Текст книги "Дура. История любви, или Кому нужна верность"

Дура
История любви, или Кому нужна верность
Виктория Чуйкова

© Виктория Чуйкова, 2017

ISBN 978-5-4485-1315-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора, а значит, от меня: Хотела написать нечто легкое, ироническое, замахивалась даже на детективчик, ну, такой модный, какие все читают. Однако то, что я хочу и то, что выкладывает нечто мое внутреннее, под влиянием непонятно кого, внешнего, совершенно отличается друг от друга. В общем – получилось, что получилось, изложилось, так сказать, что когда-то пережилось.

О названии не могу не упомянуть. Оно пришло сразу, хотя, казалось бы – я не глупа, вполне счастлива, отчего «Тридцать три несчастья», которое было вторым в списке, отвергла сразу. «Дура» еще и потому, что самой любимой сказкой детства была про «Иванушку Дурака» и казался он мне – самым-самым. Вот, пожалуй, и все, что хотела сказать о написанном. Ах, да! Спасибо всем, кого любила, кто любил меня. Поименно перечислять не буду.

С обожанием, ваша Я. Приятного прочтения.

Мемуары

Детство

 
А за окном,
То дождь, то снег.
И спать пора,
И никак не уснуть.
Всё тот же двор,
Всё тот же смех,
И лишь тебя
Не хватает чуть-чуть.*
 

В быту ходит мнение, что мужчины, в большинстве своем, предпочитают женщин, мягко говоря, глупеньких. Даже книжки любят читать исключительно про Дур. А вот женщин умных побаиваются, сторонятся и порою даже ненавидят. Не знаю, не знаю. Я, конечно, дура, хотя и умозаключение подобное сделала. Причем поняла свой «статус» давно, но поделать уже ничего не могу, прижилась к нему, привыкла, вросла в него, что называется, полностью. Однако насчет мужчин сомневаюсь, ну, любви их, исключительно к несмышленым.

Началось все с раннего детства, когда я, прожив лет пять, своей яркой и ничем не обремененной жизни, впервые влюбилась. Звали его Борька Лаптев. Сидели мы с ним за одним столом, раскладушки стояли рядом и я, уже тогда замирала от счастья, когда он брал мою руку в свою ладошку и водил за собой, расталкивая всех. Я готова была на все, отдать ему свой стакан киселя, терпеть сбитые коленки, что бы он, как рыцарь, подул на свежую ранку и твердо заверил: «До свадьбы заживет!» И я верила, считая, что он говорит про нашу. Признаюсь честно, девочка я была, ну очень красивая. Маленькая, словно кукла. Взрослые постоянно называли меня Дюймовочка. Коса длинная, глаза синие-синие. Широко и доверчиво глядя на мир, я краснела от похвалы и смущенно опускала голову. А еще, всегда нарядно одета. Мама мне нашивала на лето столько платьиц, водя к своей модистке, что на неделю они не повторялись. Так вот, Борька Лаптев стал для меня чем-то другим, чем родители и родственники, чем все двоюродные братья. И я даже осмелилась с ним бежать, прямо из детского сада. Нашли нас быстро. Не знаю как ему, а мне влетело по – полной. Отстегала меня мама ремнем, да в угол поставила, подумать над поведением, а я, ни о чем и ни о ком, думать не могла, только как о Борьке, боялась, что его накажут еще сильнее. Заболела. То ли от переживания за возлюбленного, а возможно и от маменькиных укоров. А когда вернулась в детский сад, ждало меня печальное известие. Борька Лаптев уехал с родителями, по новому отцовскому назначению. Я забыла упомянуть, что отцы наши были летчиками, и мы переселялись вслед за ними. Была у меня крохотная надежда, что и мы двинемся туда же, куда и Лаптевы, вот только не сложилось, родители развелись и мама, с отцом не поехала. Более того, через время отвезла меня к бабушке, где я, прожив год, отправилась в школу.

Уже на третий день у меня появился поклонник. Красивенький такой, татарчонок, по фамилии Хабибулин. Верность моя и страдания по Борьке дрогнули, но полностью улетучиться не успели. Мама, решив, что бабушка воспитывает меня не в должной строгости, хотя в классе я была одна из лучших учениц, уже к Новому году забрала к себе и определила в физико-математическую школу с продленным днем. Тут я пропущу свое повествование, ибо ничего интересного и впечатляющего не свершилось, кроме того, что меняла я школы каждые полгода, видно мама привыкла за время брака с отцом к большим переменам, или же усердно закаляла мой характер. И длилось это ровно до тех пор, пока она, наконец, не получила свою собственную квартиру от нового места работы. Здесь я отступлю от собственной персоны и немного скажу о маменьке. Женщина она была видная, строгая. Сероглазая блондинка, с шикарным бюстом, роскошными бедрами и узенькой талией. Одевалась у собственной портнихи, два раза в неделю мыла голову у своего мастера, сразу же делала укладку и спала, полусидя, чтобы не сломать многочасовое «искусство» на голове. Работала в сыске, занималась подростками и неплательщиками алиментов. Но видно устала от должности и резко сменила профессию, став заведующей детского сада. Мы переехали в новый район, достаточно далеко от моей школы, а значит, в третий год обучения ждут меня: новый класс, новые учителя, новые порядки и… новые одноклассники. Нет, с детьми у меня никогда не было проблем, девочки хотели дружить, мальчики носить мой портфель. С учителями же труднее. Но да ладно, впереди целое лето, а там разберемся.

Дом, куда мы переселялись, был самым высоким в восточной части города, пятиэтажным, с квартирой, вернее комнатой в двухкомнатной квартире, на последнем этаже. Вторую часть квартиры занимал одинокий мужчина, с сыном, преподаватель физкультурного техникума. Я толком и привыкнуть не успела, ни к ному жилью, ни к соседям, ни к детям из двора, как мама отправила меня в привычное обитание, на все лето к бабушке и забрала перед самой школой. По возвращению оказалось, что наше семейство увеличилось и квартира тоже, мама собиралась расписаться с соседом, а его сын, уже называл ее мамой. Это был первый звоночек, что я из хорошей девочки, всеобщей любимицы, превращаюсь в дурочку, на которую и внимание не стоит обращать. И…

Так как дома меня ждали разочарования, а с мальчишкой я категорически не собиралась брататься, то меня тянуло на улицу. Подружки атаковали сразу, и пока мать была на работе, они толпились у меня в гостях. Мы строили с ними холобуду на балконе. Пока я расставляла кукол, они подъедали сладости, которые в нашей семье были в достатке и никогда не прятались. Через пару дней, отстояв в углу, за беспорядок оставленный моими новоиспеченными подругами и кучу фантиков вместо конфет, я в гости уже не пускала, а, как и все, тынялась по улице.

Ирка Петрова появилась за день до первого звонка. Это был некий пацаненок в юбке. Короткая стрижка, пронизывающий взгляд, громкий голос и гордо задранный нос. Она осмотрела меня с ног до головы, не бегло, а изучая. Потом спросила:

– Новенькая? – я кивнула. – Надолго? – я пожала плечами, мама не ставила меня в известность о своих планах. – И как зовут?

– Виктория. – ответила я.

– Не, будешь Вита. Так короче.

– Тогда уж Вика, меня так родные зовут.

– Ну, то родные, а то я. – прищурила девочка глаз и добавила: – Ирина, но лучше Ира.

Так мы познакомились, а первого сентября оказалось, что мы не только соседи, а еще и в одном классе учимся. Ира сразу усадила меня с собой и, словно взяла шефство, вводила в курс дела, рассказывая, что да как. Как выяснилось, я была меньше всех в классе, не только ростом, но и по возрасту.

Полетели годочки, в которых познавалась и укреплялась дружба. С третьего по седьмой класс мы с Ирой и кучкой мальчишек, которые жили в соседних домах, дрались, прыгали в классики, крутили скакалки, носились с мячом и гоняли на велосипедах. Симпатия выражалась лишь в небольших подарочках на праздники, дерганье за косы, открыточках в партах, букетиках сорванных цветов, да таскании наших портфелей. В общем – жизнь была бурной и наполовину счастливой. Друзья и товарищи, школа и кружки – это было одной частью моей жизни, где я чувствовала себя нужной и интересной. Вторая же часть была менее яркой. У мамы началась новая жизнь, с любимым мужем и ее новым сыном, на которого она и голоса не повышала. Правда, мальчишка оказался хороший. Он хоть и был младше меня на три года, но заступался за меня как коршун. Если кто-то глянет не так, то, не задумываясь, бросался в драку. Нет, мы с ним, конечно же, дрались, ибо я не могла смириться, что у родной матери ушла на… третий план, но скучала за ним каждый раз, как только он уезжал.

Да, жизнь текла как река. Не успела я опомниться, как приближались новогодние праздники и мы, будучи уже семиклашками, готовились не к какому-то там утреннику, а к настоящему новогоднему, да еще вечернему балу. Тут-то я и увидела его, Сашку. Он так красиво пел, и так клево играл на гитаре, что я прилипла к стене и не сводила с него глаз.

– Ты чО! – заорала на ухо Ирка. – Он же бабник!

– Кто? – испугалась я и заморгала, словно в глаз что-то попало.

– Сестренка! – Ирка так часто меня называла, я ее тоже, ибо мы были – не разлей вода, да и отчества у нас одинаковые, что давало нам возможность многим пудрить мозги. – Мне можешь ничего не говорить, я все вижу. Вон щеки как помидор, губки бантиком, а глазки сияют как майское небо залитое солнцем. Ты для него – сопливая малявка.

– Брось говорить чушь! – опротестовала я и даже топнула. – Душно здесь, вот щеки и горят. Ты знаешь, я не переношу духоту. Глаза горят, так вон, сколько света. А губки бантиком, ну уж прости, такие от природы.

– Ну-ну! – произнесла Ирка и унеслась выплясывать с друзьями.

А Сашка заливался соловьем, после обязательных песен, когда учителя расслабились и уже не блюли культурное воспитание молодежи, пошли долгоиграющие:

 
«Поспели вишни в саду у дяди Вани
У дяди Вани, поспели вишни,
А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане,
А мы с друзьями погулять, как будто вышли…»*
 

За тем последовали «Десять чертенят», «У попа была собака» и «Нашел тебя я босую». Раз по десять, по кругу.

Конечно, я его видела и не раз. В одной школе учились. Но тогда он был старшеклассником, за которым толпы девчонок бегали, разных возрастов. А сегодня он гость. Выпустился, но школу родную не забывал, с ансамблем приезжал, в котором был солистом-гитаристом.

Щеки краснели сильнее, мне казалось, он заметил меня и глядит с насмешкой, от этого и решила поскорее спрятаться в толпе танцующих.

Полгода пролетели быстро, я о нем не думала, честнее сказать, старалась не думать, уделяя больше внимания сверстникам. Пережили экзамены и наступило лето, перед выпускным классом. А затем выбор, либо старшая школа, либо иное учебное заведение. Не смотря на то, что наша компания чувствовала себя уже вполне взрослыми и вечерами мы, хоть и той же компанией, но уже парочками уходили подальше от дома, днем носились с мячом, на волейбольной площадке, как правило, играя мальчики против девочек.

Мы выигрывали. Я в защите, у сетки и вдруг, прямо у моего носа, возникают эти обалденные, карие глаза, да сморят так лукаво. Мяч пропустила, получила от Ирки втык, в самое ухо:

– И это ты называешь – не влюбилась?!

Рыкнув подруге в ответ, удалилась на подачу и закрутила свой фирменный, винтовой. Выиграли. Радовались. А он все не уходил. Бросал комплименты, мол, как мы выросли, какими красавицами стали, да все на меня поглядывает. Ушла, тихо так, по-английски. Из-за шторы поглядываю, руки дрожат, щеки пылают так, что хоть глазунью жарь. И шепчу:

– Где же ты, мой рыцарь, Борька Лаптев?! Ты же клялся, что до свадьбы все заживет.

Говорят, первая любовь не забывается, вот я его и поминала, причем всегда, при любых сложностях.

Лето только начиналось и мы с Иркой, с помощью ее родителей, собирались в лагерь. Весь день бегали за справками, затем прогуливались по магазинам и только к вечеру появились у дома. Друзья уже толпились на площадке летнего кинотеатра и мы, бросив на них беглый взгляд, отправились по квартирам, прихорашиваться, а через час Ирка зашла за мной и мы, поболтав о том, о сем, спустились во двор. Сашка сидел на скамейке и травил анекдоты. Мальчишки громко хохотали, девчонки строили ему глазки. Ирка, как предводительница, растолкала всех и заявила:

– Что?! Будем тут торчать, и ждать с моря погоды, или все же прогуляемся? – пятисекундное молчание и гордо взлетевший подбородок: – Вит, пошли! Пусть они, как дети, на глазах мамочек штаны просиживают! – подхватила меня под руку и потащила в сторону родника, подальше от окон, поближе к природе. Все поплелись за нами.

Скажу честно, хорошо крутить сознанием мужчин, даже в детстве, и у Ирки это здорово получалось. Отлупить кого, стоило только пальчиком указать. Окно разбили, играя в мяч, так любой из друзей брал вину на себя, чтобы только в кино сидеть рядом, да портфель таскать. Правда, если что случалось, посерьезней, и надо было замять назревающую катастрофу, тут Ирка бросала на меня свой умоляющий взгляд и я, вздыхая, делала шаг вперед. Она, еще в первый год нашего знакомства заметила, как взрослые, даже криминальные личности, а их на нашем квартале проживало немало, млеют от моих глаз, и постоянно этим пользовалась.

Мы шли с Иркой под ручку, остальные, гуськом плелись за нами. Отойдя от домов, Ирка запела одну из песен, репертуара Сашкиной группы. Он издал смешок, у меня ком в горле стал, а друзья уже радостно горланили:

 
«Нашел тебя я босую,
Худую, безволосую
И целый год в порядок приводил…»
 

Вечерело, надо было пораньше вернуться домой, собрать чемодан. Я напомнила Ирке, но та отмахнулась:

– Успею! А вообще, мне мать всегда собирает.

Мне мама не помогала, более того, я была уверена, что она, прежде чем я уеду, найдет кучу дел, которые я должна обязательно переделать. Поэтому, пробубнив, довольно тихо: «Тогда, до завтра! Всем пока!», направилась к дому. Сашка догнал сразу. Сначала шел сзади, затем подобрав шаг, искренне улыбаясь, шел рядом, нога в ногу. Путь домой оказался вдвое длиннее и мы, не проронив и слова, сделали кружочек вокруг пяточка наших домов. Наконец он подал голос:

– Может, сходим завтра в кино?

– Не могу, мы завтра утром уезжаем.

– Надолго?

– Пока на смену, а там…, как получится.

– Понятно. – помолчал, затем добавил: – Жаль. Говорят фильм хороший.

– Сходи, потом расскажешь.

– Я с тобой хотел.

Я лишь вздохнула. К подъезду мы подошли, когда было совсем темно, но Ирки с друзьями не было.

– Мне пора! – вздохнула я еще раз и поднялась на одну ступеньку. Он протянул руку, провел по моему плечу и взял за кисть. Слегка сжав пальцы, шепотом произнес:

– До свидания, курносая!

– Пока! – ответила я и поспешила домой. Взбежав на второй этаж, я замерла и прислушалась. Чего ждала, что он пойдет за мной, что попросит еще немного погулять или того лучше, не уезжать? Наверное, всего и сразу. Но он не пошел, видно правду говорила Ирка, я для него сопливая малявка, провел лишь потому, что одну не мог отпустить, в вечернее время. Но тогда отчего же у него был такой голос, шепча мне прощание? И почему именно так тихо, словно слова должна услышать только я? И таким завораживающим тоном….

«До свидания, курносая!» – звучало у меня в голове, пока я поднималась на пятый этаж. «Курносая…» Едва закрыла двери, заглянула в зеркало и присмотрелась к своему носу, а потом, не помыв руки, понеслась к окну своей комнаты и выглянула. Он все еще стоял у подъезда и рассматривал окна. Дыхание перехватило, но тут, как спасение, мама окликнула меня. А на утро, как и планировали, мы погрузились в машину отца Иры и поехали к приключениям. Настроение было великолепное. Да оно у меня всегда было такое, когда родители Ирины брали меня с собой. Одно было не так как всегда, я непроизвольно думала о Сашке, постоянно, даже когда была занята.

Мать из лагеря забрала меня ровно за сутки до окончания смены, до большого прощального костра, заявив, что соскучилась. Так соскучилась, что сразу же отвезла меня к бабушке, да забыла там на два месяца.

Жить у бабушки – это награда! Правда, это было лучшее, что мне могли подарить. Я всегда, каждую поездку к ней воспринимала как блага небесные. Но этот раз был один пунктик – Сашка! В свои четырнадцать, как я не любила свою Нюсеньку, а поделиться этим чувством стеснялась. Да и что я ей могла сказать? Провел, попрощался, назвал курносой. А бабушка, словно чувствовала мое взросление, все больше историй рассказывала, да про своих ухажеров.

– Бабуль! – как-то не сдержалась я: – Я что, курносая?

– Ты – раскрасавица!

– Это ты так считаешь. И не отвиливай. У меня нос курносый?

– Вика, так говорят, когда хотят подарить комплимент. У тебя мальчик появился?

– У меня их целый класс и еще чуток больше. И ты их всех знаешь.

– Так я же конкретно спросила.

– Да никто у меня не появился. Я же еще малявка, сопливая.

– Ну, это не мешало тебе в Борю влюбляться, в… – она собралась перечислить всех кого знала, как я перебила.

– Вспомнила! И потом, то же Борька… Лаптев!

– Да! – улыбалась бабушка. – Первая любовь – вещь сильная.

– И что, только первая?

– Да нет, хотя вернее сказать не могу. Я-то никого не любила. – тут она лукавила, любила-любила, деда моего. Он умер, когда мне исполнилось шесть, с тех пор она одна, а его фото так и стоят по дому.

– А деда?

– Он сделал мне вовремя предложение. Ну, понимаешь, я дала зарок, что соглашусь на седьмое предложение.

– Ух, ты! Это как же получается?

– Юлил он, через день сватался. – засмеялась бабушка и снова спросила: – Так кто курносой обозвал?

– Так, один прохожий. Эх! – тут же вздохнула я: – Где это мой Борька разъезжает?

Лето летело быстро, а я все думала о Сашке. Чаще обычного стояла у калитки и заглядывала в почтовый ящик. Как же мне хотелось получить от него письмо, хотя бы в две строчки, ведь адрес узнать – плевое дело. А еще больше, мечталось о том, как я увижу его идущего по дорожке, как он познакомится с бабушкой, и мы пойдем в кино, а вечером он уедет, чтобы утром снова приехать. Как бабушка глянет на него, приподняв очки, и усадит за стол, угощать вкусным обедом. Как… Множество разных картинок рисовала моя фантазия, а рассудок откровенно насмехался.

К родителям возвращаться не хотелось. Мать давно отодвинула меня на второй план, усиленно внушая, что я второсортная. Правда с отчимом мы нашли взаимопонимание, и я уже считала его родным. Да и со сводным братом Колькой мы дружим. Он все меня приемчикам разным учил, чтобы могла защищаться, если его рядом нет, да боксу обучал. И по-прежнему, как в раннем детстве, гонял всех мальчишек, кто косо смотрел на меня. Возвращение тянула до последнего, но школу не отменить – выпускной класс.

В городе я появилась за неделю до занятий. О Сашке не вздыхала, даже старалась вообще выкинуть его из головы. Подружки встретили меня радостно и потянули делиться секретами. Пока меня не было они, все до одной, начали курить, и нашли себе ухажеров из соседнего квартала. Правда, днем все так же сидели на лавочке с одноклассниками, а вечерами бежали на свидания, чтобы по возвращению домой, наблюдать из-за угла на кулачные бои соседских парней с новоиспеченными женихами. Я даже точно сказать не могу, что их больше вдохновляло, навалившаяся вдруг взрослость, новизна в отношениях или то, как за них сражаются.

– Угощайся! – вытянув пачку сигарет, сказала Наташка, училась она на класс младше, а жила в соседнем подъезде.

– Не хочу! – замотала я головой. – Но, спасибо.

– Ты чЁ, все еще мамина дочка?! – усмехнулась Рыбакова. Ее тоже звали Ирой, но она предпочитала ИРИНА. Жила на этаж ниже меня, в школу пошла на год позже, отчего шла только в седьмой класс.

– И мамина, и папина. – взъерепенилась я. – Как и ты! Но курить не хочу, мне не нравится. – Мы с Рыбаковой всегда ссорились, по любым пустякам, но больше всего из-за мальчишек. Едва она познакомится с мальчишкой, как он начинал проявлять ко мне интерес. Я, конечно же, отшивала, но ведь Рыбаковой не докажешь, глупа она была на счет понимания.

– Деревня! – попыталась уколоть меня Ирина. – Все курят!

– Я – не все! – стояла я на своем.

– Ша, девки! – вмешалась Ирка. – Не хочет, нечего заставлять. У нее своя голова есть. И ваще, ты, Ирка, не смей бузу поднимать на мою сестренку, мы с ней знаешь, сколько пудов соли съели, сидя за одной партой, сколько вместе у директора стояли. Ты дорасти, потом предъявы делай.

– Это что же получается, я не твоя подруга? – неожиданно разозлилась Рыбакова.

– Не-а. – просто ответила Ирка и, выпустив тонкую струйку дыма, добавила. – Ты – соседка. Близкая.

Рыбакова обиделась и ушла жаловаться старшей сестре. Она всегда так делала, после чего ее сестра, Танька, прибегала с нами разбираться. Этот раз не пришла и девчонки зашушукались:

– Танька аборт сделала. Бабы говорят, от Колобка залетела.

Колобок был известной личностью нашего квартала – вор рецидивист, хоть и молодой. Я только закончила четвертый класс, когда с ним познакомилась. Мы качались на качелях, он подошел и все затихли. Долго стоял и смотрел на меня, а потом, плюнул, присел на корточки и сказал:

– Ты девка хорошая и красивая. Так вот, кто обидит, скажи, что я за тебя пишусь. Меня знаешь?

Я кивнула, хотя и видела впервые. – О, бл… – выругался он: – слава вещь сильная! В общем, говори, Колобок шею свернет. А с Рыбаковой не водись – старшая гулящая, младшая сто пудов в нее пойдет. Все поняла? – я снова кивнула. А он дернул меня за косу, легонько, подмигнул и поковылял к дому напротив. Крепкий такой, весь разрисованный, росточку невысокого, ну точно колобок.

Наш квартал назывался Северный, отчего, никто не знал, а нас, молодежь, это совсем не интересовало. Ровно за нашим домом шел Ташкент, в три высоких дома и частный сектор, за каким размещался Октябрьский. Драки, даже со стрельбой, проходили, чуть ли не каждые выходные, то есть, в дни работы танцплощадок. Мы на них еще не бегали, возрастом не вышли. Зато устраивали свои танцульки, прямо на пяточке наших домов. Пятачок – пять домов, четыре трехэтажные и наш пяти, между ними палисадники, где женщины соревновались в цветниках, асфальтированная площадка, стоянка для машин, только у нашего дома. Затем ряд деревьев, ровно посаженых по периметру, на котором детские площадки, волейбольное и футбольное поле, зимой оно заливалось и становилось хоккейным. А в самом центре – летний кинотеатр, со скамейками в три ряда и сценой, где два раза в месяц давал концерт районный дом творчества, а как темнело, крутили кино. Все же остальное время там засиживалась молодежь, группками. В этот год к старшим присоединились и мы. Ну, когда не бегали на свидания или перед ним. Самым популярным у парней была игра на гитаре, и они бренчали на них до полуночи, распевая дворовые песенки. А утром, мой одноклассник, Виталька, выходил на балкон и трубил в горн. Занимался он в начальных классах, но привычка осталась, так что, «работал» нашим будильником с тридцатого августа по двадцать пятое мая. Затем они, мальчишки нашего класса, живущие в соседних домах, толпились у нашего с Иркой подъезда и ждали нас. Забрав наши портфели, чинно шли за нами. По дороге подтягивались остальные и в школу наш «А» класс, приходил практически полным составом. Не изменилось это и в этот год.

Вечером, послушав их бренчание, разошлись по домам, уснула я под заученный репертуар, а утром подскочила под громогласную побудку Виталькиного горна. Надев парадную форму, тут сделаю так же отступление. Форма у нашего класса была не обычная. Нет, мы, конечно же, носили и школьные платья и фартуки, и банты, но чаше всего мы ходили в пошитой на заказ форме моряков и мечтали всем классом пойти в мореходку. Так вот, надев подаренную отцом тельняшку, синюю юбочку, закрепив на белой рубашке гюйс, так же отцовский, водрузив бескозырку между огромных белых бантов, я понеслась вниз, где уже ждала Ирка и одноклассники. Начался новый учебный год. И все было не так как всегда. Даже музыка и запахи. Пришли мы на линейку и выслушали напутствие директора, затем получили букетики от первоклашек и, вручив им подарки, отвели в класс. Но вот учиться-то, не хотелось. Погода была отличная, новостей море и одна другой краше, да все же хотят поделиться…

А с третьего дня сентября вообще мир перевернулся. Сначала мы узнали, что одну из учениц нашего класса собираются отчислить, она родила ребенка. В пятнадцать лет! Да и отец не известен. Пока Варфоломеевна, наша классная, ее отстаивала и в вечернюю школу переводила, случилось горе. Классная попала под машину, лежит в больнице в тяжелом состоянии. Мы остались «сиротами». Ну, конечно же, нам прислали на замену, но мы устраивали бокоты и требовали Варфоломеевну. Создали свой комитет и принесли директору петицию, заверяющую, что не посрамим имя любимой школьной матери. Директриса пошла на уступки, но приглядывала за нами. Мы же ежедневно ездили в больницу и вели себя пристойно. Ровно две недели. А потом молодая кровь начала бурлить и нет-нет, а кто-то и сбежит с уроков.

Как-то поздно вечером, ложась спать, я подскочила и бросилась к окну. Там, на площадке, где еще несколько минут назад, кто-то хриплым голосом пел нечто нечленораздельное, зазвучала «Иволга»:

 
Помню, помню мальчик я босой
В лодке колыхался над волнами
Девушка с распущенной косой
Мои губы трогала губами
Девушка с распущенной косой
Мои губы трогала губами…
 

Я не могла ошибиться, я бы узнала этот голос из тысячи, даже если бы ветер доносил совсем слабый шепот. Пел Сашка! И сердце мое защемило. Дослушав до конца, стоя босыми ногами и упираясь в стекло лбом, я, искусав губу, принялась за свою считалочку:

– Где же ты мой рыцарь, Борька Лаптев?!

Сон покинул меня и в школу поутру я еле встала.

Сентябрь, да и октябрь в наших краях жаркий. К третьему уроку окна в классе приоткрывались, к четвертому открывались настежь даже вторые створки, так как класс нагревался настолько, что стояла духота. Мне приходилось сидеть за стеклом – парта так стояла. Мне это совершенно не мешало, даже наоборот, я всегда любила собственное пространство, а в классе, где 37 человек, плюс учитель, его трудно найти, поэтому радовалась данному обстоятельству. Учителя же реагировали спокойно – мои глаза всегда внушали им доверие. Так вот. Сидели мы с Ирой на третьей парте от конца ряда, в ряду одни мальчишки, их было в два раза больше в классе, чем девочек. Не помню, что это был за день, да и число какое. Листва на деревьях начинала разукрашиваться, но меня не отвлекала. Осенью я не восхищалась, люблю весну и ничего не могу с этим поделать. Помню, был урок физики и Опора, к своему стыду признаюсь, что и сама так называла Ольгу Федоровну, доносила до нас новую, скучную, на мой взгляд, тему.

– Привет, курносая! – раздалось мне в ухо, и я вздрогнула. Ирка тут же толкнула меня в бок, сзади раздался смешок мальчишек и я медленно, холодея, повернула голову. Сашка, запрыгнув на цоколь, полулежал на подоконнике. Учительница продолжала монотонно «зудеть», я сощурилась от яркого солнца и облизала пересохшие губы. – Грызете гранит науки? Смотри, двойку не получи, а то мне будет стыдно!

– Да иди ты! – только и сказала я.

– Что там такое?! – крикнула Ольга Федоровна. Я отчего-то испугалась, а Ирка тут же подскочила:

– Да это мы не поняли… – и понеслись вопросы.

Учительница отвечала, но потом разозлилась и усадила Иру, говоря:

– Да, физика предмет не простой! Прочтете параграф и все поймете.

– А если нет? – подала я голос, не зная, как себя вести, ведь Сашка все не уходил, торчал в окне и улыбался.

– Тогда я попытаюсь растолковать вам еще раз.

– Иди, а! – прошептала я Сашке. – И без тебя ничего не лезет в голову, а тут ты еще.

– Какие нежные слова! – засмеялся он и, спрыгнув, насвистывая «Иволгу», удалился.

Как ни странно, никто из мальчишек подшучивать не начал. Все делали вид, что ничего не произошло, ну и я, держалась, словно он для меня пустое место.

С этого дня он стал появляться у подъезда. Сидеть дома я не могла, поэтому спускалась на третий этаж, к Седышке, подруге моего Кольки и, перелезая через балкон, выходила из другого подъезда. Ирка ждала меня на углу дома, и мы убегала к ее парню, достаточно взрослому, и тусовались с его друзьями. Ночью я засыпала под прекрасный Сашкин голос, продолжающий вещать новый репертуар. А на последнем уроке он возникал в окне, непременно называя меня «курносой», молча смотрел, правда, лыбился, минут пять и удалялся, чтобы занять место на лавочке у подъезда и ждать моего прихода из школы.

– Курносая! – где-то через неделю, любезных «пыток», окликнул он меня, сидя на лавочке у моего подъезда, с моими же одноклассниками: – Много учиться вредно, выходи гулять.

– Песочницу я переросла! – бросила я и пошла дальше. Мальчишки захохотали, а Ирка, бросив на них свой сердитый взгляд, произнесла:

– Чо ржете, дурни! Завтра двойки схлопочите, я вам шеи сверну. Варфоломеевне радоваться надо. А ты, Сашка, если не заметил, то знай, мы уже не дети.

– Да давно заметил. – ответил он и поднялся. – Может, в кино сходим, на вечерний сеанс? Я вас приглашаю.

– Ты, сначала, определись, – не унималась Ирка, – кого именно приглашаешь, а то как-то на вечерний и табуном… – и потащила меня в подъезд. – Ой, Витка! Втюрился он в тебя, по самые! Это же надо, вся школа за ним, а он за тобой! Чё моргаешь?! Бери его и дуй в кино.

– Бери! Он что, дитя? И не городи мне тут огородов. У него, таких, как я…

– Знамо дело, что опытный. Так это же хорошо.

– Чего хорошего? Ладно, пойду я. А то мать придет, увидит, что уроки и уборку не сделала, неделю на улицу не выпустит.

– Значит так. Я к тебе сейчас поднимусь, домашку быстро сделаем. А за уборку… Я с твоим Колькой сама перетру, он хлопчик с понятием, поможет.

– Вот только брата не трогай, я сама справлюсь.

– Ах да, он же любимчик.

– Да нет, просто мать всегда видит, что не я, а он делал, а это еще хуже. Давай, приходи.

Вечером мы, при параде, были во дворе. К Иркиным не пошли, ее распирало узнать, что Сашка дальше делать будет. Его не было. Присоединились к своим школьным друзьям, болтали в основном о школе. Вдруг как-то мальчишки стихли, даже папироски побросали. Я не сразу заметила их замешательства, а когда поняла в чем дело, Сашка уже сидел рядом и поглядывал на меня. Повисла пауза.

– Может, пройдемся? – подал голос Витька Нисневич, наш одноклассник и сосед Сашки. – А то уже половинки болят.

И мы пошли, бродить по улицам, слушая анекдоты мальчишек. Ирка рядом со мной шла не долго, ей срочно понадобилось с Игорем решить вопросы, хотя я сразу поняла, нарочно сделала. Сашка тут как тут, снова шаг выровнял и со мной в ногу шагает. В скорости мы позади всех остались. Шли молча, он пару раз, словно случайно, коснулся моей руки. А как фонари кончились, так вообще за руку взял. Как мне это не было приятно, я все же руку в карман всунула.