Текст книги "Снежные обозы"

«Ограниченность обзора…»

 
Ограниченность обзора
Местного пейзажа.
Тихоструйны разговоры
Душу узорочьем вяжут.
Эти люди на колодке
Всех родней на свете.
Не грустят они по водке,
Машут кротко веткой.
Нет у них подворья, поля,
Скобы заржавелой,
Нету радости и боли,
Птица-жар слетела.
Рядышком сижу и чую,
Что забыт я напрочь.
Не у них я заночую.
«Дом сломался на ночь!»
 

«Отпустило маленько… И вот уж…»

 
Отпустило маленько… И вот уж
Хорохорюсь, бодрюсь и смеюсь!
И в стакан наливаю не воду…
И второй наливаю… за Русь!
Собралось окруженье что надо!
Тот инсульт перенес, тот инфаркт.
Пустяки все! Какая отрада,
Что мы живы еще, это факт!
Что мы можем еще… очень можем
Тост поднять за детей, и за жен,
И за Путина тост, предположим,
Что посмел дать Обаме разгон!
Забавляемся, старое племя,
В захламленном дворовом углу.
Убывает остатное время,
Вопиет сердце: «Я не могу!»
Да не чует, не слышит наш разум,
Залученный коварным вином.
Чуть попозже прошепчем: «Зараза…»
В мир иной налегке отойдем.
 

«Я смлада пропитался духом ненависти…»

 
Я смлада пропитался духом ненависти,
Еще не осознав всей полноты
Размаха пагубы ущербной бренности,
Той бесприютной, жуткой темноты
К устройству жизни, сгондобленной властью,
Убившей Русь, царя и предков-казаков,
А с ними деда-атамана в день ненастья,
Его проткнули в несколько штыков
Мужицких, оболваненных большевиками
За горы злата и за рай земной.
Потом донцов остатки большаками
К Азову с немцем сунули на бой,
С саперными лопатами и шалыжинами…
Умышленно сводили их на нет
Со света белого. Поныне Дон в кручине,
Никто не скажет: «Батюшка, привет!»
Сыны в могилах по всему земному шару,
И слово «казаки» все реже на устах.
И семечки дурашные не жарят,
Поскольку в поредевших хуторах
Не стало Щукарей, потешных Зыковых,
А стало много шушуры пустой,
Они с порога спозаранку сикают,
От солнца заслоняются рукой.
У всех одна единственная выучка —
Тащить из плеса жалких пескарей,
Проворно на паршивенькую выручку
Добыть того, чья заповедь: налей!
В родных станицах, селах, хуторах,
На летних займищах, в полях
Я, как чужой. Пройду версту – и вздрогну:
Объемлет Прихоперье чуткий страх.
Везде разор. И скопища обломков
Гнилых тесин, кирпичнoго хламья.
Где плес Фетисов? Материнский домик?
Где родина сердечная моя?
Никто, никто всю правду мне не скажет,
Ни губернатор, ни кремлевский чин.
Запачкана надежно правда сажей,
Осталось возмущенно рявкнуть: «Блин!..»
Кепчонку на глаза надвинул смурно
И меж курганов зашагал под ночь.
Эх, повстречать бы в добрый час мне Муромца,
Чтоб супостатов смог он растолочь,
В пыль растоптать конем тяжеловесным,
И для острастки тем, кто пялит взгляд
На Русь неверный, громовую песню
Исполнил, словно выйдя на парад
Со знаменем, знамением воскрешенья
Земли – приюта родников, берез!..
Кто б огласил священное решенье,
Душа не пожалела б ясных слез.
 

Краснобай

 
Горожанин приехал в райцентр,
Расхвалил, что поселок пригож,
Мол, на город похож – он со сцены
Заливал! Но в рядах молодежь
Ни гу-гу! «Знать, со мной не согласны?
Ну вот ты, конопатый, скажи!
Ты, наверно, закончил два класса,
На бумажке тогда напиши!»
Парень шустро со стула поднялся
И на гостя уставил свой взор:
«Над тобой тоже я б посмеялся…
Не приемлю словесный я сор.
Ты, конечно, весьма образован,
Не побрезговал к нам прикатить.
Но ведь нету на свете позорней
То, что плохо, в зенит возносить.
Времена те прошли безвозвратно
Краснобаев. Напрасно и ты
Заливаешь… Дорогу оплатим,
За беседу подарим цветы.
Ну а мы тут и сами с усами,
Поднатужимся, выправим путь
Как-нибудь уж своими руками,
Как-нибудь уж своими мозгами.
Ты ж дорогу к нам впредь позабудь».
Горожанин умчал в мерседесе,
Ожидаемых лавр не снискал.
Бог поможет – поднимутся выси,
Те, кто смертно устал и упал,
Без открыточных гимнов и маршей,
В напряженном порыве святом.
Конопатому парню помашет
Россиянка цветастым платком.
 

Звонарь

 
Закуска – черствый пряник,
В стакане чемергес.
Звонарь извечно пьяный
На звонницу залез.
Привычная работа
Колокола будить
И до седьмого пота
Железкой колотить.
Хоть сам не верит в Бога,
В иные чудеса.
«Моя одна дорога —
Болота да леса, —
Себе внушает твердо, —
Уйду в ближайший день,
Лишь только было б ведро,
Не помешала хрень!»
Неделя пролетала
И месяц… целый год.
За пазухой хлеб, сало,
Наверх звонарь идет.
То ль лестница шатуча,
Иль хватанул лишка
Той «хрени…» В небе туча,
Как грубость кулака!
Расправа была скорой,
Нет тайны никакой,
Копьем проткнул Егорий,
Звонарь всплеснул рукой.
Что означало это?
Сам гибели хотел?
Прощаясь с белым светом,
Молитву не успел
Промолвить, осениться
Священнейшим крестом?
Летучая денница
Ударила перстом!
 

«Разминается под окнами…»

 
Разминается под окнами
Старичок парализованный,
Он страдальчески не охает,
Он судьбою пережеванный,
Передавленный, приплюснутый,
Пыль ногою волочит.
«Ежели не был бы я русским…» —
Он невнятно говорит
То ль с повинной, то ль с обидой,
То ли просто сгоряча.
«Я ить седня не обедал,
Я попил бы молочка».
И идет на пару с палкой,
Мертвою скребет ногой
И ни шатко и ни валко,
Не в ладу с своей судьбой.
Он надеется: поправится…
Хоть негоден для страны,
Разбежится (тем прославится!)
И допрыгнет до луны!
 

«Мы по кочкам движемся легко…»

 
Мы по кочкам движемся легко,
По асфальту сроду спотыкаемся.
На похмелье пьем мы молоко
Кислое. И с мухами сражаемся.
 
 
Все у нас не так, а кое-как.
Кое-как, а значит, все нормально,
Хоть на дураке сидит дурак
Натурально… может, виртуально.
 
 
Мы в охотку сеем коноплю,
Лопухи разводим в огороде.
– Я пригрубок седня протоплю,
Че-то, дед, похолодало вроде.
– Будет ладно в хате! Протопи,
Раскали духовку! – Сам подумал:
«Эх, отрава, мать твою ети!»
И в сердцах он на божницу плюнул.
 

Дон

 
Сколько ты веков поил
Море кровушкой казачьей,
Ярко, празднично струил
Под восторги и под плачи.
Копья сломаны в песке,
Боевых знамен лохмотья
Зыбь уносит налегке,
Как намек истлевшей плоти.
Степь от ржанья не поет
И от разинского клича
Не дрожит. Она живет
В неком сиром обезличье.
Только рыскают по ней
Чужаки и лиходеи.
Дон наш батюшка, скорей
Ярым вихрем поразвей их!
Тише ты травы побыл,
Убаюканный врагами,
Убыл, храбрость позабыл
Под унылыми брегами.
Ты взломай корысти толщь
Яростной волною,
И яви былую мощь,
И сразись с бедою,
Изгони навек за окоем
Тать. И вновь проточной ранью
Зоревым лазоревым цветком
Вспламенятся древние курганы.
 

Есть бумажка!

 
Дают бумажку в загсе,
Шампанского глоток.
И баба свечи гасит,
Уста ее – молчок.
И с тряпкой поломойной
Услужлива, как пень.
У Димы и у Поли
Сегодня важный день.
Их строго обручили.
Печать. И речь всерьез.
На волю отпустили:
Ни горя им, ни слез!
Поверили супруги,
С припрыжкой понеслись
По долам и яругам,
Сказать вернее, в жизнь.
Еще бы! Есть бумажка.
Печать. И речь всерьез.
Минует, знать, промашка,
Не будет гроз и слез.
Ах, молодо да зелено,
Хоть не расти трава!
Что Господом отмерено…
А то… всего слова!
 

Война и Христос

 
Война не признает ни лето и ни зиму,
Что хлеб поспел, что соловьи поют,
Что день волшебный инеем задымлен,
Что капли солнца льдистый наст клюют.
Что я еще не нагляделся вволю,
Не надышался миром от души.
Завоют, зарычат снаряды волком
В просторном поле и в лесной глуши.
И спрячутся от взоров чудо-зори,
Кострищем обагрятся большаки.
И смертной хваткой стиснет горло горе,
Утраты, знать, уж больно велики.
О, Божий Сын, Спаситель наш извечный,
Услышь молитву: отведи беду,
Вон неусыпно в храме плачут свечи,
Босой по острым камням я иду,
И след мой кровью праведной отмечен,
Чтоб ты узрел с Великой Высоты
И грозную остановил бы сечу
Во срок промеж незрячими людьми.
 

Деревенька, ладушка…

 
По старинке доброй и роскошной
Спозаранку просыпаюсь я.
Розовеет росное окошко,
Над колодцем студная бадья.
Раньше ведь нужда и всяко лихо
Не давало сладко зоревать.
Без поджижек кизяки не вспыхнут —
В печь сует лучинку моя мать.
Чугуны неспешно нагреваются,
Но зато не скоро замолчат,
В них картошка булькает, смягчается,
Варится кутья для поросят.
Все по очереди пришло в движение:
Уж с парным подойник молоком.
Ей, буренке, больше предпочтения,
Потому что кормит целый дом.
А за гатью дружное мычание,
С богом скот отпущен со двора.
Солнце не слепит еще лучами,
Ей Ярыженская, как пух, гора.
И конечно, кочет свое войско
Из курятника выводит. Он
Показушно горд в мундире броском,
Зерна не клюет – свой есть резон.
Долог день, и все, как пить, наладится,
Куры разойдутся кто куда,
Бравый «генерал» уже не справится,
Строгие отпустит повода.
Выше катухов поет скворовушка,
Пособляя крыльями себе.
Деревенька. Ладушка. Да кровушка.
Ныне, как там на твоем гумне,
На задворках, летниках и пажитях?
Слышал я, живется хуже всех,
Что людишки захватили падшие,
Разоряют, не боятся грех.
Вот поэтому я по привычке
Той старинной рано выхожу
И курю. И бестолково спички
У подъезда городского жгу.
И, стыдясь, потупив долу око,
Что-то сам себе я говорю…
А машины часом тем на стеклах
Растащили нежную зарю.
 

«Остановился. Отдышался…»

 
Остановился. Отдышался.
И огляделся. И понял,
Что ты родился человеком,
И хоть ты прожил век сумбурно,
Тебя туда-сюда качало
И колотили не однажды,
За что, неведомо. И ты
Неведомо за что дубасил
Порой беспомощных и хилых,
Калек бездомных и голодных,
При этом с пеною у рта
Хрипел: «Я ненавижу вас!»
И в луже грязной обмывал
Лицо и руки от крови
И матерно орал, что ты
Не ныне-завтра белый свет
По стенке запросто размажешь!
И Богу кулаком грозил!
Что ж оробел, остолбенел?
Аль до сознания дошло,
Что человеком у тебя
Нет шансов даже умереть.
 

Дурман

 
Мне сложно было разобраться
(Политика не мой конек),
Но так уж повелела статься
Судьба на весь житейский срок.
Душой не ощущал я токи,
Времен сокрывшихся толки.
Я гимн не знал, без осуждений,
На свой манер хранил секрет:
Не осенившись вдохновеньем,
Пребудешь липовый поэт.
Страна не виделась страною,
А просто будничный простор
Один зимою и весною
От океана и до гор.
И в нем народ почти безликий,
При сытом хлебе истощен,
Полубезумный, полудикий,
К кресту как будто пригвожден.
И я привык.
                 Я обломался.
Не лез орать и бунтовать,
Не отличался, не старался
Героем-однодневкой стать.
Порой я сторонился немо.
Порою замирал. И ждал.
Но на бумаге эту тему
Я пропускал, не раскрывал.
Не мог до сути докопаться?
И нужные слова не шли?
А это означало – драться,
Но драться миром не могли,
Не зная с кем, и за какую
Идею: отравил дурман
В глухую пору вековую,
Жестокий властвовал обман.
И лишь собою оставалась
Земля – ее боготворил,
Она цветами распускалась,
Она плодами наливалась,
Суля и дарствуя мне сил.
Я и поныне с нею рядом,
Пребуду в вечном с ней родстве.
…Чужие шествуют парады
В той разрушительной «красе»!
 

Ненастье

 
И ты, и я, кто русские по крови,
Опешили на гулевой земле.
И взор рассеянно ненастье ловит,
Оно на каждом холме и кусте.
Оно сближается и едкой тьмою
Селенья кроет… верно, навсегда.
В угрюмых избах, хоть взмахни метлою,
Нет и живой души – одна беда
Когтисто раскрылатилась незримо,
Зато разруха налицо видна.
Тут даже летом наступают зимы
И не зеленая земля – черна.
И ты, и я… А кто мы друг для друга?
Не знаем, позабыли год назад
Иль десять в вертопрахе гиблой вьюги,
Когда от брата потерялся брат,
Когда стравили русских, отравили,
Цепучей повителью оплели,
Смутьяны с иноземным подлым рылом…
Мы их когда-то сами «привели».
Теперь они хозяева России
И своего зажгут Светила Круг
И некогда, великий и всесильный,
В ненастье растворится русский дух.
 

«Защитник русского Отечества…»

 
Защитник русского Отечества…
Вы спросите: «А кто же он?
Широкие, наверно, плечи
И кулаки по десять тонн?
А каждый шаг версты длиннее,
Когда идет, земля дрожит,
Его завидя, враг бледнеет
От страха, наутек бежит?»
Таким его изображали
На праздничном на полотне,
К земле и к небу прибивали,
Чтоб устрашимее, видней.
Дабы не только зарубежье
(Как раз бы это в похвалу!),
Но сами мы боялись прежде
Гнать на правителей хулу,
И лишний раз «наверх» высовываться,
И предлагать… и много знать,
Глаголить о душе, о совести,
Всем сердцем Бога почитать.
Ах, эти доводы по «поводу…»
Собрать их все… не соберешь!
На море добираться по воду,
Когда наполнил кадку дождь!
Куда с домашними пожитками?
Не замышляйте вы бегов!
Не будет на земле врагов,
Тогда не будет и защитников.
 

«Война уже близка…»

 
Война уже близка,
Ее незримо токи
Пронзили облака,
Встревожили протоки.
 
 
Насторожилась Русь,
Насупленные брови.
Судьбы тяжелый груз
Нести прижало снова.
 
 
Костры зажгли в ночи,
Дозор исполнен веры.
Мерцает огнь свечи,
Открыты в церковь двери.
 
 
Народ, не зная сна,
Идет к святым иконам.
В опасности страна,
Разбуженная звоном
 
 
Колоколов – вчера
Им возвернули голос.
Тревожная пора.
Склонился в поле колос.
 
 
И спряталась в гнезде
Кудесница-кукушка.
Случалось при царе…
Ревела грозно пушка…
 
 
И ныне бой принять
Готовы правый россы…
Жди терпеливо, мать…
Не трать покамест слезы…
 

Чудаки

 
Бога вытащил из рамки
И портрет свой поместил,
Ни греха при этом, срама
Он в душе не ощутил.
 
 
А другой (глупец такой же!)
По-змеиному сменить
Захотел свою он кожу…
С «новой» дня не смог прожить.
 
 
На спор Митька выдул четверть
Первача в один прием.
Бедолагу уже черви
Превратили в чернозем.
 
 
Чудаков в России уйма,
Вон протоптана стезя!
Жириновский брякнул в Думе:
«На Руси без нас нельзя!»
 

«Хopонили еврея-лeнинца…»

 
Хopонили еврея-лeнинца,
Человеком хорошим он был,
Говорил он: «He будем лениться,
Не жалеть ни горба и ни жил,
От зари до зари трудиться
В ближнем-дальнем российском краю,
Будем мы, словно звезды, светиться,
Жить в своем лет до двести раю».
Повторял он Вождя обещанье,
Приукрасив ту сказку слегка
На партийном серьезном собранье.
И в колхозах, где от мужика —
Тракториста, доярки, свинарки
Просолел чернозем на аршин,
Деревушки безмолвно и жалко
Исподлобья глядели на клин,
Обездоленный и безнадежный
И в какой уж болезный черед
Корм округи природный подножный
Люд от смерти голодной спасет.
До сегодняшних дней не дожили
Очень многие, тихо ушли
Раньше времени, горб их и жилы
Гнет сломал, разорвал! Не учли
Жизни странной крутые нюансы,
Кто с трибуны умел призывать
И фальшивым сноровисто глянцем
Беспардонно слова покрывать.
И из тех он один. Вот скончался.
Вот уж гроб на кладбище везут.
Привезли. Кто-то с ним попрощался.
И я тоже присутствовал тут.
Просто так, как забредший случайно.
Кто-то горстку земли обронил
В чернь могилы, возможно, с печалью,
По обличью – усопший начальник,
Он как будто бы не опочил.
 

Соседа тихо тронул…

 
Больной остерегается,
Не дышит глубоко,
Шагнет и озирается:
Идти, чай, далеко
К соседу на колодку,
Сосед, как дуб, здоров,
Без страха глушит водку,
Гуляет в жилах кровь!
Друг друга с детства знают
И были друзьяки,
Бывалыча, на займище
Играли в «казаки»,
Хоть сами мужики.
Дотрюкал. Поздоровался.
А тот себе молчит.
Лишь мыкнула корова,
Пахнул дымок печи.
«Благодаренье Богу, —
Подумал старичок. —
Для всех одна дорога
И – вечный бугорок».
Соседа тихо тронул —
Жив аль уже застыл?
А воробей на кроне
Былинку обронил.
 

«Уподобившись монаху…»

 
Уподобившись монаху,
Волосами пооброс,
До колен подол рубахи
И свеклы краснее нос.
И поклоны! И поклоны!
Аж на лбу набил мозоль!
Глядь, орет: «Ах, кони, кони!..»
С бороды метелью моль.
Вот опять не получилось —
Разгадал уловку Бог.
Покривилось, покосилось…
Не признал родной порог.
Сколь мужик не ухитрялся
На него ступнуть ногой,
Всякий раз он осклизался,
Падал в лужу головой.
Ну а ежели бы сдуру
Под святого не играл?
…Солнце движется по кругу,
Я покамест не упал…
 

Надел мундир

 
Он у калитки зря не топчется,
«Сражаться» с бабкой не резон.
Надел мундир, идет за почестями,
Надежный для семьи заслон!
Его не беспокоят раны,
Которых не было и нет.
И как иные ветераны,
Он прожил больше сотни лет.
И вот медалями обвешался,
Как есть, солидный генерал!
Имеет опыт: вдруг замешкался
И… половину потерял!
Всех обеспечил – сына, дочку
И внуков чином и жильем.
Теперь вот правнук Вова хочет…
Прадедушка – он похлопочет,
И будет парень награжден!
А дед ни в чем не уличен!
Посмеет кто! И пожалеет,
И кровью в кулачок икнет,
И побледнеет, побелеет,
И будет перекошен рот…
Домой вернулся. Бабка: «Дали?»
«Попробуют пусть отказать!
Еще кулак мой крепче стали!
Довеском… к матери послать!»
А бабка: «Ты б, Матвеич, с толком
И посмирнее как-нибудь…
Небось, железки давят грудь?» —
«А разве сердце есть у волка?..»
 

«Вроде ничего не происходит…»

 
Вроде ничего не происходит:
Нет землятресений и войны,
Люди одеваются по моде,
Просто говорят: не голодны.
И по доброй вроде бы старинке
Город с селами имеет связь,
Поставляет спички и подсиньку,
Пробиваясь сквозь пургу и грязь.
А они с взаимным уваженьем
Возят горожанам поросят
И для омоложения
Травы. На местах своих стоят
И на мир взирают благосклонно,
Слышится прибаска там порой.
Стадо тихо движется по склону,
Чинно молоко несет домой.
Разольют продукт рационально,
Часть оставят кошке и семье,
А другую часть тем самым, дальним,
Кто на этажах, на колесе.
Все в согласье, как на нитку нижется.
В изобилье всяческих вождей,
Важное записывают в книжицу
На виду сробевшихся людей.
Их неведомо предназначение,
Кто с плешиной, кто и с бородой.
Улыбаются. По истечении
Срока службы скрытною тропой
Удирают за кардон. Уж куплены
Поземелья. А друзья – за так.
Доллары зелененькими купами
Не обронет воровской кулак.
 

«Нам безразличны расстоянья…»

 
Нам безразличны расстоянья
И расставания навек,
За хлебом долгое стояние,
Трава иль под ногами снег.
 
 
Нам полюс южный или северный,
Экватор, солнце и луна,
Иль многодневный дождик скверный,
Иль зоревая тишина…
 
 
Все как бы мимо, ни единой
Невзрачной ноты… без конца.
А значат что-нибудь морщины
И слезы, та же седина?
Их нам неведома цена,
Как жизни, собственно, вершины.
 

«Хорошо быть стариком…»

 
Хорошо быть стариком,
Особливо под хмельком,
Притвориться казаком,
 
 
И – лампасы напоказ!
«Боевой» исполнить сказ!
Глядь, подбили ему глаз!
 
 
Я все это не соврал,
Я, ребята, не нахал,
Сам все это испытал,
 
 
Малость «стукнутый мешком»,
Балабонил со смешком:
«Хорошо быть стариком!»
 

«– Когда умру, моя душа…»

 
– Когда умру, моя душа
На облаках кататься будет,
В час нужный посылать дождя
Полям, садам, всем добрым людям.
– Но это может только Бог
Со властию своей и силой.
– Но Бог порой бывает плох,
Зря пособить его просили.
– Коль так: быстрее помирай,
Чай, засуха уж недалеко.
– Ты в дурака со мной сыграй,
Потом я полечу высоко!
 

«Кто сам в себе не видит толку…»

 
Кто сам в себе не видит толку,
Да будет тот во всем профан!
Спать на перине, скажет, колко,
Укажет на овес: бурьян!
 
 
А в лес захочет прогуляться,
Задумку за год не решит,
Сто раз он будет собираться,
Родню враспыл растормошит!
 
 
А бабушка (она всех лучше
В том смысле – с ног не упадет!)
Похвалит: «Золотой наш внучек, —
Живет он задом наперед!»
 

«Бог осторожно трогает планету…»

 
Бог осторожно трогает планету,
Он с жалостью взирает на нее
И размышляет вслух: «Как тут не сетуй,
Хоть как не разводи свое нытье,
Но пробил час!..»
                         И Он окутал небо
Тьмой беспросветной – ни одной звезды!
И хлынули потоки справа – слева
Рокочущей погибельной воды!
И мир в пучине скрылся – по-библейски,
По писаному, тайны никакой.
А Бог, войдя в азарт, горланил: «Лейся!
Уже не будет жизни ИМ другой!»
 

«Есть молва такая: ныне добрым…»

 
Есть молва такая: ныне добрым
Риск существенный и жить да быть:
Выбьют зубы, наломают ребра
И еще жестоко будут бить,
Запретят любить и восхищаться
Матерью, женою и цветком,
И земному миру улыбаться,
И его приветствовать кивком,
Сладко замерев, пичугу слушать
И внимать, как колокол поет,
Призывая к очищенью души…
Видит Бог: молва вовек не врет!
 

«О, жизни неуемной бездна…»

 
О, жизни неуемной бездна,
В бессмертие сквозной билет!
Но из калиток, из подъездов
Змеюки выползли на свет.
И огляделись затаенно:
Яд накопили – надо сбыть,
Вот это было бы резонно
Со всею злостью укусить
Того, кто щедр своей душою,
В благих деяньях преуспел,
Под ручку ходит он с женою,
Цветы ей дарит, ласков, смел.
Его коварная гадюка
На «праведный» прицел взяла…
Я исцелился – Бог порука!
А та старуха померла.
 

«Пора вздыхать, кряхтеть, болеть…»

 
Пора вздыхать, кряхтеть, болеть,
Стоять с клюкою на бугре.
Ладонью годы не стереть,
Как будто слезы на щеке.
 
 
Нe надо устремляться вдаль,
Уже не мучает вопрос:
Не люб кто, а кого-то жаль,
А кто-то рос и… не дорос.
 
 
…Гляжу, не напрягая взор,
И в том-то надобности нет.
Летит минувшей жизни сор
И закрывает белый свет.
 

«Буду я платки вязать…»

 
Буду я платки вязать,
И на рынке продавать,
И с товарками ругаться —
Цену «скинул» я на двадцать!
 
 
Деньги положу в сбербанк.
Накоплю. Куплю я танк,
И на нем я покатаюсь
Лихо по родному краю!
 
 
И найдут свои концы
Мерседесы и дворцы!
Будет весело кругом!
А потом…
Танк я сдам в металлолом.
 

«Надо день хотя б не жрать…»

 
Надо день хотя б не жрать,
Посуммерничать с лучиной,
Зря не ездить на машине —
Ноги есть, чтобы шагать.
 
 
А споткнулся – разорвал
У рубахи новой полы,
Не беда – походишь голый,
Не такое ты видал!
 
 
И дыми себе, дури,
Пачкай щеки сажей!
Кто-то громко скажет
Вместо «будь здоров!» – «умри!».
 

«Гнев человеку не присущ…»

 
Гнев человеку не присущ,
Он слаб, поднять чтоб это чувство.
И в этом смысле даже уж
В сравненье выглядит, как чудо.
 
 
Ведь тот же уж – он Бога тварь,
Он ближе к Богу и роднее.
О том все люди знали встарь
И были потому сильнее.
 
 
Гнев – божье, вправе Он один
Являть ею во имя жизни,
Растопит солнце горы льдин,
Зажгутся огненные брызги!