Текст книги "Эмигрантская жизнь. Продолжение (сборник)"

Виктория Фельдман
Эмигрантская жизнь. Продолжение

© Фельдман В., 2018

© ООО «ЛИТЕО», 2018

Виктория Фельдман

Родилась в Одессе. По профессии инженер. Переехала в Германию на постоянное место жительства в 1993 году. Имеет двух сыновей, которые тоже живут и работают в Германии.

Я люблю свой город, он стал мне родным. Его улицы и скверы, бульвары вдоль рек и большое количество цветов вокруг. Но больше всего трогает мою душу цветущая акация под окном. Улыбающиеся и добрые люди.

Много лет прошло с того времени, когда я пересекла границу бывшего Советского Союза и оказалась без знания языка, одна с двумя чемоданами и 100 ДМ в кармане в чужой незнакомой для меня стране. Я смотрела на все с удивлением. Окружающий мир был для меня каким-то нереальным. Мне думалось, что я играю роль в чужом фильме, а сюжет его неизвестен. Мне было совершенно непонятно все в этой стране: – язык, одежда, порядки, отношения между людьми, правила поведения. Я всегда была уверена, что приехав из крупного портового города, который в Советском Союзе считался центром культуры, я многое знаю и умею. Однако попав в новый для меня мир, чувствовала себя в свои 45, совершенной школьницей.

Первое время незнакомая новая жизнь шла параллельно со мной, моим сознанием. Я наблюдала все со стороны. Так же как и я жили многие, они продолжали собираться на кухнях в новых своих социальных квартирах и делиться новостями. Ну, просто точно, как в той жизни. Но пришло время и мне просто надоело наблюдать. Я устроилась на работу, конечно не по профессии. Там, в прошлой жизни я была инженер-экономист на крупном заводе. А здесь? Но все прекрасно знают, что если не получить курсов переподготовки, (а мне был почти 50), не иметь связей, о профессии нужно забыть. А выживать было необходимо. Естественно, как и многие, в первый год жизни здесь, каждый день звонила в оставшийся далеко родной город. Выбирала вещи из склада красного креста и отправляла все это автобусом на бывшую родину, что бы оставшиеся там родственники не умерли с голоду. Но время шло, и я, все больше входила в новую жизнь.

Очень трудно давался мне новый язык. Сколько я прошла языковых курсов, сказать сложно.

Но мне улыбнулась удача, я нашла друзей. Мы объединили свои усилия и открыли Кафе. Работа была сложная. Это всем вначале, кажется, что работать в собственном кафе не надо, а деньги можно грести лопатой. Не хочется всех разочаровывать, но это далеко не так. Работать пришлось по 14 часов в сутки. Местный народ вначале очень опасливо заходил к нам. Но мы старались понравиться и народ появился. Работа пошла активно. Иногда приходили «наши». Те самые, которые привыкли сидеть на кухнях. Они, подходя к дверям, боялись зайти. стояли на улице, пока я не выходила и за руку не заводила их в зал.

Были среди наших посетителей и пожилые эмигранты из стран СНГ, приехавшие по еврейской эмиграции. Им очень необходимо было общение. Пришлось договориться с руководством еврейской общины и организовывать встречи на их территории. Часто приходилось приглашать музыкантов, артистов, лекторов.

Однажды в городской художественный музей русские искусствоведы привезли картины из Ленинградского Эрмитажа. Руководство музея предложило организовать русский праздник. Пригласили и нас. Мы приготовили много всего: русской еды, русской водки, русский самовар, пригласили русских музыкантов. Праздник удался. Немцы еду раскупили, чай из самовара пили с удовольствием. Опьяневшие немцы под конец праздника вместе с музыкантами распевали «Катюшу».

Когда приняли новый закон о совете иностранцев, общество рекомендовали меня кандидатом в совет. Прошло время и, меня выбрали.

Сложно начинать политическую деятельность в 56, но очень интересно.

Жизнь вообще штука замечательная. Всегда нужно верить в удачу и она придет.

Каждому свое

В нашем доме всегда был культ детей. Детей баловали, холили, они всегда получали все самое лучшее. Моя мать была женщиной строгой, но меня, как первенца, любила и жалела. Ей всегда чудилось, что именно со мной может случиться что-то плохое. Мне, конечно, такие предчувствия были в тягость. Но, когда в доме действительно случилась беда, умер мой отец, я стал больше времени проводить с семьей. Мне казалось, что я для моей мамы значу многое. Именно с моей учебой и карьерным ростом были связаны все ее помыслы и надежды. Ведь все знали, что стать инженером, а потом руководить группой в престижном институте-для еврейского мальчика было очень важно.

Время шло, моя мама вышла на пенсию, а я все ходил в солидных женихах.

Сестра моя была девочкой более свободной и независи – мой, чем я. Она не была предназначена продолжать фамилию, и за ней не наблюдали так, как за мной.

В 25 лет она удачно вышла замуж, родила дочь и полностью перебралась к мужу. И я остался вдвоем с мамой. Теперь контроль надо мной стал повсеместным. Что ел и что пил, с кем говорил по телефону, почему на 15 минут задержался после работы. Я старел, и ко мне во сне приходила молодая и длинноногая красавица. Мама при этом вполне счастлива, а дальше – много детей. Однако, сны развеивались, реальность не радовала. Зарплату платили все меньше и с перебоями. Брюки совсем протерлись и туфли прохудились. Голова стала седеть, а спина сутулиться. Я все яснее понимал, что шансов на молодую и длинноногую у меня с каждым днем все меньше.

В один из очень безрадостных периодов меня направили в город Рязань, на научную конференцию. Конференция была очень скучной. Я решал шахматные задачи на маленьком компьютере. Справа от меня сидела миловидная женщина лет 36-ти, которую тоже заинтересовали шахматные головоломки. Она попросилась посмотреть, и мы стали решать вместе. После конференции мы отправились гулять по городу, зашли в недорогой ресторан пообедать. Я оплатил заказ и, наконец, почувствовал себя мужчиной.

То, что женщина была не очень молода и не длиннонога, оказалось совсем несущественно.

Она приехала из Ленинграда. Тоже математик. Рассуждала грамотно и толково. Почему она не была замужем, я не спрашивал. Меня в данной ситуации устраивало все. Слава богу, мама не звонила и не интересовалась, что я ел на обед. Как оказывается, хороша жизнь, когда ты имеешь друга. Жили мы в гостинице на разных этажах, но это нам не мешало каждый день встречаться.

На третий день, после обеда, мы зашли к ней в номер. На столе чай и печенье. Кругом тишина. Тут мне очень захотелось ее обнять, а дальше все произошло само собой. Я даже не очень помню, как мы оказались с ней в постели. Я чувствовал себя совершенно неподготовленным школьником, а она тихо все время говорила: «Ну, погоди, не так! Не спеши!»

Последние дни конференции мы с утра отмечались в бюро, а после первой паузы исчезали и до конца дня находились в ее номере. Нам это нравилось все больше и больше. Но вот и время командировки подошло к концу. Пора было домой, к маме. Моя новая пассия ни на что не претендовала. Я твердо решил. Поеду к ней в Ленинград с предложением руки и сердца, распишемся, а там будь, что будет.

Мама встречала меня очень радостно. Наконец-то сыночек дома. Она никак не могла понять, что я уже давно вырос. Ничего ей не сказав, я через неделю уехал в Лениниград. Боже, как радовалась Вера. Она принимала меня по – королевски, хотя жила примерно в такой же «хрущевке» и ее финансовое положение было почти, как мое. Мы подали заявление в Загс, но сразу не расписывали. Приходите через месяц, – сказали нам. Мы очень из-за этого расстроились. Но закон есть закон, и я снова уехал к маме.

Прошел месяц переживаний и звонков. Все вроде налаживалось. Я пытался несколько раз завести с мамой беседы о моей предполагаемой женитьбе, не называя при этом ничьих имен, чтобы не вызывать у нее подозрений. Мама намеков не понимала, потому что не видела предмета моих желаний. Она считала меня неудачником и закостенелым холостяком. Основной ее фразой было: «Что ты, сыночек. Нет такой девушки, которая могла бы заменить тебе мать, а вместе мы не уживемся. Да и поздно уже, твое время ушло.»

Я все это слушал и втайне, как нашкодивший мальчишка, радовался тому, что будет. А вот и месяц прошел. Я снова в Ленинграде. Мы с Верой расписались и пошли в ресторан. А потом я предложил Вере поехать со мной в Москву. Она сильно волновалась, но согласилась. Я купил большой букет цветов, позвонил маме, что приехал не один и попросил ее подготовиться к встрече. Мама, конечно, не ожидала, но, благодаря своему дворянскому воспитанию, надела на лицо дежурную улыбку. Вечер в нашей новой семье прошел относительно спокойно.

На другое утро моя жена поехала в Ленинград за вещами. В ее квартире осталась жить ее родная сестра, которая из-за Веры не могла выйти замуж.

Как только Вера уехала, моя мама ворвалась ко мне в комнату с гневным лицом.

– Как ты мог! – кричала она. – Почему ты со мной не посоветовался, она тебе совсем не подходит! Как же мы теперь будем жить? Это что же, в доме еще одна хозяйка?

Я молчал, заранее ожидая подобного скандала. Потихоньку шум затих и мама ушла к себе. А через неделю приехала Вера с вещами и у нас началась новая жизнь.

Как положенно, через 9 месяцев у нас родился сын. Когда мы с мамой забрали ее с ребенком из роддома, мама заявила, что сама будет воспитывать внука.

Я был совершенно счастлив, ведь теперь можно было с уверенностью сказать, что я прожил свою жизнь не напрасно.

Но тут вскоре грянула, как гром среди ясного неба, политическая борьба между Горбачевым и Ельциным. Все полетело в тартарары. Мое НИИ закрыли, и мы всей семьей остались не у дел. Моя жена вспомнила, что можно попробовать выехать в Германию.

Она долго оббивала пороги всяких организаций, собирая документы, и вот мы в пути, конечно, вместе с мамой.

Первое место нашего пребывания на ПМЖ – общежитие в маленькой немецкой деревушке.

Поселили нас всех в одной комнате, где стояли двухъярусные кровати. За все время пребывания в общежитии мама не произнесла ни слова. Она была шокирована условиями жизни. Она не понимала немецких телевизионных программ, она боялась выходить на улицу. Ей в тот год исполнилось 70. В глазах ее читался постоянный ужас. Прожив в таком напряжении 4 месяца, она попросила разрешения поехать в Москву, проведать дочку.

Я купил ей билет на поезд до Москвы и мы с Верой и Костиком проводили ее на вокзал. Билет был в два конца, она должна была вернуться через неделю. Каково же было наше удивление, когда за 2 дня до ее приезда позвонила сестра из Москвы и сообщила, что мама назад не вернется, а все вещи просит выслать ей попутной машиной.

Теперь мы остались втроем и наша жизнь опять переменилась. Мы нашли жилье и решили переехать, ребенку пора было в школу.

Мы прошли наш путь, как вся еврейская иммиграция, – общежитие, курсы немецкого языка, интеграционные курсы по поиску работы и большие проблемы с трудоустройством. Время шло, а найти работу было практически невозможно.

Мы писали везде, что можем работать инженерами или преподавателями математики, но, из-за отсутствия правильного немецкого, нас нигде не брали. Я приобрел компьютер и все свободное время учил язык. А Вера, как любая женщина, была вся в заботах. Совершенно случайно ей повезло, и она нашла работу по уходу за больной еврейской бабушкой, бывшей жительницей Ленинграда.

Эта работа была очень непривычна, но что делать, ведь не работать тоже нельзя. Эта бабушка уже отпраздновала 80 лет. К моменту встречи с Верой она прожила в Германии более пяти лет. Приехала в Германию с дочкой, зятем и внуком. Однако, все прежние отношения в чужой стране разрушились. Дети посещали ее редко, а внук вообще переехал учиться в Берлин. И бабушка, которая всю жизнь была окружена людьми, осталась совсем одна.

– Ой, деточка, – говорила бабушка, когда Вера бралась за тряпку и веник.

– А знаете ли Вы кем я была в моей жизни? Я преподавала музыку в Институте им. Гнесиных. Мне выпало большое счастье учиться у такого выдающегося музыканта, как Генрих Густавович Нейгауз. Он родился в 1888 году в Кировограде, в семье русских немцев, и с семи лет прекрасно импровизировал на фортепиано. А вот с 19-ти – начал самостоятельную музыкальную карьеру. Я вам расскажу о нем.

В 1904 году молодой музыкант выступал в городе Дортмунде на фестивале, а также участвовал в концертах по Германии. Немецкая пресса превозносила успехи юного музыканта, и его приняли в «Германскую Высшую школу мастерства» под руководством Леопольда Годовского. После окончания школы он возвратился в Петербург, где поступил в консерваторию. К началу Великой Отечественной войны известного музыканта сажают в тюрьму только потому, что он по происхождению немец.

В 1942 году московская консерватория была эвакуирована в Свердловск, где в то самое время жила и моя семья.

Я к этому времени училась в последнем классе школы. Чтобы прокормиться, мне приходилось после школы работать на железной дороге. Холод, мороз достигал 30 градусов, это было ужасно!

Бабушка останавливает рассказ и закрывает глаза.

– Ой, деточка, как я устала, и так страшно все это вспоминать. Я лучше в следующий раз расскажу вам, что было дальше.

Прошла неделя, и Вера снова взялась за тряпку и швабру.

А бабушка Александра Яковлевна, вдруг вспомнив свой прежний рассказ, решила его продолжить.

– Помните деточка, о чем я вам рассказывала? – спрашивает она.

– Да, конечно, – отвечает Вера.

– Так вот, – продолжала бабушка, – в 1942 году Нейгауза освободили из тюрьмы и он там, в Свердловске, начал набирать учеников путем конкурсного отбора. Ой, вы знаете, когда я узнала, что меня приняли, чуть с ума не сошла от счастья. В то незабываемое время быть ученицей Нейгауза считалось очень почетным.

В 1944 году консерватория вернулась в Москву. Нейгауз пригласил и меня переехать, и продолжать учебу. Это письмо я сохранила до сегодняшнего дня, вот оно в рамке. Я была зачислена на 4 курс консерватории, которую закончила в 1945 году. Мой диплом был подписан самим Шостаковичем. А самые известные ученики Нейгауза – это Святослав Рихтер и Александр Ведерников. У Нейгауза еще был сын Станислав Генрихович, который тоже стал замечательным музыкантом.

Бабушка, устав от рассказа, опустилась на диван и уснула.

А Вера продолжала свое благородное дело по уборке.

Живя в Германии, мы познакомились со многими соотечественниками, которые также, как и эта бабушка, прожили яркую интересную жизнь.

Так шли дни, месяцы. А через год, мне предложили работу инженера на севере Германии. Я был так счастлив, что все остальные проблемы просто испарились.

Мы переехали в крупный город, где бурлит настоящая жизнь и где, наконец, мы почувствовали себя «белыми людьми».

А моей маме я шлю посылки с немецкими лекарствами, и она чувствует себя хорошо на родине. Она не смогла привыкнуть к чужбине. Каждому – свое.

Семейная сага

Украина 1944 год

После страшных лет фашистской оккупации, на юг Украины вместе с весной пришло освобождение. Советская армия успешно занимала город за городом. Наконец-то и Одесса вздохнула полной грудью. Из Сибири и средней Азии начали возвращаться жители. Сколько надежд, сколько новых планов!

Но, вернувшиеся не узнавали родной город. Город был разрушен, не было света, не ходил транспорт. Во время оккупации в городе бесчинствовали румыны в компании с местными украинскими националистами-бандеровцами, руки которых были по локоть в крови. Это те самые, которые состояли в нацистских батальонах. Увидав, что румыны уходят, украинские мародеры поняли, что пришла другая власть. Продажные бандиты срочно решили перестроиться и, поменяв идеологию, остаться в городе. Пустых квартир по городу стояло много, занимай любую. А свидетели их кровавых бесчинств, все равно все расстреляны и, похоронены в общих могилах.

Вначале Отечественной войны, при первых бомбардировках города, стариков, женщин и детей эвакуировали на восток. Перед отъездом жители внимательно слушали советское радио и думали, что все эти события ненадолго. Уезжая, люди оставляли в квартирах все: мебель, посуду, картины. Однако прошли долгих три года. Люди, ставшие вынужденными беженцами, на новых местах привыкали к другим условиям жизни. Жили скученно в чужих домах, работали по 12 часов в помощь фронту.

После ужасов войны, повзрослевшая молодежь собиралась вечерами в какой-нибудь из уцелевших квартир. Так познакомились Абрам и Берта. До войны им было по 15 лет. На их неокрепшие души пришлось много испытаний, но они за эти годы повзрослели и очень радовались жизни.

Многие из их родственников погибли в этой ужасной войне. Он и она оказались совсем одни на белом свете. Прошло немного времени после их знакомства, и они решили пожениться. Как и где это было возможно сделать в 1947 г.? Им посоветовали обратиться в местную еврейскую общину, восстанавливающуюся после ужасов войны. В общине они были первыми, пришедшими с таким вопросом. Местный раввин предложил им свадьбу под Хупой. Они согласились. Свадьбу проводили по еврейским законам, хотя в довоенной жизни они об этом ритуале даже не слыхали. Гостей было не много, все прошло скромно и тихо. Они были очень счастливы, что нашли друг друга. Вроде все волнения остались позади, впереди только их совместная мирная жизнь, но в ней всегда присутствовал какой-то страх. По ночам в соседние квартиры еще приезжал «Черный воронок» и куда-то исчезали люди.

Тихая жизнь молодой семьи проходила в коммунальной квартире, той самой, которая до войны принадлежала семье Рабиновичей. Когда Абрам вернулся после эвакуации в свою квартиру, новые «хозяева жизни» встретили его с топором и криками: – Странно, а мы думали, что всех жидов убили! Ну, раз ты вернулся жиденок, можешь жить как собачка, в прихожей! Будешь охранять наш покой.

Комната, в которой предстояло жить молодой семье, прежде действительно была прихожей в их большой профессорской квартире. А все остальные лучшие четыре комнаты, были заняты бывшим украинским националистом Мыколой и его женой Мотрей.

Отец Абрама был до войны профессором медицины и в квартире жила его большая семья. Мать Абрама в начале войны была тяжело больна, и ее нельзя было транспортировать. Ее пришлось оставить в больнице в то время, когда началась массовая эвакуация в Сибирь. Мать Абрама расстреляли оккупанты совместно со всеми больными и похоронили в общей могиле. Из всех остальных родственников выехавших в Сибирь вернулись только Абрам с отцом. Все остальные остались восстанавливать заводы в Сибири. В первую же неделю по приезде случилось несчастье. Моисея убили бандиты в темном переулке, забрав все продуктовые карточки. Абрам был в ужасе и думал о суициде. А зачем ему жить, – думал он. Но бог уберег его от этого шага и свел его с Бертой.

Так и началась их совместная жизнь в бывшей прихожей. Каждую ночь Берта баррикадировала дверь, в страхе ожидая нападения вечно орущих пьяных соседей – бывших бандеровцев. А те после долгой попойки бегали по длинному коридору, устраивали драки и ломали мебель.

Время шло, жизнь менялась, Абрам устроился работать мастером цеха на завод, Берта занималась хозяйством и первенцем – дочкой Лялей. Они, как принято у евреев, очень ждали сына. Но бог решил по – другом.

Места в их тесной комнате было мало. Комната-прихожая с высотой потолка 4,5 метра имела печное отопление, топили углем. А из мебели после войны остались только большая железная кровать, кожаный маленький диван, сервант для посуды и большой письменный стол с зеленым сукном. На столе делали все: обедали, писали письма, смотрели телевизор. Кроме этого в комнате из прежней мебели были еще три больших неудобных тяжелых стула оббитых кожей. Вся эта мебель в довоенной жизни находилась в прихожей их большой квартиры. А в квартире кроме прихожей были: – ванная комната, большая кухня четыре комнаты и три балкона. Но, увы. Все эти площади достались бывшим членам УПА, перекрасившихся в ярых коммунистов.

Дочка Ляля с рождения спала на кожаном кабинетном диванчике рядом с горящей всю ночь печкой. Ее взросление было видно по диванчику. Сначала он был ей впору, а потом ее ноги стали удлиняться и в последнее время просто торчали к верху. Как в таких условиях можно было жить, понять было сложно. Но Абрам знал, что бог завещал: «Плодитесь и размножайтесь!». И молодые решились на второго ребенка.

И вот, наконец, в одесской семье Рабиновичей родился продолжатель фамилии. Долго Абрам и Берта ждали мальчика. Узнав о беременности Берты, Абрам был на «седьмом небе» от счастья. Когда он привез жену из роддома, жители коммунальной квартиры толпой скопились в коридоре.

Гордый этим событием Абрам, который никогда не пытался перечить соседям, громко сказал:

– Сегодня ходите тихо, ребенок должен спать.

В первый день удивленные соседи в доме ходили на цыпочках. А малыш толстый, розовый лежал себе в новой коляске и мирно спал. Он пришел в этот мир, и мир ему нравился.

Первым вопросом для нормальной еврейской семьи было: «Как сделать ребенку обрезание и дать имя угодное Богу?».

В помещении городской синагоги такой ритуал после войны не делали. Ее здание долго находилось в полуразрушенном состоянии. Никто не спешил его восстанавливать. Городские власти задавались вопросом: «Кто знает, как политика повернется? Если ситуация сложится, как при жизни «Усатого горца», тогда никто не придет молиться. А те, кто начал ремонт, будут виноваты в разбазаривании государственных средств».

Известно, что согласно Торы, обрезание необходимо сделать на восьмой день от рождения. Абрам начал вспоминать, кто из его друзей и родственников мог бы ему в этом помочь. Сам он не был особенно религиозным, но для счастья сына он был готов на все.

Сам Абрам был очень симпатичным молодым человеком. Густая копна черных вьющихся волос, большие выразительные глаза, черные усы и, конечно длинный еврейский нос. Усы придавали его лицу особое интеллигентное выражение. Из одежды у него была стираная – перестиранная солдатская гимнастерка и брюки-галифе. Вместо пальто – старая поношенная шинель.

Работал Абрам часто ночами, много работал сверхурочно, однако получалось, что сколько бы он не работал, зарплаты хватало только на самое необходимое: оплатить квартиру и поесть.

Его жена Берта не была похожа на еврейку. Довольно приятное лицо правильные черты лица, пухлые губы и большая золотистая длинная коса, ниже талии. Зато, какая фигура! Узкая талия, большая грудь и большие бедра, плавно переходящие в такие же крупные ляжки. Когда Абрам впервые ее увидал, влюбился без памяти, и вот они уже 8 лет вместе. За время их счастливой семейной жизни Берта ни дня не работала. «Женщина работать не должна» – это был ее девиз. Абрам и не спорил. Ему никогда не мешало, что мебель старая, квартира маленькая, денег не хватает, одеть дочке нечего. Поэтому одежду Ляле всегда покупали на вырост. Школьную форму для первоклашки брали, как на 14-ти летнюю. Потом у этой формы подшивали подол, рукава. И ходила девочка в этом несменяемом платье с первого по шестой класс. Чтобы локти не блестели, на них надевали нарукавники из черной ткани. И такими были все Лялины вещи. Какая экономия! Только с обувью часто были проблемы. Ноги у нее росли быстро, размер менялся, и приходилось выкраивать копейки из тощего бюджета для покупки очередной новой пары. Это никого не удивляло, все было так, как у всех. Ничего особенного. Зато в стране был Мир, и никто евреев не преследовал.

Абрам с детства жил без матери, которая постоянно болела. В школе учился плохо, но профессию получать было необходимо, и отец отправил его в Москву к родственникам жены. У тех в Москве были большие связи, и они обещали устроить Абрама в институт. Ни при каких условиях нельзя было оставлять молодого симпатичного, но бедного юношу в послереволюционной Одессе. На родной Молдаванке он постоянно был предоставлен сам себе, а дружба с местными компаниями свободной воровской молодежи не могла дать ему хорошего воспитания. В Московский институт авиации он поступил с помощью влиятельного московского родственника в первые месяцы 1940 г и поселился в общежитие. Именно тогда муж его старшей сестры Софьи Соломон получил партийное назначение на работу в Сибирь. Он уехал туда первым из членов большой семьи строить новый завод. Он прибыл в пункт назначения, получил должность главного инженера и однокомнатную квартиру.

Итак, летом в первые месяцы войны, вся семья вместе с научным институтом отца, отправилась товарным вагоном на восток. В пути они были почти два месяца. По прибытии в холодную Сибирь они, как многие, сложно обустраивались на новом месте. Соломон помогал и заботился обо всех приехавших. Прожили они там тихо и мирно все вместе самые тяжелые годы войны.

Мойсей, вернулся в освобожденный город вместе с сыном. Вернулись они в свою прежнюю квартиру, в которой прожили всю жизнь. Но большая часть квартиры к этому моменту была занята семьей украинского бандита. Когда Мойсей с Абрамом вернулись в свой дом, то незанятыми остались только узенькая прихожая его большой квартиры. Все остальные лучшие комнаты были заняты. Что оставалось делать.

– Ничего, – говорил отец, – вот работать начну, на квартирный учет стану и заживем по-человечески.

Довольно быстро он стал на квартирный учет, получил карточки на хлеб. Абрам перевелся учиться из Московского института в Одесский политехнический. Жизнь потихоньку начала налаживаться. Жаль, что в результате дикого захвата, прекрасная квартира превратилась в отвратительную коммуналку. Самыми страшными были общий туалет и кухня. Новая хозяйка – деревенская Мотря по квартире ходила в сапогах и с топором.

Прошло всего полтора года с момента приезда в разрушенный город. Отец с сыном жили вдвоем в маленькой комнате-прихожей. Питались очень скудно. Лишних денег не было. Люди постоянно продавали что-то из вещей на стихийных базарах, чтобы не умереть с голоду. В семье Абрама ничего не сохранилось, все ценное имущество оставалось в других комнатах, у деревенской семьи. Забрать это было не возможно. Ушлые, хамоватые, деревенские ребята прибрали к рукам все, что хранилось в еврейских семьях.

Но бог не спас Моисея, случилось ужасное. Однажды, отец не пришел ночевать. Что было делать? Абрам помчался в городскую больницу, потом в морг, именно там он нашел своего отца. Тот лежал изувеченный в камере морга. В прилагаемых документах было написано: «Пожилой мужчина переходил вечером через трамвайные пути и попал под трамвай». Очевидно, пока вызвали скорую, пока милицию, у него украли все хлебные карточки и документы. А без документов в морге решили, что он бездомный.

После похорон отца, Абрам в ужасе думал о своей дальнейшей судьбе. Семьи нет, родственников нет. Документов на квартиру нет. От ужаса положения у Абрама все чаще появлялась мысль покончить с собой.

Но Бог сжалился над Абрамом, и на одной из вечеринок у приятелей он познакомился с Бертой. Это была большая удача. Берта была девушкой видной, музыкальной: играла на пианино, пела, хорошо танцевала. Она очень понравилась Абраму. Они начали встречаться, а через год – решили пожениться. Но Абрам сделал так, как просила любимая. Теперь она одна руководила всей его жизнью. Она была для него всем: и женой, и любовницей, и другом.

К этому времени Абрам поступил работать на завод. Зарплата его была маленькая, но он и этому был рад.

Прошло несколько лет совместной жизни. Абрам был вполне всем доволен. Правда, немного докучали соседи. Но он к счастью видел их редко, потому что с 6-ти утра до позднего вечера находился на заводе. Там, на заводе, придумали такую кабальную систему, как ненормированный рабочий день. Зарплата постоянная, а нагрузка разная, поэтому, приходилось молча выполнять все указания начальства и оставаться на бесконечные совещания, хотя дома ждала жена.

За время совместной жизни у них родилось двое детей. Вначале первая дочка, потом мальчик. Он и был продолжателем фамилии, в еврейской семье это очень важно.

Наконец-то поиски врача для обрезания увенчались успехом. К ним в квартиру пришел хорошо ухоженный пожилой мужчина с бородкой клинышком. Он осмотрел младенца и предложил приготовить кое-что на завтра для проведения операции.

Делать обрезание малышу предполагалось все в той самой комнате, где и жила семья. Но так как это было запрещено коммунистическим законом, то все должно было быть в строжайшей тайне. При этом в комнате должны были присутствовать только мужчины, никаких женщин. Любопытным соседям по коммуналке ничего говорить было нельзя. На следующий день Абрам отправил жену с дочкой прогуляться. Приглашенными были родственники жены, и доктор приступил к действу. Когда все было позади, доктор сказал: – «По всем правилам сына, родившегося от Абрама, необходимо назвать Исааком.» И все отметили это ритуальное мероприятие кошерным красным вином. После этого можно было регистрировать малыша.

Так и записали в городском ЗАГСЕ – Исаак Абрамович Рабинович.

На то время, пока новорожденный привыкал к обстановке, купаниям, чужим запахам и соседям, дочку решили отдать родителям матери. Она в стесненных пространствах дома стала очень мешать. Они жили на берегу Черного моря и были очень религиозными евреями. Те с удовольствием взяли девочку к себе.