Текст книги "Загадочная женщина"

Веселье никогда не было отличительной чертой нашего дома, теперь в нем воцарились тоска и скука. Когда тетя чувствовала себя получше, она сидела у себя в кабинете и просматривала счета. Меня она не допускала к ним, все покупки она делала сама. Она не давала мне возможности вести дела самостоятельно даже несмотря на то, что теперь я знала не меньше ее.

У меня снова возникло ощущение, что «Дом Королевы» – тюрьма, но если прежде я мечтала о том, как убегу к маме, то теперь я вспоминала Редверса и уверяла себя, что, возвратившись, он обязательно придет.

Шло время, а о Редверсе не было никаких слухов. Наступила осень, благоухали георгины и хризантемы в саду, с реки тянуло сыростью – прошел ровно год, а известий о нем так и не поступало.

Тетя Шарлотта все больше хромала и все больше злилась. Дня не проходило, чтобы она не напоминала мне о моем долге.

Я все ждала, надеясь, что однажды появится Редверс и освободит меня, но он так и не появился.

И тут Эллен сообщила мне новость. Ее сестра до сих пор работала у Кредитонов. Она вышла замуж за дворецкого, тем самым выйдя в люди. Леди Кредитон была ею довольна и поручила ей командовать горничными, что было крайне удобно будучи женой дворецкого.

Как-то раз, когда я вместе с Эллен упаковывала для покупателя феррибриджскую керамику, она сказала мне:

– Мисс Анна, я со вчерашнего дня гадаю, как вам сообщить об этом.

Я испуганно взглянула на нее, она была сильно расстроена, и я подумала, что мистеру Орфи надоело ждать обещанного наследства и он заинтересовался другой женщиной.

– Вчера я ходила в замок повидаться с Эдит.

Я старалась не глядеть на нее: с керамикой следует обращаться осторожно.

– Да, – промолвила я.

– Есть новости о капитане.

– Капитане, – глупо повторила я.

– Капитане Стреттоне. Случилось ужасное.

– Он… не умер?

– Нет, нет… у него какие-то неприятности. Он потерял свой корабль.

– Ты хочешь сказать… утонул.

– Похоже на то. В замке только об этом и говорят. Просто ужас. А он очень далеко. Просто ужас, но я должна сообщить вам кое-что еще, мисс Анна.

– Что, Эллен?

– Он женат. Уже давно. У него жена за границей. Он, должно быть, был уже женат, когда приходил сюда. Кто бы мог подумать!

Я не верила своим ушам. Он бы сказал мне. Хотя к чему ему было поверять меня в свою личную жизнь? Меня постигло горькое разочарование, я ведь думала… А что я думала? Простофиля. Тетя Шарлотта была права. Для него тот вечер не значил ничего. Два человека могут по-разному воспринимать одно и то же событие. Он зашел ко мне, потому что ему нечего было делать перед отплытием. Вероятно, он понимал, что я чувствую, и забавлялся. И жене наверняка об этом рассказал. Ужин при свечах, явление тети Шарлотты. Очень смешно.

– Как интересно, – пробормотала я.

– А я и не знала, а вы, мисс, знали?

– Что?

– Что он женат, естественно. Он скрывал это от всех. Из-за этого тоже скандал! Мамочки! Вы чуть не уронили. Вот крику-то было, если бы что-нибудь разбилось.

Разбилось, как мои мечты, мои надежды. А ведь я надеялась. Я по-настоящему верила, что в один прекрасный день он придет ко мне, и я обрету наконец счастье.

Капитан Редверс Стреттон женат. Я слышала об этом от разных людей. Он женился где-то заграницей, на иностранке. Он женат уже давно. Когда об этом узнала тетя Шарлотта, что было неизбежно, она хохотала так, как никогда в жизни. С того дня она стала издеваться надо мной. Она не упускала возможности, чтобы не упомянуть его.

– Твой капитан Стреттон. Твой ночной гость. Давным-давно женат! Он хоть сказал тебе об этом?

– Зачем? – спросила я. – Люди, которые приходят посмотреть мебель, не обязаны отчитываться в своих личных делах.

– Но не люди, которые приходят посмотреть на Левассера, – смеялась она. В последнее время она стала поспокойнее, но продолжала язвить и злобствовать. Я была уверена, что он вернулся домой, но не встречала его. Эллен сообщила, что он приехал. Шло время, день за днем, похожие друг на друга, весна, лето, осень, зима. Одна неделя ничем не отличалась от другой, единственным событием явилась продажа китайской мебели, которую никто не желал покупать, за прекрасную, как заметила тетя Шарлотта, цену, но я подозревала, что за ту же, за какую она ее приобрела. У нее камень свалился с плеч, когда удалось ее сбыть.

– Другой такой не найти, – заявила она. – Резной красный лак. Пятнадцатый век, период Шуанте.

– И другого покупателя тоже не найти, – парировала я.

Так мы и сосуществовали, постоянно пререкаясь. Я старела и кисла, как и остальные в доме. Эллен слегка потеряла свою помпезность. Мистер Орфи ждал до сих пор. Бедняжка Эллен, он охотился больше за наследством, чем за ней. Миссис Мортон еще более замкнулась в себе, раз в две недели она уезжала, и мы понятия не имели куда. Она вела себя таинственно и загадочно. Мне исполнилось двадцать пять лет – уже не юная девушка. Четыре года прошло с памятного вечера, который ничего не значил для него, потому что все это время он был женат и даже не сообщил мне об этом. Он намекал… Ничего он не намекал, я все придумала. Тетя Шарлотта никогда не забывала о нем. Она беспрестанно напоминала мне, что я вела себя, как дурочка. Он-то понимал, что я – идиотка. Ей доставляло наслаждение изводить меня, при этом она так хихикала, что выводила меня из себя. Подобные разговоры были единственной радостью в ее жизни.

Ах, этот безотрадный «Дом Королевы» с четырьмя стареющими скучными женщинами, которые все ждали, что произойдет нечто, что изменит их монотонную, тоскливую жизнь. Я прекрасно понимала, что кого ждет: тетя Шарлотта умрет, Эллен сможет выйти замуж за мистера Орфи, миссис Мортон, без сомнения, дождется того, чего ждет. А я… По крайней мере, я стану свободной. Почему я не ухожу? Найдется ли работа для меня? Должен же быть в Англии какой-нибудь перекупщик антиквариата, которому пригодятся мои знания. И все же, несмотря на то, что временами я ненавидела ее, я чувствовала себя обязанной по отношению к ней. Если я ее покину, у нее совсем не останется близких. С каждым днем я все больше входила в дела. Я была в состоянии вести их сама, за исключением счетов, к которым меня не допускали. Сердцем я понимала, что обязана выполнить свой долг. Она сестра моего отца. Она согласилась позаботиться обо мне, когда родители оставили меня в Англии. Она вырастила меня, когда я осталась сиротой.

Многозначительно стучали часы.

Тете Шарлотте становилось все хуже, она не могла уже вставать с кровати. Доктор Элджин объяснил, что ушиб спины повлиял на ее болезнь. Ее спальня превратилась в кабинет. Тем не менее она цепкой хваткой держала бухгалтерские книги и не давала мне даже взглянуть на них. Продажа и частично покупка перешли в мое ведение, хотя всю документацию первой подписывала она, и счета проходили исключительно через ее руки. Я была крайне занята и с большим рвением относилась к работе. Когда же Эллен или миссис Бакл переводили разговор на замок Кредитон, я делала вид, что меня это совершенно не интересует.

Однажды, выйдя из комнаты тети Шарлотты, доктор Элджин выразил желание поговорить со мной.

– Ее здоровье все ухудшается, – сказал он. – Вам не обойтись без помощи. Скоро она окажется совсем прикованной к кровати. Советую нанять сиделку.

Я поняла, что это необходимо, но заметила, что сначала должна обсудить этот вопрос с тетей.

– Обсудите, – согласился доктор. – Давите на то, что вы не в состоянии одновременно вести дела и быть сиделкой. Ей необходима квалифицированная патронажная сестра.

Поначалу тетя Шарлотта была против, но в конечном итоге она сдалась. И с появлением Чантел Ломан наша жизнь изменилась.

Как мне ее описать? Своей хрупкостью она напоминала мне дрезденскую фарфоровую статуэтку. Ее волосы были того поразительного оттенка, который прославился благодаря Тициану, она обладала густыми бровями и темными ресницами, а глаза ее были ярко-зеленого цвета. Я никогда не встречала более привлекательной девушки. Дрезденский вид ей придавали прямой носик, нежный цвет лица и изящная фигура. Единственным ее недостатком был маленький рот, но я считала – эта мысль пришла мне в голову, когда через мои руки проходили лучшие предметы искусства, – что истинная красота всегда несовершенна. Совершенная красота и в искусстве, и в природе надоедает, легкий же недостаток делает предмет восхитительным. Такой мне виделась Чантел.

Когда она впервые вошла в «Дом Королевы» и села на резное кресло времен Реставрации, случайно оказавшееся в холле, я подумала: «Она здесь не останется. Больше сюда она не придет».

Но я ошиблась. Потом она объяснила, что ее поразили и дом, и я. Я выглядела такой грозной. Типичная старая дева в твидовом костюме и строгой блузке, прекрасные волосы зачесаны назад, и вся их красота пропадала – настоящее преступление.

Чантел обладала специфической манерой разговора – она подчеркивала определенные слова, а заканчивая предложение, издавала смешок, будто подсмеивалась над самой собой. Профессия сиделки менее всего подходила ей.

Я отвела ее к тете Шарлотте, и неожиданно – вернее, совершенно естественно – тете Шарлотте она понравилась. Я сказала Эллен, что Чантел может легко и свободно обворожить любого.

– Она настоящая красавица, – заметила Эллен. – Теперь все пойдет по-другому.

Так и случилось. Она была веселой и деятельной. Тетя Шарлотта даже стала меньше ворчать. Чантел очень заинтересовал дом, и она облазила его сверху донизу. Позже она призналась мне, что интереснее дома она никогда не видела.

Уложив тетю Шарлотту спать, она приходила ко мне в комнату поболтать. Думаю, она была рада, что в доме есть человек примерно ее возраста. Мне было двадцать шесть лет, а ей двадцать два, но жизнь ее была интересней: со своей последней пациенткой она немного путешествовала, и поэтому казалась мне женщиной, умудренной опытом.

Жить стало гораздо веселее и мне, и остальным в доме. Эллен она очень нравилась; наверняка она рассказала ей о мистере Орфи. Даже миссис Мортон была более общительна с ней, чем со мной, и именно от Чантел я узнала, что у миссис Мортон есть дочь-калека, которая живет с незамужней сестрой миссис Мортон в пяти милях от Лангмаута. Туда-то она и ездила в выходные дни, а потом возвращалась в «Дом Королевы» терпеть причуды тети Шарлотты и неудобство, чтобы находиться от дочери неподалеку. Она не могла дождаться дня, когда сможет уйти на пенсию и жить вместе с дочерью.

– И она тебе все рассказала? – изумилась я. – Как ты этого добилась?

– Люди любят разговаривать со мной, – сказала Чантел.

Ей нравилось смотреть из окна моей комнаты на сад и реку. Она называла их восхитительными. Она живо интересовалась всем и вся. Она даже начала изучать антиквариат.

– Антиквариат олицетворяет деньги, – говорила она.

– Но для начала его надо купить, – объясняла я. – За некоторую мебель еще не заплачено. Тетя Шарлотта просто выставляет мебель, в случае ее продажи она получает комиссионные.

– До чего же ты умная! – восхитилась она.

– У тебя более важная профессия.

Она скорчила гримасу. Порой она напоминала мне маму, правда, Чантел выглядела гораздо эффектнее.

– Сохранять очаровательные старые столы и стулья важнее, чем сохранять капризных калек. Они бывают такими отвратительными, доложу я тебе.

Ее манера разговаривать меня забавляла. Она рассказала, что выросла в семье викария.

– Я-то знаю, откуда взялось выражение «беден, как церковная мышь». Именно такими бедными были мы. Эта постоянная экономия. Она уничтожает в тебе душу, Анна.

Мы быстро стали называть друг друга по имени, а ее имя звучало так чудесно, что я сказала, что просто стыдно не произносить его вслух.

– Таким образом, пока отец спасал души прихожан, его дети сидели на хлебе и воде. Брр! Мама умерла… умерла при родах самой младшей, то есть меня. Всего нас пятеро.

– Как здорово иметь столько братьев и сестер.

– Не очень здорово, если беден. Мы все решили приобрести профессию, и я выбрала медицину только потому, что так я попаду в дома богачей и мне хотя бы достанутся крошки с барского стола.

– И ты попала сюда!

– Мне нравится здесь, – ответила она. – Здесь так красиво.

– Во всяком случае здесь тебе не придется сидеть на хлебе с водой.

– А я бы и не возражала, даже если бы и пришлось. Пребывание здесь стоит того. Замечательный дом, столько необыкновенных вещей, и ты, безусловно, необычная, и мисс Бретт. В этом плюсы моей профессии. Неизвестно, куда попадешь.

Ее глаза сверкали, словно изумруды.

– Мне всегда казалось, что такая красавица, как ты, должна обязательно быть замужем, – высказалась я.

– Мне делали предложения, – уклончиво улыбнулась она.

– Но ты никогда не влюблялась, – поняла я.

– Нет. А ты?

Я вспыхнула и неожиданно для себя рассказала ей все о Редверсе Стреттоне.

– Бродячий Казанова, – прокомментировала она. – Жалко, что меня при этом не было, я бы предостерегла тебя.

– Как бы ты узнала, что за границей у него есть жена?

– Не бойся, я бы выяснила. Бедная Анна, считай, что тебе повезло, – у нее загорелись глаза. – Представляешь, что могло бы произойти?

– Что? – спросила я.

– Он мог сделать тебе предложение и соблазнил бы тебя.

– Что за чушь! Я сама во всем виновата. Он ничем не показал, что… заинтересован во мне. Просто я все придумала.

Она ничего не ответила, но с этих пор ее стало сильно интересовать происходящее в замке Кредитон. Я слышала, как она обсуждает Кредитонов с Эллен.

Мои отношения с Эллен изменились, теперь Эллен больше занимала Чантел, чем я. Я понимала ее. Чантел – такая замечательная. Легкой лестью она могла даже тетю Шарлотту привести в доброе расположение духа. Ее очарование заключалось в ее интересе к людям, она обладала неимоверным любопытством. Каждый раз, когда Эллен выходила на работу после выходного дня, она шла на кухню за едой для тети Шарлотты, и мне было слышно, как они вместе смеялись.

– Сестра Ломан словно солнечный лучик в доме, – сказала миссис Бакл.

Она была права.

Именно Чантел придумала, что нам надо вести дневники. Жизнь, по ее мнению, полна интересных событий.

– Не у всех, – вздохнула я.

– У всех, – настаивала она.

– Здесь не происходит ничего, – возразила я. – Я потеряла счет дням.

– Поэтому ты и должна вести дневник и все в него записывать. Вот что я придумала. Мы обе будем вести дневники и давать их читать друг другу. Вот увидишь, как весело будет сравнивать, что мы пишем об одних и тех же событиях. Мы будем их видеть глазами друг друга.

– Дневник, – сомневалась я. – У меня нет времени его вести.

– Найдешь. Писать будем одну правду. Я настаиваю. Ты поразишься тому, как изменится твоя жизнь.

Таким образом мы стали вести дневники.

Она оказалась права, как и всегда. Жизнь приобрела новый смысл. События стали казаться мне менее скучными, было любопытно следить за тем, как по-разному мы их воспринимаем. По сравнению с дневником Чантел, в котором ярко проступала ее личность, мой отчет казался однообразным. Она иначе видела людей, они становились гораздо интереснее в ее описании, даже тетя Шарлотта в ее изображении выглядела почти привлекательной.

Нам доставляло огромное удовольствие вести дневники. Самым важным, по словам Чантел, являлось то, что мы должны писать только правду.

– Понимаешь, Анна, если тебе что-то не нравится во мне, ты не должна этого скрывать. Какой смысл в дневнике, если писать в нем неправду?

Итак, я стала вести дневник – это походило на разговор с самим собой, каждую неделю мы обменивались дневниками и узнавали правду друг о друге.

Часто я дивилась тому, как же я жила до знакомства с Чантел. В какой-то степени она стала лекарством и для меня, как и для тети Шарлотты, только я не нуждалась в физическом уходе за собой.

С тех пор, как появилась Чантел, прошло десять месяцев. Снова наступила осень. Краски и ароматы осени, как и прежде, навевали на меня грусть, но на душе стало легче. Летом часто шли дожди, и из-за постоянной сырости здоровье тети Шарлотты ухудшилось, теперь она была не в состоянии подняться с кровати. Доктор Элджин оказался прав, когда посоветовал нанять сиделку. Я удивлялась легкости, с какой хрупкая Чантел с помощью миссис Мортон поднимала тетю. Болезнь тети Шарлотты прогрессировала, и доктор прописал ей таблетки опиума в качестве снотворного. Сначала она не желала принимать их, считая наркотиком, но в конце концов сдалась.

– Одну на ночь, – приказал доктор Элджин. – В крайнем случае две. Больше ни в коем случае.

Таблетки хранились в буфете в коридоре близ ее комнаты. Доктор посоветовал не держать их рядом с ее кроватью, чтобы у нее не возникло соблазна при острой боли принять большую дозу: при частом употреблении опиум перестает действовать.

– Проследите за этим, сестра Ломан.

– Можете положиться на меня, доктор, – ответила Чантел.

Что он, естественно, и делал. Он считал, что я правильно поступила, наняв сестру Ломан. Тетя – очень сильная женщина. Ничем ужасным она не больна. А за ее артрит он спокоен. В подобном состоянии она может жить много лет.

На следующую ночь после этой беседы со мной произошло нечто странное. Проснувшись, я обнаружила, что стою рядом со своей кроватью. Я никак не могла понять, что случилось. Мне приснился странный сон, но что именно, я не помнила. Кажется, что все мы – и Эллен, и миссис Мортон, и я, и Чантел – состарились в ожидании тетиной смерти. Из всего, что я увидела во сне, я помнила лишь слова, которые звенели у меня в ушах: «Много лет…». Каким образом я вылезла из кровати? То мне казалось, что я помню, как я встала, то, что не помню.

Меня охватил ужас.

Я подошла к двери и остановилась, прислушиваясь к звукам в доме. Может быть, что-то разбудило меня? За окном шелестел ветер в ветвях деревьев, где-то скрипнула половица. Во всем доме стучали часы.

Что же случилось? Ничего, просто сон.

Шли недели. Зима была суровой. Восточный ветер проникал в дом, тетя Шарлотта жаловалась, что у нее «стынут ноги», любое движение доставляло ей боль. Ей пришлось смириться со своей беспомощностью. У нее распухли и деформировались ноги, она была не в состоянии даже встать. Теперь она полностью зависела от Чантел и миссис Мортон.

Целыми днями я находилась в разъездах, на распродажах, хотя так далеко, чтобы ночевать вне дома, мне не приходилось уезжать. Женщине не легко путешествовать одной. Кроме того, я старалась сократить свои походы, потому что в мое отсутствие некому было обслуживать покупателей.

У меня возникло подозрение, что тетя Шарлотта часто тратила деньги, не задумываясь. Китайская мебель до сих пор была не продана. Тетя часто увлекалась редкой вещью, не заботясь о том, как ее продать. Такое может позволить себе коллекционер, но не продавец.

Всю зиму я продолжала вести дневник, Чантел тоже. Я узнавала обо всем, что происходило в доме. Чантел в легкой, непринужденной манере излагала малейшие подробности ее жизни в мое отсутствие, а я довольно тяжеловесно описывала мои посещения распродаж и встречи с покупателями.

Однажды утром, когда окна разукрасил мороз, я узнала, что тетя Шарлотта умерла.

Как обычно в семь часов утра Чантел понесла ей чай. Она вбежала в мою комнату. Никогда не забуду, как она выглядела в тот момент – огромные зеленые глаза, неестественно бледное лицо, рассыпанные по плечам тициановские волосы.

– Анна… она покинула нас! Ничего не понимаю. Нужно немедленно вызвать мистера Элджина. Я пошлю за ним Эллен.

Пришел доктор и сообщил, что она умерла от того, что приняла слишком много таблеток опиума, которые стояли в коридоре. Как же в таком случае она смогла их достать? Напрашивался единственный вывод. Кто-то дал их ей. В «Доме Королевы» воцарились смерть и подозрение.

Нас всех допросили. Никто среди ночи ничего не слышал. Моя комната находилась прямо над комнатой тети Шарлотты, комната Чантел неподалеку от комнаты тети, Эллен и миссис Мортон жили в другой части дома.

Сейчас я уже не помню подробности того дня, потому что записала обо всем в дневник лишь после расследования. По непонятной для меня причине я тогда не могла заставить себя вести дневник. Все происшедшее казалось мне кошмаром; я никак не могла поверить, что это правда.

Было необходимо ответить на один вопрос до того, как его зададут на суде. Каким образом тетя Шарлотта могла принять снотворное, хранящееся в соседнем помещении, если она была не в состоянии ходить? Напрашивался единственный вывод: кто-то дал ей эти таблетки. Тогда возникал неминуемый вопрос: кто?

Кому это было выгодно? Ее главный наследник – я. После ее смерти и «Дом Королевы», и дело переходили ко мне. Единственной ее родственницей, оставшейся в живых, была я; и что все станет принадлежать мне, было известно заранее. Для этого она меня и обучала. И с самого начала, до того, как произнесли его вслух, в воздухе витал вопрос: может быть, я устала ждать? В доме нависло подозрение.

Эллен лишилась дара речи, но в ее взгляде я замечала сомнение. Получит ли она часть наследства? Доволен ли будет мистер Орфи? Миссис Мортон, казалось, чувствовала облегчение. Жизнь в «Доме Королевы» не была для нее, как говорила миссис Бакл, клумбой роз. Сама же миссис Бакл не скрывала возбуждения. Ее престиж сильно поднялся, потому что она оказалась связана с домом, в котором произошла внезапная смерть.

Вопросы, полиция, дознание – все изматывало меня.

Часто я спрашивала себя, что бы было со мной, если бы не Чантел?

Она была моим ангелом-хранителем, постоянно находилась рядом, уверяя, что все закончится хорошо. Конечно, тетя Шарлотта сама приняла эти таблетки. Именно это она и должна была сделать.

– Она не могла покончить с собой, – кричала я. – Никогда. Это против ее принципов.

– Ты не представляешь, на что способны люди из-за боли… боли, которая все растет и растет, и конца этому нет. Я встречалась с такими случаями. Ведь сначала она не желала вообще принимать опиум, а потом согласилась и требовала его все чаще и чаще.

Да, Чантел просто спасла меня. Никогда не забуду, с каким героизмом она сражалась за меня на дознании. Даже в скромном черном платье она выглядела прелестно, а ее зеленые глаза и рыжеватые волосы своей красотой поразили всех. Она сумела вызвать к себе доверие не только с помощью красоты, но и благодаря сильному характеру; ей удалось завоевать симпатии всех присутствующих в суде точно так же, как и всех в «Доме Королевы». Показания она давала четко и спокойно. Да, в обычных условиях тетя Шарлотта была не в состоянии передвигаться по комнате. Но она была способна на первый взгляд на невозможное; Чантел помнила, что одна из ее пациенток в определенные моменты тоже могла совершить невозможное. Сейчас она объяснит. В комнату мисс Бретт принесли образец мебели, который предложила купить ее племянница; несмотря на тяжелую болезнь мисс Бретт продолжала возглавлять дело. Для того, чтобы изучить горку, она вылезла из кровати. Сестра Ломан пришла в изумление, так как была уверена, что больная ходить не в состоянии. Но в определенных обстоятельствах пациенты, подобные мисс Бретт, могут собраться с силами. Она уверена, что доктор Элджин подтвердит ее слова, во всяком случае, она обнаружила мисс Бретт стоящей около горки. Потом ей пришлось почти нести больную к кровати, но к мебели она подошла без всякой посторонней помощи. Сестра Ломан полагала, что несчастный случай произошел ночью. Боль была неимоверной; таблетки, которые она дала больной, помогли ей лишь на короткое время, поэтому она решила принять еще. Рядом с буфетом, в котором хранился опиум, сестра Ломан нашла пуговицу с пижамы мисс Бретт, а она помнила совершенно точно, что, когда давала лекарство мисс Бретт и желала ей «спокойной ночи», пуговица была на месте.

Пижама была предъявлена, пуговица отсутствовала, на столике близ тетиной кровати была обнаружена разлитая вода.

Суд постановил, что тетя Шарлотта в невменяемом состоянии из-за сильной боли покончила жизнь самоубийством.

Но дело этим не кончилось. Было зачитано завещание. Магазин и «Дом Королевы» переходили ко мне; миссис Мортон унаследовала двести фунтов, и Чантел – что явилось сюрпризом – двести фунтов; сто фунтов были оставлены для Эллен и пятьдесят для миссис Бакл.

Чантел записала в свой дневник: «Как неожиданно! Хотя она немножко любила меня. Вероятно, она сделала приписку к завещанию в тот день, когда к ней приходили два важных джентльмена. Наверное, это были нотариусы. Но подумать только – оставить деньги мне. Правда, получать деньги всегда приятно. Но только не таким способом. Бедняжка Анна! Она такая ранимая. Остальные же, особенно Эллен, не в состоянии скрыть своего ликования».

В «Доме Королевы» произошли перемены. Миссис Мортон пожелала уволиться немедленно, что она и сделала. Эллен сообщила, что мистер Орфи не возражает, чтобы она оставалась, пока ей не найдется подходящая замена. Чантел попросила разрешения временно пожить со мной несмотря на то, что в ее услугах больше не нуждались.

– Останься, пожалуйста, – взмолилась я, и она осталась.

…У нас вошло в привычку сидеть в королевской комнате (любимой комнате Чантел) и обсуждать будущее. Иногда она лежала на королевской кровати, очень осторожно, так как она понимала, что кровать – очень старая и нуждается в реставрации, при этом она говорила, что ощущает себя королевой. Она старалась быть веселой, но мне было тяжело. Мне было известно, что меня обсуждают. Говорили, что я получила огромное наследство. А миссис Бакл повсюду болтала, что отношения между мной и тетей Шарлоттой все обострялись. Правда, с появлением сестры Ломан жизнь в доме протекала ровно.

Чантел помогла мне привести в порядок дела. И тут я узнала, что унаследовала одни долги. Что случилось с тетей Шарлоттой? В последние два-три года ей совершенно отказал здравый смысл. Неудивительно, что она не допускала меня к бухгалтерским книгам. Я пришла в ужас от цены, которую она заплатила за китайскую мебель. В наличии имелась и другая мебель. Очень красивая, но пригодная больше для музеев, чем для частного покупателя. Тетя занимала деньги в банке под высокие проценты. Я осознала, что нахожусь на грани банкротства.

Иногда, когда я просыпалась по ночам, мне слышался презрительный смех тети Шарлотты. А однажды ночью мне пришла в голову ужасная мысль. Я вспомнила, что однажды ночью я проснулась, стоя около кровати; тут же я представила, что попала во сне к тете Шарлотте, взяла шесть таблеток опиума, растворила их в воде и поставила стакан рядом с ее кроватью. На столике была разлита вода. А вдруг…

– В чем дело? – спросила Чантел. – Ты выглядишь, будто не спала всю ночь.

– Мне страшно, – ответила я, и она заставила меня рассказать ей о своих подозрениях.

– Ты не записала об этом в свой дневник.

– Мне показалось это незначительным.

– Незначительного не существует. Мы же обещали записывать все, – мягко укоряла она меня.

– Разве это важно?

– Да, – сказала она, – важно все. Это я поняла благодаря своей профессии. Но сейчас не это главное. Анна, перестань терзаться.

– Не могу. Мне кажется, все меня подозревают. Люди стали иначе относиться ко мне. Я заметила.

– Сплетни. Надо же им о чем-то поговорить. Ведь я нашла пуговицу от пижамы.

– Ты, правда, нашла ее, Чантел?

– Правда? Что ты хочешь этим сказать?

– Просто я подумала, что может таким образом ты хотела меня спасти.

– Послушай, – произнесла она. – Все произошло именно так, как я и сказала.

– Ты, правда, видела, как она встала с кровати, чтобы взглянуть на горку?

– Не будем об этом говорить. Люди действительно способны на подобное. Я же сказала, что видела. И совершенно ясно, что она сделала то, что сделала.

– Чантел, – обратилась я к ней, – ты по-настоящему спасла меня от… неприятности. А вдруг было бы доказано… что я хожу во сне…

– Чепуха. Ты не ходишь во сне. Ты наполовину проснулась, когда встала с кровати. Ты переживала за нее. Наверное, в тот день она была в ярости. Послушай, Анна, выброси все это из головы. Тебе необходимо сосредоточиться, чтобы свести концы с концами. Забудь о прошлом. Так жить нельзя.

– Ах, Чантел, как хорошо, что ты оказалась рядом.

– Мне нравилось работать здесь, – ответила она. – Все было бы хорошо. Если бы дело дошло до суда, ты бы выстояла. Я в этом уверена. Но прекрати мучить себя. Все в прошлом. Кончилось. Тебе пора начать жить. Очень может быть, что через несколько недель произойдет нечто замечательное.

– Со мной?

– Нельзя так думать. С каждым из нас может случиться нечто замечательное. С этим чувством я живу всю свою жизнь. Когда со мной происходит что-нибудь ужасное, я говорю себе: «Это продлится недолго. Скоро все будет в порядке».

– Что я буду делать без тебя? – воскликнула я.

– Ты со мной… пока.

Она оказалась права, когда говорила, что жизнь не стоит на месте. Однажды она сообщила мне, что доктор Элджин нашел ей место.

– Никогда не угадаешь где. В замке Кредитон.

Я была ошеломлена. Во-первых, она оставляет меня, а во-вторых, она перебирается в замок Кредитон.

– Я очень довольна, – сказала она. – Мне нужно зарабатывать себе на жизнь, и, ты только подумай, мы будем неподалеку друг от друга. Мы сможем часто встречаться.

– Замок Кредитон, – повторила я. – Там кто-то заболел? Леди Кредитон?

– Нет, она здорова, как лошадь. Я буду ухаживать за миссис Стреттон. Женой капитана.

– А, – произнесла я слабым голосом.

– Она очень болезненная. Думаю, ей вреден наш климат. Кажется, что-то с легкими. Не удивлюсь, если ее состояние ухудшится. К тому же у нее ребенок. Я не могу отказаться от места, раз доктор Элджин предлагает его мне.

– И когда ты… начнешь?

– Со следующей недели, – она крепко сжала меня за руку. – Я буду под боком. Мы станем часто встречаться. И не забывай о дневниках. Ты ведешь свой?

– Не могу, Чантел.

– Ты должна немедленно им заняться. Я буду рассказывать тебе о замке Кредитон и необыкновенной жизни его обитателей, а ты о том, что будет происходить здесь.

– Ах, Чантел, – закричала я, – как я буду жить без тебя?

– Говорят, что повторять одно и то же – означает стареть, – улыбнулась она. – Но надо признаться, твои повторения мне нравятся. Не огорчайся, Анна. Ты не одна. Я же твой друг.

– Все изменилось так внезапно, – сказала я. – Мне так много предстоит сделать. Дела ухудшились, Чантел. Мне придется встретиться со многими людьми, в том числе с адвокатом тети Шарлотты и с директором банка.

– Это отвлечет тебя. Записывай обо всем в дневник. Я тоже буду записывать. Давай заключим сделку, будем говорить правду, правду и только правду. Таким образом, мы будем знать, что не одиноки. Будем жить собственными жизнями и жизнями друг друга, – ее зеленые глаза стали огромными. – Согласись, Анна, все устраивается наилучшим образом.