Текст книги "«Тигр» охотится ночью"

9

– Представляешь, док, я узнал, что раньше на этом месте было старое вьетнамское кладбище. – Роджерс наклонился, покопался в ящике с пайка́ми, извлек пачку галет, протянул Наталье. Иронично усмехнулся: – Но ты не думай, это еще не все. Мы богатые.

– Спасибо, кэп. Ужин в лагере, а лагерь на месте кладбища. Очень романтично.

Солнце уже спряталось, но воздух был душным, парны́м.

– Ага, вот, – он вынул очередной паек. – Кажется, здесь пакет с кофе не вытащили, а то именно таких пакетов вечно не хватает. Все любят кофе, понимаете, док?

– Понимаю. Что, воруют прямо из ящиков?

– Ну да, умудряются как-то… – Роджерс достал банку с печеньем, взял консервный нож, поддел им крышку, заглянул внутрь, присвистнул: – Ничего себе, аж три штуки! Да еще и с мармеладом! Но печенье мы отложим на потом. Сначала нужно найти что-нибудь посущественней. Хотя баночка нам, впрочем, пригодится…

– Зачем ты это делаешь? – удивленно спросила Наталья, увидев, что Том выкладывает печенье из банки.

– Сейчас поймешь. – Он выдул из жестяной банки крошки, нагнулся, поскреб ею по земле, набил до половины песком, встряхнул, выравнивая верхний слой. – Подожди. – Легко поднявшись, направился к ближайшему вертолету, подставил банку под его брюхо в том месте, где находился сливной клапан.

Через раскрытый полог палатки Наталья с изумлением наблюдала за действиями кэпа. Когда же топливо закапало в банку, сообразила, что он мастерит примитивную «печку».

Вернувшись, Роджерс снова залез в ящик, достал еще одну банку печенья и вскрыл ее несколькими быстрыми движениями консервного ножа.

– Догадалась? – бросил он быстрый взгляд на Наталью. Она кивнула, и он довольно улыбнулся. Потом пробил у верхнего края «печки» несколько треугольных дырок, чтобы пламя могло свободно гореть, когда на ней будет стоять банка с едой. Наконец установил банку-печку на ровном месте и поджег. Из самодельного устройства вырвался темно-оранжевый, коптящий язык пламени. – О, кей, – произнес кэп удовлетворенно и извлек все из того же ящика пластиковую посуду и еще несколько банок.

– Что это? – поинтересовалась Наталья.

Солнце уже уходило за перевал. Его последние лучи слабо золотили влажную листву.

– Увы, док, деликатесов не предвидится. Все как всегда, строго по списку. Итак, что изволите заказать на ужин, док? – Том игриво взглянул на нее и принялся перечислять: – Говядина с лапшой, тушеная говядина, спагетти с фрикадельками, цыплята, омлет…

– Цыплята, – остановила она его.

– Правильно, – одобрил ее выбор кэп.

С помощью сложенной пополам крышки от печенья он взял банку с водой и, чтобы дать огню выход сбоку, специально поставил ее на «печку» чуть неровно. С той стороны, где плясали язычки пламени, на воде почти сразу стали появляться пузырьки.

Последние лучи солнца погасли за перевалом. В воздухе начали собираться тучи москитов.

– Опусти рукава, – посоветовал Том, перекладывая разогретого цыпленка в тарелку. – Зажрут.

– Вкусно пахнет.

– Тогда приятного аппетита, док, – протянул он тарелку Наталье. – А я пока займусь кипятком для кофе.

В очередную пустую банку из-под печенья Роджерс налил из фляги воды и тоже поставил на чудо-печку. Когда вода закипела, снял банку с огня, предварительно обернув ее обрывком картона, чтобы не обжечься. Осторожно перелил кипяток в пластиковую кружку, надорвал верх бумажного пакетика с кофе и высыпал гранулы в воду. Те тотчас растворились, распространив по палатке приятный аромат. Добавив в кофе сахар и сухое молоко, Том протянул кружку Наталье.

– Спасибо, кэп.

– Сегодня снова быть дождю, – обронил Роджерс, закурив сигарету и снова склонившись над ящиком. Достал для себя банку с говядиной, открыл, разогрел на огне, вытряхнул мясо на тарелку и уселся напротив. – Тарелку после еды надо смять, док, помнишь?

– Помню, сэр, – улыбнулась она. Потом добавила уже серьезно: – У меня из головы никак не выходят те люди внизу, я и в госпитале о них думала. Почему никто из крестьян даже не пригнулся от пуль?

– Снайпер заставил их стоять неподвижно.

– Но разве можно заставить людей стоять под пулеметным огнем?

– Если б они побежали, он застрелил бы их.

– Но их ведь все равно расстреляли! Только с вертолетов. А вот если бы они побежали одновременно, разом, ему не удалось бы убить их всех. Тем более что он был занят нашими вертолетами.

– Видимо, они боялись его больше, чем нас. Нам не понять устройства их мозгов, док.

Расправившись с говядиной, Роджерс еще раз вскипятил воду для кофе, взял с железной крышки, служившей ему пепельницей, недокуренную сигарету. В сгустившихся сумерках Наталья видела теперь лишь огонек сигареты да мужской силуэт – высокую фигуру, широкие плечи.

Где-то вдали трещали выстрелы.

– И все-таки эта страшная картина до сих пор стоит у меня перед глазами, не дает мне покоя. Я даже четко запомнила отдельные лица! Помню, одна старуха невозмутимо что-то жевала, и когда в нее угодила пуля, она лишь обреченно мотнула головой, словно так и должно было быть. А один ребенок пытался убежать, но мать прикрикнула на него, и они погибли вместе. Нет, подобная покорность не укладывается в моей голове!

– Кажется, я обещал тебе кое о чем рассказать… – Роджерс стряхнул пепел на траву. – Так вот, перед отправкой сюда мне и всем остальным новобранцам задавали один и тот же вопрос. Причем задавали твои коллеги, только психологи. Вот, говорят, допустим, вы на большой скорости ведете грузовик с солдатами на борту по скользкой дороге. С обеих сторон – крутые обрывы. И вдруг на вашем пути оказывается маленький ребенок. Как вы, мол, поступите: постараетесь объехать его и рухнете с обрыва, обеспечив верную смерть себе и товарищам, или продолжите ехать прямо и убьете ребенка? Ответ, казалось бы, очевиден: надо пожертвовать ребенком, убить его. Но разве язык повернется сказать такое?!

– И все же… что ты ответил? – Наталья внимательно воззрилась на собеседника.

– Сначала сказал, что остановлю грузовик, но меня тут же поправили: вы, дескать, этого сделать не сможете, поскольку мчитесь на большой скорости, а дорога скользкая и идет под уклон. Хитрецы. Я им, конечно, попробовал возразить, что по столь опасной дороге вряд ли буду ехать быстро, но тут старший в комиссии мне и говорит: вы что, мол, не понимаете, лефт, – а я тогда еще первым лейтенантом был, – что должны дать только один из двух ответов: убить либо ребенка, либо своих товарищей. Зачем, спрашивается, задавать такие вопросы, если для всех ответ очевиден? Но нет! Эти монстры-психологи хотят именно услышать, как ты сам произнесешь это вслух! В общем, я сказал им так: раз у меня нет выбора, я еду дальше и сбиваю ребенка, но тест ваш – дрянь. А они мне: не ваше дело, лефт, счастливого пути. Словом, только здесь я понял, для чего нам задавали такие вопросы, – криво усмехнулся Том. – Подумаешь, грузовик сбил ребенка! Только и всего-то… Так что работа у нас не только опасная, но и плохая, док. Неправильная у нас работа…

Начал моросить дождь.

– От всего пережитого за сегодняшний день я, наверное, ночью не смогу сомкнуть глаз, – потерянно произнесла Наталья. – В глазах до сих пор стоит картинка, как они снизу смотрят на меня и даже, кажется, улыбаются мне. А потом кружатся, падают и умирают…

– Это от усталости, док. – Роджерс обнял ее за плечи и притянул к себе. – Я постараюсь помочь тебе уснуть.

10

Серые волны шуршали о мокрый песок, над морем висел сырой густой туман. Натали медленно гуляла по берегу, зябко кутаясь в меховую накидку. Спустившись по ступенчатой аллее к морю, Маренн подошла к Наталье и с нежностью положила руку ей на плечо.

– Ты уже давно гуляешь, замерзла, наверное. К нам Франц приехал, Женевьева накрыла стол. Идем в дом.

Наталья повернулась лицом к Маренн, в ее глазах стояли слезы.

– Я хочу вернуться в Петербург, – негромко произнесла она. – Я соскучилась по своему дому. Мне стали часто сниться кони на Аничковом мосту…

– Я понимаю тебя, – вздохнула Маренн. – Очень хорошо понимаю. Я тоже видела во сне свой дом, вот этот самый, – она кивнула в сторону за́мка, – много раз на протяжении многих лет. И уже не чаяла когда-нибудь сюда вернуться. Родная Франция казалась мне потерянной навсегда, я долго не могла ее простить. Многое должно было со мной произойти и многое мне нужно было пережить, чтобы я все-таки вернулась. И ты вернешься, – мадам успокаивающе провела рукой по волосам Натальи. – Власть Советов не вечна, ибо власть Зла не бывает вечной. Просто надо набраться терпения и ждать. Однако жизнь между тем должна идти своим чередом и ни в коем случае не стоять на месте. Тогда ты и сама не заметишь, как быстро все изменится к лучшему. Кстати, я думала, что ты встретишь Франца с радостью, а ты к нему даже не подошла. Почему? Он тебя чем-то обидел? – Маренн внимательно всмотрелась в лицо Натальи.

– Нет, ничем не обидел, – отрицательно мотнула та головой. – Просто мне лучше, когда я одна.

– Что за глупые мысли?! – укоризненно воскликнула Маренн. – Нет, так дело не пойдет, девочка моя. Я, конечно, знаю, что человек быстро привыкает к одиночеству, однако не считаю это лучшим способом существования. Так что идем в дом, дорогая, тебя все ждут, – она энергично потянула Натали за собой.

– Я еще немного погуляю и приду, – осторожно высвободилась из ее рук Натали.

– Ну хорошо, только не задерживайся, – сдалась, тяжко вздохнув, Маренн и удалилась.

Поднимаясь по ступеням на террасу, она услышала доносившийся из столовой бодрый голос Шлетта:

– Вот как выстрелит такой снайпер, так сразу смотровую щель и залепит…

Затем раздался смех Йохена и послышался вопрос явно озадаченной Джилл:

– Я не понимаю, над чем вы смеетесь. Чем залепил? О чем вы вообще говорите?

– Не обращай внимания, Джилл, Франц просто фантазирует, – сказала Маренн, входя в столовую. – А тебя, Франц, прошу прекратить смущать мою дочь. – Она обошла вокруг стола и села рядом с Йохеном, который тотчас взял ее за руку.

Шлетт между тем недоуменно пожал плечами, чиркнул зажигалкой, закурил сигарету и с деланым равнодушием осведомился:

– А девушка что, до сих пор не в курсе?

– Девушка в курсе всего, что интересно и полезно ей самой, оберштурмбаннфюрер, – парировала Маренн. – И разным скабрезным шуточкам предпочитает изящную словесность. К тому же ты, Франц, увы, не оригинален. Когда-то, еще в Берлине, мою дочь уже пытался воспитывать в подобном духе Науйокс, но я ему этого не позволила.

– Ах, ну раз речь идет об изящной словесности, тогда извиняюсь, – Шлетт шутливо покаянно склонил перед дамами голову. – Помнится, один из наших фюреров, Гиммлер, тоже был приверженцем изящной словесности. И даже создал ради этого весьма разветвленный аппарат. А уж сколь горазд был наш рейхсфюрер на выдумки! Помнишь, – он повернулся к Йохену, – одно из его изобретений? Да, да, тот самый специальный гель в трубочке, который рейхсфюрер рекомендовал всем наносить на пенис, чтобы не реагировать на славянок. Фрау Ким, – осклабился Франц в широкой улыбке, – уж не в вашей ли клинике в Шарите сей препарат разработали? Не сам ли профессор де Кринис – автор столь мудреного состава?

– Ну что ты, Франц?! – наградила его аналогичной улыбкой Маренн. – Куда уж французским профессорам до немецких изобретений!

– У профессора были слишком чистые белые манжеты, чтобы заниматься такого рода делами, – хохотнул Йохен. – Он бы просто побоялся испачкать их. Случайно. Этим самым гелем. Вдруг бы его жена Фредерика что-то не то о нем подумала.

– Налить тебе еще кофе? – Маренн повернулась к притихшей Джилл.

– Да, мама, спасибо.

– Неужели рейхсфюрер сам состав геля придумал? – не унимался развеселившийся Шлетт.

– А ты на себе-то его, кстати, испытывал? – полюбопытствовал Йохен с неприкрытой иронией.

– Нет, что ты, – замахал руками Франц, – меня и Тося устраивала! Один раз посмотрел, правда, но он зеленый оказался, какого-то ядовитого цвета, и мне себя сразу жалко стало. А к гелю этому, между прочим, еще и грелка прилагалась. Ну это вообще что-то из области фантастики! Сам-то ты, ясное дело, этими изобретениями Гиммлера не пользовался, – он подмигнул Йохену, красноречиво кивнув в сторону Маренн. – Пусть с перерывами, но у тебя женщина всегда под боком была. А остальным каково? Вот и приходилось довольствоваться Тосей.

– А я-то все гадал: зачем Франц столько шоколада набирает? Оказывается, для Тоси! – расхохотался Йохен.

– Без шоколада не давала, это точно. Но ты хоть потише говори, – Франц бросил взгляд на террасу, – чтобы фрейляйн Натали не услышала. Ей, помню, еще и там, на Балатоне разговоры про Тосю не нравились, а уж теперь, думаю, и подавно не по душе придутся. Фрейляйн Натали – это тебе не фрау Ким, она никакой Тоси мне не спустит.

– Фрау Ким тоже не спустит, – Йохен с улыбкой взглянул на Маренн. – Это она только с виду мягко стелет, а попробуй поперек пойди – вмиг в пантеру превратится! Загорится быстрее, чем ты зажигалкой чиркнешь. Никакой Тоси мне не спустила бы.

– Я не понимаю, мама, о каком геле вы говорите? – Джилл уже чуть не плакала. – Что за грелка? Для чего все это?..

– Не бери в голову, дочь. Мужчины просто развлекают друг друга солдатскими анекдотами, – заверила девушку Маренн. И строго, хотя и едва сдерживая улыбку, посмотрела на Шлетта: – Франц, я вынуждена повторить свою просьбу относительно разговоров в присутствии моей дочери.

– Фрау Ким, но вы же доктор! – нарочито обескураженно всплеснул тот руками.

– Смею вам напомнить, Франц, что в моем доме живут не только доктора.

– Я уже заметил, что фрейляйн Джилл – ну просто нежный цветок в вазе! – Шлетт дурашливо прижал руки к груди. – Вот фрейляйн Натали, – он снова оглянулся на море, – ничем не смутишь и не испугаешь. Правда, увы, ничем и не возьмешь. Ни с гелем, ни без геля. Она вообще ледяная. А вот фрейляйн Джилл, – он галантно поклонился девушке, – само очарование!

– Благодарю, – Джилл, запунцовев от смущения, опустила глаза.

– Но это не повод отпускать сальные штучки, чтобы получать удовольствие от того, как фрейляйн Джилл краснеет, – строго и на сей раз без намека на улыбку отчитала Шлетта Маренн.

– Ты с Ханнелорой на подобные темы беседуешь? – спросил Йохен Франца, решив занять сторону хозяйки дома.

– Нет, конечно, – округлил Шлетт глаза.

– Вот и здесь помалкивай.

– Понял и замолчал. А что, – он снова кивнул в сторону моря, – фрейляйн Натали вообще не собирается возвращаться с прогулки? Или она просто не хочет видеть меня?

– Я могу сходить за ней, – сказала Джилл, вставая из-за стола.

– Не сто́ит, – Маренн жестом усадила дочь на место. – Я недавно ходила, Натали обещала скоро прийти. Кстати, Франц, что между вами произошло? – она внимательно посмотрела на Шлетта. – Признавайся, здесь все свои. Я должна знать, ведь Натали мне не чужая. К тому же в отличие от моей Джилл, – мать ласково поправила выбившиеся из прически волосы дочери, – она на твои шуточки не реагирует, ибо много чего наслушалась и насмотрелась на родине. Так в чем же дело, какая кошка меж вами пробежала?

– Если хотите, мы с фрейляйн Джилл сходим покормить зверушек Клауса, – деликатно предложил Йохен.

– Останьтесь, – по-хозяйски распорядилась Маренн. – Какие у нас могут быть друг от друга секреты? К тому же я не думаю, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Или я ошибаюсь? – она снова пристально посмотрела на Шлетта.

– Отнюдь, – пожал тот плечами. – Вы правы: ничего особенного не случилось. Я, во всяком случае, именно так и думаю. А уж как там думает фрейляйн Натали, мне неведомо. Просто недавно я побывал в ее квартире на Монмартре: проводил после ресторана, и она сама пригласила меня на чашечку кофе. Возможно, надеялась, что я откажусь, но я согласился: в гостях все лучше, чем скучать в одиночестве в номере отеля. Так вот, пока фрейляйн Натали варила кофе, я заметил у нее на комоде ворох бумаг и, разумеется, заглянул в них. Оказалось, банальные счета за квартиру, но почему-то все не оплаченные. Я удивился, поскольку знаю, что она работает у тебя в клинике, Ким, и заработок, значит, имеет приличный. Однако за кофе не удержался и спросил ее об этих счетах напрямую. И тут фрейляйн Натали словно подменили! Она страшно на меня разозлилась и велела не совать нос в чужие дела. А уж когда начала жаловаться на разыгравшуюся у нее якобы головную боль, я понял: хочет, чтобы я ушел. Одним словом, романтический вечер не состоялся. Но квартирные счета у нее не оплачены, Ким, и это факт. Причину я так и не выяснил, поэтому выясняй сама. А фрейляйн Натали наверняка догадывается, что я тебе все расскажу, вот и не спешит примкнуть к нашей компании.

– Неоплаченные счета?! – Маренн обеспокоенно взглянула на Джилл: – Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Нет, мама, впервые слышу, – недоуменно пожала плечами дочь. – К тому же ты и сама знаешь, что за все те годы, что Натали снимает квартиру на Монмартре, я ни разу не была у нее в гостях. Она почему-то не приглашает меня к себе. И старательно избегает моих расспросов о том, как она там живет.

– И сколько она задолжала? – Маренн вновь повернулась к Францу.

Тот удивленно вскинул бровь.

– Я не считал. Хотя и задал ей тот же вопрос. Даже предложил свою помощь в оплате, чтобы тебя лишний раз не беспокоить. Но она разозлилась еще пуще. Сказала, что ей от меня ничего не надо. Так что сумма ее долга мне тоже неизвестна, прости, Ким.

– Разве в Советском Союзе не принято платить за квартиру? – вновь встряла в разговор Джилл, пытаясь докопаться до истины. – Или у коммунистов все общее и бесплатное?

– Не говори глупостей, Джилл, – поморщилась Маренн. – За любые услуги, в том числе коммунальные, платят во всем мире, и в Советском Союзе тоже. Не с неба же у них там горячая вода льется! Если, конечно, русские вообще знают, что это такое. К тому же Натали приехала во Францию не вчера, так что успела уже ознакомиться с правилами здешней жизни. Но я все равно ничего не понимаю! Спасибо, что ты обо всем рассказал мне, Франц. При случае я всенепременно поговорю с ней. Но сейчас, когда она придет с прогулки и присоединится к нам, прошу всех, – Маренн многозначительно посмотрела на Джилл, – обойтись даже без намеков. Ни слова!

– Я поняла, мама.

11

Голубой круг – отсвет чуть покачивающейся на ветру лампы – медленно передвигался по лаковой поверхности круглого белого столика, украшенного ажурной резьбой. С едва слышимым шорохом шевелились прозрачные шторы, закрывавшие выходящее на море окно. Балконная дверь была приоткрыта, и с моря тянуло зимней холодной сыростью. Наталья молча смотрела в стол прямо перед собой.

– И все-таки я позволю себе задать тебе волнующий меня вопрос, Натали, – Маренн опустилась в накрытое леопардовым мехом кресло напротив. – У тебя возникли затруднения с деньгами?

– Франц доложил? – ответила вопросом на вопрос Наталья, так и не подняв головы.

– Да, Франц, – не стала лукавить Маренн. – Но почему я узнаю о твоих проблемах от него, а не от тебя?! Ты же знаешь: я всегда готова помочь тебе! И могу помочь. Ты только объясни, отчего вдруг возникли трудности с деньгами?

– Хозяйка повысила арендную плату почти вдвое, – призналась Наталья чуть ли не со стоном, – и денег стало не хватать. Ведь мне же надо оплачивать еще и учебу! Пока квартирная хозяйка считала меня просто русской эмигранткой, она относилась ко мне с сочувствием. Но когда увидела у меня в гостях Франца и услышала, что я говорю с ним по-немецки, ее точно подменили! На следующий же день повысила стоимость квартплаты задним числом, и теперь мне от долгов никуда не деться…

– Почему же ты молчала, девочка моя?! – Маренн инстинктивно подалась вперед. – Вдвоем мы давно бы уже решили эту проблему. Итак, слушай меня! В ближайшее же время ты снимешь другую квартиру. Такую, где хозяева не слишком негативно относятся к бошам. Хотя нет! Ты просто переедешь ко мне, чтобы не тратить деньги на твою ерунду вроде так называемой «независимости», а тратить их только на учебу!

– Но хозяйка меня не отпустит! – Наталья в отчаянии обхватила голову руками. – Она уже пригрозила мне, что в случае чего обратится в полицию.

– Ты забыла о Клаусе, дорогая? – вкрадчиво произнесла Маренн, поднявшись с кресла и подойдя к Наталье. – Он ведь у нас уже почти стопроцентный юрист, и, смею заметить, весьма неплохой юрист. Вот мы и отправим Клауса к твоей квартирной хозяйке. Думаю, он ей быстро растолкует правила соблюдения договора. У тебя ведь есть договор на аренду помещения?

– Есть, – растерянно кивнула Наталья.

– Вот и отдашь Клаусу этот документ. А после его беседы с твоей алчной хозяйкой еще неизвестно, у кого из вас возникнут неприятности: у тебя или у нее. Полагаю, Клаус взыщет с нее еще и моральную компенсацию за твои слезы и унижение, так что платить придется не тебе, а ей, девочка моя. Она ведь наверняка думает, что ты оказалась в чужой стране одна и потому беззащитна. Но мы докажем ей, что это не так. Главное, – Маренн взяла Наталью за подбородок, подняла ее лицо к себе и посмотрела прямо в глаза, – чтобы ты сама относилась к нам с доверием. К нам ко всем. Ко мне, к Джилл, даже к Францу. Мы все на твоей стороне, даже не сомневайся в этом. Мы не оставим тебя в беде. Никогда!

Снизу послышалась музыка: это Йохен заиграл на рояле «Опавшие листья» Армстронга. Потом что-то сказал Франц. Потом засмеялась Джилл.

– Мама, мама! – раздался ее веселый голос. – Иди сюда! Ты только послушай!

– Извини, Натали, я должна спуститься к ним, – сокрушенно покачала головой Маренн. – Но я скоро вернусь. Дождись меня.

– Хорошо… мама.

Черный шелковый материал платья мадам зашуршал по ступеням лестницы.