Текст книги "Повелитель стали"

Гость с удовольствием несколько раз прошёл вдоль рядов, приглядываясь к покупателям и продавцам. Он давно не бывал в столь людном месте и получал удовольствие от гудящей толпы. Даже не зная практически никого из жителей Выселков, старому сыщику не составляло труда разобраться в поведении местных жителей да и представить их примерную биографию. Отойдя от торговых рядов, он присел на лавку невдалеке и стал рассматривать толпу.

Вот идёт классическая патриархальная семья – муж с женой и трое старших детей, мальчик и две девочки. Явно идут без всякой цели, себя показать и на торговцев посмотреть. Видно, что надели самую дорогую одежду. Мимо них чуть не бегом спешит сухощавый мужичок к медным рядам, выбирает дверные петли. Очень привычная фигура в провинции даже в двадцать первом веке, видно, что строится мужичок и спешит купить минимальное количество необходимого, да обратно на стройку, пока зима не пришла. У суконных рядов супружеская пара с девицей выбирают материю. Ну, тут понятно, к свадьбе готовятся. Даже имя девицы можно не спрашивать, наверняка Малина, видно, что родители зажиточные, а вся многочисленная родня стоит недалеко и не подходит. Знать, глава семьи запретил советами мешать выбору любимой дочери. Это тоже всё понятно.

А вот две женщины лет тридцати, стоят почти рядом и выбирают шерсть на пряжу. И одеты почти одинаково, и стоят спиной к Белову, но сразу видно, что одна из женщин замужняя, семейная, а другая – одинокая, живёт без мужчины. Разная походка, разное поведение, разная судьба.

К торгу подошли Скор со Сладом. Почти сразу отец с сыном направились к суконному ряду, к родителям с девицей. Белов не удивился, что Слад и эта девица, теперь уже точно видно, Малина, отошли в сторону и разговаривали, глядя друг на друга. А мужчины степенно беседовали, поглядывая на соседей и торговцев. Сыщик ещё понаблюдал за торговлей и заметил, что народ начинает потихоньку расходиться. Настал и его черёд. Он подошёл к Окуню, который уже стоял возле своего товара один, без покупателей, и выложил перед ним свои безделушки. Купец почти не удивился, начал внимательно разглядывать баночки. Видно было, что он уже прикидывает, возьмут ли их в Булгарии и по какой цене. Белов оставил его с игрушками, а сам пошёл по рядам, где уже начинали потихоньку сворачивать торговлю.

Он быстро купил три больших берестяных бочонка на пробу для квашения капусты, они были достаточно дёшевы. Поторговался за шерсть с булгарином, купил шерсти, как раз полных три бочонка. Затем купил пять мешков ржи, муку здесь почему-то не продавали, а по хлебу Белов страшно соскучился. На пробу взял по мешку овса, ячменя, гречки. Хорошо, что мешки были большие, как в советские времена. Не жаль расплачиваться. Расплатился путник гривнами, вырученными за первое зеркальце, ушла почти половина, гривны пришлось разрубить на части. Пока он пересыпал зерно в свои мешки и перетаскивал их в одно место с бочонками, Окунь сделал выбор и махнул рукой Белову.

Он брал три стеклянные баночки и три пивные банки, за них предлагал мизерную цену. Владелец товара, не желая долго торговаться, ответил сразу:

– Хорошо, остальной товар я предлагаю другим купцам, деньги мне нужны сейчас.

– Да они ничего не возьмут, кому нужно это барахло? – попытался возмутиться Окунь.

– Даже булгарину не нужно? – ухмыльнулся Белов.

Купец побагровел:

– Сколько просишь?

– Берёшь всё по цене в пять раз выше, – ответил бывший сыщик, с удовольствием наблюдая реакцию Окуня. Тот задумался надолго, интересно было наблюдать за быстродействием его мозга, где явно наблюдались попытки подсчёта возможных убытков и прибыли. Белов с удовольствием поторговался с Окунем, наблюдая за его реакцией, потом согласился на две цены сейчас и половину прибыли после продажи всей мелочи. Он пока не собирался лишать Окуня монополии на артефакты, опасно обозначать своё жильё нескольким купцам, поскольку отлично помнил цитату из классика: нет такого преступления, на которое не пойдёт капиталист при трёхстах процентах прибыли. Да и предыдущая работа в милиции только подтверждала, что убить могут за гораздо меньшую сумму. Но купец этого не знал и торговался от всей души.

Решив вопрос о мелочи, Белов достал зеркальце и отдал купцу.

– Извини, второе зеркало с собой не взял. Но не переживай, ты сейчас вверх по Каме плывёшь?

– Да.

– Через две недели я приеду сюда, привезу второе зеркало. А пока мне нужно три гривны – часть за это зеркало. И пригляди, будь добр, за моим хозяйством.

Окунь расплатился, а Белов поспешил к Курихе – перетаскивать шесть мешков куриного корма на берег. Эти мешки, к счастью, были значительно легче мешков с зерном, иначе путник промучился бы до ночи. Но, подтаскивая последний мешок к обрыву берега, он дал себе зарок, в следующий раз нанимать грузчиков или брать с собой тачку. Немного отдохнул на берегу, потом уже спокойно спустил все покупки в лодку. И только там вспомнил, что забыл купить масла, а масло видел у булгарина.

Взяв две тёмные пластиковые бутылки-полуторки, Белов пошёл к булгарину. Тот довольно бойко говорил по-славянски, представился Алимом, родом из Биляра. Пока ему наливали льняного масла, путник попытался разговорить булгарина. Да и Алиму хотелось поговорить, поэтому разговор затянулся почти на час. Биляр купец расхваливал почти полчаса, в многословии собеседника бывший сыщик узнал практически всё, что его интересовало, в том числе дорогу и расстояние до Биляра, расценки на доски, возможные места ночлега в городе и многие полезные мелочи. Но на берегу купцы уже вовсю собирались отплывать, и Белов поспешил к Окуню.

Отойдя с купцом в сторону, он показал тому колечко и серёжки из числа дешёвых «драгоценностей» и рассказал, что это вещи не золотые и камни не драгоценные, сверкают так из-за огранки. Нигде так гранить не умеют, но Белов сможет огранить камни, если Окунь привезёт на пробу десяток камней. А надо ли гранить, торговец пусть убедится в Соли-Камской или в Булгарии. Надо было видеть в этот момент купца, у него просто затряслись руки. За одни сутки Белов сделал ему столько выгоднейших предложений, сколько тот не мог себе представить за всю предыдущую жизнь. Ещё раз договорившись встретиться здесь через две недели, партнёры расстались.

До темноты путешественник успел разложить костёр, не спеша перекусил и прилёг в ожидании, пока заварится душица со зверобоем в котелке. Уже смеркалось, купцы все разъехались, только одинокий путешественник оставался на берегу. Он был мало знаком выселковским жителям, и к его костру никто не подходил. Поэтому Белов был удивлён девице, которая прямо из выселковских ворот пошла к его костру. Оказалось, это Влада, с заплаканными глазами и узелком в руках, пришла бежать из дому к любимому. Белов ужаснулся простоте местных жителей, вот так с незнакомым мужчиной, неведомо куда, поверив словам, без вещей. Да, практически все встреченные аборигены, как он стал называть жителей этого времени, были настолько сердечны и просты в своих отношениях и делах, что обманывать их было просто стыдно. Может, поэтому в древности и удавались невероятные завоевания целых стран сотней-другой воинов под руководством энергичных и беспринципных полководцев.

Белов усадил девушку возле костра, сунул в руку кружку с отваром и сел рядом. Он не спешил с утешениями, зная по опыту, что Владе нужно выговориться. Выговаривалась и плакала девушка долго. Только через час он начал спокойно разговаривать с девушкой, а ещё через час она начала его слушать. К полуночи он окончательно её убедил в необходимости подождать чуть-чуть, твёрдо обещая приехать ровно через две недели с подарками и честь по чести посватать Владу при всём народе, чтобы не позорить родителей побегом дочери, хоть и не единственной, но старшей.

Ещё полчаса ушло на обсуждение обряда сватовства и подарков для родных. Белов измерил размер ноги Влады, запомнил имена её родителей и младших сестёр. Братьев не было, поэтому и семья считалась небогатой. К этому времени слёзы Влады высохли, и настроение, как у всякой девушки перед свадьбой, стало практично-боевое. Допив второй котелок отвара, девушка целеустремлённой походкой пошла домой.

Утро началось моросящим дождём, путник развёл костёр и заварил ещё зверобоя с душицей. Пока он грелся у костра и пил отвар, прибежала Влада. Выглядела она гораздо веселее вчерашнего и принесла Белову три лепёшки на дорогу. Лепёшкам он очень обрадовался и размяк душой. Тут ему пришла мысль спросить у девушки, как они делают муку. Подтвердились подозрения о ручных мельницах, которые надо крутить по часу и больше перед каждым обедом. Зато Влада рассказала, где берут хороший камень для жерновов. Оказалось, совсем рядом, даже по пути, в устье одной из речушек, впадавших в Каму. Опасаясь появления юго-западного ветра, он поспешил расстаться с девушкой и отчалил.

Пользуясь безветрием, Белов спешил вниз по течению, помогая веслами. Возле второй речушки слева сделал короткую остановку, чтобы закатить в лодку два самых больших наждачных камня, какие смог найти под берегом. Он закатил бы ещё, да больно опасно просела лодка. Дальше путник плыл без остановки, активно греясь греблей, даже для обеда не стал останавливаться. День так и остался пасмурным и безветренным, морось постепенно прошла, но облака не разошлись. Усилия Белова пошли впрок, и в сумерках он доплыл до устья реки Сивы. Заплыв по инерции в устье, усталый путник уже привычно пришвартовался к мосткам. Насухо перекусив, решил не подниматься к Тываю и, вымотавшись за день, уснул моментально.

Разбудили его детские крики, ребятишки уже стояли на мостках возле лодки и звали родителей. Белов сносно понимал основные речевые связки угорского языка и определил, что дети зовут старших. Вскоре спустился седобородый старик, путник поприветствовал его и вышел из лодки. Началось пространное приветствие с обменом обязательными вопросами и пожеланиями здоровья. Путешественник, честно говоря, продрог, как собака, стоя на причале, однако стойко выдержал основные требования аборигенского этикета. Затягивать разговор не стал и, сославшись, что спешит домой, быстро попрощался и поплыл вверх по течению.

Грести на большой, да ещё гружёной лодке было тяжело. Даже не столько тяжело физически, сколько обидно от медленного движения лодки против течения. От селения угров Белов отплывал почти полчаса, только, когда оно скрылось из вида, за излучиной Сивы, он решил отдохнуть и пристал к берегу. Такими темпами последний участок пути он преодолеет только за три дня. К счастью, пока отдыхал, поднялся ветер, и можно было попытаться идти под парусом, что Белов и поспешил сделать.

– Нет, будь я проклят, если не выстрою, как минимум, паровой двигатель, – ругался он, уворачиваясь от брызг, в попытках поймать попутный ветер.

Увы, попытки развить хоть сколь-нибудь приличную скорость под парусом на узкой, постоянно меняющей направление русла реке Сиве не увенчались в тот день успехом. За полдня, проведённых в лодке, Белов промок до нитки, продвинувшись не больше чем на пять километров. Сколько проклятий выслушали многочисленные копытные свидетели его мучений, никто не сосчитает, да и сами дикие животные наблюдали за мучениями яхтсмена довольно равнодушно. Не только без сочувствия, но и без испуга, что больше всего расстроило путника, когда он решился пристать к берегу на ночлег. Единственным результатом его мучений стала твёрдая клятва, прозвучавшая не меньше сотни раз, – положить жизнь на алтарь научно-технического прогресса.

– Эй вы, дикие звери и не менее дикие аборигены. Клянусь, что ещё при моей жизни по рекам поплывут пароходы, а по дорогам поедут поезда!! – Под такой вопль измученной души и дрожь промокшего тела Белов выпрыгнул на берег, вытаскивая нос лодки на сушу и приматывая его верёвкой к ближайшему дереву.

Попутный ветер довёл путешественника только до устья Бражки. Когда он причалил к берегу, уже смеркалось, едва успел развести костёр и устроиться на ночлег. Собирая сухие ветки в осеннем сумраке, Белов отошёл в сторону болота и присел от неожиданности. Прямо в двадцати шагах стояла лосиха с лосёнком и смотрела на него. Мужчина гаркнул, замахал руками и закричал. Лосиха неспешно и грациозно побежала прямо по болоту, а лосёнок рванул за ней, но вдруг споткнулся и упал в болото прямо мордой вниз. Может, поэтому лосиха и не заметила, что потеряла лосёнка, пока не пересекла болото, что упавший лосёнок молчал, не в силах подать голос.

Белов смотрел на лосёнка, захлёбывающегося в болоте, и жалел несмышлёныша. Вот лосёнок вытянул голову из воды и жадно стал дышать. Путник подошёл к нему на пять шагов, вытащить его было можно, но зачем? Вспомнился детский фильм про лосёнка Аяврика, где главные герои ездили верхом на лосях. Белов быстро сходил за мотком верёвок в лодку и всего за час вытащил лосёнка из трясины и перетащил в лодку. Ноги, конечно, при этом плотно связал. Костёр он разводил уже в абсолютной темноте. Сделал нодью и всю ночь просыпался и подкидывал сучья, чтобы пламя было достаточно ярким. Белов помнил, что видел тигра недалеко отсюда, и надеялся, что тигры ещё остались, он не хотел их убивать. Нет, не потому, что в лодке не хватит места, а потому, что там, где живут тигры, нет волков. А волки для домашнего хозяйства представлялись опасней тигров. Вот такой практичный он был. Зато непрактично он ночевал, не выспался и устал, как собака.

На следующий день ветер поднялся ещё затемно, поэтому путешественник только попил травяного отвара и сразу отчалил. В утренних сумерках он плыл не спеша, порой притормаживая кормовым веслом. Но, как только рассвело, начал гнать вовсю. Да и течение реки немного ослабло. Только поэтому причалил к родному уже причалу ещё засветло, потеряв целый день на преодоление каких-то двадцати неполных километров по извилистой речке. Нужно ли говорить, что своё обещание ускорить технических прогресс Белов повторил не одну сотню раз. Более того, он мысленно уже спланировал первоочередные меры по строительству движителя или по использованию уже имеющегося лодочного мотора, прикидывая, чем заменить заканчивающийся бензин. Привязав накрепко лодку с грузом к причалу на речке Бражке, как раз там, где в будущем выстроят большую гостиницу, путник налегке прибежал к дому. Там было всё в порядке, Третьяк во дворе тесал топором деревяшку. При появлении главы семьи он обрадованно вскочил:

– Здравствуй, Белов. Ну, как?

– Привет, малыш. Всё в порядке, расскажу потом, а сейчас бери тачку. – Белов выложил мешок в сени и пошёл на берег. Работы предстояло много: один выгружал мешки на берег, а другой возил их на тачке в сени дома. Последним повезли лосёнка. Для него местом проживания определили загородку, но не с курами, а во втором сарае, туда и затащили телёнка, освободили от верёвок. В угол загородки Белов поставил корытце с водой и бросил две охапки сена. Сверху на них бросили несколько веников из берёзовых и осиновых веток, нарезанных Ларисой. Освобождённый от пут лосёнок лежал без движения, да хозяин и не стал ждать, пока он оклемается, повёл любопытного Третьяка в дом.

Только тогда, затопив в доме камин, поставив на него чайник, Белов подробно рассказал о своём разговоре с Владой, о перспективах женитьбы младшего родственника. Третьяк был неимоверно счастлив, не знал, что сказать, как благодарить приёмного родича. Тот просто качал головой, вспоминая нежелание жениться современных ему мужчин. «Как низко пало нынешнее дворянство», вспомнил Белов о своих современниках. Третьяк просил ещё и ещё рассказать о Владе, а сват повторял уже в третий раз. Но желания жить с молодыми в одном доме у Белова не было. Он прямо сказал Третьяку, что поедет сватать Владу только тогда, когда для молодых будет построен отдельный дом, хотя бы без печи. Впрочем, печи здесь пока ещё не делали, были очаги, как камины в Европе. Эти устройства здорово чадили и жрали огромное количество дров, при этом абсолютно не держали тепла.

Третьяк был, естественно, согласен на всё. Этим Белов и воспользовался, отправив его спать на террасу, а сам, как усталый путешественник, насладился с Ларисой теплой кроватью в теплой комнате. О, эти сладкие минуты в постели с любимой женщиной, когда забываешь обо всём, кроме любимого человека, кроме счастья прикосновений и объятий. Когда не нужны слова, достаточно взглядов и жестов, чтобы понимать друг друга, чтобы доставлять удовольствие себе и любимой. Как хочется, чтобы такие минуты длились вечность, независимо, что за стенами дома, средневековье или двадцать первый век. Для двоих во все времена остальной мир не существует в такие мгновения.

Проспал он долго и проснулся от солнечных лучей, бьющих в глаза. Белов посмотрел на часы, которые не снимал эти полгода, только заматывал тряпкой, когда ездил в Выселки. На часах уже десять, Лариса шуршала у плиты. В доме было тепло, а всё тело ныло, как после тяжёлой работы. Впрочем, последняя ночь была полна огромного напряжения всего тела и души, о чём он с удовольствием вспомнил. Потянувшись, выглянул в окно. Третьяк во дворе бойко шкурил брёвна, оставшиеся от постройки второго сарая. Белов улыбнулся, вот и мой старший сын, которого не надо заставлять работать. Умывшись и жуя смолу лиственницы, которую местные жители использовали вместо зубной пасты, Белов обнял Ларису и сел завтракать, после чего вышел во двор. К нему сразу подбежал Третьяк, жалуясь, что брёвен мало и надо ещё валить деревья. Они обошли место вокруг дома и обсудили, где удобнее ставить второй дом, который Третьяк затеял двухэтажным. Белов согласился, добавив при этом об отсутствии фундамента, вместо которого придётся уложить три или четыре венца лиственницы.

Весь день прошёл в лесопильных работах, Третьяк обрубал сучья как волшебный топор в мультфильме, быстро и качественно, Белов едва успевал выбрать и спилить следующее дерево. Практически неделю они работали от рассвета до заката. Третьяк похудел так, что старший родич шутил, мол, его в мужья не возьмут из-за недокормленности. Дом пришлось поставить без фундамента, поэтому четыре нижних венца были из лиственницы, нижние брёвна заглубили в землю, а настил первого этажа начинался с третьего венца. Четыре окна на втором этаже пришлось застеклить старыми рамами, снятыми с теплицы, а два световых окошечка первого этажа затянули полиэтиленом в два слоя. Опыт утепления мхом уже имелся – баня и два сарая, поэтому дом теоретически обещал быть очень тёплым.

Только-только закончив самые тяжёлые работы, Белов стал готовиться к сватовству. Перерыв всё хозяйство, он обнаружил сундук с отрезами материи, видимо, оставшийся ещё после бабушки Алексея. Там практически один к одному лежало три набора приданого, о котором говорила Влада. Отобрав несколько отрезов материи, мужчина умудрился отыскать детские сапожки, видимо, оставшиеся от маленького Лёши, но вполне товарного вида. А среди женской одежды он выбрал три платья, более-менее подходящие по размеру, да пару юбок ярких цветов. Пропарив сапожки над чайником, Белов начистил их сапожным кремом, заодно надраив до блеска и хромовые офицерские сапоги, которые сам когда-то подарил Алексею ходить на охоту, благо у них был одинаковый размер обуви.

Себе он вычистил милицейский китель, оставленный кем-то из высоких гостей, с полковничьими погонами. Отполировал все блестящие предметы, выбрал фуражку покрасивее. Этих фуражек всех родов войск и расцветок оказалось аж восемь штук. Хорошо гуляли у Алексея офицеры, ничего не скажешь. До срока оставалось всего два дня, поэтому Белов сложил в мешки гостинцы и свою парадную форму, взял уже привычный вещмешок, попрощался с Ларисой и Третьяком и ранним утром отплыл в своей первой, маленькой лодке.

… – Род-батюшка и Макошь-матушка, помогите мне выйти замуж за Третьяка. Люб он мне больше жизни, пропаду без него, – прижалась губами Влада к двум грубо вырезанным из дерева истуканам, стоявшим в углу избы. Тут же она, опасливо посматривая на дверь, помазала губы обеих фигурок кусочком сала, прихваченным из последних запасов втайне от матери. – Помогите нам, боги родные, век буду благодарна и детям своим завещаю любовь к вам. Каждую неделю жертвы буду в вашу честь приносить, хоть простую лепёшку, но не забуду до конца жизни.

Девушка ещё раз прижалась губами к деревянным болванам и поставила их на место, услышав в сенях шаги матери. Вторую неделю каждый день она вырывала мгновенья для молитвы богам, когда в избе никого не было. И воспоминания о чужаке, передавшем весть от любимого, его спокойствие и уверенность придавали силы Владе, добавляли ей уверенности в том, что она будет счастлива с любимым Третьяком.