна. Мы хотим использовать тот же эффект для терапии. Принести нашим подопечным пользу.

– Какая тут польза? Они из этого ящика опять на ту же зону вылезут. Разве нет?

– Да, – сказал Сердюков. – Но будут другими людьми.

– Почему?

– Прилив перемещает все лодки сразу. Понимаете? Лодки – это гештальты, поведенческие схемы и внутренние стереотипы. Девятый вал допамина поднимет их ввысь – и назад они лягут уже в другом порядке. Иначе, чем прежде. Моя научная гипотеза заключается в том, что таким образом можно лечить психические расстройства и патологии вроде пайкинга. Понятно?

– То есть заплатил Кукер, – сказала Тоня, – а лечить будем Дашу Троедыркину?

– Как они скидывались, я не знаю. Это ваша епархия. Но для меня главная цель, конечно, заточницы. Вернее, не они сами, а терапия пайкинга.

– Они там что, сексом с петухами будут заниматься?

– Нет, – сказал Сердюков. – Скрипт немного другой.

– Вы только их не напрягайте слишком, – попросила Тоня. – Сколько денег люди заплатили, просто в голове не укладывается. Дайте отдохнуть нормально.

– Они бумагу подписали, – сказал Сердюков. – Что станут добровольно участвовать в эксперименте.

– У нас в стране не с бумагами работают, – ответила Тоня, – а с людьми. Вам ли не знать.

Сердюков огляделся, словно о чем-то вспомнив.

– А где второй бокс? – спросил он.

– Как вы просили, раздельно, – сказала майор Тоня. – Точно такая же комната, только для фем. Отдельный вход, чтобы никаких контактов вне симуляции. За колючкой.

– Отлично.

– Хотя, товарищ капитан, это немного наивно думать, что петух-отказник может о чем-то сговориться с курой. У них встреча недолгая. И конец всегда одинаковый. Терминальный.

– Я знаю, – ответил Сердюков, – не надо меня за дурня держать. Но какая-нибудь профессорка в Соединенных Местечках не в курсе. Напечатаем отчет о коррекции поведенческих паттернов, они посмотрят на условия опыта и скажут – ну, это преступники спелись, чтобы их с крутилова сняли.

– Куры с петухами и так не крутят, – усмехнулась Тоня.

– Я знаю, Антонина Надеждовна, знаю. Но я же наукой занимаюсь. Мне вторую статью писать придется, чтобы эти нюансы международной публике объяснить. И не факт, что поймут. А если у нас забор с колючкой между женским и мужским юнитом, тогда проблемы нет. Называется «надлежащая методология эксперимента».

Майор Тоня вздохнула.

– Да уж, колючка у нас все проблемы решает.

Сердюков сделал вид, что не услышал сомнительной реплики – и склонился над сенсорной панелью.

– Кто-нибудь умеет этим управлять?

– Не понадобится, – ответила майор Тоня. – Все централизовано. От нас надо только тело в бокс положить. Видите, вон та кнопка открывает и закрывает. Остальное корпорация сама сделает. Даже спецдизайн ящеров уже посчитали. И для петухов, и для кур. По вашим эскизам.

– Отлично, – просиял Сердюков. – Это установщики вам сказали?

– Да. И еще, конечно, от вас потребуется общий сценарий сеанса.

Сердюков нажал на кнопку, и крышка бокса поднялась. Пахнуло свежестью и чуть-чуть хлоркой, как в раздевалке дорогого бассейна.

Внутри было углубление в форме человеческого тела со множеством похожих на цветы сенсоров, торчащих из мягкой белой пластмассы.

– Размер регулируется? – спросил Сердюков.

– Да. По росту и объему.

– Ложатся в трусах?

– Нет, – ответила Тоня. – Голыми. Видите, сенсоры под попой.

– Да. Все правильно. Не только активация мозга, но и контакт по всему телу. Снимают показатели. И еще дополнительное возбуждение вегетативки. В гигиеническом плане проблем нет – дезинфекция автоматическая.

– Я поняла по запаху, – сказала Тоня. – А почему бокс такой тяжелый? Прямо мощный как танк.

– Это дополнительная защита. И клиента, и персонала.

– От чего?

– Конвульсии, психоз. Эпилептический припадок. Мало ли что с клиентом случится – начнет орать, голый по бутику бегать и так далее. Раньше такие случаи были. Лучше с самого начала звукоизолировать и зафиксировать тело на месте. Тогда и седативчик, если надо, подколют, и возбуждение снимут – никто не заметит.

– Ну да, – кивнула Тоня. – Это они умеют.

Кого запустим первыми? Кукера?

– Весь смысл в том, чтобы парами, – сказал Сердюков. – Если Кукера, то с Дарьей Троедыркиной. Нужно, чтобы на камеру наговорили, что ознакомлены с условиями и согласны. И желательно с улыбкой.

– Сделаем, – сказала Тоня. – Только у Дарьи с улыбкой плохо. Это важно?

– В данном случае да. На крутилово хоть ссаными тряпками их гоните. Но в нашем исследовании все должно выглядеть гуманистично.

Тоня тихо засмеялась.

– Я эскиз ящера видела для Кукера. Не тиранозавр, а какой-то тиранопетух.

– Все по науке. Некоторые разновидности динозавров были с гребнями. У других имелись перья. Нам внешний вид не особо важен. Важно внутреннее отождествление во время опыта. Кукеру понравится.

– Даша Троедыркина – тоже тиранозавр?

– Нет, – ответил Сердюков. – Отнюдь.

– Как они друг друга найдут?

– Не беспокойтесь. Я им такой сценарий пишу, что автоматически встретятся на маршруте.

Тоня покачала головой.

– А вдруг у них любовь случится?

– Не думаю. Хотя может присутствовать, конечно. В патологическом смысле. Нам важно, чтобы ими был пережит целостный рептильный опыт. По моей теории это может позитивно изменить поведенческие установки.

– Ладно, – сказала Тоня. – Если меня спросят, нобелевка ваша. Когда начнете?

– Да прямо в понедельник, Антонина Надеждовна.

* * *

Classified

Field Omnilink Data Feed 23/17

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Петух в отказе Кукер

Петушатник возвышался над хатой, как сады Семирамиды над ночным Вавилоном – зловеще и кощунственно.

Цветы в глиняных горшках, пластмассовые бюсты героев Добросуда (переделанные в пристанища духов – вертикальный пропил на лбу, жир и охра вокруг), старинные бумажные книги, портреты карбоновых писателей и полководцев, стеклянные бутылки с вложенными пожеланиями вечности (реальные малявы от братвы с обещанием скинуться общаком пернатому на банку) и еще множество трудноидентифицируемых, но красиво переливающихся в полутьме предметов – все это превращало трехуровневые нары в подобие огромного иконостаса, нерукотворно мерцающего в красном свете коптилок.

В центре петушатника, в открытых царских вратах, на украшенной золоченными перьями шконке сидел на трех одеялах главпетух Кукер.

Хату натопили так жарко, что он был гол по пояс – и соседи по камере могли видеть наколки, украшающие впалую грудь. Их было много, но ярче всего выделялись петух на церковном кресте и породистый профиль древнего аристократа с подписью «ИБУНИН».

Такую татуху носили многие козырные петухи, и любой подкованный арестант обязан был объяснить ее смысл без запинки, а то и прочесть само стихотворение Ибунина про поющего с креста пернатого:

 
Поет о том, что мы живем,
Что мы умрем, что день за дне
Идут года, текут века —
Вот как река, как облака.
 
 
Поет о том, что все обман,
Что лишь на миг судьбою дан
И отчий дом, и милый друг,
И круг детей, и внуков круг…
 

Под петухом краснело огромное слово:

SIN

А еще ниже – видимо, перевод или комментарий:

СИН ПОБЕДИШИ

На шее Кукера была выколота книга с ветряком на обложке и надписью «ВООК». Конвой к такой татухе докопаться не мог: книга и книга. А вот ниже, в зоне, которую обычно скрывала одежда, помещалась красная расшифровка – чтобы братва не принимала верхнюю часть надписи за призыв к англоязычному чтению:

В ОТКАЗЕ ОТ КРУТИЛОВА

Высокий гребень волос с вплетенной проволокой и петушиными перьями поднимался над черепом Кукера как плюмаж над греческим шлемом.

У стен хаты сидел неоперившийся блатняк – бритые, татуированные и закачанные в многослойную мышечную броню мокрушники. Они смотрели в пространство, стараясь лишний раз не встречаться с Кукером взглядом. Но опускать глаза в пол тоже не стоило – петуху мерещилось в этом свидетельство нечистой совести, если не прямого стукачества куме.

Как всегда с утра в понедельник, Кукер держал базар.

– Петушиное погоняло – вещь особая. Оно по ветру должно прилететь. С неба упасть. Все петухи в курсе. Вот вы, сявки, знаете, как мое имя?

– Кукер, – сказал кто-то.

– Вы Кукером меня по-свойски зовете. А мое петушиное имя – Син. Теперь вопрос – почему меня Сином зовут?

– По колам.

– Чего по колам?

– Ну, это, на пузе у тебя выколото, – ответил браток. – «Грех» по-английски. Имя самое петушиное.

– Дурила ты, – усмехнулся Кукер. – Какой грех? Дураки базарят, что петухи поднялись недавно. В позднем карбоне или около того. И раньше нас якобы в жопу долбили. Не слушайте. Это с кумчасти ветер дует. Историю специально так искажают, чтобы от традиции нас оторвать. У петухов долгое и славное прошлое. Много столетий мы служили китайским императорам. Были телохранителями и мастерами боевых искусств. Я вам сейчас докажу. И объясню заодно, как петухом стал и почему у меня такое имя.

Кукер уперся руками в колени и обвел братву взглядом.

– Случилось это на Саратовской крытой. Был я тогда просто бродягой. Чуял перья, конечно – но сомневался. А потом наш главпетух, Костя Цезарь, который на шпорах меня учил чикаться, рассказал нам одну китайскую притчу. Сейчас я вам ее зачитаю.

Кукер поднял со шконки потрепанную книгу, раскрыл ее на закладке и прочел:

Цзин Син-цзы тренировал бойцового петуха для государя. Прошло десять дней, и государь спросил:

– Готов ли петух к поединку?

– Еще нет. Ходит заносчиво, то и дело впадает в ярость, – ответил Цзин Син-цзы.

Прошло еще десять дней, и государь снова задал тот же вопрос.

– Пока нет, – ответил Цзин Син-цзы. – Он все еще бросается на каждую тень и каждый звук.

Минуло еще десять дней, и царь вновь спросил о том же.

– Пока нет. Смотрит гневно и норовит показать силу.

Спустя десять дней государь снова спросил о том же.

– Почти готов, – ответил на этот раз Цзин Син-цзы. – Даже если рядом закричит другой петух, он не беспокоится. Посмотришь издали – словно из дерева вырезан. Жизненная сила в нем достигла завершенности. Другие петухи не посмеют принять его вызов: едва завидят его, как тут же повернутся и убегут прочь.

Кукер закрыл книгу.

– Вот как услышал я эти слова, – сказал он, – так меня прямо в сердце и торкнуло. Понял я, что судьба моя в перьях. Подошел я к Цезарю и говорю: был я бродяга, Костя, а теперь я петух. Он поглядел исподлобья и спрашивает – точно? Точно, отвечаю, точно. И Цезарь при всей братве повторяет: ты петух! Петушиное твое имя будет Син, как у китайского учителя. А простое для братвы – Кукер. Береги, говорит, нашу древнюю честь… Пробили мы банку гвоздем, и с тех пор кукарекаю. Вот так, братва, жизнь меня и продырявила. А воспитал меня Костя в точности как Цзин Син-цзы того китайца, только не сорок дней это заняло, а четыре года. И в тюрячке учил, и на воле потом. Мудрый был петушара, упокой его Господи. Читал, помню, много, все жизнь хотел понять. Ни разу его на параше без книги не видел…

Один из арестантов – брутальный амбал с тремя выколотыми на щеке слезинками (число убитых на отсидке) ненатурально прокашлялся, и Кукер повернул к нему свой лик.

Если строго по понятиям, при обращении к петуху полагалось прокукарекать – но Кукер был либералом, и в его хате арестанты скорее негромко кашляли, добавляя к этому звуку один-два петушиных слога вроде «ко».

– Пернатый, извини, что перебиваю. До нас прогон.

– От кого? – спросил Кукер, поднимая бровь.

– Да от этих… От кур.

Кукер подбоченился и презрительно повторил:

– От кур? Какой же это прогон тогда? Если петухи с других кичманов напишут, будет прогон. А от кур – это просто малява. Рамсы путаешь.

Бычара покраснел.

– Попутал, – сказал он. – Твоя правда.

Короче, до нас малява от кур.

– С этапом дошла?

– Не. Через куму передали.

– Значит, с нашей женской зоны. Зачитывай, чтоб вся братва слышала.

Амбал развернул сложенную голубем бумагу, близоруко сощурился и прочел:

Привет Членомразям Позорным. Вы чего, твари залупоносные, способствовали разгулу социальной апатии и бытового насилия, формируя потребительское отношение к женщине и потакая ее восприятию в качестве социального трофея? Отвечайте, козлы, за объективацию и сексуализацию женского тела, за сведение к объекту желания и нежелания, усиление стереотипов и подрыв автономии, товаризацию женщины и контроль над ее репродуктивными правами. А за маргинализацию интерсекциональных идентичностей кровью умоетесь. За все за это спросим с вас по женскому обычаю…

Браток замолчал.

– Кукер, ты понял? – спросил кто-то из братков.

– Это у них стандартная шняга, – усмехнулся Кукер. – «Символ веры» называется. Копипаста. Из малявы в маляву кочует уже лет двести. Куры сами давно не догоняют, какой там смысл. Но звучит серьезно, не спорю. Если кто не в курсах, от такого базара не по себе станет.

– А почему нас козлами назвали?

– Да фуфлогонки, – сказал Кукер. – Последний козел сорок лет назад помер. Вернее, не помер – откинулся на пересылке и в банку отчалил. Звали Гогеном. Он и посейчас братву из банки греет, уважаемый мозг. Других козлов среди деловых нет, все перемерли – одни петухи остались. Кали-Юга. Я же говорю, куры брешут, что с них взять. Мававы, они мававы и есть. Читай дальше.

Прошло всего несколько минут, а мне уже понадобилась справка.

^{TH Inc Confidential Inner Reference}

МАВАВА (!) (мавува, мавуфа, мавуха, мавуша и пр.)

Хейт-спич. Мизогиния. Патриархальный уголовный сленг. От англ. Middle Aged White Anglo-saxon Woman (также American/Unfuckable Female/She-T и пр.).

Появившееся в позднем карбоне обозначение сексуально непривлекательной женщины средних лет, претендующей на общественный интерес.

Вот что пишет анонимный русскоязычный автор позднего карбона, живший на Ближнем Востоке:

Мававы были чаще всего без детей, злые оттого, что никто их не пялил, и при деньгах. Смотрели говносериалы по ящику, потом на выборах голосовали, а мужикам приходилось с другими мужиками воевать, книксен трансожопым делать, лебезить перед арабами и так далее. А когда эти стервы дорывались до власти и начинали давать команды Пентагону и ЦРУ… Ой-вей.

Феминистическая критика указывает, что причиной карбоновых войн была прежде всего тестостероновая агрессивность, и перекладывать вину на редких женщиннеоконок в патриархальном истеблишменте того времени не только подло, но и исторически недостоверно.

Сегодня термины мавава/мавуфа/мавуха/мавуша классифицируются как ненавистная речь и автоматически понижают социальный индекс («минус в карму») при произнесении. Используются обычно в тюрьмах, где социмплант нефункционален. Служат чаще всего для обозначения всех женщин сразу, независимо от возраста и сексуальной привлекательности.

В уголовной среде эти слова употребляются не только мужчинами, но и фемами. Петух отказывается быть терпилой под мававами/мавуфами. Женский криминалитет использует эти термины для самоидентификации по принципу реаффирмации (рекламации) – когда оскорбительная кличка заимствуется с целью реверсивного самоутверждения. Фемам за эти термины минус в карму не ставится.

См. также балет «Инцел и Мавава».

Чего-то подобного я и ожидал. Я успел сходить еще по паре кросс-ссылок, и к тому моменту, когда урка опять начал читать маляву от мавав, уже ощущал себя опытным братком с десятком ходок за спиной.

Дошло до нас, честных отказниц, что чалится у вас посол патриархии пернатый петух Кукер. Мы передаем петуху Кукеру от сестерзаточниц кровавый привет и заточный страпон. Долетел до нас слух про твою мизогинию, и вот что мы тебе прокудахчем. Мы патриархию берем на цугундер, и ты на него своей жопой сядешь очень плотно в первых рядах. Слышь, пернатый Кукер, будет тебе скоро женский пол, женский кол и полная рыба. Недолго тебе, петушара позорный, кукарекать над сибирской равниной. Простер крыла, да не твоя была. Был при крылах, стал ни при делах. Куд-кудах-тах-тах. Цугундером в пах. Слово наше верное, мохнатое и мокрое. Забодаем, пернатый. Жди. Аминь. Сестры-заточницы Куры.

– Вообще ни слова по делу, – сказал Кукер. – В начале копипаста и в конце.

– А в конце откуда?

– Из «Моления Марфы-Заточницы». Где «женский пол, женский кол» и дальше.

– Точно, – подтвердил зэк с выколотой на лбу короной. – Есть там такое.

– Говорят, Дашка Троедыркина теперь у нас в колонии. На женской половине. Два месяца уже. Ее то привозят, то увозят. Следственные действия, наверное. Может, она и сочиняет?

– Похоже, – согласился Кукер. – Раз «забодаем» написано, сомнений мало. У нее каска с тремя цугундерами. Она реально забодать может. Но если по понятиям разбирать, малява эта – чистое фуфло.

– Кто-нибудь Троедыркину видел? – спросил один из зэков. – Какая она из себя?

– А ты через проволоку перелезь, – сказал другой. – Может, успеешь увидеть. Секунды две будет.

Братки засмеялись. Потом кто-то добавил:

– Говорят, у нее коса длинная. Красивая русая коса. Она ею трех мужиков задушила.

– А чего не цугундерами? – усмехнулся Кукер.

– Наверно, с собой не было.

– Мутная история, – подвел итог Кукер. – Чего нам Дашка сообщила нового? Что на цугундер петухов будут брать. А то мы не знаем. Только кого на пики поставят, еще вопрос.

– Зачем тогда маляву было посылать? – спросил браток. – Тем более через кумчасть?

Кукер задумался. Он размышлял долго, и под конец его лицо разгладилось – и на нем даже появилась ироничная улыбка.

– Кажется, понял.

– Чего?

– Да у нас тут с кумой уговор один был… Не, братва, все по распоняткам. Без крутилова. Аттракцион с динозаврами. Но с другого боку это кур касалось. Типа у меня с кумой стрелка, и у кур. Видно, куры нам привет передают. О себе напоминают, чтобы я в страхе дрожал. А поскольку мозги у мавав кривые и маленькие, ничего умнее придумать не могут.

– Что за уговор?

– После расскажу, – махнул рукой Кукер. – Примета плохая. Но если я правильно въехал, скоро меня к куме дернут.

Он был прав. Не прошло пары минут, как раздался железный лязг засова. Дверь в хату открылась. На пороге стояли два конвойных улан-батора.

– Кукер, – сказал один, – кума зовет. Кукер со значением посмотрел на братву – мол, я же говорил.

– Я в отказе.

– Тебя не крутить зовут, – сказал другой конвойный. – Кума перетереть хочет. Одевайся. Кукер слез с петушатника на пол, повернулся к конвою задом и принялся надевать положенный по инструкции прикид. В какой-то момент перед конвоем забелели его татуированные булки.

Показать конвою булки, да еще на глазах у братвы, мог только петух. А у Кукера на тухле вдобавок были колы, за которые любой другой зэк сразу сел бы в карцер.

На левой ягодице синел выколотый с великим искусством Гитлер в двубортном кителе. С правой глядел стоящий на костылях фашистский ас Рудель со свежеампутированной ногой. Над Гитлером, как в комиксе, помещался картуш с текстом реплики:

– Вот что бывает, когда цыплята лезут наперед петуха!

Вся братва знала, что Адольф Гитлер реально сделал такую предъяву знаменитому пилоту после того, как тот потерял ногу в воздухе, несмотря на запрет летать. Кукер объяснял это зэкам лично, и слово «петух», которое Гитлер применял к себе самому, загоралось запредельно жуткими смысловыми огнями. Чего Кукер и добивался.

Перед тем, как сумрачный арийский вождь исчез под хлопковыми трусами, конвою вместе с братвой пришлось отсмотреть короткий танец булок, во время которого Гитлер и Рудель исполнили что-то вроде фокстрота, причем Гитлер как бы напирал, а Рудель извивался, с трудом удерживая свое костыльное равновесие. Мышцами зада Кукер владел в совершенстве.

Кумчасть терпела от Кукера многое, за что обычного зэка нещадно гнали в канцер – а за это Кукер держал братву на цырлах. В древности таких называли ссучившимися – но может ли ссучиться петух в зеленую эру, и правильно ли вообще ставить так вопрос, когда на последних четких пацанов охотятся чокнутые куры, тюремные теоретики не знали. Слишком многое изменилось с былинных карбоновых времен.

– Оделся? – спросил конвойный спокойно, словно никакого танца булок не было. – На выход.

– Пойдем, служивый, – сказал Кукер. – Посмотрим, что за подогрев пригнали.

Комната с трип-боксом выглядела торжественно, празднично и немного официально. Сердюков и майор Тоня с парадно накрашенными губами сидели за столом (графин с водой, зеленая скатерть до пола). Сердюков к тому же был в белом халате.

У стены стояла тренога с направленным на трип-бокс софитом. Для полноты картины не хватало только древней кинокамеры с ручкой – но Сердюков предпочитал снимать научные материалы на имплант.

– Прямо комитет по встрече, – сказал Кукер. – У нас тут что, смертная казнь?

– Нет, – ответил Сердюков. – Надеюсь, во всяком случае. Сегодня первый опыт, Кукер. Ты, пожалуйста, настройся на серьезную работу.

– Чего? У вас там тоже рама с педалями?

– Я не в этом смысле. Там мезозойские джунгли. С мезозойскими девочками.

– И мальчиками, – добавила майор Тоня.

– Но это не просто развлечение, – продолжал Сердюков, неодобрительно покосившись на начальницу. – Ты участвуешь в научном эксперименте. Работаешь с нами. И от твоего поведения во многом зависит результат.

– Я в полном отказе, – сказал Кукер. – Какую ты мне раму ни поставь, начальник, хоть с пиками, хоть с диками, а я на нее все одно не сяду.

– Ты не догнал, Кукер, – ответил Сердюков. – Велораму в мезозойских джунглях я тебе не ставил. Но она… Как бы сказать… Она может тебе встретиться.

– В каком это смысле?

– Ты там не один будешь. Там еще куры.

У них тоже мезозойский сеанс.

Кукер повернулся к майору Тоне.

– Кума, объясни ему, что я за мавав не платил.

Майор Тоня пожала плечами.

– Не один ты платил. Куры тоже в доле.

– Ну зачем такой парашей все портить было, – сморщился Кукер. – Я бы еще воздуха подкинул, если б знал.

– Тут не в бабле дело, Кукер. Без женского участия корпорация не одобрила бы проект. Это вопрос политический.

– Да понятно, – махнул рукой Кукер. – Лес-то большой?

– Огромный.

– Шпоры мне сделали?

– Да. Все как на эскизе.

– Ну тогда прорвемся. Когда начнем?

– А прямо сейчас, – ответил Сердюков. – Но я тебе для протокола объяснить должен, в чем смысл нашей научной работы.

– Вот ты заладил с этой работой, начальник. Я кумчасти вагон бабок отстегнул, чтобы работать?

– Ой, Кукер, – сморщился Сердюков, – ты не кричи только. На улице услышат. Я этого в протокол все равно не занесу. Над кумчастью, чтобы ты знал, есть еще корпорация «TRANSHUMANISM INC.» Кумчасти ты платишь, а они никаких денег не берут.

Преувеличение, подумал я. Кукер тоже плохо в это поверил.

– Почему не берут?

– Потому что они эти деньги сами делают из ничего. И весь лавандос, который ты контролируешь, им даже не виден. Так понятней?

– Так да.

– Но у них тоже проблемы есть, Кукер.

И посерьезнее наших.

– Какие?

– Да вот куры, например. Которые заточницы.

– Почему это их проблема?

– Потому, Кукер, что пайкинг от импланта. От аффирмативной коррекции «Открытого Мозга», меняющей гендерные стереотипы. Да и сам ты петух при делах тоже из-за этой коррекции. Без нее братки тебя урыли бы в три минуты.

– Ну не факт, – сказал Кукер. – На шпорах я кого хочешь закромсаю.

– Допустим, – устало махнул рукой Сердюков рукой, – допустим. Дело не в этом. Пойми суть. У коррекции есть побочки. Одна из побочек – вы, петухи. Другая – когда фема подключает цугундер вместо нейрострапона и начинает мужиков двухсотить. Один случай на сто тысяч.

– Куры все такие.

– Может, именно потому в куры и пробиваются, – сказал Сердюков. – Но вообще это или ген такой, или незакрытый гештальт. Корпорация вопрос всячески затирает. Делает вид, что проблемы нет. И исследований на людях официально не проводят – поскольку если их начать, станет понятно, что проблема есть, и она системная.

Кукер кивнул.

– А нам эти коробки дали, – продолжал Сердюков, – потому что я их убедил в возможности терапевтического решения. Мы будем искать закономерности. Паттерны. И, главное, попытаемся найти терапию.

Кукер наморщился и поднял руку.

– Это ваши дела, – сказал он.

– Я для протокола спросить должен – ты согласен участвовать в научных экспериментах? Допускаю, что мне померещилось, но майор Тоня в этот момент подмигнула Кукеру.

– Согласен, – сказал Кукер.

– Тогда в душ – и вперед.

Через минуту Кукер вышел из душа, взял с вешалки махровое полотенце, смерил взглядом распутных динозавров на трип-боксе, затем конвойных у двери – и вопросительно уставился на Сердюкова и Тоню.

– Прикрылся бы, – сказала Тоня.

– Извиняйте, – с ухмылкой ответил Кукер, развернулся к кумчасти задом и стал вытираться полотенцем, энергично исполняя ягодицами свой фашистский фокстрот.

Гитлер последний раз навис над безногим пилотом, тот в последний раз откинулся назад – и Кукер лег в пестрый саркофаг.

– Давай, кумчасть. Готовность номер один.

* * *

Classified

Field Omnilink Data Feed 23/19

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Петух в отказе Кукер

Когда над Кукером закрылась крышка симуляционного бокса, я отвлекся от его сенсорного потока и позволил себе минуту рефлексии.

В карбоновых играх встречалась такая фишка – увешанный оружием герой входит в три-дэ-комнату, а там у стены стоит игровая установка с каким-нибудь низкополигональным бильярдом или стрелялкой. Как бы игра в игре.

Происходило нечто похожее. Меня подключили к Кукеру через его имплант, я нырнул вместе с ним в симуляцию – и увидел то, что приготовила для него корпорация.

В подобной многослойности был перебор. Какой-то трансмодерн (не знаю, что это, но так постоянно выражаются системные пушеры голливудского фуфла, выдающие себя за кинокритиков).

Свет померк, и пошла нейротрансмиттерная прокачка.

Секунда, две, три – и мне стало казаться, что я гигантская счастливая птица, проснувшаяся в темной пещере.

Моя сила была безмерной. Моя радость – огромной. Я ощущал всесилие. Возможно, я был зародышем новой вселенной в древнем яйце… Меня подхватила волна восторга, и я расколол невидимую скорлупу.