Текст книги "Веселый господин Роберт"

– Ты собираешься оставить меня, Роберт? – спросила она.

– Послушай меня. Мы не хотели, чтобы ты знала. Но раз уж ты все равно все видела, мы с твоим отцом решили, что теперь ничего не поделаешь, придется тебе рассказать.

– Что… что такого я видела?

Он постарался скрыть раздражение:

– Твоего отца, меня и гонца.

– Гонца?

– Да, он прибыл сегодня ночью от моего отца, но это великая тайна.

– Да, Роберт?

В эту минуту он страстно желал, чтобы она ничего не видела, а еще больше – чтобы у него вовсе не было жены. Как было бы хорошо, если бы на ее месте оказалась молоденькая прачка, недавно привлекшая его внимание на кухне, которая могла бы доставить ему столько удовольствий, сколько Эми никогда не доставляла, и при этом не ограничивая его свободы. Свободы! Роберта бросило в жар от ярости, когда он подумал о своей свободе. Гилдфорд – король! И он, Роберт, мог бы быть в этом высочайшем положении. Роберт готов был вцепиться в шею жены и выдавить из нее жизнь.

– Роберт, что такое? Что тебя мучает?

Он глянул на ее детский рот и удивился сам себе. Как он мог позволить такому существу встать на его дороге?

– Бедняжка Эми, я напугал тебя, – произнес Роберт, затем наклонился к ней, потерся губами о ее губы.

Она подняла руки, прильнула к нему. Глупышка Эми! Она и понятия не имеет, что сделала с ним. Все, что нашла сказать, узнав о Гилдфорде: «Какой удачный брак для твоего брата!» Ему хотелось крикнуть: «Да! Но вместо него мог быть я!», Только его жена слишком глупа, чтобы сообразить, что он потерял величайший шанс всей жизни именно из-за нее, деревенской девчонки, которая больше не способна удовлетворить его внутренней жажды!

– Не бойся, Эми, – с трудом проговорил Роберт. – Ты ведь не думаешь, что я могу причинить тебе боль?

– Нет… нет…

Она опять прильнула к нему. Он снова поцеловал ее, мягкую, теплую от пуховой постели. Бедняжка Эми!

– Считай, тебе повезло, – сказал он, – что ты моя жена, а не только дочь своего отца. Он бы непременно проучил тебя за то, что ты так закричала.

– Но, Роберт… Я подумала, что ты ушел к другой женщине…

– Почему ты так подумала? Сомневаешься в своей власти надо мной?

– Нет, Роберт.

– Разумеется, не сомневаешься. Ты высокого мнения о своих чарах. Разве я не вижу частенько, как ты щебечешь с Пинто, глядясь в зеркало?

– Но…

– Я дразню тебя, Эми. Тебе не нужно бояться. Ты умеешь хранить секреты?

– Нет, Роберт, ты же знаешь, что не умею.

– Ты честная женщина, Эми. Но я знаю, как заставить тебя сохранить тайну, которую сейчас тебе доверю.

– Что ты имеешь в виду, Роберт?

– Если ты выдашь этот секрет, Эми, ты выдашь меня.

– Я все еще не понимаю, Роберт.

– Ты немного понимаешь, моя Эми. Но мы с твоим отцом решили доверить тебе эту тайну. Ты вынудила нас это сделать, так как видела во дворе чужого человека. Ты никому не должна говорить об этом, потому что, если скажешь, это может стоить мне… и твоему отцу тоже… это может стоить жизни нам обоим.

– Как так?

Он положил руку на ее обнаженную плоть и почувствовал, как трепещет ее сердце.

– Ты так боишься потерять меня? – спросил Роберт. – Будешь ли ты горевать, когда увидишь, как всхожу на эшафот на холме Тауэр?

– Умоляю тебя… – начала она. Он перебил ее:

– Я покину этот дом перед рассветом.

– Куда ты поедешь, Роберт?

– Близятся великие события. Король умер, но это еще мало кому известно. Мой отец поставил кордон охраны вокруг Гринвичского дворца, закрыл порты. Он хочет, чтобы пока об этом знали только его друзья.

– Но что это означает, Роберт?

– Эми, выйдя замуж, ты попала в великую семью. Мой брат будет королем, потому что его жена будет королевой. Но нам нужно выступить до того, как это смогут сделать наши враги. Этой ночью я уеду с несколькими моими доверенными сторонниками. Ты можешь догадаться, с какой миссией, Эми?

Она покачала головой.

– Разумеется, не можешь. – Роберт почти с нежностью погладил ее волосы. – О чем ты можешь догадаться, дорогая Эми, кроме того, пойдет ли дождь и скиснут ли сливки? Вот тогда ты, может быть, и не ошибешься.

– Роберт, что я сделала, чтобы вызвать твое недовольство?

Он с грустью посмотрел на нее. «Вышла за меня замуж, – таков был его мысленный ответ. – Закрыла дверь, ведущую к высочайшей власти в стране». Но вместо этого он проговорил:

– Кто тебе сказал, что я недоволен? Разве? Нет, Эми, я не недоволен, потому что я знаю, что ты выполнишь самое трудное задание в твоей жизни… и все это ради меня. Ты сохранишь секрет? – Он тихо рассмеялся. Он был так уверен в ней, так уверен в себе. Ему удастся заставить даже Эми сохранить секрет. – Теперь я скажу тебе, Эми. Моя миссия заключается в том, чтобы захватить принцессу Марию и доставить ее моему отцу в качестве пленницы, обеспечив таким образом трон для моей сестры Джейн и моего брата Гилдфорда.

– Но… Роберт, это великие дела. Они пугают меня.

– Ты слишком легко пугаешься, Эми. Мой отец в опасности и я тоже, пока мы не посадим Марию под замок.

У Эми застучали зубы.

– Я так боюсь, – прошептала она.

Он поцеловал ее и рассмеялся, подумав, что это не так уж и плохо.

– Будь в хорошем настроении, Эми. Теперь ты узнаешь, что значит выйти замуж за Дадли.

Лорд Роберт отдыхал со своими людьми в городке Кингс-Линн. Продолжать погоню стало бессмысленно. Мария ускользнула от него. У нее оказалось слишком много друзей, и кто-то выдал ей намерения Дадли. Когда Мария услышала о смерти своего брата и о заговоре против нее, она немедленно уехала во дворец Кеннингхолл. Им владели герцоги Норфолк – упрямые католические враги семейства Дадли, – впавшие последнее время в немилость, но теперь рассчитывающие возвратить себе королевскую благосклонность. Более того, Говарды из Норфолка считали, что они более королевского происхождения, чем Тюдоры, и ненавидели Дадли так, как только можно ненавидеть того, кого называешь выскочкой. Сейчас они были готовы сражаться за Марию и католическое дело. Так что Мария провозгласила себя королевой и, услышав, что Нортумберленд послал своего сына лорда Роберта Дадли, чтобы захватить ее в плен, начала собирать вокруг себя сторонников еще по дороге в Кеннингхолл.

В Кингс-Линн Роберт узнал, что Мария достигла Фрамлингема, хорошо укрепленного оплота Норфолков. Взять Фрамлингем с имеющимися у него силами он не мог. Следовательно, ничего не оставалось, как отдыхать, ожидая новых распоряжений отца.

Поскольку ожидание оказалось долгим, Роберт начал понемногу терять уверенность. Теперь он понял, что Марию поддерживают не только многие знатные люди, но и народ тоже на ее стороне.

Но что происходит в Лондоне? Отец должен был присоединиться к нему в Норфолке, и Роберт не думал, что для этого потребуется столько времени. По крайней мере, один из его братьев давно должен был прибыть с необходимым подкреплением, чтобы можно было послать солдат и захватить Марию в плен.

Медленно тянулись тревожные дни.

Однажды ночью Роберта разбудил стук лошадиных копыт по мощеным улицам. Он вскочил с постели, крикнул слугам: «Торопитесь! Подкрепление прибыло!»

Солдаты с топотом поднимались по лестнице гостиницы, в которой он остановился. Роберт встретил их у дверей своей комнаты; но они оказались не теми людьми, которых он ожидал; эти люди прибыли не от его отца или братьев. Двое прошли вперед и встали у него бокам. Роберт был безоружен и беспомощен.

– Лорд Роберт Дадли, – сказал еще один, вставший перед ним, а позади него Роберт увидел, что лестница и коридор заполнены солдатами, – вы мой пленник.

– Что это значит? – потребовал ответа Роберт. – Как вы смеете так врываться сюда? По какому праву?

– Именем королевы Марии.

– Я не знаю такой королевы, – презрительно произнес Роберт. – Я служу королеве Джейн.

– Нет королевы Джейн, милорд. Мария – королева Англии.

– Мой отец…

– Герцог арестован в Кембридже. Он узник лондонского Тауэра, куда вы сейчас тоже отправитесь, чтобы присоединиться к нему и другим членам вашей семьи.

Спасения не было.

По пути в Лондон Роберт узнал, что вся страна поднялась в поддержку королевы Марии. Краткое правление Джейн Грей кончилось. Оно пало, и вместе с ним пали Дадли.

Много дней Роберт размышлял об этих событиях в жалкой камере башни Бошамп.

На холме Тауэр в тот жаркий августовский день собрались толпы народа.

– Смерть Дадли! – кричали они. – Да живет королева Мария!

Сорок три года прошло с тех пор, как девятилетний Джон Дадли стоял возле холма Тауэр, напуганный и озадаченный, не смеющий взглянуть на человека, всходившего на эшафот. Тогда он поклялся: «Я стану властелином людей». И стал им. Он проделал путь наверх от нищего сиротки до правителя Англии в полном смысле этого слова. В начале пути Джон находился даже ниже, чем его отец, но сумел подняться выше его. Однако спустя сорок три года – почти день в день – вернулся к тому же мрачному месту, чтобы завершить этот круг.

Даже тогда, когда Джон Дадли шествовал от Гейт-Хауса к эшафоту, он продолжал отчаянно надеяться, что еще есть время спастись. Его постоянный спутник по жизни Тщеславие, заставившее отойти в сторону даже такие понятия, как Любовь и Честь, в этот момент говорил ему, что на самом деле мало что имеет значение, если удастся каким-то чудом не умереть.

Он был готов предать королеву, которую усадил на трон, и дать клятву верности новой королеве. Для него мало значило, что юная Джейн и Гилдфорд тоже взошли на эшафот. Всегда существуют козлы отпущения. А вот если бы ему удалось уцелеть, он немедленно начал бы снова строить состояние Дадли.

Джон был готов сложить к ногам советников Марии все, что знал, показать ей, кто ее враги, и служить ей до конца своих дней. Он отрекся бы от протестантской веры. А взамен просил только жизнь.

Но слишком поздно. У него очень много врагов, которые помнят его высокомерие и всегда завидовали его гению. Сам он никогда не заботился о том, чтобы люди его любили, хотел только чтобы они ему служили. Теперь бесполезно просить их о дружбе.

Зазвонил колокол. Джон Дадли, герцог Нортумберленд, недавно самый могущественный человек в Англии, медленно взошел на эшафот и положил голову на плаху.

В башне Бошамп Роберт слышал, как звонил колокол, как кричали люди. Он понял, что его отец мертв.

Глава 2

В Хатфилд-Хаус принцесса Елизавета лежала в постели. Как объявили ее домашние, она заболела. Хворь неизменно приходила к ней па помощь во все времена, когда Елизавета не была уверена в том, что ей следует делать. И действительно, потихоньку удалившись в сравнительную безопасность своей занавешенной постели, она неоднократно избегала сложных ситуаций.

И на этот раз постель оказалась для нее самым подходящим местом.

В то утро курьер привез ей письмо от герцога Нортумберленда. Ее брат, король, настоятельно желал, если верить сообщению герцога, увидеть свою дорогую сестру. «Ваша милость должна прибыть возможно скорее, – говорилось в послании, – потому что король очень болен».

Но принцесса, всегда инстинктивно дарившая улыбки тем, кому нужно, естественно, жила не без друзей. Она была так же богата, как Нортумберленд, а вот друзей имела значительно больше.

У курьера оказалась для нее еще одна записка, которую для безопасности он спрятал в башмак. Ее написал Уильям Сесиль, человек, которого Елизавета недаром считала своим другом. «Король смертельно болен, – сообщал он. – Нортумберленд желает посадить на трон Джейн Грей и своего сына Гилдфорда, захватив в плен вас и вашу сестру. Подчиниться зову для вас означает отдать себя в руки Нортумберленда».

Елизавета немедленно улеглась в постель, отправив герцогу записку, что она слишком больна, чтобы покинуть Хатфилд.

Принцесса была в опасности и знала это. Но разве ей когда-нибудь приходилось жить вдали от опасности? Она подумала о нежной Джейн Грей, которую Нортумберленд решил сделать королевой Англии. Бедная Джейн! Интересно, что она думает о всех тех почестях, которыми ее станут осыпать? Джейн хорошо образованна, но какой толк в эрудиции, если ее не сопровождает хитрость? Джейн – марионетка. Она будет королевой Англии не больше, чем Эдуард был королем. Ее судьба решилась, когда она позволила Нортумберленду выдать себя замуж за его сына Гилдфорда. Елизавете уже тогда было понятно, что последует за этим браком.

Она хорошо помнила молодого Гилдфорда. Слабак. Сильная сама, Елизавета обладала безошибочным инстинктом на слабаков. Вот если бы на его месте был Роберт!.. Ей захотелось рассмеяться вслух, когда она подумала о Роберте, женившемся на глупой деревенской девчонке. Как он мог совершить такую глупость? Если бы он не женился на этой деревенщине, то мог бы стать мужем леди Джейн Грей. Но насколько завидным было бы такое положение? Это могло бы показать только время. Только в любом случае Роберт не имел права так поступить.

Елизавета засмеялась в подушку, забыв на короткий миг об опасности благодаря воспоминаниям. Какая жалость, что рядом нет Кэт Эшли! Неплохо было бы сейчас позабавиться с картами, заглянуть в будущее, посмотреть, не выйдет ли что-нибудь, связанное с Робертом Дадли (высоким брюнетом), как когда-то они гадали на Тома Сеймура.

Нет, не стоит думать о Томе. Она до сих пор не может вспоминать о нем и его ужасной судьбе без дрожи. Теперь Том Сеймур – красавец со звучным смехом, громогласными проклятиями и с сильными руками – всего лишь обезглавленный труп! Он чуть было не взял ее с собой в могилу так же, как в жизни хотел положить в брачную постель, посадить на трон.

Конечно, больше никогда она не проявит такой слабости, как тогда с Томом. Какое чудесное избавление! Ведь могла же соблазниться на брак, на любовь… Том был таким соблазнителем! Впредь никто не посмеет ввести ее в подобный соблазн. Принцесса, находящаяся всего в одном-двух шагах от трона, должна хорошенько запомнить полученный урок, потому что во второй раз такой возможности не совершить ошибки может и не представиться.

Так что сейчас, когда полно новых, неизвестных опасностей, пожалуй, самое время поразмышлять о той прежней, но все еще такой памятной.

Наверное, ей никогда не забыть этого лихого адмирала в его роскошных одеяниях, который приходил к ней после смерти его жены, Катарины Парр, изображая огромное горе. Разве это могло быть настоящим горем, когда его глаза все время молили ее, говорили ей, что теперь он свободен?

Интуитивно Елизавета тогда чувствовала, что ей надо держаться осторожно. Кружева ухаживания ей всегда казались более заманчивыми, чем близость. И больше нравилось быть почти, но никогда до конца не соблазненной, нежели покоренной. Ей хотелось, чтобы за ней ухаживал адмирал – а не командовал муж. Мужчины забавны, но они всегда думают об одном. Елизавета желала, чтобы ее развлекали, возбуждали, однако у нее было достаточно здравого смысла, чтобы понять – то, чем наслаждаешься в воображении, в реальности никогда не сможет сравниться с мечтами.

И все же бывали моменты, когда она была готова сдаться этому потрясающему мужчине, порой его ухаживания чуть было не преодолевали ее здравый смысл.

Потом она стала старше, мудрее. Начала принимать его обхаживания неохотно, свысока, совсем не так, как та девочка, с которой он устраивал веселую возню, когда его жена была еще жива. По-своему Том был умен, но все же недостаточно. С его именем связывали множество безобразных слухов. Так как же принцесса Елизавета могла согласиться выйти замуж за человека, который, как говорили, отравил свою жену, чтобы жениться на ней?

Да, смерть Катарины стала для нее первым уроком; душераздирающая смерть Томаса – вторым, навсегда потрясшим ее до глубины души.

Она так ясно видела его в своих воспоминаниях, словно он сейчас стоял возле ее постели, смеясь, со страстным выражением в глазах, пытаясь стянуть с нее одеяло, как делал это в Челси, чтобы пощекотать, пошлепать, поцеловать.

Том перетянул Кэт Эшли на свою сторону. Интересно, что он ей говорил? Флиртовал с ней, как всегда прекрасно умел это делать? Обещал вознаградить в тот день, когда принцесса станет его женой? Кэт очень быстро превратилась в его рабыню, как и многие другие женщины из окружения Елизаветы. Кэт начала находить, что карты говорят о его хороших намерениях… Дорогая глупышка Кэт! Елизавета и сейчас слышала ее трепещущий от возбуждения голос: «Вот удачный брак для вас, милая моя, лучший брак, какой только может быть. Теперь посмотрим, кто этот мужчина, который тут у нас выпал. У него золотая борода, он красив… О, как он красив! Мне кажется, он как-то связан с морем…» Елизавета хохотала, называла Кэт мошенницей, спрашивала, что дал ей адмирал за то, чтобы она именно так гадала. Тогда, забросив карты, они начинали вместе хихикать и говорить о нем.

Ей казалось, что он просто играет с этой идеей. А насколько серьезно она сама думала о браке с ним? Уже в то время ее мысли возносились высоко над ним. Ее брат Эдуард был болезненным существом, ее сестра Мария не слишком молода и тоже слабого здоровья, следующая в очереди на трон – она.

Была ли Елизавета рада, когда Совет не дал согласия на ее брак с адмиралом? Когда ее спросили, хочет ли она стать его женой, она дала очень характерный для нее ответ: «Когда наступит время и Совет даст свое согласие, тогда я поступлю так, как укажет мне Господь».

Все-таки любопытно, стала ли бы она со временем женой Томаса? В то время он так очаровательно льстил ей, так страстно ее молил.

Дорогой Томас! Он всегда слишком много говорил. И еще обладал великой властью благодаря своим обаянию и красоте. А власть – это мощнейшее зелье, которое ударяет в голову, успокаивает страхи, играет шутки со зрением человека, и он начинает сам себе казаться вдвое более величественным, чем есть в действительности. Томас хвастался, что у него есть десять тысяч человек, готовых служить ему, что он убедил мастера бристольского монетного двора отчеканить для него множество монет, которыми он будет пользоваться в своих целях; он женится на Елизавете, и тогда… Словом, все увидят то, что увидят.

Томаса посадили в Тауэр по обвинению в государственной измене.

Какой это был ужас, когда Кэт Эшли и парикмахера Парри тоже посадили в Тауэр, а она сама находилась в Хатфилде как пленница, со стражей возле дверей. Ей даже не разрешали выходить из здания. Как тревожилась она тогда за Томаса! Как опасалась того, что могут рассказать Кэт и Парри допрашивающим их людям!

И что они сказали? И как она могла их винить? Она и не винила, а просто с нетерпением ждала того дня, когда ей вернут дражайшую Кэт. Наивно было ожидать, что такая болтушка, как Кэт, станет молчать. Оба они – и Кэт и Парри – прирожденные сплетники.

Вскоре начала шушукаться вся страна. Наружу выплыла вся история – каждая маленькая тайна, каждая сценка, преувеличенная, приукрашенная, так что маленький невинный флирт представлялся оргией похоти.

Вспомнив об этом, Елизавета залилась краской, но все равно рассмеялась. Ах, почему сейчас здесь нет Кэт, чтобы они могли пошушукаться? Она и сама любит посплетничать. Ей хотелось бы поговорить о Нортумберленде, о Джейн Грей, о слабаке Гилдфорде Дадли, на чью голову, Елизавета в этом не сомневалась, Нортумберленд любой ценой постарается нацепить корону. Как было бы забавно разложить сейчас карты и увидеть в них высокого брюнета – на этот раз лорда Роберта Дадли, как когда-то они видели адмирала, и Кэт поджала бы губы, склонила голову набок и забормотала тем серьезным голоском, от которого Елизавета начинала хохотать: «Думаю, я вижу красивого молодого человека. Он примерно в возрасте вашей милости… И выходит из прошлого…»

Конечно, не время думать о Кэт, которую у нее отняли, и о Роберте Дадли, этом глупом мальчишке, женившемся на деревенской девочке! И все-таки как приятно! Просто совершенно необходимо думать о приятных и легкомысленных вещах, когда в любой момент жизнь может подвергнуться смертельной опасности.

Мысли Елизаветы вернулись к самому печальному моменту в ее жизни, когда ей пришли сказать, что Томас, ее прекрасный Томас, Мертв. В тот момент она была окружена шпионами и знала, что за ней следят, пытаясь поймать ее в ловушку, что о каждом ее слове, каждом взгляде докладывают. Леди Тируит (как же она ненавидела эту женщину, которую ей прислали вместо Кэт!) не сводила с нее хитрых глаз и все надеялась, что Елизавета как-то выдаст свои чувства и будет о чем доложить ее хозяину – лорду-протекору.

Елизавета встретила известие спокойно и мужественно. Она и сейчас гордилась собой, что тогда ни одним движением глаз не показала, что ее сердце разбито.

– Ваша милость, – обратилась к ней шпионка Тируит, – сегодня адмирал сложил голову на плахе. – И стала ждать, какой эффект произведут ее слова.

Елизавета взглянула на женщину вообще без какого бы то ни было выражения на лице. Но знала – надо что-то сказать. Нельзя позволить, чтобы леди Тируит доложила, будто горе лишило принцессу дара речи.

– Что ж, – проговорила она, – умер человек, у которого было очень много остроумия и очень мало рассудительности.

Потом стали говорить, что Елизавета или совершенно бесчувственная, или великолепная актриса. Конечно, великая актриса! Потому что, вне всякого сомнения, она любила Томаса.

Да разве только тогда ей пришлось сыграть? Она вынуждена это делать почти постоянно. Как, например, это было после смерти Томаса, когда, поселившись в Хатфилде, изображала мирную, спокойную жизнь, посвящая все дни занятиям, изучая греческий, итальянский, французский, читая Цицерона, Ливия, Софокла и Новый Завет.

Одевалась просто, даже не завивала волосы, хотя всем известно, как принцесса Елизавета любит изящную одежду, роскошные бархаты, сверкающие драгоценности и обожает красиво укладывать свои рыжие волосы. Ей тогда хватило ума вести себя именно так – очень скромно, чтобы изменить репутацию, полученную из-за скандала с Сеймуром. В те трудные дни это был единственный способ сохранить свою жизнь.

Конечно, друзья постоянно сообщали ей о делах при дворе. В уединении Хатфилда или Вудстока она знала о стремительном взлете герцога Нортумберленда, часто вспоминала веселого лорда Роберта. И думала: если бы он не был так бестолков и не женился на деревенской девушке, то теперь мог бы обладать гораздо большей властью в стране, чем бедная принцесса, которая должна сидеть вот так тихо, словно ящерица на камне, опасаясь малейшим движением привлечь внимание врагов.

Елизавета внимательно следила за борьбой между Эдуардом Сеймуром, герцогом Сомерсетом, которому она никогда не простит того, что он сделал с Томасом, и Джоном Дадли, герцогом Нортумберлендом, отцом молодого человека, интересовавшего ее больше, чем кто бы то ни было, после смерти Томаса.

Теперь Сомерсет мертв. То, что он сделал с Томасом, чуть позже сделали с ним. Боже, просто страшно подумать, как легко слетают головы с плеч!

Однако достаточно воспоминаний! Необходимо успокоиться, постараться забыть о прошлых несчастьях, чтобы в час испытаний встретить новые с полным присутствием духа.

Но что остается делать, кроме того, как лежать в постели… и ждать?

Ожидание закончилось раньше, чем Елизавета предполагала.

Верные друзья сообщили новости. Будущий делатель королей потерпел поражение. Королевой Англии объявили Марию. Для Елизаветы настало время оправиться от хвори.

Она это сделала без всякой суматохи и прежде всего написала письмо сестре, поздравив ее с восшествием на престол. Вскоре получила ответ – приказание встретить Марию в Ванстеде, откуда они вместе двинутся в столицу.

Елизавета стала готовиться к путешествию. И хотя она очень радовалась возвращению к парадной пышности двора, тем не менее снова и снова напоминала себе о сложности своего положения. И вернувшийся к ней на службу мастер Парри тоже ее предупредил. Елизавета отлично понимала, что он ей льстит в своей лукавой манере, но лесть была той роскошью, без которой она не могла обходиться.

Парри сказал:

– Ваша милость должны позаботиться о том, чтобы скрыть свою красоту. Королеве не поправится, если кто-то затмит ее блеск.

– Чепуха, Парри! – ответила она. – Как моими простыми нарядами можно затмить блеск бархата и сверкающие драгоценности королевы?

– Глаза вашей милости сияют ярче драгоценных камней. Ваша кожа нежнее любого атласа.

Елизавета взъерошила свои рыжие волосы, привлекая к ним его внимание, а он улыбнулся:

– Ваша милость коронована золотом более прекрасным, чем то, что когда-либо украшало чело короля или королевы.

– Хватит, болтун! – воскликнула она. – Я в самом деле рада, что в этом году мы купили слугам новые ливреи. Мне не жаль сорока шиллингов, которые я уплатила за новые бархатные куртки.

– Ваша милость правы; это будет достойное зрелище. Но умоляю вас запомнить мое предостережение: не затмите королеву!

Елизавета решила разыграть из себя скромницу. Она будет в белом и обязательно опустит глаза, если приветственные крики, обращенные к ней, прозвучат слишком громко. Поменьше украшений на пальцы, ибо кольца скроют их хрупкую красоту. Надо держать руки так, чтобы толпа увидела и восхитилась их молочной белизной. И побольше улыбок – не высокомерных, а дружелюбных, которые всегда вызывают в ответ приветствия людей.

Нет, она не затмит королеву роскошью нарядов или драгоценностей, разве только личным обаянием молодости, красоты и тем легким намеком народу, что она одна из них, что она любит их и надеется однажды стать их королевой.

Вот так, в сопровождении тысячи сторонников – некоторые из которых были лордами и леди высокого ранга, – Елизавета въехала в Лондон. Было ли хорошим предзнаменованием, что на пути в Ванстед она вынуждена была проехать через Сити, войдя, таким образом, в город раньше сестры?

Жители Лондона вышли ее приветствовать. При виде Елизаветы у многих перехватило дыхание. В белом платье она выглядела такой скромной и такой юной, хотя в ней чувствовалось королевское достоинство ее отца и жизнелюбие ее матери. Елизавета улыбалась, раскланивалась и так была благодарна дорогому народу за оказанные ей почести, что в глазах ее стояли слезы. Рядом с ней ехали ее слуги, все в зеленом, одни в бархате, другие – в атласе, некоторые в простой одежде, в зависимости от их положения в ее доме.

Через Олдгейт кортеж проследовал в Ванстед, где должна была состояться встреча с королевой.

Мария тепло приветствовала сестру.

«Как она постарела!» – подумала Елизавета.

Марии еще не было сорока, но выглядела она значительно старше. Ни пурпурный бархат, ни драгоценности не могли этого изменить. Мария много страдала, жизнь обошлась с ней жестоко, и это оставило на ее лице заметные следы.

– Оправилась ли моя дорогая сестра после недавней болезни?

– Мои смиренные благодарности вашему милостивому величеству. Я полностью восстановила мое здоровье и, даже если бы до этой минуты это было не так, все равно не упустила бы возможности увидеть сегодня ваше величество в таком добром здравии и знать, что ваши враги искоренены, а вы в безопасности взошли на престол.

– Пока еще нельзя сказать, что «в безопасности», – мрачно уточнила Мария. – Но будем надеяться, что у нас есть добрые друзья.

– И никого, кто был бы готов служить вашему величеству более преданно, чем ваша смиренная сестра.

– Рада это слышать, – отозвалась Мария и обняла Елизавету.

Они ехали верхом бок о бок в направлении Лондона, две дочери Генриха VIII, чьи матери были злейшими врагами. А сейчас королева думала, как она счастлива, что ее сестра рядом с ней. Мария очень жалела Елизавету в те дни, когда девочка оказалась в немилости после смерти Анны Болейн, такой презираемой и нежеланной, что ее опекуны с трудом находили средства, чтобы ее одеть и накормить. С ней поступили жестоко, гораздо хуже, чем с Марией. Их обеих называли бастардами, но Елизавету бесчестили неизменимо больше, потому что кто-то придумал, будто принцесса – плод кровосмесительного союза между Анной Болейн и братом Анны, лордом Рочфордом.

Мария надеялась, что Елизавета будет вести себя таким образом, что теперь они смогут жить в дружбе.

Елизавета скромно держалась чуть позади королевы, время от время бросая на нее осторожные взгляды, одаривая толпу улыбками, опуская голову, когда приветствия в честь принцессы звучали излишне громко. Она думала: «Что теперь будет? Мария выйдет замуж, и если родит ребенка, останется ли у меня надежда когда-либо надеть корону? И все же… Она выглядит такой больной! У нее не хватит сил выносить дитя. А тогда… После того как она умрет…»

Сити был готов радостно встречать королеву, которой оказал поддержку. Когда Джейн Грей плыла под парусом по реке в Тауэр, надеясь получить корону, народ был мрачен; мало кто ее приветствовал. Сити не нужна была королева Джейн. Пусть она молода, прекрасна, образованна и знатна; но право и есть право, а справедливость – это справедливость. Англия не пожелала принять никакой другой королевы, кроме Марии.

Из окон домов свисали трепещущие яркие блестящие полоски ткани. Под старым воротами в Сити мальчики и девочки из благотворительного приюта распевали хвалы королеве, когда она там проезжала. Улицы почистили, посыпали гравием. Члены Совета Сити вышли встречать Марию при полном параде. На реке стояли всевозможные суда и суденышки, украшенные колышущимися знаменами и вымпелами, на одних из них играли приятную музыку музыканты, на других – пели хоры. Лондонцы постарались всячески выразить свой восторг по поводу прибытия их истинной королевы и продемонстрировать ей свою преданность.

Процессия двигалась вниз по Лиденхоллу и Манорис к лондонскому Тауэру. По дороге к нему королеве отдали почести лорд-мэр и лорд Арундел, в руках которого был меч государства. Вокруг королевы находились ее прислужники, все одетые в бархат, а рядом с ней ехала верхом ее сестра Елизавета.

В Таэуре их встречал начальник тюрьмы Синке-Портс сэр Томас Чени. Елизавета не могла не содрогнуться, когда, проехав через ворота, увидела башни Девлин, Белл и Бошамп. Ведь именно в Бошампе сидит тот красивый молодой человек, о котором она время от времени думает и который, несомненно, очень скоро последует за своим отцом на плаху. Эта отрезвляющая мысль отвлекла ее от шума ликующей толпы. Елизавета подумала, что она не должна забывать о тех знатных мужчинах и женщинах, которые были заперты в этих мрачных башнях и которых выпускали только для короткой прогулки на Тауэр-Грин или холм Тауэр. А больше всего должна помнить о своей матери, вошедшей сюда через ворота Изменников и покинувшей этот мир на Тауэр-Грин. Пока они ехали дальше, она шептала молитву.

У храма Святого Петра, на той самой лужайке Тауэр-Грин, где мать Елизаветы приняла от палача удар меча, окончивший ее веселую и полную приключений жизнь, на коленях стояли государственные преступники, которые на протяжении двух последних царствований тщетно взывали к справедливости.