Текст книги "Долгий путь к счастью"

– Нет, кто бы мог подумать такое, – пробормотала я потом, – ты меня столько дразнил!

– Это было проявлением скрытой любви, – весело откликнулся Филипп.

– Что, правда?

– Ты же знаешь. Я давным-давно собрался жениться на тебе.

– О, тайное решение. Настолько тайное, что удивило тебя самого, наверное. Ты ведь всегда был очень суров со мной.

– Это своеобразное проявление мужских чувств, моя прелесть.

– И мне будет за что превозносить тебя?

– Поживем – увидим.

Я была счастлива. Наши старые добродушно-задиристые отношения сохранялись, только теперь они обещали раскрыться с новых сторон.

– Ты знаешь, что берешь меня без гроша, сирую и бедную?

– Беру, какая есть.

– А мог заполучить получше, как Эсмеральда, например.

– Меня не соблазнишь деньгами. Беру Эллен – или никого.

Я обвила его шею руками и ласково и благодарно поцеловала. В этот момент как из-под земли возникла кузина Агата.

– Эллен! – В ее громовом окрике смешались изумление и негодование.

Я резко отпрянула от Филиппа.

– Что ты здесь делаешь? Это неслыханная неблагодарность. Я поговорю еще с тобой позже. И это в то время, когда множество гостей остались без внимания.

– Множество, да не все, – ядовито вставил Филипп. Ему всегда нравилось подначивать кузину Агату, в чем он неизменно преуспевал, потому что, пожелай она возмутиться его поведением, как бы она посмела это, учитывая, что он – Каррингтон?

– Пойду, посмотрю, где я могу пригодиться, – быстро сказала я. Мне захотелось поскорее исчезнуть, потому что я так до конца и не поверила в предложение Филиппа. Он попытался удержать меня за руку, но я выскользнула. Интересно, что он еще скажет кузине Агате? Потом я узнала, что, оставшись вдвоем, она высказала ему свои замечания о погоде, что, по ее мнению, было высшим пилотажем светского поведения, когда надо было сменить тему разговора или разрядить обстановку.

Я же была в смятении. Мельком увидев себя в зеркале, я заметила, что щеки мои пылают, глаза лучатся светом. Даже черное платье, похоже, было не таким уж дурным.

Тут меня пригласил на танец мистер Каррингтон и я нашла его общество очень приятным, так он был со мной любезен. Мы поболтали о спектакле, который недавно видели, а потом сели рядом немного отдохнуть. Почти сразу к нам подошел Филипп.

– Отец, она ответила «да», – сообщил он мистеру Каррингтону.

Тот, улыбаясь, кивнул, потом поцеловал мне руку.

– Я просто счастлив, – сказал он, – вы всегда казались мне замечательной девушкой.

– Мы объявим об этом во время ужина, – решил Филипп. – Кстати, это можешь сделать ты, отец. Только не мама. А то она забудет, кто же невеста, и я не успею оглянуться, как меня обвенчают с другой.

Зазвучал вальс. Мы с Филиппом закружились в танце свободно и естественно. Мы ведь сами себе всю жизнь устраивали танц-класс!

– Твоя кузина Агата смотрит взглядом Горгоны-Медузы, – доложил мне Филипп.

– Да пусть, – отмахнулась я, – никакая Горгона-Медуза не превратит меня теперь ни в камень, ни даже в гувернантку.

– Эллен, мне кажется, что ты наконец-то довольна жизнью и собой.

– Теперь я точно знаю, что чувствовала на своем волшебном балу Золушка.

– Я готов быть твоим Прекрасным Принцем.

– Он спас Золушку от черной работы. Ты спасаешь меня от кузины Агаты и достопочтенной миссис Оман Лемминг, которая во сто крат хуже.

– Вот-вот, и помни об этом, Эллен, все последующие пятьдесят лет нашей совместной жизни.

– Так, а потом?

– Потом благодарность твоя ко мне достигнет таких размеров, что ни о чем больше напоминать не придется. И это будет продолжаться последующие после пятидесяти двадцать лет.

– Так странно представить нас… старыми.

– Ну а вот этого никому не избежать, даже моей божественной Эллен.

– О Филипп! Я так счастлива. Жизнь кажется прекрасной, правда?

– Да ты только подумай о том, что мы сможем быть вместе, без няньки Грейндж, следящей за приличиями, без вечной спутницы Эсмеральды…

– Не надо говорить плохо об Эсмеральде. Признайся, ты к ней все-таки хорошо относишься, а мне она действительно дорога. И не забывай, что сегодня она лишается помолвки.

– Ну, не всерьез же об этом болтали!

– А почему нет? Ее хотели выдать замуж. Tвои родители мечтали о твоей женитьбе. Два семейства чародеев от бизнеса. Что может быть лучше такого альянса? А ты все испортил, предпочел, видите ли, бедную родственницу.

– Это ты все испортила. Кто же станет смотреть на Эсмеральду, когда ты рядом?

После вальса он усадил меня в кресло, и мы вновь заговорили о будущем. Правда, сиюминутное ощущение счастья настолько владело мною, что о чем-либо другом думать было нелегко.

Подали ужин, во время которого мистер Каррингтон и огласил нашу помолвку. Счастлив сообщить собравшимся, сказал он, что сегодня особый день для их семьи, ибо его сын Филипп только что просил руки одной молодой дамы и получил согласие. После этого мистер Каррингтон призвал всех поднять бокалы за здоровье, счастье мисс… Эллен Келлевэй и его сына Филиппа.

Шепоток пронесся по столовой, где был накрыт такой роскошный стараниями Уилтона и всей кухни стол из всевозможных мясных и рыбных закусок, салатов и десертов, «на страже» которых, как солдаты на параде, стояли в строгой черно-белой одежде официанты. Все глаза обратились на меня. Я знала, что некоторые благородные дамы предполагали подобный сюрприз, только в отношении Эсмеральды. А если уж не Эсмеральды, то их собственные дочки подошли бы больше, чем какая-то жалкая родственница Агаты Лоринг.

Но избрана была я – я, в простом черном платье, преображенном орхидеями Филиппа, сама преображенная сознанием своей избранности. Я знала, что щеки мои алеют, что глаза блестят, и я чувствовала, как гордится мною Филипп. Он крепко сжимал мою руку. Да, я была счастлива, как, наверное, никогда в жизни. Со мной произошло чудо. Миссис Оман Лемминг и ее семейство растаяли как тяжелый сон. Конец унижениям! Ирония судьбы. Мне, ничтожной бесприданнице, теперь предстоит стать одной из Каррингтонов. Филипп символически преподнес мне хрустальную туфельку и назвал своей суженой.

Леди Эмили подплыла ко мне и поцеловала в ухо. Наверное, она хотела поцеловать в щеку, но, как всегда, промахнулась. И мистер Каррингтон поцеловал меня и улыбался ласково и сердечно. Эсмеральда подбежала и принялась обнимать. Милая Эсмеральда! Хоть она и не хотела замуж за Филиппа, все это не могло не задеть ее. Ведь не ее выбрали. Но она видела мое счастье и радовалась со мной и за меня.

Мы с Филиппом стояли рядом с его родителями. Кузина Агата и кузен Уильям вместе с дочерью в конце концов присоединились к нам. Это был своеобразный ритуал – два счастливых семейства вместе отмечают радостное событие. Кузина Агата отчаянно пыталась скрыть гнев и ярость, и я должна признать, что она неплохо преуспела в этом. Только брошенный на меня взгляд был ядовито-злым.

Мистер Каррингтон заявил, что он не видит никаких причин откладывать брак. Если уж молодые люди договорились, нечего колебаться – быть свадьбе!

Прощаясь в тот вечер с Филиппом, мы договорились встретиться уже на следующий день. У нас была масса планов, и Филипп полностью согласился с отцом, что всякие задержки и проволочки нежелательны.

Я отправилась в свою комнату. Сняла «практичное» бальное платье. Пожалуй, сохраню его, решила я, даже если впредь мне предстоит носить умопомрачительные каррингтоновские одеяния. Я рассмеялась, вспомнив, с каким благоговением весь дом выговаривал фамилию Каррингтон. Теперь это будет и моя фамилия.

Я расчесывала волосы, когда дверь распахнулась и на пороге возникла кузина Агата. Она тяжело дышала, видно было, что с трудом сдерживала свои эмоции. Грудь ее неровно вздымалась, побрякивали цепочки и ожерелья. Выражение ее глаз, звучание голоса придавали ей вид самого возмездия с чашей яда в одной руке и кинжалом в другой.

– Ну, я тебе скажу, – начала она, – ты всех нас дураками выставила!

Я уже была в пеньюаре, с распущенными волосами.

– Я – вас? – почти злорадно переспросила я. – Странно, я думала, вы только обрадуетесь. Это избавляет вас от моего общества.

– Нет, вы только гляньте, какая невинная овечка! Должна признать, что ты неплохо о себе позаботилась. Ты, конечно, все давно решила, а несчастная Эсмеральда так надеялась, что будет оглашена ее помолвка.

– Не похоже, что она так уж расстроена.

– Неблагодарность! Впрочем, чего еще от тебя можно было ждать. С момента, как ты вошла в этот дом, ничего, кроме неприятностей, я от тебя не получала. Ты само воплощение низости и коварства, и я от души сочувствую Каррингтонам.

Почему мне хотелось уколоть ее побольше, разозлить ее еще больше? Но хотелось, да. Теперь я чувствовала себя в независимости от нее, к тому же могла еще и с Филиппом поделиться своими обидами. Я вдруг ощутила, как же одинока была до сих пор.

– Вы всегда уверяли всех на свете, что это самое достойное семейство в Лондоне, – сказала я, – и что-то я сомневаюсь, что они нуждаются в вашем сочувствии.

– Да они сами не осознают, какое… какую…

– …Какую змею собираются пригреть? – закончила я уже совсем дерзко, но дурман от своей победы и близкой свободы уже затуманили голову.

– Соблаговоли не причинять мне еще больших страданий. Ты и так предала нас.

– Я понимаю, что этот брак, с вашей точки зрения, совсем не то, чего я была достойна, – продолжала я, – но меня совершенно не устраивала жизнь гувернантки детей Оман Лемминг. Однако судьба распорядилась по-своему и изменила мой статус бедной родственницы, который, уверяю вас, кузина Агата, нелегко было подчас переносить.

– Когда я думаю, сколько всего сделала для тебя… Взяла в свой дом…

– Потому что выполняли клятву, данную моей бабке.

– Потому что ты нам родня.

– …Хоть и дальняя, – добавила я.

Она сжала кулаки. Она поняла, что повержена. Чувство победы опьянило меня в ту ночь.

Уходя, она бросила:

– Интриганка. Мне следовало догадаться раньше, – при такой-то матери…

Хорошо, что она быстро ушла, а то одному Богу известно, что бы я еще наговорила ей.

Моя жизнь изменилась! Раньше я посмеивалась над пресловутой значительностью Каррингтонов, догадываясь, что кузина Агата восхищалась богатством и их исключительным положением в обществе, которого ей тоже хотелось достичь. Но дело было не только в этом. Джосайя Каррингтон был не просто банкиром и финансовым дельцом, играющим немаловажную роль в деловой жизни Сити, он был неофициальным советником при правительстве, имел определенное влияние и в дипломатических кругах. Старший его сын Ролло уже принял часть его дел, в том же напправлении двигался и Филипп. Родственники леди Эмили, из графской фамилии, имели старые и прочные связи в Верховном суде. Кузен Уильям Лоринг уступал Каррингтону во влиятельности, многие даже сочли бы его мелкой сошкой. Это и было поводом к тому, что брак дочери с Каррингтоном казался Лорингам таким важным, пусть даже это был только младший сын – тоже неплохая «добыча». А то, что счастье привалило мне, парии и бесприданнице, было почти забавным. Рози сказала мне, что вся прислуга просто «животики надорвала» от смеха, так им понравились все эти события; кузина Агата никогда не была любимицей слуг, так что пощечина, которую нанесли ей мы с Филиппом, доставила им в некотором роде удовольствие.

Меня всегда поражала осведомленность служебной половины. Очень малая доля происходящего в господских покоях оставалась тайной от прислуги. Общаясь с Рози, я уже давно уяснила это. Кстати, такой «мостик», как она, был не лишним. Рози поведала, что Филипп был всеобщим любимцем, правда, хлопот из-за него бывало не меньше, чем веселья. Другое дело – мистер Ролло, такой холодный, равнодушный. Похоже, сказала Рози, что после своей таинственной женитьбы он стал очень раним. Мистер Каррингтон всегда был добрым хозяином. Частенько он бывал в разъездах то там, то сям, проворачивая то одно, другое выгодное дельце. А леди Эмили… к ней неплохо относились, только вот мысли ее витали где-то далеко-далеко. Она никогда не разбиралась, кто экономка, кто горничная, а повар Каррингтонов готов был дать голову на отсечение, что она не отличит его от дворецкого. Однако злой хозяйкой ее никак нельзя было назвать. Слуги ценили, что она никогда не лезет в хозяйственные мелочи, не проверяет счета по сто раз – почем это, а почем то. Дом Каррингтонов во многих отношениях был местом неплохим. Мы с Филиппом, правда, там жить не собирались. Нашей целью было обосноваться неподалеку от родительского дома и, конечно же, вовсю использовать загородное поместье, как было заведено в семье. Так что удовольствие выбрать подходящий особняк где-нибудь поблизости еще предстояло; дело это мы не собирались откладывать надолго. Мне приходилось делать усилие, чтобы осмыслить непривычную ситуацию. Я, у которой и комнаты своей по-настоящему не было, стану хозяйкой собственного дома!

Весть о нашей помолвке распространилась быстро, а так как Филипп носил фамилию Каррингтон, то нас даже фотографировали для колонки светской хроники.

Все это действительно напоминало сон. В «Тэтлер» появился мой большой портрет. «Мисс Эллен Келлевэй – невеста мистера Филиппа Каррингтона. Мисс Келлевэй проживает со своими опекунами, мистером и миссис Лоринг, в Найтсбридже; мистер Каррингтон – младший сын небезызвестного мистера Джосайи Каррингтона».

Я обретала новый социальный статус. Эсмеральда радовалась за меня. Как-то, обняв меня, она сказала, что счастлива видеть верную подругу в своей стихии.

– Ну, конечно, – говорила она, – это всегда было очевидно. Он всегда обожал тебя. Вы ведь два сапога пара. А меня он всегда считал дурочкой.

– Нет, он хорошо относится к тебе, – утешила я ее.

– Он ни во что не ставил и не ставит меня, – возразила Эсмеральда, – правда, я не такая авантюристка, как ты. А вы друг другу подходите. У вас даже вкусы схожие. Все правильно, Эллен, все справедливо. Ты будешь счастлива с ним всю жизнь.

Я горячо поцеловала ее.

– Какая ты славная, Эсмеральда. А ты уверена, что ни капельки не любишь Филиппа?

– Абсолютно уверена, – с жаром ответила она, – я ужасно боялась, что он сделает мне предложение, в мне придется сказать «да», потому что такова мамина воля. И вдруг все так обернулось!

– Мне кажется, твоя мама очень недовольна.

– Главное, я довольна, – сказала она. – Ох, Эллен, как я страшилась этой помолвки.

Кузина Агата оправилась после первого потрясения, ей удавалось теперь сдерживать свою досаду. Наверное, она утешала себя тем, что связи ее бедной родственницы все же лучше, чем ничего.

– Разумеется, – как-то объявила она, – тебе следует обзавестись кое-какими нарядами. Нельзя допустить, чтобы люди подумали, будто ты нуждаешься материально.

– Вы не беспокойтесь, кузина Агата, – уверяла я ее, – вот уж до моего гардероба Филиппу нет никакого дела, а когда мы поженимся, он обеспечит меня одеждой.

– Ты говоришь вздор. Неужели непонятно, что отныне ты в центре внимания? Люди желают видеть в тебе достоинства, которые так привлекли твоего жениха.

Она сморщила нос, показывая, что не в силах справиться с этой головоломкой.

– Тебе надо выглядеть и одеваться соответственно положению. Так что предстоят расходы – приемы, обеды и потом, конечно, подвенечное платье.

– Мы не хотим пышных церемоний.

– Вы не хотите! Ты забываешь, что выходишь замуж за сына Каррингтонов, – ее нос опять сморщился, – правда, он младший сын. Но все же Кар-рингтон. После свадьбы тебе суждено вращаться в высшем свете. Надеюсь, ты не станешь возражать, если Эсмеральда, твоя спутница с раннего детства, будет время от времени наезжать к вам.

Какую власть я вдруг ощутила – невыразимое чувство. И я снисходительно улыбнулась кузине, кротко сказав при этом, что надеюсь часто видеть в своем доме такую дорогую гостью, как Эсмеральда.

Счастье. Вот оно удивительное счастье. Все изменилось. Раз я – Золушка, то Филиппу скорее всего подходит роль Доброй Феи. Может, это счастье и есть любовь?

– Я не позволю, чтобы люди усомнились, получала ли ты все сполна в жизни, – продолжала она, – конечно, все это немного странно, но пока Филипп не передумал, сойдемся на том, что ты входишь теперь в семью Каррингтонов. Но не следует забывать при этом, откуда привалило тебе такое необыкновенное счастье. Несомненно, всю жизнь ты будешь преисполнена благодарности к людям, тебя взрастившим, и без которых у тебя и близко не было бы исключительной возможности встретиться с такой удачей.

Пусть себе говорит. Ощущение свободы и счастья добавили мне великодушия, к тому же все эти речи были легким утешением ее досаде. К счастью, злопамятной или мстительной я не была и быстро начала забывать детские горести и обиды.

– Сомневаюсь, правда, что Тилли справится с такой трудной работой. Она хорошо шьет повседневные вещи и всякую мелочь. Леди Эмили, возможно, поведет тебя к своему кутюрье. Ведь понадобится безукоризненно элегантное выходное платье и, конечно, подвенечный наряд. Буквально на днях я обсуждала все это с мистером Лоррингом. Он готов оплатить все счета, лишь бы ты достойно была экипирована для новой жизни. И потом, как я уже говорила ему, это благоприятно отразится и на нас, в конце концов надо думать о будущем Эсмеральды.

Едва ли я слушала ее. Голова моя была занята удивительными событиями своей судьбы.

Филипп постоянно появлялся у нас в доме. Часто мы с ним верхом катались в парке. Я получила от мистера Лоринга в подарок новую амазонку, что, несомненно, было идеей кузины Агаты; с ее точки зрения, верховые прогулки в парке придавали нам значительности. На людях нас постоянно фотографировали.

– Ну и тоска, – говорил Филипп, – кому это нужно? Мне прямо хочется куда-нибудь скрыться вместе с тобой.

Он тоже был счастлив, и видеть, и знать, как он любит меня, было просто замечательно. Он меня дразнил и задирал по-прежнему, да и наших словесных баталий мы не бросали, впрочем, это нам обоим доставляло удовольствие.

Мне было девятнадцать, ему без малого двадцать один; жизнь казалась нам сказкой. Не думаю, что его познания, и житейские, и ученые, были намного шире моих, которые, надо сказать, оказывались довольно скудными. Хотя порой лучше вообще знать о жизни меньше, о будущем хорошо бы вообще не задумываться.

Семья Филиппа встретила и приняла меня очень радушно. Рассеянность леди Эмили была даже милой. А по секрету она как-то сообщила мне, что больше всего мечтает о внуках. Вообще, говорила она много и бессвязно. Но все-таки я поняла из ее рассказов, что в роду у Каррингтонов в основном были мальчики-наследники. У них с мужем Ролло родился через год после свадьбы, а вот после этого прошло немало лет, прежде чем появился Филипп. Ее сыновья такие разные – «Ролло меня иногда даже пугает, дорогая. Но у него такой цепкий ум. Филипп рос совсем другим».

Сыновья для Каррингтонов – своего рода традиция и, учитывая не очень удачный брак Ролло, нам с Филиппом предстояло не откладывая заняться произведением на свет очередного, но первого для нас маленького Каррингтона. Первым внуком он должен был стать и для старших Каррингтонов.

Мысль о ребенке очень волновала меня, но ни в коей мере не омрачала первые недели после помолвки на балу. И мне казалось, что такой беззаботной жизнь будет вечно.

На недельку съездили мы в загородное поместье Каррингтонов, чтобы там в кругу близких друзей отпраздновать наше обручение. Дом их очаровал меня еще давно, когда я впервые увидела его, но сейчас, будучи почти уже членом семьи и хозяйкой, я восхищалась им еще сильнее.

Особняк Трентхэм Тауэре был заложен в тюдоровские времена, но в последующие годы реконструкции подвергался неоднократно. Дом стоял на холме, с которого он как бы важно взирал на раскинувшуюся внизу местность. Вероятно, характер Каррингтонов отражало и их поместье. Правда, войдя в семейный круг Каррингтонов, я поняла, что слишком злословила на их счет раньше. Мнение о них я все-таки составляла через отношение кузины Агаты. А они приняли меня так тепло, как вряд ли кого-нибудь из невест принимали. Такое добросердечие и искренность приятно удивляли, особенно если учесть нравы общества, к которому они принадлежали.

Мне захотелось осмотреть весь дом, я попросила Филиппа быть проводником, и он, заразившись моим радостным энтузиазмом (мои интересы, пусть самые далекие, всегда захватывали его – это была одна из его самых милых особенностей), с восторгом провел экскурсию по всем закоулкам и комнатам. Парк вокруг дома мне был знаком еще с детства, когда мы обследовали в нем каждую пядь; теперь меня привлекал дом.

Филипп сводил меня в часовню при особняке, показал столовую, где на стенах рядами висели портреты предков со стороны матери. Потом мы направились вниз по винтовой каменной лестнице, в конце которой увидели массивную дубовую дверь.

– Старая оружейная, – объяснил Филипп, – сейчас здесь тоже хранится оружие.

Он распахнул дверь.

– Ну и арсенал! – воскликнула я. – Надеюсь, он лишь декоративный?

В ответ Филипп рассмеялся.

– Время от времени в сезон охоты оружие при деле. А я, должен признаться, стрелок отменный.

– А я ненавижу все, что стреляет, – с жаром сказала я.

– Но ты же не против жирного свежего фазанчика?

Он раскрыл один футляр, отделанный изнутри алым атласом. Там лежал отливавший серебром пистолет, ячейка для другого была пуста.

– Ну, не красавец ли? – воскликнул Филипп.

– Едва ли.

– Вот оно, твое невежество, любовь моя.

– А где другой? Их же должна быть пара, так ведь?

– О, он в надежном месте.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вот, предположим, я остаюсь один во всем доме. В коридоре раздаются крадующиеся шаги. Дверь медленно отворяется, и возникает фигура в маске. Этот злодей явился, чтобы стащить столовое серебро, картины и фамильные драгоценности. И что же я делаю? Незаметно сую руку под подушку. Выхватываю пистолет. «Руки вверх, негодяй!» – кричу я. И что, что он может сделать против этого красавца? И богатство семьи спасено благодаря ему, – он бережно погладил пистолет, прежде чем закрыть коробку.

– Ты что действительно будешь держать оружие под подушкой, Филипп?

– До нашей свадьбы – буду. А потом ты станешь защищать меня.

– Ну и дурачок же ты. Не люблю я все эти ружья и пистолеты. Ладно, пойдем дальше.

– Твое желание – закон, – сказал Филипп, – пошли.

Старинные каменные переходы, чуланы, коридоры очаровали меня. В восторг я пришла от комнаты, знаменитой тем, что в ней как-то почивала королева Елизавета. Считалось даже, что кровать с пологом – подлинная. Просто потрясающим был зал-солярий, окнами выходивший на юг. Именно там я почему-то решила спросить у Филиппа, когда же я встречусь с женой Ролло.

Филипп вдруг смутился.

– Мы с ней не видимся. Мы даже и не говорим о ней. Все это очень печально. Так не похоже на Ролло, что он оказался в такой ситуации. Он всегда был скрытным… и в делах… и в финансовом бизнесе… щепетильным, как отец, если не сильнее… Они так бурно обычно обсуждали дела, банки, деньги. Казалось, для них обоих больше ничего не существует. И вдруг эта женитьба…

– Что, опрометчивый брак?

– Выяснилось, что да. Я сам узнал об этом как о совершившемся факте. Только после медового месяца все выяснилось.

– Что выяснилось?

– Что она, как бы это сказать, неустойчивой психики…

– То есть, она – безумна?

– Ее приходится… содержать под наблюдением. Есть люди, которые за ней смотрят.

– Где? Здесь, в доме?

Он отрицательно покачал головой.

– Какое-то время они здесь жили. В верхних комнатах. Но все оказалось очень непросто. Вся семья пребывала в смятении. Теперь ее куда-то увезли.

– Куда?

– Не знаю. Мы эту тему не обсуждаем. Это дело Ролло. Он так решил.

– Должно быть, он очень страдает?

– Разве по нему поймешь? Только не спрашивай мать об этом. Она расстраивается. Да все переживают… Ролло больше всех, наверное. Только виду он не показывает. Никогда свои чувства не афиширует.

– А каково же ей ?

– Возможно, она не чувствует так, как мы. С такими людьми это неудивительно.

– Ты сказал, она бывала здесь?

– Да, Ролло привозил ее сюда на время. С ней был одна очень хорошая женщина, сиделка, что ли… потом стало уже невозможно… в общем, они уехали.

– Я хочу посмотреть ее комнату.

– Это еще зачем?

– Так…

– Это наверху.

– Пошли, – скомандовала я, – покажешь мне.

По старой лестнице с резными изящными перилами мы поднялись на самый верх. Потолки здесь были гораздо ниже, чем во всем доме. Комнат было четыре, почти отдельная квартира; две спальни. Одна – жены Ролло, другая, наверное, ее сиделки.

Я очень чутка к атмосфере любого жилища, а здесь все было пропитано страданиями. Я поежилась.

– Ты замерзла, – заметил Филипп.

– Просто озноб.

– Почему тебя знобит?

– Мурашки бегают, как говорится.

– Пойдем-ка вниз.

– Подожди еще немного. Хочу побыть здесь чуть-чуть. Каково же ей жилось? – Я подошла к окну – Высота какая.

– Может, поэтому они и уехали отсюда.

– Ты думаешь, она думала о самоубийстве?

– С такими людьми всякое бывает. Ладно, Эллен, хватит, пошли отсюда. Ты впадаешь в меланхолию. Я тебе больше ничего не могу рассказать. Мы о ней не говорим. Все это личное дело Ролло.

– И ее – тоже.

Я потрогала покрывало на постели, погладила спинку стула. Эти вещи окружали ее. Мне захотелось увидеть эту женщину, познакомиться с ней. Может, мне удалось бы помочь ей чем-то.

«Мы об этом не говорим», – повторял Филипп. Вот так, значит, живут Каррингтоны. Они просто притворяются, что неприятностей нет в природе. Я совсем не такая. И я не могла быстро выбросить из головы жену Ролло.

Находясь в Сассексе, Филипп настоял, чтобы мы с ним обязательно сходили на Дэд Мэнз Лип. По лесной крутой тропе мы добрались до пятачка на самой круче, нашли свою старую деревянную скамью. Сели.

– Будто детство возвращается, – сказал Филипп, – знаешь, это ведь был мой самый любимый уголок. А ты все-таки боялась одна сюда подниматься, признайся, Эллен.

– Да, немного.

– Какой же свиньей я был.

– Да ты и сейчас поросенок.

– Но ты, оторви-да-брось девчонка, могла кого угодно заткнуть за пояс. Странное это место, а?

– Интересно, сколько людей сидело здесь, думая о последнем шаге в пропасть?

– Если верить слухам, больше чем достаточно.

Филипп встал со скамейки, чтобы, как в детстве, дойти до самой кромки и замереть над бездной.

– Отойди! – воскликнула я.

Со смехом он повиновался.

– Чего, Эллен, ты так испугалась? Решила, что я собираюсь совершить Прыжок Мертвеца?

– Я подумала, что когда-нибудь ты довыпендриваешься. Вообще следовало бы здесь сделать ограждение.

– Надо поговорить об этом. В конце концов, это наша земля.

Я была удивлена, что он не забыл своих слов, и еще до нашего отъезда в Лондон там появилась металлическая ограда.

В Лондоне мы с Филиппом, как всегда, с удовольствием гуляли в парке, болтая о нашем будущем. Нам удавалось здесь даже скрыться от людей, которые все норовили подойти с поздравлениями. А уединения мы искали. Часто мы бродили вдоль Серпентина до самого Кенсингтон Гарденз, что было на противоположном конце парка. Однажды я обратила внимание на человека, следящего за нами. Ничего примечательного в нем не было, кроме густых кустистых бровей. Он тихо шел невдалеке от нас, потом сел на скамейку. Не знаю почему, но его появление насторожило меня. Смутные ощущения охватили душу.

– Ты видишь вон того человека, Филипп? – спросила я.

– На скамейке, что ли? – взглянув в его сторону, сказал Филипп.

– Да, и мне кажется, он наблюдает за нами.

– Ну, вероятно, его привлекла твоя внешность.

– Сдается, мы оба его интересуем.

Филипп сжал мне руку.

– Конечно, интересуем. Мы – народ особенный.

Мужчина вдруг встал и быстро ушел.

И мы забыли о нем.