Текст книги "Хмель свободы"

Глава тринадцатая

В Кремль Махно пошел через Спасские ворота. Здесь стояли двое часовых в красноармейских рубахах, синих шароварах, обмотках и ботинках, с винтовками. Подтянутые не по-русски, чистенькие. Нестор подумал: хорошо, что он у Зямы сменил пензенскую замазученную одежду на гуляйпольскую, в которой проехал пол-России.

Подойдя поближе к воротам, Нестор посмотрел наверх, спросил:

– В семнадцатом, помню, тут иконка висела?

– А зачем? Верящих уже нет.

– Шо? Всех повывели?

– Вот ты, для примера, верящий?

– Нет.

– Вот видишь! – покачал головой часовой. Говор у него был с сильным латышским акцентом. – Зачем же иконка?

Подошел какой-то штатский гражданин в кепке. Махно показал ему справку. Тот долго читал, поглядывая на Махно, будто сверяя его личность с фотографией. Хотя какая там фотография на справке 1918 года!

– Глава Гуляйпольского Совета депутатов… – Он кивнул, признавая важность должности. – А чего на месте-то не сидится?

– А ты езжай к нам! – нагло ответил Махно. – Там тебе немцы живо хорошее место определят. Высокое… На виселицу подвесят!

Пролетарское нахальство произвело хорошее впечатление на гражданина. Свой брат! Не какая-нибудь вшивая интеллигенция!

– Ладно, проходи, – разрешил проверявший документы. – Тебе во ВЦИК. Это в здании Судебных установлений. Найдешь?

– Москву нашел. Значит, и Судебные установления найду.

…Коридор здания бывших Судебных установлений был широк и длинен. Комнаты, комнаты… Махно открывал двери наугад. Там сидели люди, стучали «Ундервуды», шелестели бумаги, кто-то что-то кричал по телефону, надсаживая глотку.

– Мне насчет ордера! – обратился Махно к мужчине, сидящему к нему спиной. Мужчина был обрит наголо. Обернувшись, он чудесным образом оказался женщиной, в кофте с оборками и в пенсне.

– Вам на воблу? – строго спросила женщина мужским прокуренным голосом. – Астраханский поезд еще не пришел. Завтра! Но сначала будем отпускать красноармейским кухням…

– Мне на комнату ордер! – прошипел уже начавший выходить из себя Махно.

– Там! – Махнула рукой женщина, вновь повернувшись к нему спиной.

Махно заглянул в следующую комнату, громко прокричал:

– Ордер на комнату!

Взмахивая руками, его посылали дальше по коридору.

Нестор остановился, поняв, что следует кого-то поймать и, не отпуская, расспросить. Но все торопились, никто не обращал на него внимания. У каждого были свои важные неотложные дела, не имеющие отношения к нуждающемуся в помощи человеку.

Неожиданно возле Махно приостановился явно никуда не спешащий человек. Он был примерно такого же, как и Махно, роста, лобастый, с залысинами, улыбчивый, ловко удерживающий в руке стакан чая с ложечкой, в серебряном подстаканнике.

– Заблудились, товарищ? – спросил он, будто бы узнав Нестора. – Приезжий? Вы к кому?

– Да мне бы ордер на проживание… на день чи два…

– Какие пустяки! – удивился незнакомец. – А вы, судя по всему, с Украины?

– С Катеринослава.

– С обстановкой на Украине в общем знакомы?

– Ну почему же в общем, – ответил Махно. – Очень даже знаком.

– Замечательно! – обрадовался лобастый. – Пойдемте! Решим ваши вопросы!

И он – под локоток – повел Нестора по коридору, пока не довел до двери с надписью «Председатель ВЦИК Я.М. Свердлов». И, мимо секретаря, лишь слегка кивнув, проводил Махно в другую, внутреннюю комнату, где у карты беседовал с кем-то маленький тощий человек в кожаной куртке и кожаных же штанах, остробородый, с лицом землистого цвета, в пенсне, хмурый, сосредоточенный, очень деловой. Взгляд у него был пронзителен, строг.

– Вот, Яша, товарищ из Екатеринослава… – сказал приведший Махно. – Из самой гущи. Как раз к твоему докладу.

Свердлов оценивающе посмотрел на Махно. И Нестор ответил ему таким же взглядом. Свердлов нахмурился, отвел глаза.

– Вы кто? – спросил он голосом анкетирующего.

– Махно. Нестор Иванович.

Свердлов поморщился: его не это интересовало, а самая суть.

– Партийность? На какой платформе?

– Председатель Гуляйпольского Совета крестьянских депутатов. С лета прошлого года по сей день. И ще разных должностей, як у собаки блох.

Свердлов, однако, не улыбнулся.

– Значит, с Екатеринославщины? Новороссия – хлебный край… Ваши политические убеждения?

– Анархо-коммунист! – бухнул Махно.

– Ну вот, пожалуйста! – обратился Свердлов к человеку с подстаканником, который, стоя, прихлебывал чай. – Как из Новороссии, так анархист. Вечно ты, Коля, не тех ко мне приводишь. Я сказок уже давно не слушаю…

– Напрасно, напрасно, – приведший стушевался. – Все же поговори! – И вместе со своим чаем вышел из комнаты.

Собеседник Свердлова, видимо, подчиненный, по-прежнему молча стоял возле карты, не желая выражать своего участия ни лицом, ни словом.

– Може, по-вашему, и сказки, – взорвался Махно. – А токо пока вы тут ще примерялись до вашей революции и токо обещались, мы у себя землю поделили, коммуны устроили, кулаков привели до знаменателя, панов повыгоняли и светлую жизнь трудящим устроили. Не знаю, чем вы займалысь в то время. Може, кожаный костюм себе шыли. Мы в коже не ходим. Запаримся, потому як не в кабинетах сидим, а в степи, под солнцем!

От волнения Махно перешел с русской речи на суржик.

Свердлов неожиданно усмехнулся. Смешок, однако, был у него сдержанный.

– Вот как! Злой, значит?

– А яким я должен быть? Девять годов каторжной тюрьмы, да битье, да чахотка!..

– Ну, этим-то, товарищ, нас не удивить! – прервал Нестора Свердлов. – Ладно, люблю ершистых. Садитесь, рассказывайте, чем дышит ваша анархическая Новороссия.

– Неправильное у вас представление про Новороссию, – ответил Махно. – Нашептали в уши… чи старых книжок начиталысь…

– Ну, не обижайтесь! Не обижайтесь! Это я вас прощупываю.

– Я не девка, шо меня щупать?

– Рассказывайте о том, что наболело.

Кресло тоже было кожаное, большое, глубокое, оставшееся с царских времен. Свердлов сел напротив, уставившись сквозь стеклышки пенсне на Махно. Собеседник Свердлова так и стоял у карты, слушал.

Махно помолчал, собираясь с мыслями.

– Ну, к примеру, что за настроение у вашего крестьянства? Почему наша Красная гвардия не встретила поддержки? Имею донесения…

– С цветами на вокзал не пришли, это верно! – сказал Махно. – А донесения выкиньте. Встретили мы Красну гвардию хорошо, два вагона хлеба в уезде собрали для Москвы… Токо помощи од вашей Красной гвардии мы не много увидали. Они всё в вагонах та на бронепоездах. Чуть подальше от железной дороги уходить боялись. А шо з вагона увидишь? И войну не выграешь. Зато утикать в бронепоездах очень даже удобно. Быстрише зайцев од немцев сбежали. А нашего крестьянина на кого оставили? Правильно, на немцев. От и судить тепер, какое у наших крестьян должно быть до вас отношение?

Свердлов хмыкнул:

– Но вы ведь тоже здесь, а не там. Тоже удрали?

– Удрав. По особым личным обстоятельствам… А двух моих братов немцы и паны за меня убылы.

– Н-да… – Свердлов размышлял. Затем подвинул к себе телефонный аппарат, крутанул ручку. – Мария Игнатьевна? У меня занятный человек с Украины, Владимир Ильич интересовался вопросом… Свежий, да…

Он ждал ответа. Махно тем временем смотрел на карту. Она была огромна. Нашел изгиб Днепра, там, где Екатеринослав и Александровск. А где ж родные места, где Гуляйполе? И не увидишь его, так, мелкая точка, словно муха наследила. «Хорошо им, – подумал. – Откупились Украиной. Их здесь не трогают, и ладно. А карта большая. Во всю стену кусок материи с бумагой. Но о человеческих бедах она молчит».

– Когда? – переспросил в трубку Свердлов. – Хорошо! – Он чиркнул что-то в блокноте, положив его на свое «кожаное», потертое уже колено, и обратился к Махно: – Завтра в час дня с вами хотел бы встретиться председатель Совнаркома Ленин. В полдень будьте у меня.

Нестор несколько раз порывался встать с кресла, и каждый раз Свердлов жестом усаживал его назад. Подумал: «Оно, конечно, удобно в панских креслах. Сидишь, словно в свежем коровьем дерьме: и тепло, и мягко. Но почему-то очень неуютно себя чувствуешь. Привыкать надо, что ли?»

Наконец, когда понял, что разговор окончен, Нестор решительно встал. Вспомнив, сказал:

– А я ведь до вас насчет ордера на комнату пришел.

– Это сейчас устроим. – Свердлов снова взялся за телефонную трубку: – Мне товарища Северина… И когда?.. – Положив трубку, Свердлов сказал: – Вот ведь незадача. У нас ордерами на квартиры ведает товарищ Северин. А он уехал по делам и будет только завтра… Потерпите до завтра?

– Потерплю, шо ж остается..

Свердлов протянул Нестору руку:

– Значит, до завтра. И уж, пожалуйста, не опаздывайте! Владимир Ильич этого не любит. Да и время его – на вес золота.

– Это я понимаю. Чего ж… – Махно еще раз мельком взглянул на карту, – Россия он яка, одному на своих плечах не удержать. Сообща надо. Чого ж не понять…

В Союзе идейной пропаганды анархизма Шомпер приготовил для своего гостя угощение. На столе, где скатертью служили листы все той же «Анархии», стояли две миски с какой-то жижей, блюдца с кусками слипшейся пшенной каши и лежали два кусочка серого хлеба.

– Вот, паек дали! – довольный собой, потирал руки Шомпер. – Нас, мирных анархистов, считают пока социально полноценными… Н-да! Суп из воблы – последнее кулинарное достижение. Малаховец бы не додумалась. А москвичи изобрели… Конечно, это не обед в Бутырке, но все же…

Из битой эмалированной кастрюльки он полил на руки Махно прямо над дырой в прогнившем полу старого барака.

– Вижу, в Кремле побывал! Улыбаешься! – сказал Шомпер, подавая Нестору обмылок. – А то ходил мрачнее тучи!.. Ордер-то дали? В «Лоскутку» или на Божедомку?

Махно выпрямился:

– Завтра.

– Так ты без ордера? Значит, опять будешь здесь ночевать? – откровенно огорчился Шомпер. – Да что ж ты там делал, в Кремле?

– Со Свердловым встречался…

– Со Свердловым?

Махно вытер руки «Анархией».

Сели за стол. Нестор молча поглощал супчик, символ новой эпохи. Похоже, вкус его совсем не интересовал. Шомпер же, полный любопытства, ждал. Окончив работать ложкой, он барабанил пальцами по столу.

– Там ще с одним познакомился, – как бы сам себе сказал Нестор. – А кто это был, постеснялся спросить. Но явно важный туз.

– Какой он из себя?

– Маленький такой, бородка клинышком, быстренький, лысоватенький, все чаек попивал… Сильно вежливый, просто душа человек.

– Так, может, ты это… Ленина встретил? – ахнул Шомпер.

– Не. Но, видать, тоже большой у них начальник. Свердлову говорит «Яша», а тот ему «Коля».

– Так это ж Бухарушка! – догадался Шомпер.

– Шо за Бухарушка?

– Бухарин. Николай Иванович. Первый после Ленина у них в партии теоретик. Ну, так считается… Хотя, по правде, малообразован и туповат!

– Ну не, – возразил Махно. – Обходительный такой. Похоже, много знает. Может, даже заграничные языки одолел.

– Языки-то он одолел. А ума от этого не прибавилось. На всех углах призывает к крайнему насилию.

– Откуда ты знаешь? – насупился Махно.

Шомпер сорвался с места, пошелестел газетами, вернулся.

– Вот послушай, что этот теоретик в «Правде» пишет. Отрывок из нового труда «Азбука коммунизма»… Вот! «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрела…» – Шомпер произнес с ударением: – «…начиная от расстрела человеческого материала капиталистической эпохи…» А, каково? Перевоспитывать людей, расстреливая их. Лойола бы не додумался! И как ловко! Не люди, а человеческий материал!

Махно, однако, отнесся к возмущению Шомпера скептически. Покривился, затем посмотрел на товарища, как бы заново оценивая его.

– С каких же это пор ты, Исак Наумыч, стал выступать против расстрела? А как же новый мир строить без насилия?

– Да, но большевики практически победили! Всех! Крайнее насилие уже не нужно. А Бухарушка, он прямо к этому призывает! А сам-то он, интересно, не боится за себя?

– А чего ему бояться? – усмехнулся Махно. – Большевики, конечно, сильно ошиблись, когда нас, анархистов, стали давить ногтем. А так-то они правы! Всех этих панов, офицеров, кадетов, аристократов, попов, купцов – всю эту сволоту, и верно, давить надо. Я согласный! Расчищать дорогу для счастья трудящихся!.. От только нам вразумлять большевиков следует: не враги мы им. Россия большая, там – они, здесь – мы, миром жить можем…

Некоторое время они молча пили жиденький морковный «чай». Шомпер смотрел на Нестора не без некоторого страха. Наконец спросил:

– Как же ты их вразумлять собираешься?

– Не знаю… Вот завтра проясню трошки.

– Как?

– У меня на завтра встреча с Лениным призначена.

– С Лениным? – изумился Шомпер.

– А шо такого? – спросил Нестор. – Ну, он – Ленин, а я – Махно… Ты уж прости меня, Исак Наумыч, пойду на твоих газетках полежу. Подумаю. Все ж не с суседкой на скамеечке буду балакать. С Лениным…

Он улегся на кипах газет, стал смотреть в потолок, где трещины на побелке образовали сложный узор. Прямо гадать можно!

Шомпер осторожно просунул в дверь всклокоченную голову:

– Слушай, Нестор, а ты не боишься? Может, они решат из тебя завтра сделать коммунистического человека? Своим методом. Ну, методом расстрела.

Махно усмехнулся:

– Ну, не завтра, это точно. Я им зачем-то нужный. Разве шо малость погодя… А может, до чего-то и доторгуемся.

– Ну-ну! – покачал головой Шомпер.

Вождь новой России был озабочен. Кивком поздоровался. И, как бы принимая во внимание уже известное ему о Несторе Махно от Свердлова, тихо сказал:

– У вас большое семейное горе. Очень сочувствую… Да, беды навалились на всех нас. Что поделаешь! Нашу революцию мировая буржуазия встретила в штыки. Это естественно. Но мы устоим!..

Махно молчал. Ленин ему нравился. Мощный человек. Как он сразу перевел гибель его братьев на мировой масштаб! И стул ему предложил, а не кресло. Это тоже Нестору понравилось: соображает.

Походив по кабинету мелкими шажками, вождь и сам уселся на стул напротив. Маленький, чуть выше Махно, складный, крепкий. В глазах и хитринка, и усмешка, и злость. Вот только тоже, как и Свердлов, рассматривал его в упор, щуря глаза. Строгий. Но он, Махно, строгих за свою жизнь вдоволь навидался.

– Так что вас привело в Москву? – перешел к делу глава большевиков.

Свердлов был здесь же, неподалеку, в своей комиссарской коже. Какая любовь вдруг выявилась у совершенно штатских в прошлом, незаметных людей к кожаной форме! Уже в годы Первой мировой она стала отличительным признаком новой и высшей военной касты, летчиков, шоферов, мотоциклистов, вообще людей техники, моторов и скорости. Свердлов застыл, прислонясь спиной к стене, как к печке, и уже не расстреливал Махно своим взглядом, а со скептической улыбкой глядел чуть в сторону, явно испытывая торжество охотника, добывшего редкий трофей.

– Как жыть? – спросил Махно. Он невольно приподнялся со стула. Больно серьезный был вопрос. – Неправильно все идет! Революция… она должна была счастье трудящим принести, а шо получается?

– Сидите, сидите! – Ленин движением руки усадил его.

– Селяне у меня спрашивают, а я у вас хочу спросить: как жить? Все как-то неладно выходит. Боком! – наступал Махно.

Память о совсем недавней собственной семейной трагедии еще жила в нем, не отпускала. Но Ленин вроде бы и без того понимал его беду, хоть и не всю. О пропавшей молодой жене, о пропавшем сыне разве расскажешь? И, заглушая душевную боль, Нестор продолжил, не дожидаясь ответа:

– Мы думали, коммунисты-большевики нам лучшие друзья. А они нас, как могут, подавляють. Где ж она… ну, где на свете… – Нестор не находил подходящего слова.

– Страна Беловодье? – подсказал ему Ленин. – Нет такой. Это выдумки. Но хорошо, что со своими сомнениями вы сюда пришли. Вы знаете, мы строим новое общество, коммунистическое. Первое в мире. Возникли тяжелые препятствия. А мы их не предвидели. Надеялись, что вслед за Россией революция начнется всюду. Не началась. Пока. И получается, что мы ввязались в драку, еще не зная, что у нас впереди. Но упускать момент нельзя! Будем продолжать драться!

– Анархисты были с вами. Рядом! – воскликнул Махно. – Тысячи и тысячи! Помогали вам. А вы их откинули!

– Да, были. Да, помогали. – Ленин развел руками. – В момент разрушения старого! Но что делать дальше, они тоже не знали. Боевики, террористы, взрывы, пожары… На этом ничего не построишь. Хаос – это пустота. А в пустоту тут же устремляется мировая контрреволюция.

– Мы знали. Знали, шо делать! – вновь привскочил Нестор. – Мы, крестьянские анархисты, сразу стали строить безвластное общество. А вы нам – руки вязать. В переносном смысле…

– А надо бы в прямом, что ли? – Ленина трудно было сбить с толку. Не в таких словесных баталиях он оттачивал свое мастерство. – А вы спорщик! Это хорошо! – Улыбаясь, но с каким-то холодком в голосе он спросил: – Интересно, почему именно Малороссия дает нам такое количество анархистов? Вы не задумывались?

– На это много причин, – уклончиво ответил Махно. – И не Малороссия, а скорее Новороссия. Козацкие края… У нас почти все революционеры, ще с той революции. Все вожаки – анархисты. Это точно.

– А я вам скажу… – Ленин продолжал относиться к лохматому и диковатому Махно несколько покровительственно. – Может, ошибаюсь… Крестьянство у вас играет особую роль. Оно всюду, но особенно у вас – мелкобуржуазно по сути… а анархизм есть проявление бунтующей мелкой буржуазии… и, конечно, он не признает никакой власти, в том числе и главенствующей роли пролетариата, его диктатуры…

Махно тоже щурил глаза, всматриваясь в этого человека в кургузом пиджачке и сбитом набок галстуке.

– Конечно, философию вы изучали не как я, – согласился Махно. – А я… я как тот гоголевский философ Хома Брут… – Нестор в волнении перешел на просторечный суржик. – Так у Хомы хочь бурса якаясь была, а у меня тюремно-каторжное самообучение. А только и в шестом году, и в семнадцатом наши селяне были первыми революционерами… не по науке, а по практике. И пролетариата у нас в Новороссии, и верно, багато. В том же Гуляйполе, например. На заводах, на фабриках. И мы с имы на равных, без всякого… Извините, если шо не так сказал!

– Штучка вы, однако, Нестор Иванович! С вами надо ухо востро держать. – Ленин резко встал, несколько раз торопливо прошелся по кабинету, снова присел напротив Махно, вернулся к разговору: – Мы слишком много спорим, кто важнее, кто главнее. Сходимся, расходимся. Но если сейчас погрязнем в спорах, нас раздавят!

– Кто? Германцы?

– Эти уйдут, как пришли. Антанта! Вы хоть знаете, что Николай Второй и Временное правительство наделали столько долгов, что России их вовек не вернуть? Миллиарды и миллиарды. Не явись мы, Россию неизбежно превратили бы в колонию, сырьевую базу мировых империалистов. И только мы смогли сказать: никаких долгов! Никому! Всё! Царизму давали, с него и спрашивайте!

Махно слушал. Он ощущал мощь знаний и убеждений Ленина. Сам он многого не ведал.

– Дорогой товарищ! – почти нежно сказал Ленин. – Без страшной, кровавой борьбы не обойдется. Но… – вождь замолк, давая оппоненту самому сделать выводы, – …для того чтобы победить, пролетариату нужно брать власть в свои руки! Именно пролетариату! Крепить государство! До некоторых выводов я и сам не додумался, когда за три месяца до Октября писал работу «Государство и революция»! Не додумался, каюсь!.. Вот у вас, анархистов, какова система управления?

– Ну… управления как такового у нас нет. Волеизъявление – да! Через Советы. Но через безвластные Советы, свободно избранные…

– Всеми избранные?

– Нет, – слегка растерялся Махно. – Эксплуататоры, конечно, не допускаются. Офицерье там, духовенство, нетрудова интеллигенция! Ну, и партии, котори не с намы.

– И что же получается? Полной свободы и у вас нет?

Нестор в задумчивости почесал затылок:

– Ну, нет.

– И это правильно!.. Далее. У вас нет управления?

– Мы в Советах выясняем, куда и как идти. А решають, конечно, трудящи!

– На митингах! – радовался Ленин. – А в это время буржуазия отхватывает кусок за куском!.. Вы о кельтах что-нибудь слышали?

– Ну, так… шо жыли такие люди, – замялся Нестор. Он этим не интересовался.

– Кельты – древнейшее население большей части Европы. По идеологии – ваши предки! Они тоже были против армии, воевали всем народом. Не было законов, судов – всё решали на митингах, собраниях. Их жрецы, друиды, даже письменность отрицали. Верили только в живое, непосредственное слово!

Свердлов кивал, улыбаясь. Удивительный человек Ленин. Гора насущных дел, а он увлеченно рассуждает о кельтах.

– На кельтов пошли войной римляне. Их было в десять раз меньше. Но… – продолжал вождь. – Но дисциплинированные! Строгие! Четкие! И в кратчайший срок разгромили кельтов! Мораль нужна? Все это может произойти и с нами, если мы поддадимся анархическим идеям. Близкий пример. Наш анархиствующий большевик Дыбенко умудрился сдать Нарву немецкому батальону, хотя у него, в сущности, была дивизия! Но не было дисциплины!

Ленин потирал руки. Пример действительно был убедительный. В ответ Махно сощурил свой, тоже не лишенный лукавства глаз:

– Я не упомню, а шо с теми римлянами в конце сталось? По-моему, их одолели темные варвары? Такие ж, как и кельты. Чи даже ще темнее.

Свердлов только руками всплеснул от неожиданного хода этого украинского мужичка. Рассмеялся и Ленин:

– Хорошо отбиваетесь! Выйдет из вас толк. – И вдруг спросил: – С немцами воевать будете?

Махно нахмурил брови, ответил не сразу.

– Понимаете, Красная армия не может сопротивляться Германии. Во-первых, из-за отсутствия силы. Мы свою армию только еще организуем с помощью волевого товарища Троцкого. Во-вторых, что вытекает из первого: по условиям Брестского мира мы не имеем права воевать, – сказал Свердлов, как бы подталкивая Махно к решению.

– Признаться, ехал я сюда, в Москву, с печальными думками. Мучил меня вопрос: как жить дальше, – наконец заговорил Нестор. – Думал, може, тут хто подскаже?

– И что же, нашли ответ?

– Вроде как нашел. Точнее, додумался. Сам.

– Ну и как же вы собираетесь жить?

– Перво-наперво, надо додому возвертаться и немца скидывать. Армию – не армию, а тысяч пять партизан с оружием я подниму. А может, и побольше.

– Вот! Совершенно правильное решение! – поддержал Нестора Ленин. – Партизанская крестьянская война – нож в мягкое подбрюшье оккупантов! Поезжайте домой! Мы вам поможем туда пробраться.

Махно встал.

– Подумайте в дороге еще вот о чем, – добавил Ленин. – Анархизм как идеология нравится большинству крестьян. Я повторюсь: причина в том, что в вашем украинском крестьянине особенно сильно развито собственническое, мелкобуржуазное начало. Это – стихия. Чтобы управлять ею, нужна твердая рука. Примите как аксиому! Только под руководством организованного пролетариата ваши селяне смогут чего-то добиться.

– А вот эту аксиому мы не примем! – ответил Махно. – Нам ничье верховодство не нужно! Своим умом до всего дойдем!

Ленин вздохнул:

– Победим – доспорим. Сядем за круглый стол и доспорим. На чем-то сойдемся!

Оставшись одни, Свердлов и Ленин вполголоса продолжили беседу.

– Ну-с? – спросил Ленин.

– Личность весьма серьезная, – ответил Свердлов.

– Мне тоже так показалось. Весьма, весьма полезный попутчик. Но до первого перекрестка.

Свердлов кивнул.

– Я верю, такие, как он, выпустят потроха из немцев. Но и сами во время борьбы с дисциплинированной кайзеровской армией кое-что поймут. Во всяком случае, нас поймут, когда выдохнутся, – задумчиво сказал Свердлов. – Вот тогда-то и войдет на Украину новая Красная армия! Она впитает в себя остатки этой партизанщины, как большая губка.

– Именно, именно!..

Они смотрели на карту… Как огромна Россия! Какое пространство и какой противоречивый народ свалились им в руки, как созревший плод. Плод, однако, оказался с колючками. Идеи немедленного коммунизма не принял, не поддался на них… не раскололся…

Тем временем Махно в сопровождении дежурного по Совнаркому, по-военному одетого человека с револьвером в кобуре, прошли по коридору, спустились в полуподвал, где очутились перед окованной железом дверью. Дежурный постучал условным стуком.

– Северин, – ответил он на вопрос из-за двери.

Прогремели запоры – и они вошли в небольшую комнату секретного отдела. Комната предназначалась для посетителей. В ней не было ничего, кроме стола и трех стульев. И еще одной железной двери.

– Вот, необходимо сделать документы товарищу, – пояснил Северин высокому бородачу в английском френче.

– Зельцер! – крикнул бородач.

Опять звякнули какие-то запоры или защелки, и из другой железной двери в комнату вошел длинноволосый, с проседью человек, явно принадлежавший к некогда угнетаемой царизмом нации. На нем был испачканный краской и прожженный кислотами фартук, руки тоже были грязны и обожжены, два пальца перевязаны. На носу косо сидели очки.

– Товарищ возвращается на Украину. Нужны документы, – вторично объяснил Северин.

Длинноволосый оценивающе оглядел Махно:

– Удостоверение от отдела народного образования вас устроит? На русском, украинском?.. Или сделать вас офицером варты? Нет, на офицера вы не тянете. Нет выправки. Будете народным учителем!.. Только извиняюсь за неудобство, но пару деньков придется обождать.

И человек исчез, вновь щелкнув замками.

– Колдун? – спросил Махно.

– Волшебник! – ответил бородач. – Его «документы» признают во всем мире!

В Союзе идейной пропаганды анархизма Нестора с нетерпанием ждали Сольский, Шомпер и… Аршинов.

– Петр Андреевич! – Махно заключил в объятия своего бывшего сокамерника, учителя и старшего товарища.

– А я – прямо из Брянска. И вот новость: ты здесь! Говорят, встречался с Лениным?.. Что, в самом деле?

– Встречался.

На столе, застеленном все теми же газетами «Анархия», лежали шмат сала, пироги, яйца…

– Дары брянских анархистов! – радостно сообщил Аршинов, усаживая Махно. – Не дадут с голоду помереть!.. Ну, рассказывай!

Махно, однако, молчал. Смотрел, как Сольский и Шомпер уплетали еду. Зяма положил в карманы два вкрутую сваренных яйца.

– Для девочек, – пояснил он. – Растут девочки… Закон природы.

Махно продолжал молчать. Самое бы время рассказать о необычных встречах в Кремле, о беседах со Свердловым и Лениным, первыми людьми новой республики. Лестные, конечно, встречи, можно бы и погордиться. Но… почему-то не хотелось. Не переварилось еще в голове, что ли? Не улеглось?..

Нестор не очень-то признавал власти. Любые. Но с этим властным, высоколобым человеком не мог не считаться. Вот Свердлов – тоже, видать, личность, а против Ленина – не то. Мелковат.

Прежде чем рассказывать, хотелось преодолеть в себе чувство собственной незначительности, ощущение, будто ты – точка на глобусе, который крутит этот кремлевский вождь. И дело даже не в словах Ленина, не в мыслях его, тут и возразить было можно. И, кажется, возражал. Но при этом, удивительная вещь, Ленин как-то незаметно, странным образом подавлял, овладевал душой.

Не мог тогда Нестор знать, что война с большевиками, прерываясь иногда на перемирия и союзничество, постепенно превратится в охоту и на него, Махно, как на зверя. Кровавую, страшную охоту. Но и тогда Нестор сохранит теплые воспоминания об этом человеке.

Глядя на Сольского и Шомпера, Махно вдруг начал смутно догадываться, что ему делать дальше. Прежде всего нужно отбросить все переживания, растерянность, боль от личной утраты. Это слабость. А слабых давят. Или подчиняют. Надо, избавившись от жалости к себе и другим, глядеть вперед. Определить свою цель и место в революции, как это ему исподволь подсказал Ленин.

– Чего молчишь? – нетерпеливо спросил Аршинов.

– Да вот, думки всякие… Понимаешь, он, конечно, великий человек – Ленин. Мозги как у Карла Маркса. С ним особо не поспоришь. Такие науки превзошел. Да если б только науки! Страну на дыбы поставил! Россию! Не шутка… Но вот одного не понимает – и, боюсь, тем подавятся большевики. Может, верх они и возьмут, потому шо сила. Но кровищи прольют море. А в конечном счете власть все равно не удержат. От я все и думаю, как бы его до правильной мысли повернуть!

– Какой? – в один голос спросили Шомпер и Сольский.

– Крестьян он не понимает… Ясное дело, с косой по травичке не ходил, за плугом не потел, корову в череду на зорьке не выгонял. Где ж ему крестьян понять? Он хочет переделать их на большевистский лад. Шоб они шо-то вроде пролетарьята были. Но ведь если крестьянина от земли оторвать – голод будет! Страшный голод!

– Ну и хорошо, – сказал Зяма, с трудом проглатывая кусок пирога. – Настанет наше время!

– Не, – покрутил головой Махно. – Никто не знает, чье время настанет, когда хлеба не будет!

– Подождите, подождите. – Шомпер потянулся за тоненькой картонной папкой. – Я тут кое-что выписал!

– У тебя, Исак Наумыч, я гляжу, на все случаи жизни цитатки заготовлены? – удивился Махно.

– А как же! Это необходимо. Я же лекции читаю. Познаю противника!.. Вот высказывания этого главы большевиков о крестьянстве.

– Ленина, что ли? – спросил Аршинов. – Так мы его всего от корки до корки изучили. И по крестьянскому вопросу тоже.

– Это совсем свежее высказывание. Слушайте! «У крестьянина две души: душа собственника и душа труженика. Это вытекает из его экономического положения. Надо эти две души выделить… И только тогда победим, когда будем отсекать собственнические устремления и поддерживать то, что является сутью труженика…»

– Так это и есть превращение в рабочего! – заявил Аршинов. – Об этом он не раз говорил. Ничего нового.

– Но вообще-то страшные слова! – нахмурился Махно. – Душу разделить можно только саблей. И шо будет? Труп!.. Крестьянин – это крестьянин. В нем всего намешано. Но резать по живому нельзя. Это будет катастрофа.

– Ленин заражен марксистской схоластикой, – возмущенно продолжал Шомпер. – Торжество догмы над жизнью!

– Но-но! Про Ленина так не надо! У него грамотешки – на всех нас хватит и ще на добрый полк всяких доцентов! – сердито, но с некоторой усталостью в голосе сказал Нестор. – Мне большевики чем-то сильно нравятся. От если бы их насчет земли вразумить? А как их вразумишь? Не вашими же лекциями?

– Презрением. И просвещением масс!

– Глупости, – покачал головой Махно. – За ними сила. И потом, это главные наши союзники. Во всем мы с ними сходимся, кроме вопросов о власти и о крестьянстве. Остальные партии нам не друзья. Думать надо! Думать!..

– Мы поможем! – вставил Сольский.

– Думать – не молотить, помощь не нужна, – скупо улыбнулся Махно.

– Кстати, походи с нами на лекции, диспуты, – предложил Нестору Аршинов. – Послушай. Может, извлечешь для себя какую пользу…

– Думаешь, поумнею? – весело отозвался Нестор. – Пара дней есть. Послухаю!

В клубе «Революционная трибуна», в особняке, хранящем следы былой роскоши, малость поколупанном и расписанном новыми хозяевами, в небольшом зале, заполненном менее чем наполовину, собрались теоретики-анархисты и любопытные – послушать худого, сутулого, хотя и молодого еще (возраста Махно) человека с неопрятной полуседой гривой волнистых волос, в проволочных очках а-ля Чернышевский.