Текст книги "Мой враг – королева"

ПЕРВАЯ СТЫЧКА

Видит Бог, милорд, я высоко ценю ваши достоинства и сделала для вас многое, но милости короны не должны принадлежать одному в ущерб другим… Я предпочту видеть в своем государстве одну повелительницу и не иметь повелителя.

Елизавета – Лейстеру, фрагмент Королевского послания

…Она (Елизавета) отвечала мне, что никогда не желала выйти замуж, на что я сказал ей: «Мадам, не трудитесь говорить мне это. Я знаю Ваш нрав: Вы думаете, что как только выйдете замуж, то станете всего лишь королевой, а сейчас Вы – и королева, и король в одном лице… – Вы не потерпите, чтобы Вами командовали…

Сэр Джеймс Мелвилл.

… Сама она (Елизавета) помогала ему одеться, а он в это время стоял на коленях перед нею и был очень серьезен и покорен, но что касается королевы, то она не могла удержаться от того, чтобы не положить руку ему не шею, и улыбалась в то время как и я, и французский посол стояли возле нее.

Отчет посла Шотландии, сэра Джеймса Мелвилла, по случаю посвященияРоберта Дадли в чин графа Лейстера.

Я вышла замуж за Уолтера в 1561 году, когда мне шел двадцать первый год. Родители мои были согласны с моим выбором, и королева с готовностью благословила нас. Уолтер был виконтом Хиерфордским, одного со мною возраста, и семья его была известна. Ввиду всего этого брак посчитали весьма выгодным. Королева сказала, что самое время выдать меня замуж, что породило во мне некоторые сомнения и недоумение: замечала ли она, как часто мой взор был направлен в сторону Роберта Дадли.

Я пришла к заключению, что Роберт не женится ни на ком, кроме самой королевы.

Уолтер делал мне предложение несколько раз. Я была влюблена в него, и родители очень желали нашего брака. Он был молод и подавал надежды на блестящее будущее при дворе, поэтому среди соискателей моей руки я выбрала его и начала семейную жизнь.

Теперь нелегко припомнить, какие именно чувства я испытывала к Уолтеру. Королева как-то намекнула, что я была в той поре, когда необходимо выйти замуж, и она была права. Думаю, что тогда мне казалось, что я в самом деле люблю Уолтера – и бросила все мечты о Роберте Дадли.

После церемонии мы приехали в родовое поместье Уолтера – замок Чартли, очень впечатляющее сооружение, построенное на плодородных землях. С его высоких башен можно было любоваться прекрасными пейзажами Стэф-фордшира. Он расположен в шести милях на юге-востоке от Стэффорда и находится на полпути между Ригли и Стоуном.

Уолтер очень гордился замком, и я постаралась выразить свой интерес к нему, поскольку он должен был стать моим домом.

В нем были две круглые башни – совершенно древние, сооруженные где-то около 1220 года. Более трехсот лет эти стены противостояли ветрам и дождям и готовы были стоять дольше. Стены были почти четырехметровой толщины, а бойницы сделаны таким образом, чтобы стрелы летели во врага горизонтально: это делало крепость почти неуязвимой. Во времена Вильгельма Завоевателя на этом месте стояло оборонительное сооружение, которое и было затем перестроено в замок Чартли.

– Он принадлежал графам Дерби, – рассказал мне Уолтер, – во время правления Генри VI перешел во владение Деверо, когда одна из дочерей Дерби вышла замуж за Уолтера Деверо, Графа Эссекса. С тех пор наша семья владеет им.

Я вполне согласилась с тем, что это благородное и достойное владение.

Первый год моего замужества был очень счастливым. Уолтер был преданным мужем, очень любил меня, и меня устраивало все, что было в замужестве. Временами я бывала при дворе, и королева приветливо принимала меня. Я полагала, что она весьма удовлетворена тем, что я замужем, поскольку, вероятно, поняла мою слабость к мужскому обществу. Она терпеть не могла, когда при ней уделяли внимание кому-то из женщин, и, вероятно, заметила те взгляды, которые дарили мне ее фавориты.

Уолтер не входил в число фаворитов: ему не хватало дерзости и галантности, которыми так восхищалась в мужчинах королева. Полагаю, он был чересчур внутренне честен, чтобы сыпать комплиментами, принятыми среди фаворитов, которые, будучи трезво обдуманными, выглядели вполне абсурдно. Он любил отечество и королеву, он служил им и отдал бы за них жизнь, но быть угодником он был неспособен.

Это означало, что мы бывали при дворе нечасто, однако, когда это случалось, она не забывала радушно приветствовать свою «дорогую кузину» и неизменно интересовалась моей замужней жизнью.

Как ни странно, в те первые годы своего замужества я ничего не имела против того, чтобы месяцами жить в провинции. Я полюбила свой дом, свои ежедневные занятия. Я раздавала задания слугам; зимою замок был сырой и насквозь промерзший, поэтому я приказывала развести огонь в каждом камине. Прислуга, по сочиненным мною правилам, должна была подниматься в шесть утра летом и в семь – зимой; постели должны были быть убраны и камины прочищены к восьми; огонь разведен ко времени пробуждения хозяев. Я заинтересовалась травами и цветами. Один из слуг, особенно прилежный к этому занятию, учил меня, как узнавать растения и составлять букеты. Я украсила цветами каждое помещение в замке. Часто я сидела и вышивала церковный палантин вместе со служанками. Теперь мне представляется почти невероятным, что я так искренне посвящала себя этой размеренной провинциальной жизни. Когда навестить нас приезжала моя семья, либо кто-то из знакомых по королевскому двору заезжал погостить, я ощущала особую гордость в том, чтобы продемонстрировать, сколь хорошая я хозяйка. Я гордилась фамильным венецианским стеклом, которое, наполненное отличным вином, сверкало и переливалось всеми цветами при свете свечей, заставляла прислугу до блеска натирать серебряную и оловянную посуду. Я завела в доме традицию давать пиры для приезжающих гостей, и мне нравилось видеть, как столы ломятся от мяса, птицы и рыбы, от разнообразнейших пирогов – некоторые блюда специально изобретались к приезду того или иного гостя. Мне хотелось, чтобы наш дом славился гостеприимством. Люди, знавшие меня, удивлялись: – Леттис стала лучшей из хозяек, – говорили про меня. Это была черта моего характера: а всегда желала быть лучшей, и все это казалось мне какой-то игрой. Я была Довольна и домом, и мужем, и я всецело отдавалась этой новой игре.

Я частенько прогуливалась по замку, воображая себе его прошлое. Я приказала регулярно выметать мусор, чтобы избавиться от затхлого запаха.

Мы с Уолтером вместе часто объезжали окрестности, а иногда прогуливались пешком. Я хорошо запомнила день, когда он показал мне коров в парке Чартли. Они были непохожи на тех, что паслись повсюду.

– Они особой, нашей стэффордской породы, – сказал Уолтер.

Они были песочно-белой окраски, и лишь на морде, ушах и копытах проступали пятна черного цвета.

– Можно надеяться, что ни одна из них не произведет на свет черного теленка, – сказал Уолтер и, видя мое недоумение, пояснил: – У нас есть фамильная легенда: рождение черного теленка означает предвестие смерти кого-то из членов семьи.

– Какая чепуха! – воскликнула я. – Как может теленок повлиять на нас?

– Это одна из фамильных тайн, которые всегда живут в таких семьях, как наша. Началось все со времен битвы при Бертон Бридж, когда был убит хозяин замка и замок перешел временно в другие руки.

– Но ведь он вернулся в вашу собственность.

– Да, но для нашей семьи то было трагическое время. Тогда и возникло поверье, что рождение черного теленка приносит несчастье клану Деверо.

– Тогда нужно сделать так, чтобы вообще не рождались телята.

– Каким образом?

– Избавиться от коров.

Он нежно засмеялся над моей наивностью:

– Моя милая Леттис, да ты хочешь померяться силами с судьбой? Думаю, наказание за это будет большим, чем рождение черного теленка.

Я поглядела на эти кроткие, большеглазые жующие существа и сказала:

– Пожалуйста, не нужно больше черных телят. Уолтер посмотрел на меня, рассмеялся еще больше, поцеловал и сказал, что он счастлив, что я вышла замуж за него после нескольких предложений с его стороны.

Для моего спокойствия так же, как и для беспокойства насчет черного теленка, имелись причины: я была беременна.

Дочь Пенелопа родилась спустя год после моего замужества. Я познала радость материнства, и, конечно, дочь казалась мне более красивым, умным и во всех отношениях несравнимым ребенком, чем все дети на свете. Я была совершенно довольна своим пребыванием в Чартли, и не в силах была расстаться с ребенком надолго. В то время Уолтеру казалось, что лучшей жены было и не найти. Бедный Уолтер: он всегда был несколько ограничен.

В то время, пока я ворковала с умилением над дочкой, я забеременела вновь. Но не могу сказать, чтобы я опять испытала ту же радость и тот же экстаз. Месяцы беременности казались томительными и скучными, и к тому же я никогда не могла увлекаться чем-либо слишком долго.

Пенелопа росла и выказывала определенный характер и уже не была тем милым, «сладким» ребенком, как прежде. Я начинала с возрастающей тоской подумывать о дворе и светской жизни.

Время от времени до нас доносились слухи: большая часть их касалась королевы и Роберта Дадли. Представляю, насколько обескуражен и раздражен был Роберт стойкими отказами королевы выйти за него замуж теперь, когда он был свободен. Но она была мудра. Иначе бы ей не избежать скандала. Если бы не ее отказ от замужества, на нее навсегда бы легла тень подозрения в убийстве Эми Дадли. Люди все еще говорили об этом случае – даже в глухой провинции, вроде Чартли. Некоторые заходили так далеко в своих намеках, что один закон существовал для простых смертных, а другой – для королевских фаворитов. Очень немногие не верили в Англии в виновность Роберта в смерти жены.

Как ни удивительно, на меня это произвело странное впечатление: я даже, поверив в виновность Роберта, увлеклась им еще более. По моему мнению, он был настоящим сильным мужчиной – таким, который всегда добивается того, чего желает.

В своих фантазиях я извиняла Роберта и была в восторге от того, что он не достался королеве.

Уолтер оставался хорошим мужем, однако я ощущала отсутствие того восторга и того любования мною, что были в нем раньше. Я поняла, что мужчина не может продолжительное время восхищаться женой и ее сексуальными достоинствами; я же никогда не была в восторге от его способностей: они всегда были не выше средних. Когда-то я просто жаждала такого рода опыта, и поэтому была в восхищении от него. Теперь, когда у меня была годовалая дочь, и второй ребенок должен был родиться вскоре, я начала испытывать разочарование, и впервые решилась на неверность… но пока в мыслях.

В тогдашнем моем состоянии я не могла появиться при дворе, но мне было крайне интересно, что там происходит. Уолтер прибыл в Чартли с потрясающими новостями: королева больна оспой, и за ее жизнь опасаются.

Я ощутила страшную депрессию. Мрачные мысли посещали меня, и, как ни странно, я не видела без королевы будущего. Хорошо, что я не предвидела наших с ней будущих отношений, но даже если бы я и смогла их предвидеть, не думаю, что мои чувства отличались бы от тех, что я испытала.

Уолтер был мрачен. Я догадывалась о чувствах и настроениях моих родителей: что будет со страной, если королева умрет?

Была очевидная возможность того, что Мария Шотландская, которая была вынуждена покинуть Францию в связи с недавней кончиной своего молодого супруга Франсуа И, станет новой королевой.

Уолтер рассуждал:

– Двое братьев Поул уже прилагали всевозможные усилия, чтобы посадить Марию Стюарт на трон. Конечно, они утверждали, что не имели этого намерения, а просто желали, чтобы королева объявила Марию Шотландскую своей преемницей.

– И чтобы на землю Англии вернулся католицизм! – воскликнула я.

– Да, то была их цель.

– А что королева?

– При смерти. Послала за Дадли: хочет, чтобы он был рядом с ней на смертном одре.

– Но еще не конец! – выкрикнула я.

Я смотрела на Уолтера и отчаянно думала о том, что если она умрет, Роберт, вне сомнения, женится, а я – теперь я замужем за Уолтером Деверо!

И думаю, что именно в этот момент я начала ненавидеть мужа.

– Она послала за ним, – продолжал Уолтер, – и сказала, что если бы она не была королевой, она была бы его женой.

Я кивнула: я поняла, что из двух страстей победила страсть к власти и короне; она не желала делить ее ни с кем. Власть в государстве должна была принадлежать ей полностью, однако и это не разрешало всех моих сомнений.

– Затем она позвала к своему одру министров, – рассказывал Уолтер, – и повелела записать свою последнюю волю. Она назначает регентом Роберта Дадли. – Я затаила дыхание.

– Значит, она очень любит его, – сказала я.

– Ты сомневалась в этом?

– Но она не захотела выйти за него замуж.

– Потому, что на нем подозрение в убийстве жены.

– Удивляюсь… – начала было я, но смолкла, представляя себе, как ее хоронят, и ее недолгое правление закончено.

Что дальше? Что будет со страной и народом? Одни попытаются возвести на трон Марию Шотландскую, другие – леди Кэтрин Грей. Англия будет втянута в гражданскую войну.

Но главный вопрос, который мучил меня, состоял в том, как поступит Роберт, когда она умрет. И я страдала, спрашивая саму себя, не рано ли вышла я замуж, и не мудрее было бы подождать?

Затем родилась моя вторая дочь: я назвала ее Дороти. Королева выздоровела после болезни – не умерла, и этого от нее можно было ожидать. Более того, она вышла из смертельной болезни невредимой, что и вовсе было редкостью. Сестра Роберта, Мэри, жена Генри Сидни, находилась возле королевы день и ночь, ухаживая за больной, выполняя все ее просьбы и приказания. Она заразилась той же болезнью, и ее лицо было обезображено. Я слышала, что вскоре после этого Мэри попросила высочайшего разрешения покинуть двор и удалиться в свое фамильное поместье Пеншерст, откуда уже никогда не выезжала. Разрешение, конечно, было дано, но это была и вся награда от Елизаветы, которая, по правде говоря, никогда не забывала в своих благодеяниях тех, кто верно ей служил. Кроме того, Мэри Сидни была ее любимицей.

Уолтер сказал, что люди начинают вновь поговаривать о том, что королева выйдет замуж за Роберта.

– Но отчего это более вероятно теперь, если не случилось уже давно? – вопрошала я.

– Во-первых, не так уж давно, – отвечал Уолтер, – а во-вторых, люди теперь готовы принять все, потому что рады выздоровлению королевы. Народ хочет их свадьбы, потому что ему нужен законный престолонаследник. Ее болезнь как раз и показала, как опасно положение, когда у королевы нет детей.

– Она никогда не умрет, пока сама не пожелает, – угрюмо проговорила я.

– Все это, – сказал Уолтер, – в руках Господа. Вскоре жизнь при дворе пошла своим чередом. Роберт вновь был обласкан, и теперь уже не терял надежды. Я не сомневалась, что он надеялся более, чем когда-либо, теперь, когда народ успокоился в слухах и желал замужества королевы.

Королева пребывала в прекрасном расположении духа. Она даровала прощение братьям Поул: то был типичный для нее жест. Она любила показать народу, насколько великодушна она может быть и что она не таит зла и не строит козней против кого бы то ни было. Братья Поул были сосланы – и двор вновь расцвел.

Но оглашения помолвки не последовало.

Было досадно получать новости из уст Уолтера или тех, кто приезжал к нам с визитом, поскольку они никогда не рассказывали того, что я жаждала знать. Как только я оправилась от вторых родов, я поклялась себе, что вернусь ко двору. Королева всегда принимала меня благосклонно, и я была убеждена, что теперь я склонюсь перед ней со слезами радости оттого, что она жива и невредима. Если же слез не будет, то я прекрасно знала, как их вызвать искусственно при помощи сока некоторых растений. Тогда я спровоцирую ее на подробный и откровенный рассказ о том, что произошло при дворе за эти годы, и признаюсь ей, что тихая семейная жизнь не может для меня быть заменой пребыванию при королевских покоях. Она завидовала рождению детей, я знала это, но не девочек, а у меня были дочери.

Она приняла меня, изобразив привязанность и любовь, и я, в свою очередь, разыграла свою сцену: высказала невероятную радость по поводу ее выздоровления, что мне, очевидно, удалось, ибо она постоянно держала меня возле себя. Более того, она подарила мне отрез бархата сливового цвета, чтобы сшить из него платье, и шелковую тесьму. То были знаки ее благоволения.

Пока я была при дворе, пришли интересные новости, эрцгерцог Чарльз – соискатель руки королевы, которого она когда-то отвергла, – предложил руку Марии Шотландской.

Силу ее чувств и интереса к Марии нельзя было недооценить. Она была ее наиболее яркая соперница. Как только Елизавета получала малейшую информацию с Марии, она застывала от напряжения, она никогда не забывала ни малейшей детали из сказанного ей о Марии. Она ревновала Марию не к ее высочайшему титулу, в котором не было сомнений, не к ее притязаниям на трон, но исключительно к женской красоте, поскольку о той говорилось, что она – одна из красивейших женщин мира. А так как Мария Шотландская также была королевских кровей, сравнение с Елизаветой было более чем возможно.

К сожалению для Елизаветы, Мария была и красива, и наделена талантами, и в этом также не было сомнения. Однако, я уверена, что в ней не было и сотой части той хитрости и изощренности ума, которые были даны нашей леди Елизавете.

Я, бывало, думала о том, насколько разные у них двоих судьбы. Мария, любимое дитя французского двора, резвилась и ласкалась к своим сиятельным свекру и свекрови, а также к всевластной любовнице французского короля Диане де Пуатье, которая была много влиятельнее при дворе, чем королева Катерина Медичи.

Она была любима своим молодым мужем и воспеваема поэтами. А Елизавета прошла через нелегкое детство и мрачную юность и всегда была на волосок от смерти. Полагаю, именно это сделало ее такой, какая она была, но в таком случае оно того стоило.

Тем более странно, что такая мудрая женщина не смогла скрыть своей ярости и ревности при известии о сватовстве эрцгерцога.

Если бы она попросту пережила это наедине со своими эмоциями – это было бы одно, однако она послала за Уильямом Сесилом, чтобы публично оскорбить эрцгерцога, назвав его в присутствии посла «австрийским повесой» и прочими эпитетами, поручила Сесилу передать Марии, что она никогда не получит благословения Елизаветы на этот брак и что если та считает себя наследницей английского престола, то ей следовало бы прислушаться к мнению правящей королевы.

Сесил был напуган тем, что выпад королевы будет осмеян присутствующими иностранными поверенными; а когда император Австрии написал, что он возмущен оскорблениями в адрес своего сына и не желает более, чтобы тот подвергался недостойным нападкам, Елизавета самодовольно усмехнулась и кивнула в ответ.

Очевидно, Роберт в то время чувствовал себя на коне. Я видела его время от времени, и у меня не возникало сомнений, что он очень уверен в своих шансах. Он постоянно пребывал при королеве, часы проводил с нею наедине в ее апартаментах, поэтому неудивительно, что люди вроде миссис Доув верили слухам о королеве и ее фаворите. Но Елизавета не могла забыть случай с Эми Дадли и поэтому медлила.

Когда до нас донеслась весть о том, что другой соискатель ее руки, Эрик Шведский, влюбился самым романтическим образом, Елизавета без конца повторяла со всевозможными колкостями эту историю. Эрик однажды увидел в окрестностях дворца красивую торговку орехами по имени Кэйт и настолько был очарован ею, что женился на ней. Как мило, как трогательно. Похоже на рождественскую сказку. Однако какая удача для торговки Кэйт, что когда-то Елизавета отказала ее возлюбленному! Кэйт должна бы быть столь же благодарна ей, Елизавете, сколь и ему. Мораль же в том, что человек королевских кровей, способный жениться на торговке орехами, вне сомнения, не пара для королевы Англии.

Она любила обсуждать своих поклонников. Часто я сидела возле нее, в то время как она расписывала мне детали предложений, которые ей делались.

– А я все еще девственница, – вздыхала она.

– Я надеюсь, ненадолго, Ваше Величество, – говорила я ей.

– Отчего ты так думаешь?

– Слишком многие ищут этой чести, Мадам. И Вы соизволите, я не сомневаюсь, принять одно из предложений и тем самым сделаете этого мужчину счастливейшим человеком на Земле.

Ее золотистые глаза были полуприкрыты: наверное, она вспомнила «милого Роберта».

С тех пор, как она узнала, что эрцгерцог Чарльз сделал предложение Марии, королеве Шотландской, она постоянно уделяла внимание послу Шотландии сэру Джеймсу Мелвиллу. Она играла для него на музыкальных инструментах, а делала она это очень искусно; она пела в его присутствии и, что у нее получалось превосходнее всего, она танцевала. Она страстно любила танцы и была тонка, легка и несла такое неоспоримое достоинство во всей своей внешности, что в любой компании танцоров была истинной королевой.

Она всегда спрашивала у Мелвилла, как ему понравилось представление, а также не забывала спросить, так ли хороша в искусствах ее соперница, а его хозяйка – королева Мария.

И я, и другие фрейлины не могли удержаться от смеха, когда наблюдали, как бедный Мелвилл боролся между двумя искушениями, стараясь не обидеть свою королеву и вознести похвалу Елизавете. Елизавета заманивала его в ловушку, и часто раздражалась на него, поскольку не могла этого сделать настолько глубоко, чтобы он хоть раз признал ее превосходство.

Было удивительно, сколь велико ее тщеславие, но, без сомнения, она была очень тщеславна.

Они с Робертом в этом были крайне схожи. Они оба считали себя непререкаемо превосходящими других людей. Он – всегда уверенный в своем успехе и в том, что преодолеет любое сопротивление (когда он женился, я вспомнила о том, что он обещал сам себе всегда быть хозяином и повелителем), а она – уверенная в своем праве «заказывать музыку».

Между ними были и цель, и препятствие: корона. Она не потерпела бы того, чтобы делиться с кем-либо властью, а он был уверен и смел в своих исканиях – власти ли или этой женщины? Я полагала, что я знала ответ, но знала ли его Елизавета?

Однажды она была в прекрасном настроении. Она тихо улыбалась, пока мы одевали ее – когда я была при дворе, мне поручались кабинет и туалет королевы. Полагаю, ей даже нравилась порой моя дерзость, за которую я уже получила соответствующую репутацию. Когда я заходила слишком далеко, она всегда могла дать мне это понять или ледяным взглядом, или пощечиной, или одним своим очень болезненным щипком, которые она так любила «раздавать» тем, кого она сочла чрезмерно воспользовавшимися ее милостью.

Она улыбалась, тихонько кивала самой себе, и, когда я увидела ее с Робертом, я поняла, что думала она в тот день лишь о нем одном.

Когда секрет ее прекраснодушия стал ясен, никто не в силах был поверить этому.

Она дала всем знать, что настолько печется о благополучии своей шотландской кузины, что самолично выбрала для нее наилучшего жениха, которого можно было иметь. То был человек, кому она отдавала предпочтение, и, кроме того, он уже неоднократно доказывал ей свою преданность. Королева Шотландии будет иметь возможность оценить, насколько высоко ставит ее сама королева Англии: она предлагает ей красивейшего и преданнейшего мужчину во всем Королевстве, предлагает в мужья. Этим человеком был никто иной, как Роберт Дадли.

Впоследствии я слышала, что Роберт, узнав об этом, позволил своему гневу излиться в полной мере. Такой оборот означал полный крах всех его надежд. Ему было известно, что Мария не примет его руки, а то, что его предлагала своей сопернице в мужья сама Елизавета, означало, что королева не намерена выходить за него замуж.

В тот день в апартаментах королевы повисла глубокая тишина. Все затаились и боялись произнести слово. Прошло некоторое время, прежде чем появился стремительно шагавший Роберт. Он оттолкнул плечом нескольких придворных и прямо прошел в ее кабинет; в дальнейшем слышны были их раздраженные голоса, когда они кричали друг на друга.

Сомневаюсь, что когда-либо еще бывала такая сцена между королевой и ее подданным, однако Роберт был не простым подданным, и мы понимали причину его ярости.

Внезапно в кабинете воцарилась тишина, и мы все недоумевали, что именно она означает. Когда Роберт вышел, он не глядел ни на кого, однако вид у него был уверенный. Всем было любопытно, что же произошло между ними. Вскоре это открылось.

Дело было в следующем: недопустима была сама мысль, что королева Шотландии выйдет замуж за простого сына графа. Следовательно, лорду Роберту надо было повысить титул. Елизавета решила наградить его невероятными почестями и присвоить ему титул графа Лейстера и барона Денби – титул, который доныне принадлежал лишь людям королевской крови; графства Кенилворт и Эстел Гроув отныне принадлежали ему.

Все втайне усмехались, так как знали, что, конечно, королева не уступит никому своего «милого Робина». Она собиралась оказать ему почести, и ей показалось удачным сделать это через сватовство к Марии – одновременно она очень тонко и хитро унизила ее.

При дворе все поняли ее хитроумный маневр, однако люди, далекие от двора, могли воспринять его по-иному. Королева сама предложила в мужья королеве Шотландии Роберта Дадли, следовательно, все грязные слухи об ее участии в убийстве Эми Дадли были ложью! Вне сомнения, королева не имела интереса в смерти жены Дадли, поскольку не вышла замуж за него даже тогда, когда имела все возможности, более того, она предложила брак между ним и королевой Шотландии!

Умница королева достигла своей цели. Роберт без лишних сплетен получил почести и титулы, а народ навсегда оставил сплетни об участии королевы в убийстве жены Дадли.

Я присутствовала на церемонии посвящения Роберта. Это была крайне торжественная церемония, которая происходила в Вестминстерском дворце. Редко приходилось мне видеть королеву в столь счастливом настроении. Роберт, конечно же, выглядел великолепно в сверкающем камзоле, атласных панталонах и элегантном серебряном шелковом жабо. Он высоко держал голову: ведь он должен был выйти из этого зала более могущественным и богатым, чем входил в него. Всего несколько дней тому назад, услышав о намерении королевы отослать его в Шотландию, он полагал, что его надежды разрушены. Но теперь ему было известно, что в действительности такого намерения у нее не было и то была лишь уловка, чтобы без лишних осложнений вознаградить его, то было заверение в ее любви, а он боялся ее безразличия.

Елизавета вошла в зал с сияющим лицом: любовь к Роберту преобразила его и сделала почти прекрасным. Перед нею шествовал, неся Меч Королевства, очень высокий и очень юный мужчина, почти мальчик. Мне прошептали на ухо, что то был лорд Дарили. Я вскользь взглянула на него: мое внимание было всецело приковано к Роберту, хотя, если бы я знала, какую роль он сыграет в моей дальнейшей судьбе, я рассмотрела бы его повнимательнее.

Все взгляды, конечно, были сосредоточены на блистательной паре, на двух главных актерах на сцене. И я была изумлена – так же, как изумлялась этому часто и в прошлом, и в будущем – насколько явно королева выказывает свои чувства к Роберту.

Роберт стоял перед ней коленопреклоненный, и она, застегивая мантию, ко всеобщему изумлению, запустила свои длинные пальцы под ворот и пощекотала ему шею, как будто ее желание прикоснуться к нему было неодолимым.

Я была не единственной, кто заметил это. Я видела, как сэр Джеймс Мелвилл и французский посол обменялись взглядами, и подумала: это будет пересказано всей Европе и Шотландии. Королева Шотландии уже успела заявить о том, что она оскорблена тем, что в мужья ей предложен королевский стремянной, но Елизавета, по-видимому, не обратила на это заявление никакого внимания.

Елизавета, от которой ничто не могло укрыться, обратилась к Мелвиллу с вопросом:

– Послушайте, как вам нравится милорд Лейстер, а? Я чувствую, что вы предпочитаете вашего парня?! – И она кивнула в сторону лорда Дарнли.

Последняя фраза была сказана на шотландском наречии и так развязно, что Мелвилл вздрогнул. Я не поняла тогда смысла намека, но позже догадалась, что она пожелала дать понять Мелвиллу, что ей известно о секретных переговорах, которые велись в отношении брака между Марией Шотландской и лордом Дарнли. Это было вполне характерно для нее: пока она щекотала шею любимого Роберта, она уже обдумывала перспективы этого брака и его последствия.

Позже она показывала своим видом, что возражает против этого союза, одновременно, в действительности, делая все возможное, чтобы он состоялся. Она увидела Дарнли со всей своей беспощадной проницательностью: молодого человека, которому не было еще и двадцати, очень высокого и тонкого, в связи с чем он казался ростом еще выше, чем был, хорошенького юношу с круглыми голубыми глазами и нежной кожей цвета персика. Он был привлекательным для женщин, которые увлекались хорошенькими мальчиками. У него были приятные манеры, но вялые, слабые губы выдавали в нем существо капризное и даже жестокое. Он хорошо играл на лютне, прекрасно танцевал и, конечно, имел необоснованные надежды на успех и власть, поскольку был сыном дочери Маргариты Тюдор, сестры Генри VIII.

Сравнивать его с Робертом было равносильным тому, чтобы выявить нарочито его слабости. Я поняла, что королева хорошо обдумала все это и была настроена так же решительно, как и Мелвилл: устранить все препятствия на пути Дарнли к руке королевы Шотландской, хотя в показном порядке выступала против этого.

После церемонии, когда королева удалилась в свои покои, Роберт – теперь граф Лейстер и почти самый могущественный человек в королевстве после Ее Величества – посетил ее.

Я сидела в дамском кабинете и слушала, как все обсуждают, насколько величественно выглядел граф Лейстер и как горда им королева. Все ли заметили, как она пощекотала его шею? Она настолько была привязана к нему, что не смогла скрыть свою любовь даже при послах и официальных лицах на торжественной церемонии. Какие же чувства она проявляет к нему, оставаясь с ним наедине?

– Это долго не продлится теперь, – произнес кто-то. Многие полагали, что этот ход королевы лишь подготавливал дальнейшие события: более достойным будет выглядеть замужество за графом Лейстером, чем за лордом Робертом Дадли.

Когда Елизавета провозгласила, что Роберт Дадли – достойный жених для королевы, она имела в виду не королеву Марию Шотландскую, а королеву Елизавету Английскую.

Позже мы с нею сидели вдвоем. Она спросила, как мне понравилась церемония посвящения, и я ответила, что все выглядело очень торжественно.