Текст книги "История родной женщины"
Автор книги: Виктория Гостроверхова
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– А, Маруся… – нежно прохрипел он и остановился перед подругой.
– Вася… – пролепетала та. Она никогда не видела его в таком состоянии, он никогда до этого не пил.
– Эх, Машка… – простонал тот.
– Вась, я тебе вчера кое-что хотела сказать, но не смогла…
– Да не нужно мне ничего говорить! – проревел он. – Я все прекрасно знаю! Слышал вчера твои слова! Могла бы сообщить об этом раньше!
– Что?! Но, Вась, это совсем не так… Ты не так понял… Я вчера погорячилась, это не так! Она меня вывела! Или она тебе что-то еще наврала? – лепетала Маша. – Все совсем наоборот…
– А я тебя, Машка, любил! С самого первого дня, как увидел… Лет в восемь, когда играли вместе в лапту. Ты была такой милой крошкой! Я все время бегал за тобой, действительно, как собачонка! А сейчас ты вон какой красавицей стала, куда же мне до тебя! Славку любишь, а Васька и не нужен! Надеялся, что хотя бы как друга полюбишь, раз по-другому не выходит! А я тебе и так не нужен уже! – злобно выкрикивал он.
– Дурак, люблю я тебя! – злобно крикнула та в ответ.
Вася замер и в момент протрезвел. Оба удивились этим словам.
– Нельзя так шутить… Все, хватит, – резко произнес он, развернулся и ушел.
Маша хотела закричать, остановить, но не смогла. Не позволила гордость. С тех пор они не разговаривали. Вася начал ее избегать, курить и выпивать. Машу это сначала тревожило, потом раздражало, потом она все больше и больше чувствовала к нему отвращение. Так продолжалось полгода до зимы. На танцах в школе по случаю Нового года произошел второй удар по их отношениям, «коронный».
На медленных танцах Маша стояла в сторонке в своем любимом платье в ромашку, Вася у стенки напротив, и они недовольно то и дело переглядывались. Машу дважды приглашали на танец, но она отвечала, что не танцует. Но потом, на последний танец вечера, ее пригласил обожаемый еще каких-то полгода назад Слава. Она удивленно посмотрела на него, потом на Васю – тот сверлил ее взглядом – и согласилась. Назло. Она довольно заметила, как у друга округлились глаза и немного приоткрылся рот. Он стоял как вкопанный, не моргая, наверное, секунд двадцать, потом посмотрел себе под ноги, о чем-то размышляя. А потом резко дернулся и быстро подошел к Зине, которая тоже ни с кем не танцевала, и пригласил ее. Та, конечно, с радостной улыбкой и щенячьим блеском в глазах согласилась. Так Маша и Вася и танцевали, злобно исподтишка бросая взгляды друг на друга, вспоминая их прошлогодний совместный вальс. Их партеры по танцам этого не заметили. После танцев Слава пошел провожать Машу, а Вася, с клокочущей внутри злостью, Зину.
На следующий день на уроках танцев Зина радостно поведала подруге:
– А Вася меня вчера поцеловал на прощание в щеку, представляешь! – ее глаза хитро светились, но Маша этого тогда не заметила. Внутри у нее была такая боль, что ей хотелось упасть и рыдать, но она даже не подала виду, гордо приподняв подбородок и прищурив глаза.
– Меня Слава тоже. И сказал, что я ему уже давно нравлюсь, просто стеснялся перед друзьями… Мы даже с ним идем в кино на выходных, – злобно врала она. Правда, в кино он ее действительно позвал, только она отказалась.
Зина ахнула и о чем-то задумалась. Через несколько недель на том же кружке танцев она счастливо поделилась с подругой, что у них с Васей, похоже, все серьезно.
– Поздравляю вас, вы хорошо смотритесь вместе, – чересчур дружелюбно ответила Маша и отвернулась, пытаясь совладать с собой.
– Ты ведь не ревнуешь, правда? – Зина говорила мягко и осторожно. – Ты же наконец-то добилась своего, дружишь с тем, кто тебе так долго нравился! – льстиво процедила она.
Маша хотела ответить, что Зина тоже дождалась своего, но не стала. Она не знала, какой ценой досталось подруге «счастье».
– Как у вас, кстати? Все хорошо?
– О да, он замечательный! – дрожащим голосом ответила Маша, не оборачиваясь. Она все думала над фразой «ты же наконец-то добилась своего».
Да, отчасти, а может, и полностью, ее подруга права. Маша долго мечтала хотя бы поговорить со Славой, а тут он приглашает ее на всех танцах и постоянно зовет на свидание. Вот только она почему-то ему все время отказывает в личной встрече. Возможно, она слишком привыкла, сама того не подозревая, к Васе. Она не представляла, что кто-то сможет ее так же понимать и любить просто за то, что она есть. Раньше не ценила этого, как это всегда и бывает. А теперь он с ее лучшей подругой. Парень был зол на нее, но она чувствовала, что еще не безразлична ему. И возможно, союз с ее подругой – это попытка насолить. Только от этого было не легче.
Вечером Маша достала из тумбочки тетрадку с фотографией, где они всего полгода назад стояли с Васей. Он обнимал ее за талию и смущенно смотрел на нее сверху вниз, а она немного отстранилась от него и сложила руки на груди. Такая красивая и гордая в новом синем платье в ромашку стоит и с ухмылкой глядит в камеру. Маша долго разглядывала фотографию, а потом порвала ее пополам в том месте, где они обнимаются. Васину половину скомкала и выбросила в окно, а свою убрала обратно в комод, выключила свет в своей комнате, которую делила с младшим братом, и накрылась с головой одеялом. Ей хотелось плакать, бурлящие чувства пытались вырваться наружу, но самое страшное, что боль и обида продолжали разъедать ее изнутри. Но Маша не обронила и слезинки. И тогда она поняла, что больше ни к чему и ни к кому не хочет привязываться. И никому не сможет доверять. Ведь терять – это так больно, словно оторвать кусочек сердца. Нужно жить по принципу: есть – хорошо, нет – ну и не надо. Ни на что не надеяться. Всегда ожидать худшего. И так во всем: с работой, учебой, дружбой, семьей. Она намеренно стала испепелять привязанность ко всем, и так до конца жизни. Ведь в любой момент она может потерять близких. А как она тогда будет жить? Нет, привязанность делает ее слабой, беззащитной. Но если ей некого и нечего терять – она становится неуязвимой. Ее никто не сломает и не напугает. И так проще жить. Надежно.
Ты будешь в личном коконе, спрятавшись от самого сильного разрушающего страха. Правда, в этом коконе ты одинок и несчастен, ведь все радости сюда не доходят… Но это ты поймешь только под конец жизни… И вряд ли кому-то признаешься, особенно себе…
В это время Вася мрачно шел домой мимо. На улице уже стемнело. Он остановился перед окном Маши и заглянул в него, мечтая увидеть знакомый силуэт, но было темно и тихо. Стоял долго, думая о том, где она и с кем. «Видимо, еще гуляет с ним», – с болью подумал он, плюнул в сторону и побрел к себе домой.
Между мною и тобою – гул небытия,
звездные моря, тайные моря.
Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
нежная моя, странная моя?
Если хочешь, если можешь – вспомни обо мне…
…А между мною и тобой – века,
мгновенья и года, сны и облака.
Я им и тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя еще сильней люблю…
Роберт Рождественский
…
1956 год
К Маше приехал погостить двоюродный брат Коля. Это событие ненадолго вывело девушку из тоски, и она на какое-то время забыла о своей неразделенной любви. Двоюродный брат с отличием летное военное училище. Высокий, круглолицый, с густыми темными волосами и темно-карими глазами. В общем, как все мужчины в роду Кобловых. В него повлюблялись местные девчонки, но сердце двадцатилетнего юноши было занято: он и приехал в гости, чтобы объявить, что хочет жениться и переехать жить в Харьков, по распределению. С собой он привез подарки и фотографию невесты. Сама эта милая белокурая девушка приехать не смогла, но Коля передал, что она с удовольствием со всеми познакомится на свадьбе, которая намечена на ноябрь. До этого знаменательного события, которое подняло на уши всю семью, осталось всего три месяца!
Вся неделя, что провел Коля на бывшей родине (его родителей отправили в другой город по работе), прошла в суматохе. Коля, его отец Василий, его брат Николай, Нина и сама Маша ездили в город за обновками жениху. Все родственники собрали деньги и подарили Коле дорогой синий костюм из плотной шерсти и хорошие кожаные ботинки. Гости тоже начали готовить наряды. Маше купили черные туфли на широком каблуке с тоненькими кожаными ремешками и ситцевую ткань для нового платья, которая была цвета неба. Она, шестнадцатилетняя вертихвостка, уже предвкушала, как будет ходить по красивому незнакомому городу и собирать восторженные взгляды местных юношей… Но она гордо будет задирать голову и ни с кем не будет знакомиться! Ведь ее сердце занято…
Время свадьбы близилось, будоража жениха, невесту и всех гостей. В сборах и хлопотах пролетело лето и дождливый сентябрь. Все было уже готово, куплено и распланировано до минуты. Билеты в Киров, где будет свадьба, куплены, собирались чемоданы. И тут в конце октября Коля присылает письмо родственникам в Ивановку:
«Здравствуйте, дорогие дядя, тетя и Машенька! К сожалению, мы с Настенькой вынуждены перенести нашу долгожданную свадьбу… Точную дату сказать пока что не смогу, но как будет известно, сразу сообщу!
Дело в том, что меня отправляют в командировку в Венгрию. Дело секретное, государственной важности. Надеюсь, ненадолго. Но за меня не беспокойтесь, все будет хорошо.
Пожалуйста, позаботьтесь о родителях, они такие впечатлительные.
Прошу прощения за причиненные неудобства и за все благодарю!
Ваш Коля!
25 октября 1956 год».
Конечно, его мама не смогла не переживать. Ее материнское сердце чувствовало приближение беды. Власти скрывали, что в соседних странах-союзниках давно нарастает напряжение против советского режима. Никто даже поверить не мог, что там творилось на самом деле. В Венгрии началось восстание, переросшее в гражданскую войну. На подавление этого восстания отправили сотни, если не тысячи советских военных летчиков. Большинство из них там погибло, оставив своих родителей безутешными. Ради чего? И только когда ситуация совсем вышла из-под контроля, Хрущев все признал. Туда направили танки, войска… Но скольких там поубивало, молодых мальчишек совсем…
Самолет, который пилотировал Коля, сбили. Рухнув в лес, юноша пролежал без сознания под обломками своего боевого товарища около суток в холоде и сырости. Его нашла советская пехота, когда главное сражение уже закончилось. Достав безжизненное окровавленное тело, сослуживцы искренне не могли поверить, что оно еще дышит.
Коля оказался в госпитале в очень тяжелом состоянии. За его жизнь долго боролись. Постепенно он стал приходить в себя. Но его жизни угрожала гангрена, которая уже завладела ногой и прогрессировала дальше. Врачи настаивали на ампутации, но больной напрочь отказался. «Вы что, у меня свадьба на носу. Кому же нужен одноногий жених!» – уверенно отвечал он и уверял, что все будет хорошо. Написал родителям письмо:
«Дорогие отец и матушка, передаю вам свой привет из Венгрии! Не волнуйтесь за меня и простите, если долго не отвечал на письма. У меня все в порядке. Я в госпитале, получил небольшое ранение. Сражение было тяжелым, но я уже совсем скоро буду здоров! Не волнуйтесь за меня! Я вас очень люблю! И передавайте мой горячий привет Настеньке и родственникам!
Надеюсь, скоро все закончится, и я приеду к вам! Поверьте, я буду самым счастливым человеком на земле!
Искренне ваш, сын Коля.
3 ноября 1956 год».
К нему сразу же вылетели родители. Они спешили как могли, но увидев Колю, уже его не узнали. Теперь операцию делать было бессмысленно. Через несколько мучительных дней он умер. Ему было всего двадцать лет.
В Ивановке известие о смерти, как только вошло в дом Кобловых, заполнило его от стен до потолка молчаливой тоской. Николай каждые полчаса выбегал во двор в одном свитере. Там он дрожащими руками доставал спички, и, долго чиркая, зажигал терпкую самокрутку. До этого он никогда не курил, поэтому сейчас он тяжело кашлял от дыма и горя. Нина около кухонного стола бодро и четко, как наштурмованный солдат, нарезала овощи для будущих щей. Маша мыла полы. Все пытались заниматься своими обычными делами, отвлечься от мыслей, которые от безделья их бы поглотили. Маша подняла глаза на маму, внимательно взглянула на ее лицо, растерянное и жалостливое. У нее то и дело на глазах появлялись слезы, которые она тут же утирала замызганном кухонным полотенцем.
«Как он мог погибнуть? – вертелось в уме у девушки. – Как это возможно, чтобы его вдруг не стало? Она вспомнила счастливое лицо Коли, когда он выбирал себе костюм, как любовался им, боялся помять и ежеминутно напоминал родным о том, что главное, чтобы этот костюм непременно понравился его невесте. Маша не могла это принять, не могла свести его лицо с понятием о смерти. Она вышла из дома, машинально, как будто ничего другого при этом было нельзя придумать. Прошла мимо курящего отца, боясь на него взглянуть. Раньше он никогда не курил. Вышла и пошла по дороге, пустыми и недоумевающими глазами рассматривая дома односельчан. На краю поселка она разрыдалась… Она хотела пожаловаться Васе, излить душу… Тот хмуро бы обнял ее за плечи своей не по годам большой ладонью и что-нибудь сказал в поддержку. Но теперь она не могла пожаловаться. Никому не могла открыть душу. Она была одна. Ей нужно стать сильной. И ни к кому не привязываться. Это в очередной раз доказывает, что нужно всегда ожидать худшего.
…
В десятом классе, за год до выпускного, в классе Маши случилось неожиданное прибавление. Добавились три человека из детского дома, который в этот год перенаправили из города в село. В основном там находились дети, оставшиеся в войну без родителей, – они оказались самыми скрытыми и серьезными в деревне. Сначала новые парни сидели на последней парте около стены. Они были ниже травы, тише воды и сильно отставали в учебе. Но потом освоились и начали безобразничать. Учителей доводили до истерик и нервных срывов, били мальчишек. Ребята давали отпор. Все, кроме «блаженного» Леши, внука попа. Ему и так доставалось больше всех унижений – и от детей, и от взрослых, – так еще и новенькие на него ополчились. Почему – непонятно. Уж слишком он им хорошим казался. Но потом случайно от кого-то узнали, что он тоже наполовину сирота – отец погиб на войне, а мать в городе на заработках… А он от такой жизни не обозлился, как они… После этого стали с ним дружить и даже защищать от остальных мальчишек. А что, им терять нечего.
Девчонкой из детдома оказалась худая Любка с черными короткими волосами-паклей. А по лицу, особенно когда она его хмурила, никогда не догадаешься, что она девочка – кожа грубая, нос большой, глаза и губы маленькие и узкие… Да и фигурой, походкой, манерами, разговором – всем походила на мальчишку-бандита. И как назло, классная руководительница посадила ее с Машей, чтобы «перевоспитать» – потому что последняя хорошо училась и вообще была примерной девушкой.
Маша, конечно, была не рада новой соседке, но всем лучше, чем сидеть с Васей, с которым уже больше года не перекинулись ни словом…
Люба стала за ней таскаться, как собачка – провожала из школы, постоянно звала гулять, просила помочь с уроками, напрашивалась в гости, и Маша, хоть та ей была и неприятна, старалась ее терпеть. И не подавать виду. Ей было ее жалко.
Однажды Маша все-таки позвала Любу к себе в гости. Дома была мама и брат. Нина приняла девочку радушно, как, впрочем, всех и всегда: накормила, чем могла. А Гриша не слазил с рук гостьи, лез обниматься и трогать ее странные волосы. И та довольно терпела. А когда уходила вечером обратно к себе в общежитие с полной авоськой вкусняшек, которые дала с собой Нина, заплакала. У Маши, которая вышла провожать ее на порог, сжалось обычно ее холодное сердце:
– Ты чего? – прошептала она, стараясь чтобы ее голос тоже не дрогнул. Хотя заранее знала ответ.
– У тебя есть мама, братик и папа. Ты очень счастливая, – только и ответила та, быстро убежав в темноту. Маша посмотрела ей вслед, а потом на ватных ногах ушла к себе в комнату. Представила, что будет, если лишится родителей и брата. Пережила это у себя в мыслях. И легла спать… Самое худшее всегда может случиться. Надо это ожидать. Быть к этому готовой.
…
1957 год
Выпускной – грустный праздник? Возможно, для тех, чьи школьные годы были чудесными. Или для тех, кто не хочет прощаться с детством. Для Маши последний звонок колокольчика с красной лентой был не чем иным, как звуком свободы и самостоятельности. Наконец-то она уедет отсюда в город! Избавится от Славы! И от Любы тоже… Будет хорошо учиться, найдет достойную работу, станет сама себе хозяйка. Забудет прошлое…
Вот альбом с твердой серой обложкой, а внутри – почти тридцать круглых фотографий выпускников, уже совсем таких взрослых, полных надежд. Девочки, хоть еще и с белыми бантами, уже почти женщины, а парни, которые раньше дергали их за косички, стали двухметровыми мужчинами. Вверху, под квадратными фотографиями педагогов, три кругляша, как назло: слева Зинина фотография, лукаво улыбающаяся, посередине серьезная Маша с высоко забранными волосами, как у взрослой, а справа Вася с задумчивыми грустными глазами. Вот такой странный любовный треугольник этих круглых фотографий. Тот, кто составлял этот альбом, словно обладал даром прозорливости, ведь так будет всю жизнь: Вася и Зина, а их незримым присутствием, сама того не подозревая, будет разделять девушка-статуя с каменным сердцем. Знала ли Маша, как за ней весь выпускной вечер наблюдал Вася из-за кудряшек своей спутницы? А как он все хотел подойти в темноте, когда они все вместе ходили на Цну встречать рассвет? Рассвет их новой, взрослой, жизни, который разъединит их и разбросает по разным городам и республикам? А знала ли Маша, что Вася врезал противному Толе за то, что тот неудачно над ней пошутил? А о ночном разговоре Васи и Зины после выпускного? Возможно, догадывалась, но училась, только училась подавлять все свои чувства, вспыхивающие в гордом сердце…
– Ты же понимаешь, что я ее любил, люблю и буду любить? – Васин жестокий вопрос к Зине сотряс предрассветный воздух.
– Да, но ты же знаешь, что она тебя не любит, – последовал такой же жестокий ответ. Юноша тяжело вздохнул и внутренне вздрогнул, хотя давно смирился с этой мыслью. – Она вообще не умеет любить.
– Моей любви хватило бы на двоих… Если бы ей только было это нужно…
– Она сама не знает, что ей нужно…
– В том-то и дело…
– Самое комичное, что я тебя понимаю, и наверное, как никто другой…
– Ты же знаешь, что я не смогу сделать тебя счастливой? Что ты постоянно будешь мучиться, ревновать… – не унимался он.
Ночь всегда была лучшим временем для откровений. Даже для таких, после которых хочется задушиться.
– Любовь, когда она настоящая, всегда делает тебя счастливым… Даже несмотря на боль и безразличие… Тебе ли не знать?..
– Я однолюб, и выбора у меня нет. А ты потом будешь жалеть!
– Ты слишком зациклен на себе, на своем чувстве. Но ты любишь не человека, а свое чувство к ней, то, что испытываешь…
– А ты?
– Не знаю…
– В том-то и дело, что мы рвемся исследовать чужие чувства, а сами не можем разобраться в себе! Из-за этого постоянно обесцениваем чувства других…
– И ты обесцениваешь!
– Ты права, извини… Я буду стараться ценить и твои. Также, как хотелось бы, чтобы мои ценила она…
– Как у нас все смешно и нелепо!..
– Как и все в жизни, – и они засмеялись горьким смехом, как могут смеяться только немного поехавшие умом.
Из-за горизонта вылезло солнце, которое обычно приносит радость и облегчение. Но на этот раз оно словно оповестило, что настоящее счастье нужно подождать. Совсем чуть-чуть. Пока ваше личное солнце не зайдет за багряный горизонт.
Глава 4
«Гусиные лапки»
Маша уехала в Тамбов. Там ее по знакомству на завод «Комсомолец» пристроил папа. Она работала там в ночную или вечернюю смену, по неделям. Вечером она ходила на пары в инженерный институт. В свободное ото сна время она, сидя на своей кровати в общежитии, любила читать. С юношества она познакомилась с удивительным миром книг, который при теплом, мерно колышущемся пламени становился еще загадочнее и интереснее. Романы о любви и приключениях, исторические и библиографические – любая книга у нее «уходила» за пару ночей. Тем более, что в библиотеке книгу давали на очень короткий срок из-за огромной очереди. Бывало, Маша читала и вместо того, чтобы пойти погулять с подругами или сходить на танцы. Ведь это помогает спрятаться от своих мыслей, уйти в другой мир. Бывает, усядется читать у себя на кровати в общежитии, так весь шум нипочем. Так проносился месяц за месяцем. Единственное, что могло ее заставить отложить в сторону книгу – это приглашение на каток. Тут уж она не могла устоять! Маша и одна всегда была не прочь туда сходить: повесит коньки за шнурки на плечо и вперед – перед или после работы, неважно. Надо сказать, что Мария не одиночка: в ней удивительным образом гармонируют экстраверт и интроверт, благодаря чему ей было никогда не скучно одной, а в обществе людей она всегда была душой компании.
Так вот, с девчонками с работы, обычно перед ночной сменой, она пропадала почти всю зиму, рассекая ледяную гладь. Особенно весело этим было заниматься, когда к женскому обществу присоединялся коллега по работе – высокий белокурый красавчик Гриша. Бывало, девушки выстроятся в паровозик, взяв друг друга за талию, а он их катает. Так иногда к этой змейке и другие девушки присоединялись, чужие! Но тогда Гриша как резко куда-нибудь свернет, так все девчонки со смехом разлетаются в разные стороны.
А как здорово, когда устанешь, лечь животом на лед и наблюдать за подводной жизнью! Там, под толстым слоем голубых пузырьков, в темной глубине плавают маленькие рыбки! Так интересно.
Так пролетела зима. Задорная капель и верба, стучавшаяся в окно общежития, оповестили, что весна победила холод. Маша открыла окно, вид которого выходил на реку Цну, и вдохнула полной грудью бодрящий воздух, пророчащий перемены. Девушка посмотрела на купола голубой Покровской церкви, которые сливались с уже ярким весенним небом. На куполах не было крестов, их все посшибали. Как, впрочем, и на остальных церквях. Хорошо, что хотя бы не разрушили. Она, в отличие от остальных, никогда не закрывалась, даже во время сильных гонений власти. Это была единственная церковь, которая действовала во всей центральной области. О ней ходили разные слухи: кто-то говорил, что там была великая святыня – волос Господа, это помогло выстоять в тяжелое время. Другие же утверждали, что храм под покровительством правительства, чтобы управлять населением. В военное время здесь даже служил архиепископ Лука. Он был талантливым хирургом и спас тысячи людей. Остальные храмы, а их были сотни, разрушали, либо переоборудовали для других целей или оскверняли. Главный собор Тамбова, как и в Санкт-Петербурге, сделали музеем атеизма. Зато там сохранились многие иконы, и верующие втайне ходили туда к священным образам. Священников же, как и в других регионах страны, расстреляли или отправили на каторгу. Верующих тоже заметно подчистили, а тех, кто себя не выдал – запугали. Было строго-настрого запрещено даже близко подходить к полуразвалившейся церкви с солнечными куполами, особенно молодым и партийным. А партийными были почти все: в детстве посвящали в Октябрята, потом в комсомолы… Такая идеология была. Маша вспомнила, что скоро Пасха. А мама всегда просила сходить на службу, поставить свечку за упокой родственников и освятить булочку и яйца. И девушка всегда ходила. На свой страх и риск.
Пролетело Вербное воскресенье. Уставшая, поздней ночью, Маша вернулась с работы в общежитие. Снимая шерстяной платок и теплое пальто, девушка удивилась тому, что девчонки-соседки еще не спали: они лежали на своих узких кроватях при свете фонаря из окна и о чем-то болтали. Заслушав Машу, они не замолчали, а обрадовались и позвали ее присоединиться. Девушка согласилась, так как была в приподнятом настроении, быстро переоделась в пижаму, надела на замерзшие ноги носки, нырнула под одеяло и присоединилась к их болтовне. Они обсуждали предстоящие танцы. Они были назначены в ночь перед Пасхой. Маша помнила, что это самый строгий день в году. Всего поста. Но девчонки так просили ее пойти…
И вот, в двадцать лет Маша решилась пойти с подругами в клуб, а по-нашему в дом культуры и отдыха. Сделала себе высокий пучок и надела лучшее платье, которое выгодно подчеркивало ее тонкую талию. На ногах ее красовались невысокие изящные каблучки… Именно в этот вечер под вальс из известного фильма ее пригласил Вова! Впервые за два года она танцует с парнем – невысоким приятным шатеном, который поведением напомнил брата Гришу. Таким же ребяческим, немного легкомысленным. Да, и впервые за эти два года Маша наконец-то целый вечер не вспоминала про друга детства Васю, который, наверное, все еще благополучно встречается с ее бывшей лучшей подругой. А может, уже и не благополучно. С ним она долго не виделась, потому что сейчас живет в городе и редко навещает родителей.
В целом, Вова оказался приятным юношей, да еще и спортсменом – он занимается боксом и учится на милиционера, так что постоять за себя и за нее сможет, отметила про себя Маша. Да еще и одевается неплохо, даже любит помодничать – расклешенные серые штаны, белая рубашка и черное драповое пальто; идеально начищенные ботинки и, конечно же, черная фуражка, задорно сдвинутая чуть набок.
Маша позволила себя проводить до поворота на общежитие. Вова шутил, девушка смеялась. В основном говорил парень. Маша шла молча, погруженная в свои мысли и иногда, не совсем в тему, поддакивала. Но Вова этого не замечал, поглощенный своими остроумными речами. Девушка замерзла, хотя и была в длинном клетчатом шерстяном платье, и парень укутал ее в свой большой серый пиджак, стильный, но так ему неподходящий. От пиджака пахло каким-то резковатым одеколоном, и Марии было как-то не по себе. Возможно, некомфортно ей было даже не из-за прохлады и не из-за неприятного одеколона. А то, что рядом с ней шел совершенно незнакомый ей парень, и вроде бы неплохой, но такой чужой. Она чувствовала себя предательницей. Перед Васей. И шпионкой. Перед Вовой. Она пыталась в полумраке в лице идущего с ней нарочито близко парня найти хоть какие-то сходства с ее другом. Другом… Вот, у них чем-то похож тембр голоса, только у Вовы он грубее и сформированнее. У обоих большие носы и пухлые губы. У обоих большие глаза и длинные ресницы, широкие брови. Чем-то похожи некоторые выражения, шутки. После некоторых так и хочется сказать: «Вася, прекрати!» – и кокетливо заулыбаться, но нельзя терять над собой контроль. Это не Вася.
На прощание они договорились сходить на выходных в кино. Когда парень ушел, Маша развернулась и под покровом ночи пошла к храму. В сумке у нее уже были заранее подготовлены несколько булочек и вареных яиц. Аккуратно, чтобы никто об этом не узнал. У храма запасные двери выходили во двор, что было очень удобно. Сторож специально открывал их, и когда было темно, люди под прикрытием деревьев могли подойти к храму и послушать службу. Прочухают на работе – уволят, выгонят, запозорят. Особенно в хрущевское время было усилено гонение на церковь: проводились различные атеистические лекции, в газетах велась целая антирелигиозная кампания. Но, несмотря на все это, люди продолжали верить, просто тщательно скрывая это. Маша осторожно встала у дверей храма. Что-то подсказывало ей, что в храм лучше не входить. Служба уже подходила к концу. Минут через двадцать батюшка вышел во двор освящать пасхальные вкусности. Столы стояли в два ряда на весь двор, вот сколько народа приходило, хоть и нельзя было. Маша положила и свои припасы.
– Христос воскресе! – громко прокричал пожилой батюшка наперекор всем запретам и страхам. Он знал, что за это ему достанется. Люди вздрогнули и начали оглядываться по сторонам. Они боялись лишиться работы, учебы.
– Воистину воскресе… – шептали прихожане про себя. Они чувствовали, что за ними слежка. И были правы.
Когда служба закончилась, Маша взяла булочку и яйца и побежала в общежитие. Уже светало. Сердце колотилось от радости и тревоги. Главное, чтобы никто не узнал.
– Опа, Машка пришла! – защебетали девчонки, когда она вошла в спальню.
– Вы чего не спите? – стараясь сохранять спокойствие, спросила она. Все внутри замерло. Сейчас догадаются, что она была в храме, и ее выгонят отовсюду.
– А мы обсуждаем тут танцы… Мы видели, что тебя пошел провожать тот симпатичный парень. Где ты все это время была?! С ним гуляла? Целовалась? Рассказывай, нам так интересно!
– Вы мне хоть дайте раздеться… – радуясь удачным стечениям обстоятельств, защебетала она. А потом рассказала о том, как она гуляла все это время с Вовой и о том, что они на выходных идут в кино.
Но на работе соврать не удалось. Да там и не спрашивали. Начальник вызвал к себе и наедине отчитал:
– Мария, вы позорите наше предприятие! Мы на вас возлагаем большие надежды, а вы в это время потворствуете врагу коммунизма. Стыдно, Мария, и очень грустно. Оставляю вас в этом месяце без премии. Еще раз узнаю – вам придется написать заявление об увольнении, а мне бы этого очень не хотелось…
Маша вышла из кабинета с клокочущим внутри негодованием и злостью. А что сделать-то. Сама виновата, нужно быть внимательнее и осторожнее в следующий раз. Видимо, в храм ходит специальный доносчик.
Вова взялся за роль кавалера с особой хваткой. Прибегал, как юный мальчик, к ней каждый вечер. Маше льстило его внимание, и не в ее характере было предаваться меланхоличным страданиям каждый час своей жизни, когда можно было занять его чем-то деятельным: делами, общением, работой. Тем более, что никто не мог прикоснуться к тому сокровенному, что она хранила глубоко в душе и никому не показывала. С каждой встречей Маша пыталась перестать сравнивать Вову и Васю. Искать что-то знакомое и такое дорогое… Иногда это удавалось. Но совсем на короткий срок. Тогда девушка придумала искать достоинства в новом знакомом.
– Машка, опять твой пришел, – заходила почти каждый вечер в комнату с таким дежурным изречением ее соседка Катя.
Постепенно из восторженного обсуждения личной жизни соседки-подружки, бесполезных расспрашиваний о подробностях свиданий с общепризнанным красавчиком девчонки сделали из прихода Вовы абсолютно привычное и как будто обязательное действие.
Маша стояла около общего трюмо при свете ночника, закинув стройную ногу на столешницу. Это была ее привычка. Зажав в губах шпильки, она наводила излюбленную ей прическу: высокий пучок, который, надо сказать, необыкновенно ей шел. Когда Катя вошла с новой книгой в руках, занятой в 301 комнате, Маша улыбнулась и, довольно хихикнув, быстро облачилась в тугое темно-голубое платье.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
