Текст книги "Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая"

Глава вторая
Гертруда

Уже на другой день после отъезда Ансельма фон Райса из Рудавского замка Пересвет случайно подслушал короткий разговор между начальником гарнизона и лекарем Карлом Уммелем. Один из помощников лекаря осматривал затянувшуюся рану на плече у Пересвета, когда за дверью комнаты совсем рядом раздались голоса Карла Уммеля и Герберта фон Швайгерда. Вернее, говорил в основном начальник гарнизона, не скрывая своего злобного раздражения, а лекарю удавалось лишь изредка вставлять краткие реплики.

– Чего вы все носитесь с этим пленным русичем! Какого черта он разгуливает по замку, как у себя дома! – злобствовал Герберт фон Швайгерд. – Молчать, когда я говорю!.. Этот русич неплохо здесь устроился, клянусь Гробом Господним! Он ест и пьет досыта, спит вдосталь на мягкой постели, имеет добротную одежду, а теперь еще и могущественного покровителя в лице Ансельма фон Райса. Этот пронырливый русич даже наложницу заимел, выбрав себе для постельных утех самую красивую из наших монахинь. Не смей меня перебивать, свинья!.. Ты слишком много о себе возомнил, лекаришка! Не забывай, твои покровители в Кенигсберге, а я тут, рядом с тобой, поэтому лучше тебе не ссориться со мной!

Излив свой гнев на старшего лекаря, Герберт фон Швайгерд зашагал дальше по коридору, а Карл Уммель, открыв дверь, зашел в комнату, где находились Пересвет и младший лекарь Эггон.

– Старина Герберт, как всегда, горячится не по делу, – усмехнулся Карл Уммель, встретившись глазами с Пересветом. – Он хочет доказать мне свою значимость, словно я не знаю про его опалу. Пусть мои покровители пребывают в Кенигсберге, но у злобного крикуна Герберта вообще нет покровителей. И этот плешивый недоумок еще смеет грозить мне!

– И все же, герр Уммель, не стоит дразнить бешеного пса, – негромко предостерег старшего лекаря Эггон. – От этого Швайгерда можно ожидать любой подлости, у него же желчь вместо крови!

– Пустое, друг мой, – беспечно отозвался лекарь, усаживаясь на стул. – Ну, как наш пленник?

– Здоров, как бык, – ответил Эггон, похлопав Пересвета по обнаженной спине.

Карл Уммель самолично ощупал плечо и ключицу Пересвета, удовлетворенно кивая головой. Когда Пересвет натянул на себя длинную льняную рубаху и стал затягивать на талии кожаный пояс, Карл Уммель предостерегающим тоном посоветовал ему впредь не гулять у ворот цитадели и вообще стараться меньше попадаться на глаза начальнику гарнизона. Пересвет понимающе покивал.

В июле произошло восстание эстов на острове Сааремаа. Ливонские рыцари, владеющие этим островом, не смогли своими силами справиться с восставшими, поэтому на помощь ливонцам двинулись корабли Тевтонского ордена с войском на борту. В августе восстание на Сааремаа было подавлено соединенными силами крестоносцев.

Среди тевтонцев, вернувшихся с этой недолгой войны, было довольно много раненых. В частности, очень тяжелое ранение получил Ансельм фон Райс. Карл Уммель и его помощники без промедления выехали в Кенигсберг, куда зашли суда с тевтонцами, пришедшие с Сааремаа. Для них там было много работы.

С отъездом Карла Уммеля из Рудавского замка Герберт фон Швайгерд стал чинить Пересвету запреты на каждом шагу. На ночь Пересвета стали запирать на замок. Его встречи с Гертрудой становились все реже, поскольку начальник гарнизона приставил ее к поварне в цитадели, куда для Пересвета не было доступа. Встречаясь с Пересветом, Гертруда жаловалась ему на домогательства похотливого и постоянно подвыпившего Швайгерда, показывала синяки на руках и бедрах, за которые тот хватал ее при всяком удобном случае. У Пересвета, слышавшего это, от бешенства кровь закипала в жилах. Он был готов своими руками задушить Швайгерда.

Однажды вечером Гертруда затащила Пересвета в свою тесную комнатку, находившуюся под винтовой каменной лестницей, ведущей на третий ярус здания.

– Сегодня во время полуденной трапезы Швайгерд проговорился своему помощнику Гаккелю, что он убьет тебя, милый, как только Ансельм фон Райс скончается от ран, – взволнованно промолвила Гертруда, схватив Пересвета за руку и глядя ему в глаза. – Швайгерду стало известно, что немецкий гонец, ездивший в Брянск договариваться о твоем выкупе, вернулся ни с чем. Твои родичи от тебя отреклись, мой любимый. По уставу ордена, тебя отныне можно убить или обратить в рабство. Если Ансельм фон Райс умрет…

– Не продолжай, милая, – прервал Гертруду Пересвет. – Мне все ясно. Жизнь моя висит на волоске.

– Тебе нужно бежать, любимый, – прошептала Гертруда на ухо Пересвету. – Бежать отсюда как можно скорее!

– Но я же дал слово… – начал было Пересвет.

Гертруда не дала ему договорить:

– Ты дал слово лекарю Уммелю, но не мерзавцу Швайгерду. Поэтому и бежать тебе нужно немедля, покуда Уммель не вернулся из Кенигсберга. Решайся!

– Я не могу тебя бросить здесь, – невольно вырвалось у Пересвета, который только в этот момент вдруг понял, насколько ему дорога эта белокурая голубоглазая немка.

– Я сбегу вместе с тобой, милый, – обронила Гертруда, обняв Пересвета. – Я хочу рожать детей от тебя, а не от Швайгерда. Мы уйдем на Русь и заживем счастливо вдали от крестоносцев и литовцев, от этих бесконечных войн между ними.

– Это легко вымолвить, но сделать очень непросто, милая, – тяжело вздохнул Пересвет, погладив свою возлюбленную по волосам.

– И вовсе нет! – Гертруда отстранилась от Пересвета и загадочно подмигнула ему. Она вновь перешла на шепот: – В крепости есть подземный ход, ведущий к реке. Я знаю, где он расположен. Этот ход давно залит почти доверху подземными водами, но пройти по нему можно. Я намеренно спускалась в это подземелье несколько дней тому назад. – Гертруда тихонько прыснула себе в ладонь. – Представляешь, выбралась оттуда мокрая по пояс, а Клариссе соврала, будто свалилась с крепостного моста в ров.

Услышав от Гертруды про подземный ход, Пересвет приободрился, его глаза оживились. Он предложил Гертруде попытаться сбежать из крепости днем, поскольку ночью его запирают на замок. Да и стража днем ведет себя беспечнее, нежели по ночам. Гертруда согласилась с Пересветом. Они решили завтра же попытать счастья в побеге.

* * *

Удача улыбнулась Пересвету и Гертруде с самого утра. Герберт фон Швайгерд, едва забрезжил рассвет, выехал из замка на охоту, взяв с собой всех своих слуг и собак, а также около сорока воинов, которым предстояло выступать в роли загонщиков. Накануне воинам гарнизона выдали месячное жалованье, поэтому многие из них, отстояв в карауле, поспешили в местную харчевню тратить деньги на вино и блудниц. Никто в крепости не обратил внимания на то, что Гертруда утром не появилась в поварне, а Пересвет не пришел на завтрак. Повара знали, что Гертруда еще занята работой в лечебнице, которая никогда не бывает пустой. Пересвет же и в былые дни частенько не являлся за утренней кашей, предпочитая поспать подольше.

Стражники, снявшие утром запоры с каморки Пересвета, вовсю пировали в таверне, пользуясь отсутствием в крепости начальника гарнизона. Лекарей, с которыми сдружился Пересвет и которые часто навещали его, уже почти месяц не было в Рудавском замке.

Выйдя из здания лечебницы, Гертруда и Пересвет прошли по узкому переулку между домами и крепостной стеной до мощной шестиугольной каменной башни, укрытой круглой деревянной кровлей, напоминавшей воинский шлем. Эта башня была связующим звеном между южной и западной стенами Рудавской крепости. В подвале этой башни и находился спуск в подземный коридор.

Пересвет и его спутница подняли тяжелую дубовую крышку и спустились по деревянной лестнице на самое дно глубокого колодца, стенки которого были выложены камнем. Они очутились почти по пояс в воде. В одной из стенок колодца имелся узкий дверной проем, за которым собственно и начинался подземный ход. Прежде чем нырнуть в холодный сырой непроглядный мрак, Пересвет зажег с помощью огнива пучок сена, от которого он запалил факел. Этот факел Пересвет смастерил ночью, намотав на сухую палку лоскутья от старой рубахи и кусок просмоленной веревки.

Подземный коридор оказался довольно высоким, так что факел можно было держать над головой, однако в ширину подземный ход был настолько узок, что идти по нему можно было лишь друг за другом. Пересвет шел впереди, освещая факелом себе путь и касаясь левой рукой холодной склизкой каменной стены. Гертруда шла сзади, уцепившись одной рукой за плащ Пересвета. Они углубились в мрачное узкое подземелье всего на полсотни шагов, чувствуя, что пол у них под ногами проложен с небольшим уклоном. Вода доходила им уже до самых локтей. Еще шагов через тридцать черная холодная вода скрыла Пересвета и Гертруду по грудь. Гертруде стало страшно.

Видя, что Пересвет намерен идти и дальше, она жалобно простонала:

– О милый, давай лучше вернемся! Я совсем закоченела!

Пересвет оглянулся и ободряюще кивнул Гертруде.

– Потерпи, голубка моя, – сказал он. – Пройдем дальше еще немного, вернуться мы всегда успеем. Держись за меня крепче!

Неизвестно, сколько минут Пересвет и Гертруда брели по грудь в воде, видя впереди лишь темноту залитого водой подземелья, а у себя над головой темный земляной свод, озаренный рыжим мерцающим светом горящего факела. Когда вода дошла Гертруде до горла, она невольно издала испуганный отчаянный возглас, хотя и продолжала идти следом за Пересветом.

Наконец Гертруда остановилась, поскольку вода скрыла ее до самого подбородка. Пересвет непреклонным голосом заявил своей возлюбленной, что назад им пути нет.

– Я сейчас присяду, а ты обхватишь мою шею руками, – сказал Пересвет Гертруде. – Факел нам придется бросить.

– Лучше воткни его в стену в расселину между камнями, – стуча зубами от холода, проговорила Гертруда. – Ежели впереди воды будет до самого потолка, мы поплывем обратно к этому огоньку.

– Ты умеешь плавать? – удивился Пересвет.

Гертруда молча кивнула.

– Тогда нечего говорить о возвращении, милая, – решительно промолвил Пересвет. – Будем плыть вперед, покуда не выплывем из этого подземелья. Где-то же должен быть выход!

Оставив факел воткнутым в стену, русич и немка прошли еще немного в глубь подземелья и очутились возле поворота. Завернув за угол, они увидели далеко впереди светлое пятно – это был выход из подземного хода. Пересвет из последних сил рванулся вперед, шумно дыша и сплевывая воду, которая плескалась у самых его губ. Висевшая на плечах у Пересвета Гертруда негромко и радостно подбадривала его.

Открыв полусгнившую дверь, Пересвет и Гертруда выплыли из подземелья в речной затон, над которым возвышался высокий обрыв, заросший зарослями ивы и черемухи. Подняться наверх по такой крутизне у беглецов не было никакой возможности, им пришлось плыть вдоль берега до длинного серповидного мыса, покрытого ивняком и ольшаником и как бы отсекавшего от затона основное русло реки Рудавы.

Пересвет и Гертруда так изнемогли, что, доплыв до мелководья, они уже на четвереньках доползли до каменистой косы и распластались на мелкой гальке под сенью корявой столетней ветлы. Юркие пташки, щебетавшие в серебристой шелестящей на ветру листве, порхали с ветки на ветку, совершенно не пугаясь их, лежащих в обнимку в промокших насквозь одеждах.

* * *

Дабы поскорее согреться, Пересвет и Гертруда разделись донага, развесив свою мокрую одежду на ветвях ив, а сами уселись рядышком на солнцепеке, глядя на быстрое течение реки, на быстрых маленьких чаек, пролетающих то низко, то высоко над зеленовато-голубой водной гладью, подернутой рябью от дыхания свежего ветра. Пересвет излагал Гертруде свой план дальнейших действий, по которому им следовало двигаться не на восток к Неману, а на север к Куршскому заливу.

– Без лошадей мы не сможем быстро уйти от погони, – молвил Пересвет, жуя травинку, – поэтому нам следует затаиться где-нибудь до поры до времени. Пущай Швайгерд роет носом землю, отыскивая наши следы к востоку от Рудавского замка. Мы же, краса моя, спокойно дойдем до Куршского залива и двинемся на восток вдоль морского берега. В той стороне крестоносцы нас искать не станут. Доберемся до Немана близ его впадения в море, переплывем на другую сторону и окажемся в Жемайтии. А там-то нас ни Швайгерд, ни сам великий магистр уже не достанут!

Замысел Пересвета понравился Гертруде, которая понимала, что ее возлюбленный и без коня ушел бы от погони, сразу двинувшись на восток, а вот ей на такой рывок сил не хватит. Поэтому самое верное для них – это запутать следы и вместо прямого пути к свободе избрать неблизкую окольную дорогу.

Торопясь в путь, Пересвет не стал дожидаться, пока одежда высохнет полностью. Едва отогревшись на солнце, он поднял Гертруду на ноги, велев ей одеваться. Натягивая на себя порты и рубаху, Пересвет спросил у Гертруды, каким образом она прознала про подземный ход. Гертруда ответила, что про это подземелье проболтался все тот же Швайгерд, когда был во хмелю.

– Я просто подслушала пьяную болтовню Швайгерда с его помощником Гаккелем, прислуживая им во время обеда, – сказала Гертруда, расправляя на себе полусырое длинное платье, в которое она влезла с немалым трудом.

– Я-то, глупец, все Богу молился, прося его о помощи, а мне надо было на тебя молиться, лада моя! – промолвил Пересвет, запечатлев на алых устах Гертруды горячий поцелуй.

Понимая, что дозорные на башнях Рудавского замка увидят их, как только они выйдут из зарослей на открытое место, Пересвет и Гертруда сначала довольно долго шли на север вдоль реки, продираясь через ивняк, потом они крались ползком по высокой густой траве к ближайшему холму. Затем двое влюбленных бегом промчались по низменному лугу, скрываясь от часовых на крепостных башнях за гребнем холма. И только оказавшись под кронами деревьев, Пересвет и Гертруда распрямились и облегченно перевели дух. Лес надежно укрывал их от любых посторонних взглядов. Повернувшись спиной к Рудавской крепости, русич и немка, взявшись за руки, двинулись в глубь лесной чащи, наполненной щебетом птиц и густым ароматом сосновой хвои.

Глава третья
Пруссы

Двигаясь все время на север, Пересвет и Гертруда вскоре вышли на лесную опушку, залитую ярко-оранжевым светом заходящего солнца. Их взорам открылась низменная приморская долина, густо поросшая вереском, среди которого блестели в лучах солнца голубые оконца небольших озер. Посреди долины на возвышенности высились каменные стены и башни рыцарского замка, эта крепость явно принадлежала тевтонцам, так как над зубцами стен и на воротной башне плескались на ветру бело-желто-черные тевтонские знамена.

Неподалеку от замка виднелись две небольшие деревеньки, одна была совсем близко от леса, другая лежала на берегу морской бухты.

Пересвет и Гертруда поспешили вновь затеряться в лесу.

– Это Коклаукский замок, – сказала Гертруда, устало переводя дух. – Рядом с ним лежит Коклаукское озеро. Мне доводилось бывать здесь. Если идти дальше вдоль морского побережья все время на восток, то там будут еще два замка крестоносцев, Виттенген и Сольдау.

– Я думаю, вся приморская равнина утыкана крепостями тевтонцев отсюда и до самого Немана, – проговорил Пересвет, поддерживая Гертруду за локоть. – А посему нельзя нам из леса высовываться, чтобы на глаза никому не попасться. Будем пробираться к Неману по лесам и по бездорожью.

– Милый, у нас же нет никакой ествы, а путь до Немана неблизкий, – заметила Гертруда. – Волей-неволей нам придется заходить во встречные деревни, чтобы разжиться едой. У меня есть несколько серебряных монет.

– Даже не думай об этом, милая, – решительно возразил Пересвет. – Немецкие крестьяне мигом донесут крестоносцам, что видели нас, да и пруссы тоже помогать нам не станут, они ведь во всем зависят от немцев. Полагаться нам придется лишь на себя. Еду в лесу добывать станем. Сейчас же конец лета, самая ягодная пора!

Слова Пересвета вскоре подтвердились. Пробираясь через девственный сосновый лес, двое влюбленных набрели на поляну, густо усеянную спелой брусникой. Присев на корточки, они стали с жадностью уплетать ягоды, набирая их в ладонь и отправляя в рот. От этого занятия Пересвета и Гертруду оторвали вечерние сумерки, которые опустились на лес, окутав все вокруг чуткой тишиной, поскольку птицы умолкли, едва солнце скатилось к кромке дальнего горизонта. Пересвет и Гертруда продолжили свой путь по лесной чаще, держа все время на восток, им нужно было подыскать место для ночлега.

Когда совсем стемнело, так что ничего было не видно под ногами и стало трудно ориентироваться, Пересвет и Гертруда наткнулись на упавший ствол древней сосны в три обхвата толщиной. Это рухнувшее дерево пролежало на земле много лет и было покрыто густым слоем мха. Пересвет решил, что лучшей постели для них с Гертрудой в данных условиях не найти. Они взобрались на упавшую сосну, улеглись на мягкий мох, прижавшись друг к другу и укрывшись сверху плащом Пересвета. Бегство из крепости и блуждания по лесу настолько их вымотали, что влюбленные мгновенно заснули, едва их головы коснулись подушки из мха.

Пересвету показалось, что он только-только провалился в сон, как лес вновь наполнился светом нарождающегося нового дня, а его лицо облепили безжалостные комары. Пересвет нехотя приподнялся и стал сердито бить комаров на своем лбу и щеках. Он так сильно хлестал себя по лицу ладонью, что от этих шлепков пробудилась Гертруда.

– Как почивалось, голубка моя? – ласково спросил Пересвет, коснувшись губами румяной щеки немки. – Тебя всю комары искусали, неужели ты ничего не чувствовала?

Пересвет осторожно раздавил пару комаров на лице у Гертруды и утер пальцами маленькие кровавые пятна, оставшиеся на месте раздавленных насекомых.

– У-у, кровопийцы! – сквозь зубы проворчал Пересвет, продолжая бить комаров, кружащихся над ним и Гертрудой.

Гертруда сладко потянулась и, нехотя поднявшись, спустилась с поваленного ствола на землю.

– Я спала как убитая, – проговорила она, зевая и протирая глаза. – И все равно еще хочу спать. Давай еще немного подремлем, милый.

– Нет-нет, пора в путь! – Пересвет спрыгнул с упавшей сосны. Он встряхнул свой плащ и набросил его на плечи Гертруде, видя, что та слегка озябла. – Чем дальше мы уйдем от реки Рудавы, тем лучше. Нас ведь наверняка уже хватились в крепости.

Гертруда спросонья была рассеянна и неловка. Она то и дело спотыкалась о сухие опавшие ветки, о торчавшие из земли корни могучих сосен, либо неловко наступала на кочку и сразу же начинала охать и прихрамывать. Ей все время хотелось где-нибудь присесть и отдохнуть; после вчерашних приключений у нее ныло все тело. Пересвет упрямо шел вперед и тащил за собой Гертруду, которая буквально висла у него на руке, жалуясь на голод, жажду и сильную усталость.

Наконец Пересвет просто подхватил немку на руки, понимая, что иначе она вот-вот расплачется от изнеможения. Оказавшись на руках у Пересвета, Гертруда очень скоро задремала, склонив голову ему на плечо. Пересвет, напрягая все свои силы, продирался через кусты, перешагивал через полусгнившие упавшие деревья, преодолевал подъемы и впадины. Он взмок от пота, но продолжал идти на восток, ориентируясь на потоки солнечного света, струящиеся между темными стволами сосен и елей. У него затекли руки, сжимавшие дорогую для него, но все же весьма ощутимую ношу. Однако и на это Пересвет старался не обращать внимания, подчинив свою волю одному желанию – двигаться вперед. Высокие густые папоротники с узкими и острыми листочками цеплялись за ноги Пересвета, да так, что он споткнулся и, потеряв равновесие, свалился наземь вместе с Гертрудой на руках.

От падения с Гертруды слетела всяческая дрема. Она настояла на том, чтобы Пересвет немного отдохнул. «К чему нам спешить и калечить ноги, ведь погоня не ищет нас в этой стороне», – заметила Гертруда.

Небо над кронами деревьев то разъяснялось, то заволакивалось пологом из туч. Ветер пролетал в вышине, раскачивая верхушки елей и с громким треском ломая сухие ветви сосен.

Двинувшись дальше, Пересвет и Гертруда проходили через просторные поляны, усыпанные черникой и брусникой, которые сменялись лесными дебрями, то непролазными и увитыми диким плющом, то пронизанными косыми лучами солнца, золотившими бурую кору вязов и сосен. Усталость и голод брали свое, Пересвет и Гертруда все чаще останавливались, чтобы подкрепить свои силы ягодами. Никакой другой пищи у них просто не было. Они ползали по ягодным полянам среди папоротников и жимолости, стараясь насытиться черникой и брусникой, но насыщение к ним никак не приходило. Они со смехом глядели друг на друга, поскольку у обоих почернели от черники губы и зубы.

Под вечер Пересвет и Гертруда очутились перед топким болотом, переходить которое на ночь глядя они не отважились. Пересвет решил обойти болото стороной, он взял резко к югу, спеша миновать топи еще до наступления темноты. Гертруда, изнемогая от усталости, еле плелась за ним. Длинное платье мешало ей, и она то и дело приподнимала подол спереди, чтобы иметь возможность перешагивать через кочки и делать шире шаг.

– Милый, я устала, – жалобно молвила Гертруда. – У меня больше нет сил! О Дева Мария, куда мы забрались, тут кругом непролазные болота!

– Ну, еще чуть-чуть! – подбадривал немку Пересвет. – Соберись с силами, ненаглядная моя.

В лесу быстро темнело.

Гертруда остановилась, прислонившись плечом к высокой осине. Какая-то большая птица взлетела с ее вершины, хлопая сильными крыльями. Гертруда испуганно вскрикнула. Птица быстро улетела, мелькнув черной тенью в просветах между деревьями.

– Милый, мне страшно, – окликнула Гертруда Пересвета. – Давай уйдем отсюда.

Пересвет не ответил ей. Он осматривался вокруг и нервно кусал себе губы.

Им все же пришлось повернуть обратно. Блуждая во мраке среди толстых шершавых стволов, натыкаясь на кусты и путаясь в папоротниках, они опять очутились среди поваленных деревьев, покрытых мхом. Пересвет бессильно опустился на мох, прислонившись спиной к сосне. Гертруда села рядом, положив голову ему на плечо. Их сон был недолгий и беспокойный. Они пробудились почти одновременно от холода и сырости; над ними висели белые клочья тумана, а трава и мох вокруг них были покрыты обильной росой.

Дрожа, как в лихорадке, Пересвет поднял Гертруду и потащил ее за собой, чтобы быстрой ходьбой разогнать кровь в жилах. Рассвет только-только занимался, поэтому в лесу еще царила серая мгла, пронизанная туманной дымкой. Кругом было тихо, словно природа замерла в ожидании пробуждения дневного светила. От деревьев веяло покоем.

Двигаясь в южном направлении вдоль болота, Пересвет и Гертруда наткнулись на большое лесное озеро, на зеркальной глади которого плавали стаи диких уток. За озером среди сосен и кудрявых кленов виднелись двускатные крыши домов, укрытые сеном и берестой.

– Я наведаюсь в эту деревню, куплю там пару лошадей, – сказал Пересвет Гертруде, забирая у нее деньги. – Верхом на конях мы живо доскачем до Немана. Жди меня в лесу, милая.

Укрыв Гертруду среди густой поросли молодых дубов и кленов, Пересвет подкрался к крайней избе, перебегая от дерева к дереву. Больше всего он опасался, что его учуют собаки и поднимут лай, а это может переполошить жителей села. Пересвет с одного взгляда понял, что перед ним селение пруссов, ибо такие хижины с очень высокой двускатной кровлей в этих краях строило только местное коренное население. Переселившиеся сюда немецкие крестьяне возводили свои дома в том стиле, какой они переняли от своих предков, живших в Баварии и Саксонии. Жилища немецких крестьян были более добротные и просторные, неизменно крытые черепицей. При этом рядом с пруссами немецкие крестьяне никогда не селились, испытывая к ним недоверие и боязнь. Память об ожесточенном полувековом сопротивлении пруссов натиску Тевтонского ордена жила среди здешних немцев и поныне.

Прокравшись вдоль бревенчатой стены хижины и завернув за угол, Пересвет перелез через покосившуюся изгородь и оказался в небольшом яблоневом саду. Пять или шесть довольно высоких яблонь были густо усыпаны желтыми и красными спелыми плодами. Трава под яблонями была усеяна опавшими яблоками. У голодного Пересвета сразу потекли слюнки. Он принялся срывать яблоки с нижних веток, с жадностью жуя их крепкими зубами. Не успев до конца доесть одно яблоко, он уже срывал с ветки другое и тоже толкал его себе в рот. В спешке Пересвет то и дело давился, с трудом проглатывая плохо прожеванную яблочную мякоть и кожуру.

Внезапно за спиной у Пересвета раздался чей-то сердитый окрик.

Он вздрогнул и обернулся, продолжая двигать челюстями, так как его рот был забит сочной яблочной массой.

В нескольких шагах от Пересвета стояла пожилая женщина в исконно прусской одежде. На ней была белая холщовая юбка почти до земли, спереди был передник, расшитый красными узорами, сверху была надета разноцветная безрукавка из мягкой ткани с глубоким вырезом, голову незнакомки покрывала темная полотняная лента, уложенная в виде круглой шапочки. Эта лента называлась намитка. Такие же ленты носили прусские рабыни, живущие в Рудавском замке. Косы женщины были уложены венцом на голове, поэтому были совершенно скрыты широкой намиткой. В руках женщина держала вилы, угрожающе направив тонкие металлические зубья в сторону Пересвета. Она с настороженной неприязнью взирала на непрошеного гостя, чуть сдвинув над переносьем свои тонкие светлые брови. Кожа на лице у незнакомки была очень белая, благодаря этому ее темно-синие очи казались почти черными.

Незнакомка заговорила с Пересветом на прусском наречии, которое напоминало язык литовцев и жемайтов обилием шипящих и свистящих звуков. Голос у нее был резкий и неприятный. Видя, что Пересвет не понимает прусскую речь, незнакомка перешла на ломаный немецкий.

– Ты кто такой? Откуда ты здесь взялся? – молвила женщина, с трудом выговаривая немецкие слова. – Не молчи, отвечай! Ну!..

Незнакомка сделала шаг вперед, поудобнее перехватив вилы, словно собираясь пустить их в ход.

Пересвет торопливо выплюнул изо рта остатки яблока, показывая незнакомке жестами рук, что он сейчас ей все объяснит.

– Я не враг тебе, поверь, – по-немецки промолвил Пересвет, прижав ладонь к груди и глядя в настороженные глаза незнакомки. – Я русич, а не немец. Я бежал из немецкого плена, теперь пробираюсь к Неману. Я почти ничего не ел два дня. Ежели у тебя есть лошадь, то я готов купить ее. У меня есть серебро.

Все сказанное Пересветом явно озадачило незнакомку. Она воткнула вилы в землю и оперлась на них локтем, продолжая разглядывать Пересвета, но уже без сердитого блеска в глазах.

– Коль ты русич, тогда скажи что-нибудь по-русски, – после долгой паузы обратилась к Пересвету незнакомка. – Назови свое имя.

Пересвет повторил все прежде сказанное на русском языке, после чего назвал свое имя и город на Руси, откуда он был родом.

По лицу незнакомки было видно, что она слышала про Русь, что ее отношение к русичам коренным образом отличается от явной неприязни, которую она питает к немцам. Доброжелательно махнув рукой, незнакомка пригласила Пересвета в свой дом.

– Меня зовут Дангуоле, – по-немецки сказала она. – Будь моим гостем, русич. Это хорошо, что ты сбежал от крестоносцев, значит, ты и впредь будешь сражаться с ними. Так?

– Конечно, – ответил Пересвет, направляясь в избу. – Я служу литовскому князю Корибуту Ольгердовичу, который ныне княжит в Брянске.

Оставив вилы в полутемных сенях, Дангуоле гостеприимно распахнула дверь в избу перед гостем. Пересвет переступил через высокий порог и очутился в просторной горнице с довольно низким потолком. Свет проникал сюда через два окна, затянутых бычьим пузырем. В дальнем углу возвышалась большая печь, сложенная из речных валунов и обмазанная глиной. Перед окнами стоял стол и две скамьи. Рядом с печью был дверной проем в другое помещение, завешанный грубой тканью. Из-за занавески выглянули две детские светловолосые головки, с любопытством взирая на Пересвета.

– Это мои младшие сыновья, – улыбнулась хозяйка, строгим жестом повелев детям исчезнуть.

Младший из мальчиков, которому на вид было не более семи лет, мигом исчез за пологом. Старший подчинился матери далеко не сразу, ему на вид было лет девять.

– Садись, где тебе удобно, молодец, – сказала Дангуоле. – Сейчас я угощу тебя, чем бог послал. Умыться можешь вон там. – Хозяйка кивнула Пересвету на ушат с водой, стоявший у стены, на которой были развешаны на прибитых крючках длинные льняные полотенца.

Помыв руки и ополоснув лицо, Пересвет сел к столу, на который расторопная Дангуоле уже выставила глиняные тарелки с тонко нарезанным свиным салом, ржаным хлебом, зеленым луком и чесноком, свежими огурцами и яблоками.

– А муж твой где? – поинтересовался у хозяйки Пересвет, оглядывая убранство избы и сознавая, что мужские руки тут давно ни к чему не прикасались.

– Супруга моего немцы угнали рыть канал возле города Кенигсберга еще десять лет тому назад, – с печальным вздохом ответила Дангуоле. – С той поры я его и не видела. Много мужчин из нашей деревни сгинули бесследно на подневольных работах: кто-то нашел свою погибель в каменоломнях, кто-то на добыче соли, кто-то на прокладке каналов… В нашем селении мужских рук-то почти не осталось, ежели не считать мальчишек и стариков. Все труды и тяготы выносят на своих плечах жены и вдовы.

– Как называется ваше селение? – спросил Пересвет. – И далече ли отсюда до ближайшего замка крестоносцев?

– Деревня наша называется Укмерге, – молвила хозяйка, наливая в кружку золотистый яблочный сок. – От нас до ближайшего немецкого замка полдня пути. Этот замок называется Лазен. Наше село и еще шесть прусских деревень в округе принадлежат барону Райнварту, владельцу Лазена.

– Далеко ли от Лазена до Рудавского замка? – допытывался Пересвет, уплетая за обе щеки сало с хлебом.

– Около пятнадцати верст, – проговорила Дангуоле, бросив на гостя внимательный взгляд. – Ты бежал из Рудавского замка?

Пересвет молча кивнул. Затем он негромко добавил, прожевав хлеб и сало:

– Я ведь не один бежал. Вместе со мной сбежала одна немка-монахиня.

– Где же она? – так же тихо спросила Дангуоле, присев на скамью рядом с Пересветом.

– Она дожидается меня в лесу недалеко отсюда, – помедлив, промолвил Пересвет. – Я же не знал, что меня ждет в вашей деревне, поэтому и не взял ее с собой. Можно, я приведу ее сюда? Она от усталости еле держится на ногах.

– Конечно, веди. О чем речь! – Дангуоле похлопала Пересвета по плечу. – Беги за своей подругой, а то она небось вся извелась от неизвестности. Беги, пока деревня не проснулась. Будет лучше, если никто, кроме меня, вас не увидит.

Гертруда и впрямь была на грани полного отчаяния от долгого отсутствия Пересвета. Она едва не разрыдалась от радости, когда Пересвет предстал перед ней живой и невредимый, да еще и с утешительным известием, что ему удалось найти в селе гостеприимную хозяйку.