Текст книги "Земля живых (сборник)"

Николай Берг
Презент для Шустрилы

Новая команда, в которую назначили Ирку, встретила новенькую, в общем, благожелательно. Без особого восторга, приглядываясь пока. Рассказала о своих похождениях после Беды кратко, не рассусоливая. Но то, что рожать в этом анклаве негде, сразу настроило Ирину на убегательный лад. Надо отсюда сваливать. Хватит, насиделась в глухомани, теперь, если есть выбор, надо искать что поцивилизованнее.

Ирку из задумчивости вывел голос десятника, который сказал:

– Забавно, впервые беркемоид встретился – выживший. Столько их перед Бедой было, а из них всех вот только ты и есть.

– С чего это я беркемоид? – возмутилась Ирина. Потом тут же уточнила: – И что это такое, беркемоид? – потому как разумно решила, что, прежде чем ругаться, надо б сначала понять – может, это вовсе и похвала какая-то. Слово ей было явно незнакомо.

Сидевшие за столом ухмыльнулись как по команде, каждый по-своему, кроме, пожалуй, кудлатой напарницы. Нет, судя все же по выражению лиц, не похвала это ни разу.

– Писатель был такой до Беды, Беркем-аль-Атоми звали. Ужасы писал, почище, чем Стивен Кинг. Вот у него был такой персонаж – выживать взялся в одиночку, каждый сам за себя, один бог за всех. Ну и кончилось все плохо, разумеется, – угробили этого персонажа превосходящие силы противника, то есть сюрвайверство такое одиночное писателем…

– Говорят, что Атоми была женщиной, – вставил худощавый очкарик.

– …выведено было, как проигрышное изначально, – игнорируя вставку, продолжил десятник.

– И при чем тут я? – твердо решила довести до логического завершения непонятную и неприятную ей сценку Ирина.

– При том, что после прочтения книжки тысячи читателей сделали совершенно противоположный вывод: надо спасаться в одиночку, делать схроны и чуть что – прятаться в глуши. Твой муж случаем эту книжку не читал? – посмеиваясь одними глазами, спросил десятник.

– Не видела такого. Вот фильм «Дрожь земли» часто смотрел, нравился он ему. Ну, то есть и сейчас, наверное, нравится, но в деревне без электричества не шибко посмотришь, – немного путано пояснила Ириха.

– Понятно, сюрвайвелист, значит. Это, пожалуй, лучше, чем беркемоид.

– Да что ты прицепился – другие на футбол ходят, а мой вот такую себе дачу завел. И мы тоже хлебнули, много всякого было. Вам-то в городе проще было – и жратвы дармовой от пуза, и оружия тоже, и всего разного, – а у нас все по счету и всего не хватает. Соли с сахаром до зимы в лучшем случае хватит, а потом только вискас кошачий и останется. Огороды вон посадили. Так ни удобрений, ни семян в достатке… И работнички – курам на смех.

– Заткнись! Много вы там хлебнули! – зло сказала кудлатая брюнетка, резко встала из-за стола и почти бегом выскочила из комнаты.

– Чего это она? – искренне удивилась Ирка.

– У нее вся семья погибла. Каждый день по человеку. За неделю она одна осталась. Потом попала к нехорошим людям. Потом вот к нам прибилась, потому ты поаккуратнее с ней – она хорошая девушка, и сравнивать ваше сидение в лесу…

– У нас тоже и зомби, и бандиты! И до херища! – огрызнулась Ирина.

– Твои родные живы? – обрезал ее десятник.

– Нет, я их задолго до Беды схоронила, так что не надо мне тут…

– Ладно, проехали, – мудро решил старший.

– А как оно тут у вас было? – тоже сбавила градус накала чуткая Ирина. Она вспомнила слышанные ранее от соперницы правила обращения с мужиками и решила прикусить язык. Ругаться сейчас было и бесполезно, и даже вредно. Не время и не место. С одной стороны, ясно, что она в случае чего и к другой команде сможет записаться, но «от добра бобра не истчут» – как говорила, забавно коверкая слова, покойная мама. Здесь в принципе и снабжение ничего, и боеприпасами она разживется, и сотрудники вполне гожи, да и она себя уже показала с хорошей стороны. Не стоит все рушить.

– По-разному, – охотно отозвался десятник, очевидно, тоже решивший не накалять зря обстановку, тем более имея дело с женщинами.

– Два дня по всему городу сигнализация выла. Пока аккумуляторы не сели. Мертвяки ж на шум подтягиваются, вот у каждой сигналящей машины они очень быстро скапливались. Много народу так до своих машин и не добрались. И собаки выли. И лаяли как заведенные, – заметил очкарик и поправил привычным движением очочки.

– Собаки точно полезные, – согласилась Ирка, вспомнив спасшую ее от морфа брехолайку Сюку.

– Когда живые – да. А дохлая стая у нас два дома угробила, – мрачно заметил крепкий конопатый парень.

– Они ж дверь взломать не могут, – искренне удивилась Ирина такому факту.

– А им не надо было взламывать. Они атаковали каждого, кто выходил из подъездов. Потому скоро к собакам добавились мертвяки. Некоторые покусанными успевали обратно в подъезды вернуться. Там вставали на лестницах. Мы когда туда прибыли, никто на обращения по громкоговорителю не отозвался. Два мертвых дома. Пятиэтажки. В окнах люди появились на наш шум, но ни одного живого.

– Долго ехали? Голод, жажда?

– Паркуры и джамперы. Они очень быстро появились, кто ж знал, ни в одном фильме такого не было, – пояснил парень, но яснее не стало.

– Стенолазы, прыгуны – две разновидности мутантов, особенно опасных для выживших в многоэтажных домах. Стенолазы ухитряются сигать с балкона на балкон и по вертикальной стенке дома ползают как приклеенные. Из окна в окно. Ну а прыгуны… – стал пояснять очкарик.

– Прыгунов видела, – кивнула, благодарно улыбнувшись, Ирина.

– Ишь как, я думал в глухомани вашей и мутантов-то не с чего было развести, – удивился десятник. Попутно достал трепаный блокнотик с карандашиком, что-то пометил, а потом спросил: – Еще кого встречала из продвинутого мертвечья?

– Один лысый такой, здоровенный в спортивном костюме – атаковал нас, когда мы на машине ехали. Прыгнул на капот и выбил стекло лобовое…

– Панчер явный, – кивнул крепыш, и остальные не стали возражать.

– Ишь ты, – с уважением посмотрел на Ирку десятник. – И как вы от него отделались? В половине случаев панчеры успевают оглушить тех, кто на передних сиденьях, и либо шеи ломают, либо черепа раздавливают.

– Муж сразу дал по тормозам, но скорее помогло то, что у него на голове была старая ушанка – когда этот лиловый его за голову схватил лапой, то ушанка и соскочила с лапой вместе. И с половиной волос с макушки. А я стреляла, но не пробило картечью ему бошку…

– Мужу? – съехидничала смешливая девчонка, сидевшая в торце стола, и тут же стушевалась под неодобрительными взглядами остальной компашки.

– Нет. Этому, фиолетовому. На нем спортивный костюм был фиолетовый, – пояснила терпеливо Ирина, решив не поддаваться на подначки.

– А как завалили? Или просто смотались? – стали спрашивать одновременно внимательно слушавшие ребята.

– У нас ручной пулемет был. Дегтярев. От бандитов в наследство достался, – пояснила Ирка, немного погрешив против истины, – муж мне велел повизжать, он на визг и явился. Ну, одного диска ему и хватило.

– Небось попер буром, как кабан? – ухмыльнулся крепыш.

– Да, а что? – удивилась Ирка.

– Видно, не встречал этот ваш панчер сопротивления раньше, вот и оказался простоват. Первый парень на деревне! А в деревне один дом! Те мутанты, которые под обстрелом были, потом хитрят – бегут не напрямик в лоб, а либо зигзагами, либо вообще вбок и потом тебе за спину.

– Это зачем? Целиться сложнее?

– Точно. Особенно если влево кидаются – сильно дело усложняют. Вообще мутанта завалить – та еще задачка, не зря за них хорошо платят. Еще кого видала?

– Еще попалась собака здоровенная. Но я ее чудом завалила.

– Одна? Кабыздохла мутировавшего? Ну, ты мать сильна! – раздались удивленные возгласы. Ириха даже чуток смутилась.

– Мне повезло, если честно, – призналась она.

– Это всем, кому пофартило в одиночку мутанта грохнуть, счастливый билетик выпадает, – ответил крепыш.

– И таких, надо сказать прямо, очень немного, – с уважением добавил очкарик.

– Мне остается только щеки надуть и нос задрать, – засмеялась Ириха, – но у меня там другого выхода не было, иначе бы не рассказывала. Да и если честно – пока эта сволочь мою собаку жрала, мне как раз хватило времени понять, что ни пристрелить ее из ружья, ни удрать я не успею. Патронов извела к автомату почти все, всего пять осталось. И опять же атака была напрямки, в лоб. Тоже деревенщина, видать, – подмигнула она крепышу. Тот заржал.

– А с прыгунами когда встретились? – пометив что-то в блокнотике, дотошно осведомился десятник.

– Мы в доме были. Вот пацан мелкий с земли почти до чердачного окна прыганул. Но пацан был мелкий, так что особенно не в счет, – призналась Ириха.

– Прыгуны почти всегда мелкие, худые. Толстомясомым прыгать несподручно, – отметил десятник очевидное.

– То есть ничего нового я вам не рассказала? – чуточку огорчилась Ирина.

– Если по мутантам – то да. Тут в городе у них отожраться возможностей побольше, потому и разновидностей до черта, другое дело, что нам в команде человек, справившийся с мутантом в одиночку, очень к месту. Да и сегодня ты прилипалу очень вовремя засекла.

– Прилипалу? Мне сказано было, что таких умниками называют.

– Названий много. Общего руководства еще и сейчас считай нет. А у выживших, кто смог справиться, по общинам каких только прозвищ не напридумывали. Другое дело, что основные группы мутантов все же похожи – есть, конечно, и единичные, но редко. В основном все же общее есть, так что по группам и видам.

– И кого еще можно увидеть? – всерьез поинтересовалась Ириха. Мертвяки теперь стали и частью окружающего мира, и весьма серьезной угрозой, потому времени и сил для того, чтобы быть готовой к встрече с упырями, не было жаль.

– Если коротко, то есть еще несколько часто встречающихся видоизменений… – начал десятник. Он кивнул сидевшим рядом ребятам.

– Фризы, – начал крепыш.

– Ждуны, – перевел очкарик. И добавил, поясняя: – Это те, кто стоит, или сидит, или лежит совершенно неподвижно. Особенно в темноте опасны.

– Понятно, – кивнула Ирка.

– Лазуны – это те, что могут забраться не по стене, а по дереву, по лестнице пожарной, в подвал просочиться, по вентиляции. По дренажным трубам, некоторые умеют даже двери открывать, хотя и редки такие.

– Климберами их еще называют, – подтвердил крепыш. И тут же продолжил: – Вейтеры опять же есть.

– Засадники. Очень толково специализируются на устройстве засад. Эти совсем поганцы, нас как раз такие и причесали, – грустно кивнул головой очкарик.

– Погодьте, – удивилась Ирка, – а эти, которые стоят-то неподвижно…

– Ждуны, – серьезно подсказала смешливая девчонка с торца стола.

– Вот-вот. Они же тоже как в засаде стоят?

– Нет. Они ожидают. Просто тупо ждут. А вейтеры – они часто действуют парой или даже большей стаей, роли распределяют меж собой – кто что делает, в общем, они думают. Те, кто охотой занимался, толковали, что чисто так же волчья стая охотится, или там гиены, или прайд львиный. Видишь, даже и тупяков ухитряются науськать, как у нас было. А мы пока с тупяками разбирались – они сзади и выскочили. Это уже очень серьезно, сама же знаешь – с одним-то мутантом употеешь справляться. А уж с несколькими, да разом…

Смешливая девчонка вдруг захлюпала носом, замахала руками, чтоб не утешали. Стала сморкаться в бумажную салфетку. Остальные тоже, видно, вспомнили тот гадкий денек, нахмурились. Новобранцы последовали примеру старичков. Несколько минут молчали.

– Вообще-то вейтер по-английски – официант, – нерешительно сказал один из новичков, пришедших в группу после понесенных потерь, невысокий щуплый мужичок лет тридцати.

– Угу. И обслужит, и накормит. А еще вейтер – поднос. А еще – ждущий. Хотя вообще-то и впрямь не очень удачно, – критично заметил крепыш.

Ему явно нравились эти англицизмы, он даже немножко щеголял ими. Ирину вообще удивило, с чего тут так по-английски базарят, и она тут же об этом спросила.

– А черт его знает. С одной стороны, коротко получается, во время драки длинные слова не успеешь выговорить, а тебя уже слопали, английские покороче все же. Опять же многие в компьютерные игры рубились, может, от этого. А скорее всего, это потому, что первыми стал собирать данные и как-то классифицировать бывший сисадмин – он у вояк прижился, вот значится, и систематизировал, что бойцы сообщали. В общем, названий много навыдумывали. Но у нас в команде 85 так прижилось.

– Еще краулеров надо бы припомнить, – заметил крепыш.

– Ползуны то есть, – перевел и это очкарик.

– Они ползают, на асфальте, конечно, не угроза, а вот там, где хлама много, или в траве – там опасно.

– А с чего ползают-то? – удивилась Ирка.

– Ну, это когда стало ясно, что зомбаки отжираются на упокоенных своих собратьях, многие решили, что не стоит упокаивать, надо перешибать ноги. Вот и увлеклись. В итоге куча краулеров появилась. Они резвые, заразы, и малозаметные. Конечно, на руках бегают не так быстро, как на ногах, но вполне себе носятся.

– Так тоже мутанты они, что ли?

– Любой зомбак, который мяса нажрется, мутирует. Только с разной скоростью, смотря какое мясо. Краулеры ничем не брезгают, а на земле много чего валяется. Вот если видишь беленький, чисто обглоданный скелет или вообще кости вразброс – то точно рядом краулер есть. Они все подбирают. Им не до выбора.

– А мы так поняли с мужем, что вот фиолетовый самоубийцу сожрал и потому такой был мощный. И поменялся весь – особенно башка с челюстями. И зубы. А до того к нам бабенка из леса приперлась – так она мордой почти не изменилась, нормальная вроде харя у нее была, но она вот крыс ловила.

– Мерзость какая, – передернула плечиками все еще сморкающаяся в салфетку девчонка.

– Вот, кстати, а крысы как? Мы так поняли, что они тоже зомбаками становятся, когда дохнут. А вот мутируют?

– В природных условиях такие не отмечались, – сказал десятник.

– А в 36-й команде? – несогласным тоном вопросил очкарик.

– А в 36-й команде был, скорее всего, упокоен бультерьер. Просто эта тварь похожа издаля на крысу, вон в Москве такой удрал в метро, бегал по тоннелям, потом пошли рассказы о чудовищных крысах, – весомо возразил десятник.

– У нас была пара случаев, что крысаки своих задохлых спецом выводят на людей. И задохлые у них такие же тупые, как и свежие зомбаки. Идут прямо под палку. А живые крысы за этим наблюдают с безопасного расстояния.

– В общем, вот такие пироги с глазами. Их едят, а они глядят, – невесело пошутил десятник, посмотрел – чищено ли оружие у подчиненных, приказал убрать со столов и первым вышел из столовой. Остальные потянулись следом, побрякивая оружием, обсуждая кто что, Ирина не слушала их. Услышанное впечатлило сильно. Теперь стоило все это обдумать, чтоб вжиться. И стоит помириться с соседкой. Врагов тут заводить не надо.

В спальне ее соседка ничком лежала на застланной кровати, уткнувшись лицом в подушку. Ирка присела на скрипнувшую койку и тихо сказала:

– Ты зла не держи. У меня кроме мужа живых родичей не осталось. Да и что такое попасть к бандитам, тоже знаю. Довелось по глупости.

Ириха подумала, может, тронуть напарницу рукой, потом заколебалась – за плечо или за спину тронешь, а та еще больше разозлится, решила руки не распускать. Брюнетка пошевелилась, сквозь волосы блеснул глаз, и она глухо пробубнила:

– Забей… проехали.

– Лады, – с некоторым облегчением сказала Ирка.

Помолчали. Ирка чувствовала себя глуповато. С одной стороны, напарница могла быть полезной, да и так вроде не вредная она девка. С другой – так молча сидеть… Это хорошо с давно знакомыми, близкими людьми, когда ничего нового по определению рассказано быть не может, но вместе сидеть – уютно и душевно. Тут как раз наоборот – было неуютно, а вот информации важной получить хотелось. Ирина заметила, как стушевался весьма уверенный в себе десятник, как только речь зашла о родовспоможении. Ясно, что и здесь с этим делом было туго. Может, и получше, чем в деревне, но тоже не фонтан. А не фонтан означал, что получится дикий риск – и для ребенка, и для нее. Нет, определенно стоило уточнить, что да как тут. Ирка прекрасно понимала, что в общем ей везло все время и попасть в компанию вменяемых людей – это тоже удача. Другое дело, что смущало известие о том, что их будут направлять на куда как более опасные задания, это пока они в себя приходят после разгрома. И эта передышка вряд ли будет долгой.

– Кто у тебя был первый? – вдруг спросила напарница.

– В каком смысле? – встрепенулась Ириха. Вопрос был странноватым, и Ирка сначала подумала о том, кто ее девственности лишил, нагловатый пацанчик по имени Валерик… Вот уж о ком ей совершенно было неинтересно ни вспоминать, ни рассказывать. Такая она дура была, стыдно самой. Даже сейчас.

– В смысле твой первый мертвяк, – пояснила все так же глядевшая из-под волос напарница.

– А, это… Один из бандюганов, к которым я попала. Муженек хоть и припозднился, но, в общем, успел вовремя. Живых бандюганов он положил, а мне пришлось их окончательно успокаивать. Но они в меланхолии полной находились, короче, не о чем особенно говорить.

– Типа стрельбище?

– Ага. Подошла – стрельнула, подошла – стрельнула. С остальными живыми бандюганами солонее пришлось.

Тут Ирка вспомнила легенду о том, как ей попали пистолет и автомат, и, выдержав паузу, добавила предусмотрительно:

– Но для меня это уже новостью не было, мы еще когда из города убирались, на трассе мертвяков видели. Вот с ментов мертвых сняли пистоль и укорот. Но там я не смотрела, как их муж угомонил.

– Ты выпить хочешь? – не слишком слушая ее, спросила кудлатая.

– Нет, наверное, не стоит, как бы малышу не повредить, – осторожно отказалась Ирка.

– А я выпью, – с вызовом в голосе заявила брюнетка. Достала из-под подушки маленькую, блестящую серебром фляжечку, щелкнула крышкой и приложилась. Чуть поморщилась – пойло во фляжке было крепким. Глянула на Ирку, пояснила:

– Ром. Хороший. Напоминает мохито. Мне нравилось мохито. А тебе?

Ирка подавила желание спросить о том, что это за питье: слыхать о мохито она слыхала и даже видала пару раз бутылки зеленоватой газировки в супермаркете, но по телевизору речь шла не о газировке, а о навороченных коктейлях в клубах, потому, чтобы не попасть впросак, она воздержалась от ответа. Просто пожала неопределенно плечами. Соседка снова хлебнула из фляжечки.

– И фреш. А ты как относилась к фрешу утром? У нас это было в обычае, – заметила напарница.

– Не, я утром чай. А так… Я вообще стараюсь не пить всякое. Тем более крепкое.

– Опасаешься, что понесется по кочкам? – понимающе хмыкнула кудлатая.

Ириха смутилась. Ну и это тоже… Родители-то перед глазами стояли. Разговор этот не шибко нравился ей. Толку от него никакого, а становится неудобно, что она даже не знает, что такое фреш. Или там это, как его – «махита». Иронично поглядывая на Ирину, кудлатая приложилась к своей фляжечке. Видать, хорошо приложилась – фляжечка граммов на сто явно опустела, потому напарница вытрясла последние капельки в открытый рот, с сожалением закрыла крышечку и сунула фляжку обратно под подушку. Глаза у кудлатой повлажнели, она странно поглядела на собеседницу и вдруг отрывисто заговорила:

– А у меня первый мертвяк – мамита мия. Мамочка моя. Самая любимая. Она и сейчас в нашей квартире ходит. Мне повезло, что она запнулась. Они вначале плохо ходят. Сама знаешь.

Кудлатая покивала головой.

Ирина с сочувствием слушала, но в глубине души ей было совершенно безразлично, что да как происходило у ее напарницы. Этих историй она уже наслушалась от души: почти у всех, кто попал в рабы креативным бандосам, за спиной были обернувшиеся друзья, жравшие других друзей, восставшие родичи-умертвия, и все это было до крайности однообразно – Петю укусили на улице, он пришел домой, почувствовал себя плохо, уснул. А потом укусил Васю, а Вася убежал к Мите и перекусал у Мити всю семью с детьми, и когда дедушка Толя приехал за ними, то внучки на него напали и загрызли, а потом загрызли бабушку Виолетту и ее соседку Генриетту, а те, в свою очередь, перекусали полподъезда, и в этом им помогали дворничиха-таджичка и алкоголики со второго этажа… А Митю свезли в больницу врачи «Скорой помощи», у которых все руки были забинтованы, а там вообще был кошмар, и так далее и тому подобное. Как правило, все эти рассказы про обрубаемые генеалогические древа были скукой смертной, перечисление неведомых людей, словно в телефонном справочнике или на плите здоровенной братской могилы, вызывало уже зевоту, а жуткий трагизм первых дней скорее смотрелся с вершины полученного опыта как непроходимый идиотизм, дремучий и невероятный. Идиотов же не жалко.

Нет, умом-то Ирина понимала эмоции рассказчиц, да и сама отлично помнила, как ледяным ознобом прошибло от затылка до пяток, когда она увидела разодранные портки Витьки и струйку его крови, текущую по дрожавшей ноге. И волнения ночью, и ожидание деревянной шаркающей походки в тишине после оборвавшегося храпа, и радость, когда храп возобновлялся с еще бóльшим энтузиазмом. Никогда до той ночи в мертвой деревне заливистый храп Витьки не был таким приятным звуком. И радость от вороха рассыпанных Витькой матюков, когда утром он спросонья воткнулся в специально выставленную охранительную табуретку. Ирка тут легонечко ухмыльнулась, подумав, что ее муженек, и не будучи тупым зомби, все равно воткнулся в преграду. Потом нахмурилась. А тут еще и вдруг вылезшие воспоминания о Верке… Та небось тоже мохито хлестала в ночных клубах. Ее бы упоминания об этом чертовом фреше не смутили. Одного поля ягоды. Но все это никак на физиономии Ирихи не отразилось. Уж что-что, а выглядеть внимательно слушающей она умела – частенько доводилось так воспринимать длиннющие повествования Витьки о всякой лабуде вроде техники или оружия. Нет, кое-что она и слушала, и запоминала, но вот тонкости настройки карбюратора, специфика устранения люфта рулевой колонки и нюансы снаряжения патронов разного рода пулями ей были совершенно не интересны. Она же не учила Витьку, как посуду мыть или борщ варить? Есть мужские дела. Есть женские. Заставить Витю, например, мыть посуду можно было б, только если… Да никак не заставить, в общем. А если хочется мужу покрасоваться ученостью – пускай красуется, от нее не убудет. В конце концов, для того он – муж – и нужен. Карбюратор регулировать, люфт устранять и патроны снаряжать. Ну а то, что болтать и поучать любит да ночью храпит, – это сопутствующие товары. Вот теперь Ирка так же внимательно слушала быстро опьяневшую напарницу. Пусть выговорится. Потом можно будет поговорить и о нужном Ирке. Все пока шло в рассказе, несколько путаном и рваном, по накатанной колее – странности первых дней, невнятица в сообщениях, первое недоумение от услышанных слухов, совершенно идиотских на первый взгляд, несмотря на кучу книжонок про зомби и фильмов про них же. Первый контакт с бешеными сумасшедшими – издали, разумеется. Кто контактировал вблизи, как правило, потом ничего не рассказывал. Первое ужасное понимание того, что происходит, неоднократная нелепая попытка найти этому кошмару другое, приемлемое объяснение, провалы этих попыток, срыв телефонной связи, без которой куча народу растерялась совершенно, привыкнув трендеть по мобилкам постоянно, стремительное умножение странных медлительных фигур на улицах, дикие пробки и массовый исход из умирающего города, не пойми куда девшееся правительство, непонятно куда пропавшие милиция и армия и постоянный морозный страх, животный, первобытный. Не знакомый страх перед всякой фигней, типа с работы выгонят или парень бросит, а шкурный, нутряной – перед чужими безжалостными зубами, которые в любой момент могут бездушно, но жадно впиться в твое собственное тело, и само-то тело воспринимается в такой ситуации совсем иначе. Не в смысле «лишних 10 килограмм убрать надо!», а как самое ценное сокровище, в котором и грамма лишнего нет, все свое и все крайне нужное. Начавшиеся потери среди друзей и близких, паника, мешающая сообразить что делать дальше, совершенно неожиданные предательства хороших знакомых, вроде бы надежных слуг, жестокие и чудовищные, что страшно удивляло богатых людей – среди Иркиных рабынь была пара таких, богатеньких по Ирининому мнению. Во всяком случае, у них были домработницы. Но у семьи кудлатой рассказчицы доходы были куда выше, жила ее семья в пригороде Москвы, известном своими миллионерами и высокопоставленными лицами. Впрочем, это ненамного изменило суть рассказа, только добавив вполне ожидаемых деталей. Отец кудлатой – очень важный и влиятельный человек, – узнав нечто, что заставило его побелеть лицом и непривычно зло потребовать от домашних сидеть дома и носа не высовывать, рванул в Москву с телохранителем. Мамита отзвонилась своему психологу, проконсультировалась с психоаналитиком, потом ее окончательно убедил никуда не вылезать для шопинга адвокат, что-то тоже уже узнавший. Все было так странно, так неожиданно, впрочем, ничего хорошего «вэтойстране», как привычно выговорилось у кудлатой, ее семья и не ожидала. Тем не менее охрана коттеджного поселка по-прежнему охраняла, видеокамеры на заборе периметра мерно поворачивались, и нечто, происходившее в Москве, не слишком пугало. Сейчас папачос провернет очередные свои дела – как всегда успешно, и можно будет дернуть в безопасное, спокойное место. Благо таких мест у семьи было достаточно, не нищие совки же. Потом все пошло наперекосяк – отец в Москве пропал бесследно. Вместе с телохранителем. Домработница следующим утром не пришла на службу, и мамите пришлось поручить уборку и готовку горничной. Соседи справа и слева как испарились в одночасье, укатив в страшной спешке, двери в коттедже справа даже остались открытыми нараспашку. Сама кудлатая отсыпалась все это время после затяжного недавнего драйва и фана, а вот мамита была сильно напугана всем происходящим. Она была неглупой женщиной, но тут просто не знала, что делать. Попытки добиться какой-то помощи от хороших знакомых ничего не дали – всем было не до нее, про мужа никто ничего не мог сообщить, и даже весьма обязанный многим ментовский начальник пока еще вежливо пояснил, что прислать ментов для охраны не может. С охранниками тоже творилось что-то непонятное – вышколенные и вымуштрованные чоповцы, ранее назаметные и корректные, не стесняясь, забирали что хотели в покинутых хозяевами коттеджах – действуя совершенно открыто. Это было настолько неправильно и невероятно – а мамита отлично знала, что за ЛЮДИ жили в коттеджах, что становилось еще страшнее. Никогда эти охранники не посмели бы так себя вести. Потом охранников стало еще больше, появились какие-то дети, бабы, явно не соответствующие по уровню меркам поселка, и они нагло селились в брошенных коттеджах, которых становилось все больше и больше, чистая публика эвакуировалась, ее замещала если и не гопота, то всяко «не те». Исчезла горничная, попутно захватив всякие пустяки: сейфы ей вскрыть не удалось, но те ценности и деньги, которые не были в сейфе, – исчезли вместе с горничной. Все эти дни творилось то, чего быть не могло в принципе. Затыкались навсегда знакомые и партнеры. Пропадали со связи родичи. Брюнетка, отоспавшись, хотела встретиться со своими друзьями, но никого не смогла вызвонить, что ее обескуражило.

Ирка слушала горячечно вываливаемые клубком не очень связанные между собой предложения и старательно раскладывала по полочкам – так ей было привычно. Она вообще была аккуратисткой. Витька раньше злился, что если он идет ночью в туалет пописать, то по возвращении у него кровать уже застелена. Впрочем, Ирка подозревала, что отчасти Вите такое импонировало, он и сам был повернут на порядке и всегда выполнял намеченное по пунктам. Услышанное сейчас сильно удивляло – кудлатая девчонка жила вроде и в одной стране с Иркой, но то, что проскакивало в ее пьяной исповеди, делало напарницу словно иномирянкой из параллельного измерения. То есть в той, добедовой жизни Ирка и кудлатая никогда бы не пересеклись и не встретились, даже если бы жили в одном городе. Что-то злое ворочалось в глубине души у Ирихи. Даже не злое, а злорадное, когда кудлатая вскользь рассказала, как они летали на частном самолете в Париж и Лондон на шопинг, причем это было так же естественно и обыденно, как для Ирки поход в супермаркет, когда проскользнуло про выбор, куда лететь спасаться – в Испанию (там папачос по дешевке скупил половину курортного поселка) или на острова в Грецию, потому как мамита не решалась спасаться в Швейцарии, – она подозревала, что купленное шале в горах нечем будет топить в таком-то хаосе, а со счетами у нее было небогато, пропажа мужа выбила сразу бóльшую часть финансового благополучия. И холод мамита не любила. Купленный недавно дом на острове Аруба, что на Антилах, еще не был отделан, да и далековато было все же туда. Мадейра с тамошним домиком не нравилась кудлатой своей провинциальщиной, а особняки в Лондоне и Париже явно были еще менее безопасны, чем подмосковная резиденция. Пока не рухнул инет, убедиться в этом было легко. Культурная светлая идеальная Европа обваливалась в кошмар куда быстрее «этойстраны», в которой худо-бедно, но нашлись бронетранспортеры и спецназ для защиты серьезных людей и их семей. Впрочем, внутрь периметра эти придурки в смешных зеленых колпаках и с ружьями не лезли, с охранниками практически не контактировали, но их присутствие мамиту почему-то успокаивало. Вот когда зеленые гробики восьмиколесные собрали на себя пятнистых гоблинов и укатили в неизвестном направлении – тут мамита заистерила не на шутку, перепугав дочку до икоты. Сроду такой свою мамиту она не видела, мамита вовсе не была из породы моделек-однодневок, соображала она всегда быстро и точно и чутье имела замечательное. А теперь она, дикая, растрепанная, сидела на полу и выла в голос. К тому времени из всей прислуги остался только садовник. Когда перепуганная кудлатая прибежала к нему, он только руками развел, ну не знал этот бобыль, как женские истерики лечить. Раньше по первому же звонку прилетела бы куча народу во главе с домашним доктором – благообразным и благоухающим профессором одной из серьезных клиник, а теперь мама с дочкой были одни совершенно. До кудлатой наконец дошло, что ее папачос был не то что каменной стеной, а четырьмя стенами с крышей, вместе взятыми, а мать воет потому, что поняла окончательно – муж не вернется, теперь все изменилось. И что теперь делать – они обе не знали. Кокон связей и денег, надежно защищавший от окружающего быдла, испарился, и девчонке стало по-настоящему страшно, куда страшнее, чем во время ночных гонок на суперкарах по ночной Москве. Теперь это быдло вело себя не так, как ему было положено, оно шлялось по улицам и жрало любого, кто оказывался рядом, не разбирая толком, какой крови это мясо, голубой или быдляцкой. Кудлатая гордо сказала, что она – княжеского рода, из Рюриковичей и папачос даже имел на эту тему официальный документ от Дворянского собрания, на что Ирка кивнула, про себя заметив, что по внешнему виду эта брюнетка к Рюриковичам совершенно никакого отношения иметь физически не может и происхождения она явно не княжеского, но капиталы папачоса, конечно, позволяли купить и не такое.