Текст книги "Сила обстоятельств"

Глава 2

Окончательно я пришел в сознание на четвертый день после того, как спустился в пещеру вэйверов (разумеется, точная дата стала мне известна значительно позже).

Открыл глаза. Сверху деревянный потолок. Снизу белое и мягкое. Попытался сообразить: где я, что со мной происходит, как вообще я сюда попал…

Память сохранила события, последовавшие за возвращением из подземного логова: разговор со сьером видамом, получение от него платы… Стычка с вилланами, решившими расплатиться на свой манер, тоже помнилась неплохо, хоть и было в ней с преизбытком странного…

Но что случилось потом? После магической атаки, ставшей полной неожиданностью? Что-то происходило, однако о моем пассивном участии в событиях сохранились лишь крохотные обрывки воспоминаний. Клочок серого неба и нависший надо мной хищный крюк багра… Кромешная тьма, мягкий стук копыт по немощеной дороге… Снова тьма и голоса на незнакомом языке, звучавшие надо мной… Боль, резкая пронизывающая боль в левом бедре…

И всё. Больше ничего не вспоминалось, как я ни терзал память. Ладно… Кто-то же меня доставил сюда из леса – он и расскажет, что да как.

«Сюда – это куда?» – спросил я сам у себя.

Деревянный потолок над головой никак не мог принадлежать жилищу вилланов – слишком высокий, слишком чистый, ни малейшего следа копоти от очага. И лежал я, кажется, на тюфяке, набитом чем-то мягким, а тот – на кровати. Вилланы к таким излишествам не привычны, спят на лавках, а то и прямо на земляном полу, навалив на него кучи старого тряпья. Да и зачем бы вилланам везти меня, полуживого, к себе? Добить, либо бросить умирать в лесу, – вот самые правильные действия после того, что они натворили.

Очевидно, не добили… Сдернули повязки с ран и оставили истекать кровью. Логично… Следов магического удара на моем напичканном заклятьями теле никто бы отыскать не смог, – и любой эшевен по уголовным делам вынес бы вердикт: смерть наступила от ран, нанесенных клыками вэйверов.

Очевидно, все так и происходило. Но кто-то подобрал меня раньше, чем сработал план жадных глупцов. Кто? Зачем-то решил вернуться мессир видам, или послал кого-то из своей свиты?

Бесплодные догадки надоели. Я попробовал повернуть голову и разглядеть хоть что-то еще, помимо потолка. Удалась попытка отчасти, голова казалась насаженной на сильно заржавевший шарнир, – но теперь вместе с потолком я мог разглядеть и часть деревянной стенной панели… Потемневшее дерево с незамысловатой резьбой, – так мог быть украшен и городской дом в Сент-Женевьев, и одна из служб замка, и усадьба какого-нибудь зажиточного фригольдера, жили такие в окрестностях в небольшом числе.

Попробовал пошевелить рукой. Она шевелилась – и только. Казалось, кто-то воспользовался беспамятством, и отрубил мою родную конечность, и пришил взамен другую, бесчувственную, набитую тряпьем, – вот она-то и подергивается от движений уцелевшей культи. Сделать такой рукой хоть что-нибудь, – хотя бы откинуть легкое шерстяное одеяло, прикрывавшее меня до груди, – не стоило и пытаться.

Мои телодвижения не остались незамеченными.

– Лежи спокойно, – посоветовал женский голос. – Тебе нельзя шевелиться.

Со слухом творилось неладное… Казалось, слова пробиваются сквозь вату, набитую в уши. Однако я понял, обладательница голоса была в юных годах и говорила с произношением, не характерным для Верхней Луайры. К тому же она упорно не желала попадаться мне на глаза: стояла за изголовьем, вне поля зрения, оттуда и донеслись ее слова.

Попробовал заговорить сам. Не сразу, но язык и губы пришли в движение:

– Где мы?

– Шермезон, фригольд Шермезон.

Она произносила слова мягко, слегка растягивая гласные: «Ше-э-эр», – я попытался вспомнить, где слышал такой акцент, и не вспомнил.

В Шермезоне мне как-то не случилось побывать за те четыре месяца, что я провел в здешних краях, но название показалось знакомым, – кажется, в каком-то застольном разговоре упоминалась судебная тяжба между дальними родственниками умершего и бездетного хозяина фригольда, закончившаяся тем, что владение выставили на торги. Значит, кто-то выкупил…

Попытка спросить что-нибудь еще была немедленно пресечена:

– Говорить тебе тоже нельзя. Сейчас я дам лекарство, ты его выпьешь и снова уснешь. Бабушка сказала, что тебе нужен сон и ничего больше.

Ну, раз сама бабушка сказала… Старушка, кем бы она ни была, права: не умер до сих пор, – значит, выкарабкаюсь. Спать и не мешать исцеляющим заклятиям делать свое дело, – лучшее, что можно придумать.

Я почувствовал, как бабушкина внучка что-то делает с моей подушкой, верхняя часть тела пришла в наклонное положение, – теперь, кроме стены, я мог видеть и спинку кровати…

Потом в поле зрения появилась рука со стаканом синего непрозрачного стекла. Кисть тоненькая, на пальцах ни единого колечка, даже самого простенького… Действительно совсем девчонка? Или девушка хрупкого сложения? Вывернуть голову и разглядеть сиделку не удалось, заменявший шею шарнир окончательно заржавел.

– Пей.

Стакан придвинулся к губам, аромат от него шел сильный, терпкий, незнакомый… Такими непрозрачными емкостями, кстати, обожают пользоваться отравители. И шлюхи, дурманящие клиентов, а затем исчезающие с их кошельками. Мысль была дурная, хотели бы меня здесь прикончить – сделали бы это раньше и без лишней возни, да и не подействует на меня ни одна отрава, известная святым сестрам. Но все же в их знаниях о ядах могли быть пробелы, отравители на редкость изобретательны, а у меня давняя привычка ничего не принимать из чужих рук без проверки, – и я чуть помедлил, прежде чем сделать первый крохотный глоток.

– Пей до дна, там не много. И сразу уснешь.

Я не послушался, перекатывая во рту толику жидкости и ожидая, что правый глазной зуб пронзит короткая болезненная вспышка. Боль не появилась, – ничего, способного повредить жизни и здоровью, напиток не содержал: ни химии, ни магии. Отбросив сомнения, в два глотка я опустошил стакан.

Действие оказалось почти мгновенным. Благостная сонливость наползла, окутала со всех сторон, заставила опустить веки… Уже на грани сна и яви я почувствовал, как что-то мягкое (тряпка?) коснулось моего подбородка, отирая попавшую туда каплю лекарства. Буквально заставил себя рывком поднять веки, – и наконец-таки узрел сиделку.

Ох…

Она не была человеком.

Прежде чем окончательно уйти в беспамятство, я понял одно: выбраться живым из фригольда Шермезон мне едва ли позволят… Не знаю, зачем его новым владельцам нужно меня лечить и выхаживать, но о добрых чувствах к найденному в лесу и истекающему кровью человеку речь не идет. Неоткуда им взяться, добрым чувствам. Слишком много их собратьев я прикончил своей рукой, и убитым еще повезло, – в сравнении с теми, кто отправился с моей помощью в подвалы к святым сестрам, а потом на площадь – на поленницу с высящимся над ней столбом.

В общем, провалился обратно в темноту я с большим сомнением, что когда-нибудь и что-нибудь еще увижу.

* * *

Мою сиделку звали Дейра и я решил ее не убивать.

Прошло еще три дня. Вернее, мне казалось, что прошло именно столько с тех пор, как я впервые открыл глаза в Шермезоне, – и силы восстановились достаточно, чтобы попытаться отсюда выбраться… Я считал, что восстановились достаточно, а так оно или нет, жизнь покажет.

В любом случае дальше прикидывать обессилевшим и неспособным подняться на ноги, – рискованно. Старуха в черном (бабушка Дейры? она не представлялась и при мне говорила лишь на своем языке) показалась достаточно сведущей в знахарском ремесле, чтобы распознать обман. Тела людей и мранов устроены слишком похоже, и надеяться, что старая карга умеет врачевать лишь своих, не приходится.

Да, и она, и ее внучка, и все нынешние насельники фригольда Шермезон были мранами. Или, как их зовут за Проливом, – вэйри. Любопытно, что последнее название происходит от того же беонийского корня, что и вэйверы. Так что мое приключение началось в пещере вэйверов, а завершилось в логове вэйри. Забавная игра слов… Но у меня не вызывает даже слабой улыбки.

В бытность Алым плащом, разумеется, мне многократно доводилось бывать в жилищах мранов, причем отнюдь не в роли желанного гостя. Но тогда-то я был вооружен и полон сил, а рядом находились боевые товарищи, готовые прикрыть спину, и святые сестры, готовые пустить в ход самые убийственные заклятия, – и пускавшие.

Но тех бойцов Инквизиции, кто попадался в лапы мранов в одиночку, потом находили, – если вообще находили, – в таком виде, что даже у людей бывалых пропадал сон и аппетит, и оставалось лишь жгучее желание мести… А за меня, оставившего службу десять лет назад, даже мстить будет некому.

Странное поведение вилланов теперь не казалось странным. Они не бросали сраженного заклятием и ограбленного человека умирать в лесу, – к чему лишний риск, вдруг кто-нибудь найдет и вылечит? Нет, они отдали меня в лапы злейшим врагам, еще и не бесплатно, наверное. Вэйри считают родство весьма скрупулезно, до двадцатых степеней включительно, – даю голову на отсечение, что среди убитых мной или отправленных с моей помощью на костер есть родственники здешних фригольдеров…

Так что отсеченная голова – более чем удачный финал для истории, куда я влетел. Но, боюсь, так легко и просто не отделаюсь. Смерть суждена куда более изощренная и мучительная, – для нее-то меня и лечат, и выхаживают, полутруп особо не помучаешь…

Надо уходить – как только мраны поймут, что я достаточно оклемался, условия содержания станут менее комфортными. Живо переселят в подвал, на соломенную подстилку, да еще прикуют цепью к стене.

…Приняв утреннее лекарство, я лишь изобразил здоровый сон, – а на деле стал ждать, когда Дейра тоже задремлет. Даже тех мранов, что полностью перешли на дневной образ жизни, утром клонит в сон, природу не обманешь.

Нехитрый расчет оправдался. Я не видел юную вэйри – ее кресло стояло так, чтобы не попадать в поле зрения лежащего на кровати, – но прекрасно определял по звукам, чем она занята. Слух мой, обостренный заклятием святых сестер, полностью восстановился. Зрение тоже пришло в порядок, позволяя разглядеть самые крохотные пятнышки и трещинки на потолке, – а три дня назад он казался ровной однотонной поверхностью. А насколько восстановились прочие мои навыки… скоро проверю.

Сначала она читала. Но звук переворачиваемых страниц раздавался все реже и реже… Потом книга с легким шлепком опустилась на пол, дыхание Дейры стало ровным и глубоким. Выждав еще пару минут, я решил: пора!

Откинул одеяло, сел на кровати, стараясь делать все бесшумно, и пока получалось. Посмотрел на Дейру – спит, с ногами забравшись в огромное кресло. И пусть спит. Причинять ей вред не хотелось. Что бы ни творили ее собратья с моими сослуживцами, что бы ни планировали сотворить со мной здесь, но от девчонки я ничего плохого не видел. Надеюсь, и она от меня не увидит. Если не проснется не вовремя. Тогда придется заставить ее замолчать наиболее щадящим способом.

Поднялся на ноги, опять-таки бесшумно. Все мое одеяние состояло из льняной рубахи до колен – не моей, разумеется, полученной от щедрот фригольдеров. Обуви не было вообще никакой, зачем она лежачему больному…

Но разыскивать, куда припрятали мою одежду, возможности нет. Могли и не припрятать, попросту сжечь… Ладно, как-нибудь дошагаю до жилья нормальных людей и в таком виде.

А вот оружием не мешало бы запастись, хотя бы импровизированным… Здешнее гостеприимство легко и быстро превратится в нечто противоположное, едва хозяева обнаружат, что гость вознамерился их покинуть.

Увы, окинув взглядом комнату, ничего подходящего я не обнаружил. Из ножек массивного табурета могли бы получится неплохие дубинки, но если отломать их, то шум не только разбудит Дейру, – всполошит заодно весь дом.

Пришлось ограничиться ножом, лежавшим на прикроватном столике. Вернее, ножичком… Я давно его заприметил, им старуха в черном очень ловко разрезала старые бинты при перевязках. Костяная рукоять, лезвие пустяковое, полтора шаса длиной, хоть и отточено на совесть.

Три шага, что пришлось сделать до столика, принесли неприятное открытие: свои силы я переоценил.

Странно… По всем расчетам, рана на бедре должна была исцелиться и не беспокоить. На деле же я наступал на левую ногу с осторожностью, и все равно каждый шаг отдавался болью.

Первоначальный план – выйти из комнаты и покинуть дом через окно – начал казаться авантюрой. Ни карабкаться по стенам и карнизам, ни прыгать со второго этажа не смогу…

В чем причина? Действие яда вэйверов наложилось на действие заклятия? Или же лечили меня здесь своеобразно? Так, чтобы пленник не протянул ноги слишком рано и получил все причитающиеся пытки, – но оказался не способен к побегу?

Не важно… Сделаю, что решил, и будь что будет. Но план действий меняется: спущусь по лестнице и прогуляюсь до конюшни, пешком далеко не уйти… Или пробьюсь с боем, если потребуется. Даже маленьким ножом можно натворить больших дел, если к ножу прилагается умелая рука. С этим у меня все в порядке. В той школе, где довелось учиться, во всей глубине и во всех тонкостях преподавали лишь одну науку, – умение убивать. А экзамены принимали лучшие бойцы Инквизиции, и двоечники получали не шанс на пересдачу, а местечко на храмовом кладбище…

Дверь без скрипа повернулась на хорошо смазанных петлях. Я оглянулся на Дейру: спит, собравшись в клубок, словно умилительный зверек, – давно замечал, что детеныши даже самых опасных тварей выглядят умилительно и беззащитно… Прощай, надеюсь, больше не увидимся.

Держа нож наготове, я шагнул наружу.

* * *

Последние крупные анклавы, населенные мранами, уничтожили задолго до моего рождения. И представители этой не самой симпатичной расы рассеялись повсюду, селясь небольшими общинами во всех государствах от Пролива до Загорья (в нынешних государствах, в те времена еще числившихся имперскими провинциями).

Однако и у общин дело не заладилось – мало кто из людей готов был терпеть рядом представителей древней мрачной расы, напичканных природной магией и практикующих страшненькие ритуалы… Да и самая банальная зависть имела место: мраны взрослеют и стареют медленнее, чем люди, и триста лет для них не старость, период последней зрелости, примерно мой нынешний возраст в пересчете на людские годы. Мало кто сомневался, что этакое долголетие получено милостью не Девственной Матери, а совсем иных сил, требующих кровавую плату за свой дар… И мало кто из мранов доживал до преклонных по своим меркам лет.

Надо отметить, что представители вэйри платили людям полной взаимностью и мирное совместное проживание крайне редко затягивалось надолго. Случались стычки и конфликты, нередко оборачивавшиеся самыми настоящими погромами…

А потом грянула десятилетняя гражданская война, прикончившая Старую империю. И мраны, на свою беду, почти все выбрали в ней сторону князя-консорта. Лишь очень немногие общины отщепенцев встали под знамена принца-регента, – и оказалось, что именно они сделали ставку на победителей, не сумевших удержать плоды победы…

В общем, когда обучение закончилось и вожделенный плащ алого цвета украсил мои плечи, Инквизиция добивала последние поселения вэйри. Во исполнение буллы Святейшей Матери: мранам, отрекшимся от своих кровавых богов и принявшим истинную веру, дозволялось жить среди людей, но не в городах и не более чем одному семейству в одном селении, при условии, что поселенцев от ближайших сородичей будет отделять не менее двадцати лиг.

Одни выселяемые подчинялись, хоть и неохотно. Другие отказывались уходить из обжитых мест, брались за оружие и применяли запретную магию… А были еще общины потайные, укрытые в малонаселенных местах, в лесных дебрях, среди топких болот или горных круч, – их обитатели вообще плевать хотели на все установления Святейшего престола и сопротивлялись обреченно, но яростно.

Крови пролилось немало, и людской, и нелюдской. Необъявленная война длилась несколько лет, но победа одной из сторон была предопределена заранее… После чего торжественно объявили, что проблема вэйри окончательно решена, никогда больше чужая и чуждая раса не посмеет встать на пути человечества.

Не знаю, как там насчет всего человечества, но у его отдельного представителя – то есть у меня – проблема решена не окончательно. И ему, то есть мне, придется хорошенько постараться, чтобы ее решить…

С такими мыслями я медленно, не скрипнув ни единой ступенью, спускался по лестнице. Шагал куда неувереннее, чем мог бы, пошатывался, – в общем, изображал обессилевшего больного, едва держащегося на ногах. На всякий случай, вдруг кто-то незаметно за мной наблюдает. А нож держал так, чтобы скрыть его длинным рукавом рубахи.

Лицедействовал, как выяснилось, впустую. Дом был пуст. И ни единого звука, свидетельствующего, что здесь есть живые, ниоткуда не доносилось.

Лестница спускалась в залу – не трапезная замка владетельного сьера, но достаточно обширное помещение для семейных обедов: длинный стол с массивными стульями, огромный камин. На деревянных панелях стен – головы волков, оленей, кабанов, даже двух вэйверов. Выглядела коллекция неважно, мех у многих трофеев облез и был попорчен молью.

Наверняка эти настенные украшения осталась от прежнего владельца фригольда, мраны охотой никогда не занимаются, не знаю уж почему… За исключением охоты на одиноких солдат Инквизиции, в этом они мастера. Если что, – местечко на стене для моей головы найдется. Лучше бы здесь висело для красоты охотничье оружие, хиршфангер или рогатина сейчас бы не помешали… Но чего нет, того нет.

И все же кое-что, способное по беде заменить оружие, я приглядел. В камине красовалось приспособление для жарки мяса, позволяющее при нужде запечь целиком кабана средних размеров. Но и человека на внушительный вертел можно насадить так, что любо-дорого. Или мрана.

– Можешь забрать себе, Реньяр, – прозвучал голос за спиной, едва я взялся за рукоять закопченного орудия. – Мы им все равно не пользуемся.

О способности вэйри подкрадываться бесшумно недаром ходили легенды. Мой обостренный святыми сестрами слух оказался бессилен…

От того, чтобы развернуться прыжком, я удержался. Повернулся медленно, прикрывая телом готовый к броску нож.

Глава 3

Я подозревал, что одежда моя в лучшем случае валяется скомканная, покрытая пятнами запекшейся крови. Ошибся. Все вещи оказались выстираны и даже зашиты. С мыслью об ожидающих меня пытках такая забота уже плохо сочеталась. Так ведь мало того – рядом лежало мое оружие: скрамасакс, кинжал-рондель, два ножа – тот, что я носил в рукаве и засапожный…

Лишь Фламмбланша не было. И вообще в небольшой комнатке без окон, где на лавке были сложены мои вещи, фламберга я не увидел.

Ну и что все это означает?

– Одевайся, Реньяр. А я схожу за кувшином вина, надо выпить и за встречу, и за твое воскрешение.

С этими словами Черный Дидье повернулся ко мне спиной, шагнул через порог. Спиной… Украденный ножичек с костяной рукоятью по-прежнему скрывался у меня в рукаве и казался теперь смешным и не нужным.

С Черным Дидье, он же Дидье-полукровка, я последний раз встречался почти четверть века назад. С тех пор он ничуть не изменился: такой же высокий, худой, та же легкая проседь на висках… И такая же одежда из черной кожи и черной ткани, ни единой ниточки иного цвета.

Глядя на него, я мог лишь вздохнуть, вспомнив себя тогдашнего, – волос и зубов было больше, шрамов на шкуре значительно меньше… Реньяр Данвиль в свои тридцать был молодец хоть куда, от девиц и замужних дам отбою не было… И куда все ушло?

Одеваясь, я обнаружил еще одну пропажу. Кошелек с серебром и медью был на месте, несколько золотых, спрятанных в поясе и ячейках бригантины, – тоже. А вот мешочек с золотом, полученный от видама, исчез.

Ни удивляться, ни возмущаться я не стал. Даже не выругался. Сумма немаленькая, но в сравнении с пропавшим фламбергом, – пустяк. Золото приходит и уходит, а второй такой меч мне уже никогда не раздобыть, – откованный специально для меня и связанный множеством магических уз с владельцем.

Можно было бы тешить себя мыслью, что Дидье припрятал и золото, и фламберг в другом, более надежном месте, но я так не думал. Вилланы видели, как расплатился со мной мессир Гидо, а семьдесят пять полновесных имперских рэндов зараз никто из них никогда не держал в руках, искушение оказалось слишком велико. А вот меч они сами взять не смогли бы, не рискуя лишиться рук, Фламмбланш кому попало не дается… Наверное, дело не обошлось без их скрюченной девушки-колдуньи.

В одном я был уверен точно: Черный Дидье с пропажей не имеет ничего общего. Он мог добить меня, раненого, и уж не знаю, из каких соображений проявил гуманизм. Но если не добил, мародерством не стал бы заниматься.

…Дидье когда-то командовал «черной ротой» конных арбалетчиков в войске харланского вице-короля, за что и был прозван «Черным», а насколько соответствовало истине его прозвище «Полукровка», – для меня оставалось загадкой. И теоретики, преуспевшие в естественных науках, и сестры из Инквизиции, имевшие изрядный практический опыт, утверждали в один голос: потомства у людей и мранов быть не может, – никакого, даже бесплодного. С тем же успехом можно пытаться скрестить кошку с собакой. Если так, то Черный Дидье – мран нетипичный, и в его внешности действительно смешались черты людей и вэйри. Либо – в виде исключения – хотя бы единственный раз потомство у смешанной пары все же появилось. Не без магической, скорее всего, помощи. И что творится в голове у такого существа, кем оно себя ощущает, – загадка. И неплохо бы мне найти разгадку побыстрее…

Дидье, казалось, прочитал мои мысли. Чуть позже, когда мы сидели за столом, украшенным кувшином вина, двумя кружками, тарелкой с сыром и тарелкой с хлебом.

Вино выгодно отличалось от той кислятины, что производят в здешних местах из плохо вызревающего винограда, наверняка привезено из южных краев и стоит немало… Но я почти не ощущал букета и вкуса, внимательно наблюдая за кружкой Дидье. Выпьет? Или лишь символически пригубит? Вэйри вино не пьют, вообще не переносят, у них есть другие способы поднимать настроение и дурманить сознание.

Выпил. Осушил до дна. А наливал при мне… Значит, все-таки он полукровка, и ученые люди ошибались.

– Не смотри на меня так, Реньяр… Я чистокровный вэйри, и могу перечислить всех моих предков в восьми поколениях, и ни одного человека среди них нет. Но я не совсем обычный вэйри…

Он улыбнулся – широко, даже слишком, мраны неулыбчивы, – в общении с людьми, по меньшей мере. Затем Дидье повернулся в профиль, не прекращая демонстрировать комплект белоснежных зубов. Пару мгновений я смотрел недоуменно, потом кое-что заметил… Клык слегка отличался цветом от остальных зубов, а форма его была совершенно не характерна для вэйри. Клыки у них длинные, изогнутые и очень острые, – недаром их владельцы стараются лишний раз не демонстрировать людям свой оскал.

– Вставные, – сказал я утвердительно. – Из рыбьей кости или чего-то похожего.

– Да. У всей моей семьи удалены клыки. Кроме Дейры, но ей сейчас удалять бесполезно, вырастут снова через пару лет… Эта операция имеет смысл лишь в тот краткий период, когда вэйри перестает быть ребенком, но еще не стал окончательно взрослым.

Я подумал, что моей сиделке, выглядевшей девочкой-подростком, на деле не меньше тридцати лет, скорее даже больше. Разум у нее, впрочем, девчоночий, живой и непосредственный, немного наивный… А вот старуха в черном, ее бабушка, вполне может помнить Беонийские войны. И хищные клыки у нее на месте, чтобы ни говорил Дидье о своей семье.

Но я не стал заострять внимание на противоречии в его словах, спросил о другом:

– Удаление клыков действительно убивает страсть к питью человеческой крови?

– Операция многое меняет в организме. Некоторые особенности, присущие моему народу, навсегда стали недоступны для меня и для моих детей.

Мне вспомнились вэйверы, тоже лишенные ядовитых клыков и веселящие народ на ярмарках. Особенно забавны танцы якобы дрессированных зверей. На самом деле никакой дрессировки нет и в помине: в клетке двойное металлическое дно, сбоку дверца и внутрь засыпают раскаленные угли из жаровни. Вэйверам припекает лапы, они подпрыгивают и верещат от боли, – а их хозяин наигрывает на флейте простенькую мелодию, стараясь попадать в такт прыжкам и верещанию.

Жалости это воспоминание не пробудило – ни к вэйверам, ни к Черному Дидье. Слишком хорошо я знал, на что способны и мраны, и вэйверы в свободном и диком состоянии. К тому же ответ на прямой вопрос о страсти к чужой крови показался мне слишком неопределенным и расплывчатым.

– У нас с древности было распространено ритуальное питье крови собственных родственников, – невозмутимо ответил Дидье на повторный прямой вопрос. – Причем ритуал исполнялся по обоюдному согласию и был связан… э-э-э… с тем, Реньяр, что тебе наверняка не интересно, ты ведь практик, твое дело меч. (Я согласно кивнул.) А в человеческой крови вэйри не нуждаются. Вообще. Ни для чего.

– Ой ли… – протянул я, вспомнив кое-что из богатой практики. – Мне, знаешь ли, приходилось самому хоронить человеческие тела, крови в которых было не больше, чем в сухой щепке. И я хорошо помню, следы чьих клыков остались на тех телах. Меня хорошо учили, Дидье, – и выучили-таки определять любую тварь по прикусу. И по ранам, оставленным когтями, шипами, клешнями… Любую.

– Там другое… Люди ведь тоже не нуждаются в том… ну, например… в том, чтобы казнить своих собратьев колесованием либо повешеньем, правда?

– Так то была некая разновидность казни?

– Скорее, мести… Представь какого-нибудь мрана, все родственники которого перебиты за то, чем никогда не грешили, – за питие крови невинных людей. Идея отомстить именно таким способом лежит на поверхности, как мне кажется. Благо телесное устройство вэйри очень подходит именно для такого способа мести.

Голос Черного Дидье звучал по-прежнему ровно, почти без эмоций. Но мне все же показалось, что разговор ему неприятен.

И я свернул на другую тему, на пропажу меча и золота. Коротко рассказал историю истребление логова и ее незапланированный финал. В ответ узнал, что мое едва дышащее тело нашли в лесу сыновья Дидье, но ни меча, ни кошелька сьера Гидо ни на мне, ни рядом со мной не было.

– Почему вилланы не забрали все оружие? И все деньги, раз уж решились на ограбление? – спросил я недоуменно.

– Судя по следам, они не подходили к тебе вплотную. Возможно, какое-то заклятие позволило забрать оружие и деньги, не приближаясь.

– Возможно, возможно… Но то же самое они могли сделать проще, при помощи длинного багра. Был у них такой.

Мы выпили по кружке, потом по второй, потом Дидье встал, подошел к стенной нише, и выплеснул остатки вина из кувшина на жертвенник. Я мог бы поспорить на что угодно, что стоявшая там статуя Девственной Матери не досталась в наследство от прежнего владельца, – слишком уж контрастировала своим ухоженным и нарядным видом с прочим здешним хламом. А украшавшие ее драгоценные камни родственники-наследники выковыряли ли бы и поделили в первую очередь. Причем молитву, сопровождавшую ритуальное действие, Черный Дидье пробормотал скороговоркой, как нечто привычное…

– Времена… Мран с вырванными клыками, поклоняющийся Девственной Матери, – прокомментировал я. – Да еще и исполняющий ее установления, касающиеся беспомощных и страждущих, – и в отношении кого? Алого плаща… Ладно, пусть бывшего Алого плаща.

Сам не знаю, зачем я его провоцировал… Все происходившее казалось неправильным, невозможным. Наверное, мне в глубине души хотелось, чтобы мран сбросил маску. И его набожность, и забота о моем исцелении, и наш как бы дружеский разговор за кувшином вина, – все казалось фальшивым и служащим какой-то непонятной цели. А я человек простой и прямой, непонятного не люблю. Лучше уж честная драка, пусть и с малыми шансами победить.

Как бы то ни было, мои последние слова достигли цели. Спокойствие Черного Дидье дало-таки трещину. Голос зазвучал совсем по-иному, когда он произнес:

– Я бы совершил грех, Реньяр, если бы сам нашел тебя в лесу, – оставил бы там умирать. А когда увидел, кого привезли сыновья, собирался отправить тебя в храмовую богадельню, где твоя жизнь тоже не затянулась бы.

Ну вот, другое дело… Спасибо за правду.

– Отчего же не отправил?

– Исключительно по просьбе мессира видама.

Тут в голове у меня стало кое-что складываться. «Зеленая стража», где нашли пристанище многие бойцы из разбитой армии вице-короля, пожелавшего стать самодержцем и не преуспевшего…

– Ты некогда служил под его началом… – сказал я скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Служил. И только потому сумел стать владельцем этого фригольда. Никто бы мне иначе его не продал.

– Тогда, наверное, мне стоит распрощаться. Отблагодарив, разумеется, за гостеприимство и лечение, чем уж смогу. Осталось у меня не так много, но если верну украденное, – заплачу сполна.

– Не спеши, лечение не завершено. Рана сложная, в ней приложились и клыки, и яд, и магия. Так что не торопись прощаться, Реньяр, – иначе рискуешь завершить жизнь с одной ногой, побираясь на паперти храма. Возможно, заклятия, которыми ты напичкан, окажутся сильнее, и все обернется не столь скверно. Но риск есть, и не маленький.

– Пожалуй, рискну… Не хочу никого затруднять. К тому же есть сомнение, что добрые дела, совершенные по велению сьера Гидо, зачтутся в чертогах Девственной Матери.

Глупо, но именно так я и собирался поступить: отдать ему все оставшиеся деньги и попробовать вернуть свои потери. Неясно лишь, как это сделать. Подать жалобу? Вилланы от всего отопрутся, ни единого свидетеля, способного подтвердить мой рассказ, не найдется. И денег на взятки эшевену и магистратским судьям тоже нет. Дело затянется на долгие месяцы и неизвестно чем завершится. Взять свое силой? Даже если нога не подведет в самый ответственный момент, без крови дело не обойдется… Вот тогда-то неповоротливая судебная машина, не сомневаюсь, сработает на удивление споро, – быстрое следствие, короткий суд и длинная веревка.

И тем не менее я всерьез собрался распрощаться с фригольдом Шермезон. Будет день, будет и пища. Подвернется выгодный заказ, например, – и как только получу оплату, судебные чиновники станут куда отзывчивее…

Заказ подвернулся быстрее, чем я надеялся, – обнаружилось это, когда Дидье произнес слова, мигом сделавшие разговор интересным:

– Сьер Гидо, например, не приказывал мне угощать тебя вином. И не замечать, как ты старательно прячешь в рукаве украденный нож, тоже не приказывал. За последние дни кое-что изменилось… Мне нужна твоя помощь и я готов за нее заплатить, в дополнение к тому, что уже сделал для тебя. И тем самым закроем все долги.