Текст книги "Загадочная женщина"

Виктория Холт
Загадочная женщина

«ДОМ КОРОЛЕВЫ»

Внезапная смерть тети Шарлотты вызвала немало толков. Говорили, будто я ее убила. Многие утверждали, что только благодаря показаниям патронажной сестры Ломан присяжные не вынесли вердикт о совершении убийства неизвестным лицом или неизвестными лицами, вследствие чего расследование прекратилось и ужасная тайна «Дома Королевы» осталась нераскрытой.

У ее племянницы несомненно имелся повод желать ее смерти, – ходили слухи.

«Повод» состоял в том, что после смерти тети Шарлотты все ее имущество перешло ко мне. Но то, что другим представлялось очевидным, на деле оказалось полной противоположностью.

Чантел Ломан, с которой мы стали подругами за время ее пребывания в «Доме Королевы», не принимала сплетни всерьез.

– Люди обожают драму. Если таковая отсутствует, ее выдумывают. А внезапная смерть для таких – прямо манна небесная. Надо же им поговорить. Не обращай внимания. Я же не обращаю.

Я заметила, что ей обращать и не надо.

– Логика прежде всего! – засмеялась она. – Знаешь, Анна, даже если бы эти мерзкие старые сплетники добились того, чтобы ты попала на скамью подсудимых, ты убедила бы в своей невиновности и судью, и присяжных, и адвоката. Ты умеешь постоять за себя!

Если бы я и в самом деле была такой! Чантел не знала, что по ночам меня преследуют кошмары и что каждую ночь я решаю все бросить, уехать начать новую жизнь. Но наступало утро, и я начинала придумывать всяческие доводы, чтобы отказаться от своих намерений. Уехать невозможно, нет средств. Сплетникам неизвестно истинное положение дел. Да и не трусиха я, чтобы убегать. Если человек невиновен, какое имеет значение, что о нем думают?

Но в ту же секунду я понимала, что подобный вывод, во-первых, глупый, а, во-вторых, неверный. Невиновные страдают, когда их подозревают в преступлениях, ими не совершенных, – необходимо быть не только невиновным, но и суметь доказать свою невиновность.

Бежать мне было некуда, поэтому, как утверждала Чантел, я носила маску холодного безразличия к окружающим. Никто не должен знать, какие муки доставляет мне клевета.

Я пыталась объективно оценить происходящее. Должна признаться, я бы не продержалась те месяцы, если бы не воспринимала случившееся, как разыгрываемую на сцене, кем-то сочиненную, неприятную пьесу. Главные действующие лица: жертва и подозреваемая – тетя Шарлотта и я. Второстепенные персонажи: медсестра Чантел Ломан, доктор Элджин, миссис Мортон, кухарка и экономка, горничная Эллен и приходящая уборщица миссис Бакл. Я старалась убедить себя, что на самом деле ничего не произошло, что однажды утром я проснусь, и окажется, что мне всего лишь приснился страшный сон.

Так что не логика определяла мой характер, а глупость. И глубокая ранимость, о существовании которой даже Чантел не подозревала. Мне было страшно думать о прошлом, мне было страшно думать о будущем. Глядя на свое отражение в зеркале, я видела, что сильно изменилась. Я выглядела на свои двадцать семь лет, раньше я казалась моложе. Потом мне наступит тридцать семь… сорок семь… я буду стареть и стареть в «Доме Королевы», населенном привидением тети Шарлотты. Слухи вряд ли прекратятся, они будут передаваться из поколения в поколение, и те, которых и на свете еще нет, скажут однажды: «А вот старуха Бретт. Давным-давно с ней произошел какой-то скандал. Точно не скажу. Кажется, она кого-то убила».

Этого еще не хватало. Временами я клялась себе, что убегу, но упрямство побеждало. Я же дочь солдата. А мой отец часто повторял: «Никогда не поворачивайся к беде спиной. Смотри ей в лицо».

Именно это я и пыталась сделать, когда Чантел снова пришла на помощь мне.

Но началось все гораздо раньше.

Когда я появилась на свет, мой отец служил в индийской армии в чине капитана. Тетя Шарлотта была его сестрой, по характеру она сама была солдатом. Люди непредсказуемы. Существует мнение, что они соответствуют стандартам. Часто говорят, что люди относятся к тому или иному типу, но они редко выражают собой определенный тип, либо соответствуют ему полностью. Дойдя до высшей точки выражения характера, они начинают сильно отклоняться от стандарта. Это произошло и с моим отцом, и с тетей Шарлоттой. Отец был предан своей профессии: армия для него была превыше всего. Надо признать, для него вообще мало, что существовало помимо армии. Мама часто говорила, что если бы она дала ему волю, он превратил бы дом в военный лагерь и обращался бы с нами, как со своими «людьми». Она шутила, что он за завтраком цитирует Королевский Устав, в ответ он лишь сконфуженно улыбался, его отклонением от нормы была она. Они познакомились, когда он ехал из Индии в отпуск. Она рассказывала мне об их встрече в присущей ей манере, которую я называла манерой бабочки. Постоянно отклоняясь от темы, она никак не могла дойти до сути, так что приходилось постоянно возвращать ее к интересующему вас вопросу. Иногда было любопытно следить за тем, как она перескакивает с одного на другое.

Но мне очень хотелось узнать, как они познакомились, и я упорно возвращала ее к этой теме.

– Лунные ночи на палубе. Дорогая, ты не представляешь, как романтично… Темное небо, звезды подобно алмазам… музыка, танцы. Чужеземные порты и фантастические базары. Этот тяжелый браслет… Да, в тот день мы купили…

Приходилось прерывать ее. Ну да, она танцевала с первым помощником и заметила высокого солдата с таким безразличием на лице, что поспорила, что заставит его пригласить ее на танец. Естественно, она своего добилась, и через два месяца они поженились в Англии.

– Твоя тетка Шарлотта пришла в ярость. Неужели она считала, что ее бедный брат – евнух?

Она рассказывала легко и свободно, даже живописно. Я завороженно слушала ее, по-видимому, таким же образом она очаровала отца. Я боялась, что больше похожу на него, чем на нее.

Тогда мы жили вместе, хотя чаще я проводила время с моей айя. Смутно помню жару, яркие цветы и темнокожих людей, стирающих в реке белье. Помню, как еду с айя в открытом экипаже мимо кладбища на холме, мне сказали, что мертвых там оставляют лежать на поверхности, чтобы они снова превратились в землю и воздух. А высоко на деревьях сидели грозные стервятники, при виде которых меня охватывала дрожь.

Мне пришло время учиться. И родители повезли меня в Англию. Я впервые пережила красоту тропических ночей на море: звезды сияли, словно драгоценные камни, положенные на темно-синий бархат, дабы подчеркнуть их блеск. Звучала музыка, танцевали люди, но мама затмевала всех – самая красивая на свете. Длинное платье, высокая прическа и бесконечная неуместная болтовня.

– Родная, мы расстаемся ненадолго. Тебе нужно учиться, а нам придется вернуться в Индию. Ты будешь жить с тетушкой Шарлоттой.

Для меня тетя Шарлотта была всегда «тетей», мама же в соответствии со своим характером называла ее «тетушкой».

– Она полюбит тебя, милая, потому что тебя назвали в ее честь… ну, наполовину. Тебя хотели назвать Шарлоттой, но я не желала, чтобы мою дочь так звали. Это напоминало бы мне о ней… – она запнулась, вспомнив, что надо представить тетю Шарлотту в хорошем свете. – Людям всегда нравятся те, кого назвали в их честь. «Только не Шарлотта, – сказала я. – Звучит слишком строго…» Таким образом, тебя назвали Анной Шарлоттой, и зовут Анной, чтобы не путать. О чем это я? Твоя тетушка Шарлотта… Ах да, родная, тебе придется ходить в школу, но ведь есть каникулы, любимая моя. Правда, ты не сможешь приезжать на каникулы в Индию. Поэтому ты будешь жить с тетушкой Шарлоттой в «Доме Королевы». Величественно звучит, верно? Кажется, в нем ночевала королева Елизавета, поэтому он так и называется. А потом… через некоторое время… Господи, как бежит время… ты окончишь школу и приедешь к нам. Я буду с нетерпением ждать этого дня, дорогая. Как весело будет выводить в свет собственную дочь, – и она снова состроила привлекательную гримасу, которая, по-моему, называется moue. – Ты станешь мне вознаграждением в старости.

В ее изложении все представлялось замечательным. Она отбрасывала годы взмахом руки. И я думала не о школе и тете Шарлотте, а о том времени, когда я из гадкого утенка превращусь в прекрасного лебедя, каким была моя мать.

Я впервые увидела «Дом Королевы» в семь лет. Кэб вез нас с вокзала по улицам, совершенно не похожим на улицы Бомбея. Степенные люди, помпезные дома. Темно-зеленая свежая листва на деревьях, совсем не такая, как в Индии. Слегка моросило. Мелькнула река. Городок Лангмаут находился в устье реки Ланг, это был оживленный порт. Мне запомнились обрывки маминых разговоров.

– Какой огромный корабль! Смотри, родная. Он, наверное, принадлежит этим… как их зовут, дорогой? Этой богатой и могущественной семье, которой принадлежит половина Лангмаута и в сущности половина Англии?

И ответный голос отца:

– Ты говоришь о Кредитонах, дорогая. Они действительно являются владельцами достаточно процветающей судоходной линии. Правда, ты преувеличиваешь, когда говоришь, что им принадлежит половина Лангмаута, хотя, и в самом деле, именно благодаря им Лангмаут и процветает.

Кредитоны! Это имя осталось в моей памяти.

– Им подходит такое имя, – заметила мама. – Кредитоспособные Кредитоны.

Отец среагировал на мамину реплику подергиванием губы, это означало, что он хотел рассмеяться, но счел подобное недостойным майора. Он получил звание майора, когда я родилась, вместе с новым чином он приобрел сильное чувство достоинства. Он казался недоступным, суровым и благопристойным; я гордилась им так же, как и матерью.

И вот мы подъехали к «Дому Королевы». Экипаж остановился перед коваными железными воротами в высокой стене из красного кирпича. Я разволновалась при мысли о том, что ждет меня по ту сторону этой древней стены. А когда ворота распахнулись и закрылись за нами, у меня возникло чувство, что я ступила в другой век. Процветающий с помощью усердных Кредитонов викторианский Лангмаут исчез, а меня перенесло на триста лет назад.

Сад спускался к реке. Он был очень ухоженным, хотя и не большим, примерно в три четверти акра. Тропинка, покрытая потрескавшейся брусчаткой, разделяла две лужайки, на которых росли кусты, цветущие, очевидно, весной или летом; в это же время года они были покрыты паутиной, которая поблескивала капельками росы. Подобные розово-лиловым звездочкам, цвели маргаритки, торчали красные и золотистые хризантемы. Свежий запах влажной земли, травы, зеленой листвы и легкий аромат цветов сильно отличались от пряного запаха растений, в огромном количестве произраставших в жарком мареве Индии.

Тропинка вела к трехэтажному дому, который был больше в ширину, чем в длину, из того же красного кирпича, что и стена. Дверь была обита железом, рядом с ней висел массивный железный колокольчик. Окна прятались за решетками, и мне показалось, что в воздухе витает опасность, хотя это чувство скорей всего возникло потому, что я знала, что мне придется остаться под присмотром тети Шарлотты в то время, как мои родители вернутся к веселой и яркой жизни. Разумеется, именно это послужило причиной моих страхов. Ничто не предвещало опасности. К тому же я никогда не была суеверной.

Даже моя мама казалась чуточку подавленной, но тетя Шарлотта умела подавить кого угодно.

Мой отец, который на самом деле вовсе не был таким солдафоном, каким он пытался себя изобразить, по-видимому, понял, что мне страшно. Вероятно, до него дошло, что я чересчур мала для того, чтобы меня оставить на попечение школы, тети Шарлотты и «Дома Королевы». Но ничего необычного в моей судьбе не было. Подобное часто происходит с детьми. Прежде чем уехать, он сказал мне, что очень полезно пожить вдали от родителей, таким образом я научусь полагаться на собственные силы, идти навстречу жизни, глядя ей в лицо, стоять на собственных ногах… У него всегда был наготове набор клише в подобных ситуациях.

– Этот дом считается достойным внимания, – заранее уведомил он меня. – Увидишь, тетя Шарлотта – примечательная женщина. У нее есть свое дело, и ведет она его прекрасно. Она покупает и продает ценную старинную мебель, поэтому у нее такой интересный дом. Купленную мебель она держит в доме, и сюда приходят люди, чтобы посмотреть ее. Она не может хранить всю мебель в магазине. Сама понимаешь, подобная профессия необычна, но тетя Шарлотта просто создана для нее. И это совсем не то, когда торгуешь за прилавком маслом или сахаром.

Такого рода социальное различие вызвало во мне удивление, но меня переполнял такой благоговейный страх к тому, что меня ждет, что я решила не обращать внимания на такие мелочи.

Он дернул за веревочку, старый колокольчик звякнул, через несколько минут дверь отворилась, и взволнованная Эллен, присев в реверансе, пригласила нас войти.

Мы шагнули в темный коридор, в котором смутно вырисовывались очертания странных предметов: весь коридор был заставлен стоящей как попало мебелью. Несколько напольных и витиеватых бронзовых часов отчетливо тикали в тишине. С тех пор тиканье часов всегда ассоциировалось у меня с «Домом Королевы». Я заметила две китайские горки, несколько стульев, столиков, книжный шкаф и письменный стол, сдвинутые в кучу.

Эллен убежала, и к нам вышла женщина. Поначалу я решила, что это и есть тетя Шарлотта. Мне следовало бы знать, что скромный белый чепец и платье черного бомбазина свидетельствуют о том, что это экономка.

– А, миссис Мортон, – сказал отец, который был с нею знаком. – А вот и мы с дочерью.

– Мадам в кабинете, – сообщила миссис Мортон. – Я доложу ей о вашем приезде.

– Будьте добры, – ответил отец. Мама взглянула на меня.

– Разве не прелесть? – прошептала она, в ее голосе звучал испуг, но я поняла, что она так не считает, а хочет, чтобы я так думала. – Какие бесценные изысканные вещи! Ты только взгляни на этот секретер! Держу пари, что он принадлежал берберийскому королю.

– Нет, – укоризненно буркнул отец.

– Смотри, какие когти на ручках этого кресла. Это явно не случайно. Ты только представь себе, родная, что ты можешь здесь найти. Как бы мне хотелось знать все об этих прелестных вещах.

Вернулась миссис Мортон, она изящно сложила руки на бомбазиновом платье.

– Мадам ждет вас в кабинете.

Мы поднялись по лестнице, вдоль которой висели гобелены и картины, и вошли в еще больше заставленную мебелью комнату, из нее мы перешли в следующую комнату, потом в следующую, и лишь третья оказалась кабинетом тети Шарлотты.

На нас смотрела высокая, сухощавая особа… Как будто моего отца переодели женщиной. Ее темные с седыми прядями волосы были зачесаны назад и заколоты в пучок. Одета она была в юбку и жакет из твида, в скромную блузку оливкового цвета под цвет своих глаз. Потом я узнала, что ее глаза всегда принимали цвет ее одежды, а так как обычно она носила серое или темно-зеленое, то и глаза принимали тот же оттенок. Она была необычной женщиной, ей следовало бы жить в маленьком городке на скромный доход, вежливо посещать знакомых, оставлять визитные карточки; возможно, иметь собственный экипаж, помогать организовывать церковные распродажи, заниматься благотворительностью и устраивать благопристойные приемы. Так нет же. Ее любовь к красивой мебели и фарфору превратились в манию. Так же, как мой отец отступил от правил, женившись на моей матери, так и она нарушила нормы, решив заняться перепродажей антиквариата. Собственное дело у женщины считалось небывалым в викторианском веке. Ко всему прочему она являлась таким прекрасным знатоком своего дела, что могла конкурировать с мужчинами. Позже я часто видела, как при виде какой-нибудь редкости ее суровое лицо загорается, и слышала, какая страсть звучит в ее голосе при обсуждении достоинств бюро стиля шератон.

Но тогда я была сбита с толку. Царивший вокруг беспорядок совершенно не походил на жилой дом, я не могла себе даже представить, что можно так жить.

– Конечно, твоим настоящим домом является наш, – сказала мама. – А здесь ты будешь жить только во время каникул. Ну, а через несколько лет…

Но я была не в состоянии представить так легко, как она, что будет через несколько лет.

На сей раз мы не остались там ночевать, а отправились прямо в школу в Шерборне, родители остановились в отеле поблизости, где и жили до отъезда в Индию. Я была тронута этим, так как понимала, что в Лондоне маме было бы гораздо веселее.

– Нам хотелось бы, чтобы ты знала, что мы неподалеку, если поначалу тебе будет трудно.

Мне было приятно думать, что на подобную жертву она решилась ради отца и меня. Кто мог ожидать, что бабочка способна на сильную любовь и сочувствие.

По-моему, я сразу стала ненавидеть тетю Шарлотту, когда та начала критиковать маму.

– Пустышка, – заявила она. – Не понимаю твоего отца.

– А я понимаю, – твердо возразила я. – Я кого угодно могу понять. Она совершенно не похожа на других людей.

Я надеялась, что своим испепеляющим взглядом я дала понять тете Шарлотте, что «другие люди» означают ее.

Первый год занятий в школе был самым тяжелым, но каникулы оказались еще хуже. Я даже строила планы уплыть в Индию «зайцем». Я заставляла Эллен, сопровождавшую меня на прогулках, приводить меня в порт, там я с тоской смотрела на корабли, гадая, куда они плывут.

– Это корабль «Леди Лайн», – с гордостью сообщала Эллен. – Он принадлежит Кредитонам. – И я рассматривала корабль, пока Эллен рассказывала о его достоинствах. – Это клипер, – говорила она. – Один из самых быстрых, какой когда-либо плавал. Он ходит в Австралию за шерстью и в Китай за чаем. Ты только посмотри. Видела ли ты когда-нибудь такой красивый барк!

Эллен гордилась своими знаниями. Она выросла в Лангмауте, более того, она обладала исключительным положением: ее сестра Эдит служила горничной в замке Кредитон. И Эллен отведет меня его посмотреть – естественно, только снаружи – когда я стану постарше.

Поскольку я мечтала о побеге в Индию, корабли приводили меня в восторг. Я находила романтичным то, что они скитаются по всему свету, нагружая и сгружая товар: бананы и чай, апельсины и древесину для производства бумаги на огромной фабрике, построенной Кредитонами, и которая, как доложила мне Эллен, обеспечила работой многих жителей Лангмаута. А недавно сама леди Кредитон открыла великолепный новый док. По мнению Эллен, это была важная персона. Она всегда помогала сэру Эдварду во всех его начинаниях, кто бы мог ожидать, что леди способна на такое?

Я ответила, что от Кредитонов можно ожидать чего угодно.

Эллен с одобрением кивнула. Понемножку я стала кое-что узнавать о городе, в котором жила.

– Как красиво входят и выходят корабли из гавани, – восхищалась Эллен. – Их белые паруса трепещут на ветру, а вокруг с криком кружатся чайки.

Я соглашалась с ней.

– На «Леди Лайн» все корабли – «Леди», «Русалки» и «Амазонки», – продолжала Эллен. – Таким образом сэр Эдвард отдает дань леди Кредитон, ведь она всю жизнь идет с ним рука обо руку и все понимает в ведении дел, что для женщины просто удивительно. – Все это так романтично, – восхищалась Эллен.

– Ну, конечно, Кредитоны – романтики. Умные, богатые, настоящие сверхлюди, – комментировала я.

– Не остри, – отвечала на это Эллен.

Она показала мне замок Кредитон. Он стоял высоко на скале фасадом к морю. Огромная крепость из серого камня, стена с бойницами и башней – настоящий замок.

– По-моему, он построен просто напоказ, – заявила я. – Сейчас ведь не строят замки, так что это не настоящий замок. Ему всего лишь пятьдесят лет, а его построили так, что он похож на нормандский, разве это не обман?

Эллен испуганно оглянулась, словно ожидала, что меня поразит гром за подобное высказывание. Правда, в Лангмаут я попала недавно, поэтому еще не осознала всего величия Кредитонов.

Но именно Эллен пробудила во мне интерес к Лангмауту, а следовательно, и к Кредитонам. Многое Эллен слышала от родителей. Когда-то… не так давно, Лангмаут не был столь величественным городом. Не было Королевского театра, не было элегантных домов на скалах над мостом. Большинство улиц были узкими и замощенными булыжником, в доки ходить по ним было небезопасно. Да и красивый «Эдвард док» не был тогда еще построен. В старые времена корабли ходили в Африку за рабами. Отец Эллен помнил аукционы, проходившие в сараях доков. Из Вест-Индии приплывали джентльмены, чтобы участвовать в торгах, они увозили рабов на сахарные плантации. Теперь все переменилось. Когда в город прибыл сэр Эдвард Кредитон, он все усовершенствовал, основал «Леди Лайн». Хотя географическое положение Лангмаута и его замечательная гавань все-таки имели значение, он никогда бы не превратился в тот город, каким его сделали великолепные Кредитоны.

Благодаря Эллен жизнь стала терпимой в тот первый год. Миссис Мортон мне не нравилась, слишком она была похожа на тетю Шарлотту. Ее лицо напоминало крепко закрытую дверь, а ее непроницаемые глаза – окна, такие крошечные, что за темными занавесками невозможно было что-либо разглядеть. Она не выносила моего присутствия в доме. Скоро я узнала, что она всякий раз жалуется на меня тете Шарлотте. То я вхожу в дом в грязной обуви; то я оставила мыло в воде, и оно размокло (тетя Шарлотта была очень бережливой и терпеть не могла тратить деньги на что-либо, кроме антиквариата); то я разбила китайскую чашку из сервиза. Со мной миссис Мортон общалась с ледяной вежливостью и никогда не ругалась. Я бы намного лучше относилась к ней, если бы она закричала на меня или высказала бы свои обвинения мне в лицо. Кроме нее в доме работала толстушка миссис Бакл, она смешивала воск со скипидаром, полировала драгоценную мебель и боролась с вечным врагом – древесным жучком. Она была болтушкой, и мне было с ней весело, как и с Эллен.

«Дом Королевы» будил во мне воображение. Я представляла, как он, должно быть, выглядел много лет назад, когда был по-настоящему домом. В холле, наверное, стояли дубовый сундук, длинный узкий обеденный стол, а у подножия красивой лестницы – рыцарские доспехи. На стенах красовались фамильные портреты, а не первые попавшиеся картины, и огромные гобелены, которые вписывались в стиль дома. Мне казалось, что дом возмущается тем, во что его превратили. Сердились стулья и столы, секретеры и бюро, а часы порой стучали так нервно, словно их раздражало все окружающее, а порой так сердито, будто грозили.

Я сказала Эллен, что они твердят: «Торопитесь! Торопитесь!», чтобы напомнить нам, что время течет, и с каждым днем мы становимся старше.

– Да нам и не надо об этом напоминать! – воскликнула миссис Бакл, ее три подбородка затряслись от смеха.

Эллен погрозила мне пальцем.

– Просто она скучает по маме и папе. Не дождется, когда они приедут за ней.

Я согласилась.

– Но когда я не делаю домашнее задание, часы напоминают мне о нем. Часы напоминают, что время бежит быстро или медленно, но, кажется, что они еще и предупреждают.

– Господи, что она говорит! – возмутилась Эллен. А миссис Бакл заколыхалась от смеха, как кисель.

Но все-таки «Дом Королевы» и тетя Шарлотта завораживали меня. Тетя была необычной женщиной, таким же был и «Дом Королевы». Поначалу меня преследовала мысль, что дом представляет собой живое существо, и он ненавидит нас за то, что мы сговорились превратить его в обычный магазин с товарами, пусть даже и ценными.

– Призраки людей, которые жили здесь раньше, разгневаны, потому что тетя Шарлотта сделала дом неузнаваемым, – сообщила я Эллен и миссис Бакл.

– Помилуй меня, Господи! – воскликнула миссис Бакл. Эллен же ответила, что так говорить нельзя.

Но я настаивала.

– Однажды все приведения в доме разозлятся, и произойдет что-нибудь ужасное.

Таковы были первые месяцы моего пребывания в доме. Потом мое отношение к тете Шарлотте изменилось, и хотя я так и не смогла полюбить ее, я стала ее уважать.

Практичная до крайности, приземленная, чуждая романтике, она не видела «Дом Королевы» таким, каким представлялся он мне. Для нее это были просто комнаты в стенах, хотя и древние, ценность которых заключалась лишь в том, что они служили прекрасной оправой ее мебели. Только одну комнату она оставила без изменений, да и то потому, что это было необходимо для дела. Считалось, что в этой комнате ночевала королева Елизавета. Там стояла даже кровать елизаветинского периода, которая, как полагали, являлась той самой кроватью. Для подтверждения легенды (если это была легенда) вся обстановка в комнате была выдержана в стиле Тюдоров. Большинство посетителей приходит специально взглянуть на эту комнату, что приводит их в нужное «настроение»: комната наполняла их таким восторгом, что они были готовы заплатить любую цену, которую она назначит.

Я часто заходила в эту комнату, она навевала на меня покой. Обычно я думала: «Прошлое за меня… против тети Шарлотты. Привидения чувствуют, что я отношусь к ним хорошо». Такие одолевали меня фантазии. А в то время я нуждалась в сочувствии.

Я любила приходить в эту комнату и трогать столбики кровати, вспоминая знаменитую речь в Тильбери, которую так часто цитировал отец: «Мне известно, что у меня тело слабой, безвольной женщины, но я обладаю сердцем и отвагой короля… и короля Англии тоже…» Я была убеждена, что пройду сквозь невзгоды так же уверенно, как она победила испанцев.

Дом, естественно, предлагал мне награду в ответ, я чувствовала, что он живой. Ночные шумы – внезапный, необъяснимый скрип половиц, дребезжание окна, стон ветра, шорох ветвей каштана, похожий на шепот, – стали привычными для меня.

Временами тетя Шарлотта уезжала покупать. Она ездила довольно далеко на распродажи в старых поместьях. Когда она возвращалась, мебели становилось еще больше. У тети Шарлотты в центре города был магазин, в нем она выставляла некоторые образцы, но большая часть мебели находилась в доме, поэтому к нам постоянно приходили покупатели. В магазине с утра до вечера работала мисс Беринджер, что давало тете Шарлотте возможность заниматься другими делами.

Около года я была, по словам тети Шарлотты, «крестом на шее», то есть бременем, но вдруг в один миг все изменилось. Однажды мое внимание привлек стол, который привел меня в такой восторг, что просто глядеть на него мне показалось мало, и я присела на корточки, чтобы рассмотреть на его ножках узор. В таком положении меня застала тетя Шарлотта. Она присела рядом со мной.

– Прекрасный образец, – хрипло сказала она.

– Он ведь французский? – спросила я.

У нее дернулись уголки губ – почти улыбка. Она кивнула.

– Подпись отсутствует, но я считаю, что это работа Рене Дюбуа. Сначала я решила, что мастер – его отец, но теперь мне кажется, что он сделан годом-двумя позже. Видишь, каким лаком покрыт дуб… зеленым с золотым! И обрати внимание на эти бронзовые украшения.

Я с благоговением коснулась стола.

– Похоже на конец восемнадцатого века, – осмелилась заметить я.

– Ничего подобного, – она резко покачала головой. – Пятьюдесятью годами раньше. Середина восемнадцатого века.

После этого наши взаимоотношения изменились. Теперь она стала иногда звать меня и спрашивать: «Смотри! Что ты об этом думаешь? Что ты замечаешь?» Сначала мне хотелось доказать ей, что я кое-что смыслю в ее драгоценной мебели, но потом мне стало интересно, и я начала понимать разницу между мебелью разных стран и распознавать стиль по присущим ему чертам.

Чем больше я интересовалась «Домом Королевы», тем больше я им восхищалась. Я научилась распознавать некоторые образцы мебели и относилась к ним, как к старым друзьям.

Однажды миссис Бакл, аккуратно вытирая ловкими руками пыль, спросила: «Ну что, мисс Анна, собираетесь вырасти в другую мисс Шарлотту Бретт?»

Меня это так потрясло, что мне захотелось убежать.

Однажды утром во время летних каникул, примерно через четыре года после того, как мои родители привезли меня в Англию, ко мне в комнату вошла Эллен и сообщила, что меня зовет тетя Шарлотта. У Эллен был испуганный вид, и я спросила ее, что случилось.

– Я ничего не знаю, мисс, – ответила Эллен, но я видела, что ей что-то известно.

Я отправилась в кабинет тети Шарлотты.

Там она и сидела, обложившись бумагами, превратив эту комнату в кабинет. В тот день письменным столом ей служил крепкий обеденный стол шестнадцатого века, английский, он принадлежал к стилю, который ценился не красотой, а принадлежностью к определенной эпохе. Сильно выпрямившись, она сидела на тяжелом резном дубовом стуле йоркширско-дербиширского стиля, он принадлежал к более поздней эпохе, чем стол, но был таким же крепким и устойчивым. Для пользования она выбирала находившуюся временно в доме крепкую мебель. Остальная мебель в комнате не соответствовала ни столу, ни стулу. На стене висел изысканный гобелен. Я поняла, что он принадлежит к фламандской школе и долго у нас не задержится. Вокруг громоздились предметы дубовой мебели из Германии, изящный французский комод восемнадцатого века и два образца, выполненные в традиции Буля. Я заметила в себе перемену. Несмотря на то, что мне очень хотелось узнать, чем вызвано подобное приглашение, я оценивала про себя содержимое комнаты, датировала его и определяла признаки каждого стиля.

– Сядь, – приказала тетя Шарлотта с еще более мрачным выражением лица, чем обычно. Я села, и она сообщила мне в присущей ей грубоватой манере: – Твоя мать умерла. От холеры.

Как похоже на нее: разбить мое будущее одной краткой фразой. Меня спасала лишь мечта о родителях, она держала меня на плаву, когда я сильно ощущала свое одиночество. И как спокойно она это произнесла. Умерла… от холеры.

Она бросила на меня испуганный взгляд, проявление эмоций выводило ее из себя.

– Иди к себе. Эллен принесет тебе горячего молока.

Горячее молоко! Неужели она считает, что меня утешит молоко?

– Не сомневаюсь, что твой отец напишет тебе, – сказала она. – Он все устроит.

В тот момент я ненавидела ее и была совсем не права, ведь она сообщила мне новость, как умела. К тому же она предложила мне горячего молока взамен моей любимой матери.

Отец написал мне. Он сообщил мне о нашем общем горе, но не стал задерживаться на этой теме. Смерть его возлюбленной жены и моей любимой матери вынуждает его изменить свою жизнь. Он был счастлив, что я нахожусь под присмотром его сестры, моей тети Шарлотты, на чью добродетель он рассчитывает. Вскоре он уедет из Индии. Он обратился с просьбой о переводе, а в военном ведомстве у него много друзей. Он получил много писем с выражением сочувствия, а так как в других частях мира разразились беспорядки, он предполагал, что в недалеком будущем он станет выполнять свой долг в другом месте.

У меня было чувство, что я запуталась в паутине, а дом хохочет надо мной. «Теперь ты наша! – казалось, злорадствовал он. – И не мечтай, потому что твоя тетя Шарлотта заполонила дом чужими призраками взамен тех, которых она нас лишила». Глупые мысли. Хорошо, что я не произносила их вслух. Лишь Эллен и миссис Бакл считали меня странным ребенком, даже миссис Мортон жалела меня. Я слышала, как она говорила мисс Беринджер, что людям нельзя иметь детей, если они не в" состоянии их воспитывать. Неестественно, когда отцы и матери живут по одну сторону света, а их дети находятся в руках тех, кто ничего в них не смыслит и уделяет больше внимания куску дерева, который ко всему прочему съеден жучком! Мне же пришлось смириться с фактом, что я никогда больше не увижу свою мать. Я вспоминала обрывки ее болтовни и идеализировала ее красоту. Она виделась мне в фигурах на греческой вазе, в резьбе комода, в золоченой статуе, поддерживающей зеркало семнадцатого века. Никогда не забуду ее, но надежда на прекрасную жизнь, которую она обещала мне, умерла, и теперь я была уверена, что гадкий утенок никогда не превратится в лебедя. Иногда в старых металлических или рябых зеркалах вместо своего желтоватого лица с густыми черными, как у нее волосами, я видела ее изображение. У нас были одинаковые глубоко-посаженные глаза, но на этом наше сходство кончалось, так как у меня были слишком худое лицо и чуть более заостренный нос. Как получается, что двое в общих чертах похожих людей выглядят совершенно разными? Мне не хватало ее живости, ее выразительности, но, когда она была жива, я могла представить себе, что стану такой, как она, теперь же нет.