Текст книги "Фарфоровый бес"

– Вадим, – Бурцев повернулся к нему и спросил с усмешкой, – ты там Аскания не видел? Может, он заснул, так разбудить надобно?

– Идет он, идет, – раздраженно прервал его Каховский и выскочил в соседнюю комнату.

Вскоре он вернулся и на цыпочках прошествовал в нишу окна. Следом за Левушкой появился долгожданный Асканий. Его встретили аплодисментами. В отличие от Дидоны, он вовсе не выглядел грациозно, скорее напротив, казался тяжеловат. Одет он был в бархатную тогу. Черные курчавые волосы на голове всклочены, лицо явно опухшее и вялое. Шаркая сандалиями, натянутыми на босу ногу, он подошел к Дидоне и встал за ее креслом. Асканий усиленно гримасничал, демонстрируя публике переживания. Потом начал говорить роль – по-итальянски, но как-то хрипло и неохотно. Дидона слушала его, не шелохнувшись. Потом она встала, закинула голову, изображая потрясение от услышанного, повернулась к актеру. После короткой, полной драматизма паузы она протянула руки к его голове, склонилась над ним и поцеловала в лоб.

– Иди ко мне, мой юный Асканий! – возвестила царица надрывно. – Расскажи, что пережил Эней в дальних странствиях!

То ли крякнув, то ли кашлянув, то ли всхлипнув, великовозрастный юноша плюхнулся перед Дидоной на одно колено и прижался лбом к ее руке. Он изображал сильнейшее волнение, слегка пристукивая ногой об пол.

– Браво! Браво! – зааплодировал Каховский, выскакивая из ниши окна. – Сейчас шампанское, а потом Кассандра и Мария-Магдалина!

– Прошу прощения, а щи когда? – спросил кто-то недовольно.

– Ну, какие щи, право, – возмутился искренне Левушка, – Какая проза! Щи обождут, сперва – искусство!

– Твой брат, как всегда, полон сюрпризов, – заметил Желтовский Денису. – Где он разыскал этих комедиантов?

– Не знаю, – Олтуфьев только недоуменно покачал головой. – Во всяком случае, в манеже, перед тем как мы отправились сюда, он даже и словом не обмолвился про дивертисмент. Для Бориса, кажется, это тоже сюрприз, – он бросил взгляд на Четвертинского. – Иначе он бы не распорядился подавать горячее на стол.

– Должен поблагодарить тебя, Денис, – вспомнил неожиданно Желтовский. – Матушка написала мне, что ей от моего имени переслали просто невероятную сумму денег, почти две тысячи ассигнациями. Сначала я решил, что вышла какая-то ошибка. Но потом вспомнил, что этой сумме как раз равнялся мой долг капитану Новикову, и ты обещался достать для меня деньги. Признаюсь, я вел себя подло, как свинья, – Желтовский опустил голову, – напился до беспамятства вместо того, чтобы самому искать выход из собственного несчастия. Но ты узнаешь, я умею быть благодарным. Не могу сказать точно, когда отдам тебе долг, – горячо продолжал он, взяв Дениса за руку, – но не сомневайся, я все верну, до копейки. Я дал зарок не играть, пока не расплачусь.

– С возвратом не стоит торопиться, – ответил Денис смущенно. – Деньги не мои, я их позаимствовал у бабушки. А ей не к спеху. Она так и сказала, пускай не мучает себя. Вернет, как оказия выйдет…

– А вы слышали, – придвинув стул, к ним подсел Бурцев, – с этим капитаном Новиковым до сих пор происходят какие-то невероятные истории.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – изумился Денис. – Какие истории могут происходить с мертвецом? Ты же сам рассказывал нам, что Новикова нашли мертвым на следующий день после того, как Вадим проигрался ему. Выяснили, наконец, кто его убил?

– Вот ты уж спросишь, право, Денис Васильевич, – усмехнулся Бурцев. – Я что, по-твоему, похож на графа Виктора Павловича Кочубея, министра внутренних дел, или хотя бы на петербургского обер-полицмейстера? Это у них надо спрашивать, кто убил да за что.

А я знаю только то, про что молва разносится. Вот давеча в театре у Коломны Екатерина Ильинична Кутузова рассказывала в ложе, что будто Новиков тот едва ли не по улицам Петербурга по ночам бродит и к прохожим задирается…

– Что… Что? – изумился Четвертинский, присоединившийся к их кружку. – Не поверю, что Екатерина Ильинична могла такое говорить. Она такая разумная дама, с ясным умом, обаянием…

– Ну, а обаяние здесь причем? – иронически осведомился у него Бурцев. – Думаешь, покойникам обаятельные особы не приглянутся. Да им все равно, кто ты таков, лишь бы свести счеты. Как Михайла Илларионович отъехал в Киев, Екатерина Ильинична одна с дочерьми осталась в доме на Английской набережной. Так, конечно, боязно ей. Только она всего лишь разговор завела, а свидетели быстро сыскались.

– Свидетели?! – переспросили Олтуфьев и Четвертинский в один голос. – Свидетели чего, позволь полюбопытствовать?

– Свидетели ночных прогулок покойника Новикова по Петербургу, – как ни в чем не бывало, уточнил Бурцев. – Вернее, не свидетели, а одна свидетельница. Супружница нашего петербургского командующего гарнизоном мадам Вязмитинова. Ну, она, известное дело, дама в годах, к тому же неуравновешена.

– Что же, она видела его? Самого Новикова?

– И даже разговаривала, – сообщил Бурцев со значением и слегка опустил голову, чтобы усилить впечатление. – Вообразите себе, возвращается как-то мадам Вязмитинова из гостей, уже за полночь было, к себе домой. Ну, простилась с мужем, как положено. Он уж в возрасте, на долгие объятия у него запала нет, устает быстро. Служанки тоже замешкались. Вошла мадам Вязмитинова в свои покои, видит, а на кровати ее кто-то лежит, – скрывая улыбку в усы, Бурцев расширил глаза, – в белой рубашке и панталонах. Мадам пригляделась и ахнула – мужчина!

– Так с чего она взяла, что это капитан Новиков был, – рассмеялся Желтовский. – Может, и не он. Раз муж стар, так у мадам наверняка вздыхатели имеются!

– Ну, что ты, Вадим! – отмахнулся Бурцев. – Какие вздыхатели. У Вязмитиновых две дочери уже замужем, третья на выданье, кому ж она нужна, пардон за прямоту… И помоложе хватает!

– И что, что было дальше? – заинтересованно спросил Четвертинский. – Мужчина тот исчез, или как?

– Как же, исчез! – хохотнул Бурцев. – В том-то вся и штука, что позовет мадам горничную – он исчезнет, а как одна останется – он опять появляется. Лежит себе на ее кровати под балдахином и улыбается нагло.

– Ну, так это вовсе, может быть, и не Новиков, – резонно заметил Денис. – С чего она взяла, что он Новиков. Может, иной какой спирит. Может, мадам втайне сеансы спиритические посещала, так там к ней привязался какой поклонник из потустороннего мира?

– Мадам крайне религиозна, – наставительно заметил ему Бурцев. – Ни о каких гайстах или спиритах слыхом не слыхивала. Ходит на исповедь каждую неделю, причащается, как положено, на ночь Библию читает. А если что и происходит, чего она не понимает, так все это, по ее мнению, от сатаны. Вот она на следующий день батюшку в дом призвала, рассказала ему все, как произошло с ней. Батюшка воду святую лил, молитву читал. Мадам уж успокоилась, мол, все, исчез гайст, больше не побеспокоит. А не тут-то было…

– Да ну!

– Вот-вот. Как опять ночь настанет, так снова мужик на кровати лежит и усмехается. На вторую ночь он даже заговорил с ней. «Ты, говорит, Агриппина Федоровна, прости меня. Но уж больно тоскливо мне в земле сырой лежать, позволь на твоей постельке понежиться». Мадам Вязмитинова прямо дара речи лишилась, как услышала его. А он ее пальчиком манит, да продолжает: «Злые люди, жадные покалечили меня до смерти, извести возжелали. Пожалей меня, Агриппина Федоровна». Прямо молит, и слезы, текут из глаз.

– И что ж госпожа Вязмитинова? – осведомился Четвертинский озабоченно. – Неужто ответила ему?

– Как же она ответит, – упрекнул его Бурцев, – она же мысли не умеет так передавать, как он ей передал. Да и перепугалась она, в обморок грохнулась. Горничные набежали, насилу в чувство привели. Так несчастная целых два дня после этого слова из себя выдавить не могла.

– Как же она в театр-то приехала? – усомнился Денис. – Не побоялась?

– Так, напротив, чтобы отвлечься, – ответил Бурцев. – А ночью никак по-иному теперь не засыпает, кроме как в присутствии служанки. Кровать повелела заменить вовсе и переставила ее в другую комнату. Вот как!

– Бурцев, что вы все ерунду мелете, – прервал их Каховский в возмущении. – Вы будете Кассандру смотреть или все языки чесать продолжите?

Глава 2
Пикантный оборот

Между обедом у Четвертинского, затянувшимся дотемна, и гвардейским клубом, где ожидалась карточная дуэль Бурцева и весьма самонадеянного московского гастролера из чиновников, Денис заехал ненадолго в Мраморный. Ему не терпелось узнать, не поступало ли еще каких сведений от Анны, когда же она, наконец, приедет в Петербург.

Старый солдат Егор Кузьмич проводил кавалергарда в малую белую гостиную дворца. Перед высоким камином, отделанным мрамором и самоцветами, князь Орлов читал какое-то письмо. Напротив него в кресле сидел старинный приятель граф Александр Сергеевич Строганов. У закрытого бархатными портьерами окна примостилась с шитьем Елизавета Михайловна.

– Вот моя Татьяна Дмитриевна со всей искренностью верит, – рассказывал Строганов и перебрасывал с ладони на ладонь несколько зеленоватых камушков, отшлифованных до блеска, – искренне верит, что камень этот, прозванный змеиным, приносит нашему семейству удачу. Так уж издавна повелось, что делают для нас из него и столешницы, и вазы в гостиные, и часы в него оправляют. Я и учеников своих в академии приучаю с этим камнем работать, тесать его, полировать. Очень уж красивые штуковины из него получаются. А знаешь ты, Елизавета Михайловна, с чего началось для Строгановых знакомство со змеиным камнем? – он повернулся к Олтуфьевой.

– Как не знать, – откликнулся вместо графини Алексей Григорьевич. – Все уж знают, кого не спроси, – он усмехнулся. – Почитай разов сто рассказывал ты, Алексашка. Помирать стану, и то вспомню, как шел твой прадед купец Аникей Строганов по горной тропинке на ваших шахтах уральских, где вы изумруды да прочее богатство свое добываете, и подвернулся ему под ногу круглый камушек. Сам зеленый весь, а разводы на нем черные, как на шкуре змеиной. Вот с тех пор вы камень этот почитаете своим талисманом. Что, скажешь, Алексашка, не так было? – поинтересовался он иронично.

– Так-то так, – ответил Строганов с легкой обидой. – Да только главного ты не сказал, Алексей Григорьевич. Камень этот не просто так, по случаю, Аникею подвернулся, а от большой беды его спас. От укуса змеиного. На дорожке той под камнем Аникея гадюка ядовитая поджидала, готовилась напасть, а как только Аникей камень поднял, так она испугалась и уползла. С тех пор, сколько ни ходил Аникей с камушком этим по горам, так н и одной змеюки и не встретил.

– Ох, умеете вы, Строгановы, легенду о себе сочинить, – подтрунил над ним князь Орлов. – То расскажете, как на собственные деньги, по собственному душевному велению собирали в поход атамана Ермака, мечтали об открытии новой земли за Уральским хребтом. То как там уж в Сибири какого-то отпрыска ханского схватили и за него выкуп огромный получили, на который государь Иван Грозный войско супротив поляков собрал. А на самом деле, Алексашка, если руку на сердце положить, для царя ли старались вы, для России ли матушки? – Орлов прищурился. – Небось, больше думал твой прадед Аникей, как задобрить царя Ивана Васильевича, чтоб он за строгановские рудники, с которых вы подати не платили в казну, опалу с вас снял. Да откупиться меньшим за большее мечтали…

– Что ж, отпираться не буду, – Строганов снова подбросил камушки. – Что было, то было. Всякие расчеты делали предки мои, ворон не считали на лету, глазами не моргали по-пустому, соображали. А коли нам доставалось перца от царей да императоров, так мы не серчали, исправляли огрехи свои. Долг свой перед отечеством помнили, но и собственный карман не забывали. Государю Петру Алексеевичу для войны со шведами сколько руды безо всякой оплаты поставили? – Строганов загнул палец на правой руке. – Леса опять же строительного для верфей и кораблей. Твою ж эскадру, Алексей Григорьевич, которая турок под Чесмой разбила, из чьего леса рубили? Из нашего, сибирского, – напомнил он и загнул второй палец.

– Ладно, ладно, не ершись, – примирительно заметил Орлов. – Чего нам с тобой считаться, старые уже мы. Поспорили, да и будет. Помрем, пусть потомки решают, кто принес пользу, а кто сам пользовал. Все по заслуженному на небесах достанется.

– Здеся граф Олтуфьев пожаловали, – возвестил Кузьмич, приоткрыв дверь, и закашлялся.

– Позвольте, князь, – Денис вошел в гостиную. Он сразу увидел в руках Алексея Григорьевича лист бумаги и почему-то решил, что это письмо от Анны. Сердце молодого человека взволнованно забилось. Глядя на письмо, он даже забыл, зачем, собственно, приехал в Мраморный.

– А вот и внук, входи, входи, молодец, – радушно пригласил его князь Орлов. – Что новенького в гвардии?

– Да, собственно, и ничего, – ответил Денис рассеянно, стараясь вспомнить, что же в самом деле особенного случилось за последние дни. Но ничего кроме историй о призраке капитана Новикова на ум ему не приходило.

– Небось видения последние обсуждают, – к его удивлению, догадался Строганов и, спрятав камешки в небольшой бархатный мешочек, который носил на груди как амулет, заметно оживился: – Моя Татьяна Дмитриевна тоже слышала эту историю, – начал он. – Говорят, на днях какого-то капитана, бывшего у нас по служебной надобности из Пятигорска, убили на Галерной улице. Вроде как за карточный долг, уж больно он везуч оказался в игре, много выиграл. Вот ему и не простили. Но ничего не известно покуда. Я вот нынче утром с государем Александром Павловичем завтракать имел честь, так не поленился, спросил у графа Кочубея, мол, Виктор Павлович, скоро ли найдут убийцу капитана того, может, после этого он успокоится, удовлетворится, перестанет народ честной пугать. Так он только руками разводит. Ни единой зацепки даже не имеется, Александр Сергеевич, отвечает, ни единого следка преступники не оставили. Чисто все. Вот хоть верь, хоть нет, а словно кара небесная, господи прости. – Строганов поспешно перекрестился.

– Что ж, неужто твоя Татьяна Дмитриевна тоже призрак того капитана повстречала, – ужаснулась Елизавета Михайловна и опустила шитье. – Где ж? Когда ж?

– Боже упаси! – отмахнулся Строганов. – Что ты такое, матушка, удумала. Не ровен час Татьяна Дмитриевна с ним встретится, так совсем мне жизни не будет дома. Прикажет каждую комнату баррикадировать и слуг с ружьями расставлять. Ни приемов тебе, ни банкетов, ни спокойной жизни. Нет, пока ей только слухов достаточно. И то сон потеряла, все выслушивает по всему дому, все выглядывает. А давеча в театре от супруги генерала Вязмитинова такой рассказ услыхала, что насилу отпоил ее чаем, как вернулась. Пока оберег наш змеиный камень не положил ей под подушку, не заснула…

– Да, вот уж страшилище для всей столицы выискалось, – Елизавета Михайловна пожала плечами. – Только и разговоров, что о нем. А что-то, мой родной, – обратилась она к Денису, – я тебя ждала вчера, вчера, а ты так и не явился. Куда ж пропал? Ты привез мне с Адмиралтейского лисий салоп, крытый голубой тафтой, как я просила? Или забыл?

– Не забыл, ба, но и не привез, – Денис виновато потупил взор. – Сам оттуда еле ноги унес, без салопа. Матушка с батюшкой обязали меня ехать с ними на именины к госпоже Хвостовой, девочек сопровождать, – пояснил он. – Так я едва дождался окончания того празднества, так там скучно было. Я вот предложить решился, может, ты, ба, папеньку попросишь тебе одежду верхнюю привезти, а то уж больно дорого обходятся мне визиты в родительский дом.

– Ладно уж, чиркну ему записку, – согласилась Елизавета Михайловна. – Ты уж больше не хлопочи. Понимаю, как тебе грустно терять время от гвардейского развлечения.

– А вот скажи-ка мне, Алексей Григорьевич, что тебе в письме написано, – поинтересовался Строганов, и Денис насторожился. – Что-то ты молчишь? Или нам с Елизаветой Михайловной знать не положено? – Он лукаво подмигнул Олтуфьевой. – От какой вздыхательницы письмишко? Или ж ты Лизиной ревности опасаешься?

– Не от вздыхательницы, – ответил Орлов с едва заметной улыбкой. – Вздыхательницы-то уж мне давно не пишут. Им молодых кавалеров хватает. Письмо это из Италии, Алексашка, – продолжил он. Услышав это, Денис вздохнул, ощущая одновременно и успокоение, и разочарование.

– Кто ж тебе пишет из Италии? – Строганов привстал с кресла. – Из Рима, из Академии художеств?

– Нет, пишут из Неаполя. Мой старый друг доктор Джанфранко Чаккони, – произнес Орлов, задумчиво глядя на огонь в камине. – Добрейший человек. Я жил у него некоторое время после того, как вынужден был бежать из Петербурга в начале царствования государя Павла Петровича. Сеньор Чаккони долго служил личным врачом королевы Марии – Каролины Неаполитанской, он очень помог мне с лекарствами и продовольствием, когда австрийцы бросили армию графа Суворова в Альпах без всякой поддержки. Он обратился к своей государыне, родной сестре австрийского монарха, и она оказала давление на братца. Кроме того, собрала все, что нашлось у нее самой в королевстве. Теперь мой друг Чаккони остался нищим и бездомным…

– Как это? – искренне удивился Строганов. – Его прогнали от двора.

– Больше нет двора, и ему негде служить, – продолжил Орлов с прежней печалью. – Бонапарт решил короновать на трон Неаполя своего старшего брата Жозефа, и Габсбурги изгнаны прочь. К сожалению, все, что я могу сделать для Джанфранко – это пригласить его с семейством поселиться у меня в Петербурге и оплатить все дорожные расходы. Так я и сделаю, – князь вздохнул.

– Это верно, – поддержал его горячо Строганов. – Тем более, что для знающего доктора у нас найдется неплохое место. Князь Багратион не зря говорил тебе, что государь принял решение о создании медико-хирургической академии, президентом которой станет Анна Алексеевна. Я уверен, у нее будет немалая нужда в отменных медикусах, тем более пользовавших королей. Обязательно поговори с ней, как только она приедет.

– Да, уж скорей бы, – согласился Орлов. – Считаю дни, Алексашка. Но думаю, она приедет не сегодня-завтра.

– Что ж, я отправлюсь в клуб, пожалуй, меня ждут, – осознав, что никаких известий от Анны нет, Денис собрался на Галерную. Ему не терпелось посмотреть, как Бурцев обыграет самоуверенного москвича, и он не хотел пропустить начало. Коротко кивнув Строганову и Орлову, молодой человек направился к дверям, но Елизавета Михайловна остановила его. Шурша черным шелком платья, она подошла к внуку и, понизив голос, попросила:

– Будь добр, удели мне еще некоторое время, Денис, мне надо поговорить с тобой об одной особе.

– О ком? – Денис в недоумении пожал плечами.

– Ты все сейчас поймешь, – Елизавета Михайловна сделала предупредительный жест. – Идем со мной. Они прошли в небольшую комнату, где Денис прежде не бывал. Она имела форму полукруга и была обтянута слегка мерцающим голубоватым шелком. Поверх обивки красовались круглые мраморные медальоны, на которых были изображены фигурки различных животных. Мебель в комнате в основном была мягкая, сделанная, как и в соседней гостиной, из отбеленного дерева и обтянутая голубым шелком, повторяющим обивку.

– Я не задержу тебя надолго, присядь, – попросила Елизавета Михайловна Дениса и указала на невысокое кресло с круглой спинкой, стоящее перед холодным камином. Сама же она села на канапе под балдахином с пышными воланами, стоящее напротив.

– Я слушаю, ба, что случилось? – спросил Денис встревоженно. – Что-то произошло? С Анной?

– Ну, почему именно с Анной, – Елизавета Михайловна улыбнулась. Все мысли внука были сосредоточены на Анне, она знала это. Тем тяжелее было ей заводить с ним речь об иной девице. – Не об Анне, о мадемуазель Алисе де Лицин я желаю с тобой поговорить, Денис, – произнесла она сдержанно и внимательно посмотрела на молодого человека. Денис опустил голову, весь его облик выражал покорное неприятие. – Меня сегодня после обеда посетила ненадолго княгиня Анна Александровна, – сообщила Денису графиня. – Князь Орлов принял ее радушно, но я сразу заметила, что она опечалена. Причину своей грусти Анна Александровна от меня не скрыла. Она попросила меня о разговоре наедине, и я привела ее сюда же, где мы с тобой сейчас находимся. – Денис с недоумением взглянул на бабушку, мол, и что с того? – Скажи мне, Денис, только честно, между тобой и мадемуазель Алисой установилась тайная связь? – попросила его Елизавета Михайловна. – Анна Александровна очень обеспокоена этим…

– Ба, мы уже не в первый раз говорим о мадемуазель Алисе, – недовольно ответил Денис. Встав с кресла, он подошел к камину и оперся локтем о мраморную полку. – С тех пор, как я имел честь быть ей представленным на чествовании князя Петра Ивановича у Гагариных, ты и княгиня Голицына только и беседуете со мной о ней. Отчего, ба? Среди приглашенных было немало иных девиц, почему бы не поговорить о них? Скажи мне без уловок, – потребовал он. – Ты и Анна Александровна решили женить меня на Алисе? А что скажет на это моя матушка? Вы не забыли о ней? Алиса не так уж состоятельна, за ней не дадут большого приданого, так что матушка ни за что не согласится. А меня, я так понимаю, вообще никто не спрашивает, – он с отчаянием пристукнул ладонью по мраморной полке.

– Пожалуйста, прояви терпение и послушай меня, – остановила его Елизавета Михайловна. – Как никому иному, мне прекрасно известно твое отношение к Анне. А ты знаешь, с каким нежным чувством всю жизнь я привязана к ней. Не говоря уже о моей любви, да, да, – она сделала паузу. – Теперь, когда ты уже взрослый, я могу сказать тебе об этом, о моей любви к ее отцу. Никто другой на свете не желал бы больше, чем я, чтобы ты и Анна соединили свои судьбы. Но я признаюсь, я не понимаю тебя, внук, – Елизавета Михайловна развела руками. – Ты любишь Анну, ты ждешь ее возвращения, а сам просишь Алису о тайных свиданиях и даже – это неслыханно! – умоляешь о телесной близости. Ты играешь с огнем, – Елизавета Михайловна разволновалась настолько, что тоже не могла усидеть на месте и принялась ходить по гостиной, сжимая руки на груди. – Теперь, когда Алиса призналась ей во всем, Анна Александровна имеет полное право отправиться к твоему отцу и потребовать у него твоей женитьбы на Алисе, так как ты ее скомпрометировал…

– Я просил Алису о близости? – Денис едва не опрокинул с каминной полки фарфоровые часы, которые стояли на ней. Лицо его побледнело, на нем выступили розовые пятна гнева. – Это невероятно! – воскликнул он и сразу осекся, осведомился сухо: – Позвольте узнать, это сама мадемуазель Алиса рассказала княгине Анне Александровне о моих на нее притязаниях?

– Сначала обо всем доложила горничная, – ответила Елизавета Михайловна, и Денис, кивнув, усмехнулся, он так и думал. – Она сказала, что молодой офицер из конной гвардии назначает ее барышне свидания у манежа и, усевшись к ней в карету, прости меня уж за прямоту, – Елизавета Михайловна слегка поклонилась, – пытается вызвать ее на ласку. Для Анны Александровны такой рассказ прозвучал как гром среди ясного неба. Она немедленно отправилась к Алисе, – продолжала графиня. – Та попыталась отпираться. Но горничная в присутствии мадемуазель повторила свой рассказ. Тогда Алисе ничего не оставалось, как признаться, – Елизавета Михайловна развела руками и, с осуждением покачивая головой, снова уселась на канапе. – Надо отдать ей должное, – добавила она уже спокойнее, – она пыталась скрывать твое имя, и Анна Александровна сначала думала на Льва, который начал ухаживать за Алисой раньше твоего. Но потом к вечеру у мадемуазель начался жар, она впала в слезы и призналась Анне Александровне, что любит тебя, что без тебя она отказывается жить. Как мне прикажешь, Денис Васильевич, понимать все это? – осведомилась графиня, не скрывая возмущения. – Ты больше не любишь Анну и желаешь соединить свою судьбу с Алисой? Не забывай, что мадемуазель Алиса – воспитанница князя Багратиона. Мне насилу удалось уговорить Анну Александровну не посвящать пока в это дело Петра Ивановича. Она уже собиралась просить его, чтобы он призвал к чести своего адъютанта. Я обещала ей поговорить с тобой, что сейчас и делаю. Ну, отвечай мне! – Елизавета Михайловна встала и подошла к внуку. Ее яркие, синие глаза, опутанные множеством мелких морщинок, сверкали с трудом удерживаемыми слезами: – Отвечай мне, я так и не доживу до того, что увижу Анну хотя бы твоей возлюбленной? Уж о свадьбе твоей с ней я даже не мечтаю. Для этого сперва надо получить расстриг от монашества, на который ее вынудил государь Павел Петрович. Наш синод не любит принимать такие решения, особенно когда речь идет о богатой особе. Так что вряд ли я и князь Алексей Григорьевич дождемся того, что попы наши раздобрятся, разве только государь Александр поможет. Но помолвку твою с Анной я бы желала видеть, и даже присутствовать на ней. А что же выходит? Ты меня Анне Александровне в родственницы записываешь? Признаюсь, что отношусь к семейству их с почтением, но Орловым они не чета. Для меня, по крайней мере. У тебя была тайная связь с Алисой? – спрашивала она возбужденно. – Гляди, Денис, – она погрозила пальцем, – если ты не признаешься, Анна Александровна предупредила меня, что намерена пригласить к Алисе доктора, который осмотрит ее на предмет нарушения девственности. И уж если таковой случай произошел, никто, милый мой, не докажет, что обесчестил ее не ты, даже если на самом деле ты был вовсе ни при чем.

– У меня нет никакой тайной связи с мадемуазель Алисой, – ответил Денис растерянно. Он понял, что попал в ловушку. – Я так и подумал, ба, что Марфушка эта не будет молчать, я разу не поверил ей, – воскликнул он с досадой. – Но я не ожидал от мадемуазель Алисы такого низкого поступка. Оговорить меня перед тетушкой Петра Ивановича, чтобы добиться того, в чем я ей отказал! – он подошел к окну и отдернул штору. Над мрачной громадиной Петропавловской крепости на противоположном берегу Невы висел бледно-желтый полумесяц, кое-где поблескивали фонари, кружился мелкий, сырой снег.

– Алиса оговорила тебя? – Елизавета Михайловна подошла к нему сзади и с сочувствием обняла за плечи: – Что это значит, Денис? Расскажи мне все. Мы придумаем, как вывести ее ложь на свет божий, если это так.

– Мне неприятно говорить в таком роде о юной особе, которая, как мне казалось, заслуживает только восхищения, – Денис обернулся к графине. – Я старался относиться к мадемуазель Алисе с глубоким почтением, ба, чтобы никак не задеть ее достоинства. Да, сегодня в полдень я виделся с ней, как оказалось, втайне от Анны Александровны. Мадемуазель приехала к манежу и переслала мне записку с Каховским, в которой просила о свидании. Поскольку она уже ждала меня в карете на Конногвардейском, я направился к ней, дабы избежать ее компрометации. Оказалось, мадемуазель убежала из дома, пока Анна Александровна отсутствовала. Я и в мыслях не имел, ба, чтобы садиться к ней в карету, но эта горничная, Марфушка, едва не силком затолкала меня внутрь. Во всяком случае, она очень настаивала, чтобы я сел к ее госпоже. Я и подумать не мог, что они разыгрывают заранее подготовленное действо, чтобы после оговорить меня перед Анной Александровной. Я даже не мог вообразить, что Алиса способна на подобное! Я ей доверился полностью, даже вернул записку, которую она прислала мне…

– Ты благороден, внук, – Елизавета Михайловна покачала головой, – но твое благородство желают обратить против тебя. Ты говорил своим друзьям, которые были с тобой в манеже, что получил письмо от Алисы, назвал ее имя?

– Нет, ба! – воскликнул Денис. – Как я мог? Ведь я как раз того и опасался, что они узнают о ней и начнут судачить. Без злобы, верно, но все же сделают ей компромат. Мне известно, что подобные поступки юной девушки никак не идут ей на пользу.

– Значит, твои друзья не смогут подтвердить, что Алиса сама, по собственной воле, вызвала тебя из манежа? Что не ты назначал ей свидание.

– Нет, – Денис огорченно пожал плечами. – Бурцев и Каховский знают, что меня вызвала дама, но я скрыл от них, что это была Алиса.

– А вот Алиса ничего скрывать не стала, – с сожалением заметила Елизавета Михайловна. – Теперь она вполне может воспользоваться услугами любого лакея, который лишит ее девственности, и обвинит моего внука, – добавила она с сарказмом. Потом снова прошла по комнате, шелестя шлейфом платья. – Негодница все обратит себе на пользу, и никто не сможет возразить, что мой внук здесь ни при чем.

– Но, ба, я не верю, что Алиса способна на такую подлость! Она клялась, что любит меня, я с должным уважением отнесся к ее чувству. Но я вовсе не подавал ей поводов для любви!

– Ты считаешь, что для любви необходимы поводы? – усмехнулась Елизавета Михайловна и глубоко вздохнула. – Увы, в возрасте Алисы для того, чтобы любовь вспыхнула, достаточно мимолетного взгляда, ее собственной фантазии, наконец. Она сама придумала себе вашу любовь и теперь пытается всеми способами сделать выдумку реальностью. Мой внук принадлежит к блестящей фамилии, он достаточно богат, он красив собой, обходителен, вежлив, он носит великолепный мундир, что еще надо юной девушке, только что приехавшей в столицу, чтобы сердце ее воспылало? Особенно если учесть, что воспитывалась она в усадьбе, почти в полном одиночестве. Конечно, впечатления захлестнули ее. Тем более, как говорит Анна Александровна, ты спас Алису, когда во время представления у Гагариных на ней загорелось платье. В ее глазах ты стал героем, это однозначно, прекрасным принцем из сказки.

– Но я не подавал мадемуазель Алисе никаких поводов рассчитывать на мою взаимность, – повторил Денис настойчиво. – Я дал понять ей, что не испытываю ответных чувств. Она не поняла меня?

– Она поняла, – кивнула Елизавета Михайловна. – Но вот смириться не захотела. Эта маленькая захватчица уже решила, что кавалергардский трофей должен принадлежать ей, и не хочет так просто расставаться со своей мечтой. К тому же раз ты впрямую отказал ей. Она обиделась, – продолжила графиня задумчиво. – Женщины, даже столь юные, тяжело переносят отказ мужчины. Как правило, они не прощают того, кто пренебрег их чувствами. Теперь я понимаю, Алиса желает отомстить тебе, и, я уверена, она пойдет до конца. Будет использовать все: твое благородство, твое почтение к князю Багратиону, сострадание Анны Александровны к ее сиротству, лишь бы женить тебя на себе. Или хотя бы заручиться помолвкой. Как же ты так неосторожно доверился ей, внук? – упрекнула она Дениса. – Хорошенькая на лицо, я не спорю, вроде и тиха собой. Но не зря говорят в народе, что в тихом омуте черти водятся. Подумай еще раз, что же, так никто и не видел ее перед манежем? Ни единая душа? – спросила она внука. – Денис пожал плечами. Лицо его горело, он готов был провалиться сквозь землю от стыда и злости.