Текст книги "Тайная дверь"

Глава 3
Гладиолусы

Когда мы с дедом возвращаемся с пруда, мимо проезжает Дашин «ниссан». Даша машет мне из-за стекла, а её мелкий брат корчит рожу. Ну вот, долой будничную скуку. Да здравствуют выходные!

Я быстренько переодеваюсь в джинсовые шорты и топ, сушусь маминым феном и бегу к Даше. На всякий случай в обход – вдруг у тёть Оли ещё остались пирожки, я этого не переживу. Едва обогнув новый дом фриков, почти налетаю на бабу Таню. Она гремит пустой тачкой: видно, едет в лес за торфом.

Третья линия по-прежнему пуста, но на участках уже ощущается оживление. За железным забором бумкает что-то старомодное на английском языке, замо́к пропал. На следующем участке носится по лужайке с хозяйкой и ловит летающую тарелку Тамара, уши её весело развеваются. Уши у Тамары отличные, не то что характер.

Притормозив, я наблюдаю за Тамариными прыжками. Таксы ужасно смешно бегают и прыгают. А всё потому, что у них короткие лапы. Это понятно. Но всё равно прикольно. И тут за спиной раздаётся звук, заставляющий меня оглянуться. Там что-то упало и покатилось. Что-то железное – по камню.

Я смотрю себе за спину и вижу, как за жёлтым домиком бабы Тани мелькает что-то белое – и пропадает за углом. И сразу понимаю, что это Рина.

Бабы-Танина калитка прикрыта, но не заперта даже на щеколду. Тут, на Третьей линии, если в город не уехали, днём никто не запирается. Все ведь свои.

Я толкаю калитку и заглядываю в палисадник. У бабы Тани лучший цветник во всём СНТ. Хотя… Ещё у Женьки-колдуна сад очень красивый… Дед говорит, у колдуновской бабушки прекрасно растёт даже то, что не должно расти в наших широтах. Всякие дыни-торпеды, абрикосы, айва и прочее такое. А Женька полдня со шлангом бегает и всё это поливает. И его это даже не бесит! Честно. Говорит, что ему нравится. Нормально, да?

Ну вот что я про Женьку опять?.. Отвлекусь – и Рина снова смоется.

Перестаю тормозить и захожу внутрь.

У бабы Тани грядки обложены камушками, из кувшина вытекает каменная речка из мелкого цветного гравия и вьётся между хвойниками и хостами, впадая в клумбу с ирисами и декоративным луком. Над берегами склоняются розовые сердечки дицентр и ещё такие большие белые цветы, похожие на ландыши-гиганты. Дедушка говорил название, но я забыла. Здесь чисто и уютно, садовая дорожка из декоративных плиток изгибается полукругом и убегает за дом. На дорожке валяется старая металлическая лейка. Наверняка это она и гремела.

Всё это кажется ужасно подозрительным. Сердце спотыкается – не так, как при встрече с Женькой, но всё-таки, – и начинает биться быстрее. Я ускоряю шаг и заскакиваю за дом. У двери бабы-Таниного сарая сидит на корточках Рина и что-то такое непонятное делает… Подцепить её, что ли, пытается снизу?

– Ты чего тут?! – спрашиваю я немного громче, чем планировала. Подходящее слово не подбирается, в голове сплошной Женька, потому, наверное, выпаливаю: – Ты чего тут… колдуешь?

Рина подскакивает, прячет руки за спину. В глазах ужас.

– Я и не колдовала! – выкрикивает она. – Вот, смотри! – и протягивает мне обе ладони. – Честное слово!

Несколько секунд мы стоим и недоумённо таращимся друг на друга.

– Ты чего тут вообще? – спрашиваю я потише.

– Так… – Рина поводит плечиком. Похоже, она уже успокоилась.

– Ты, что ли, к бабе Тане приехала? В гости?

– Да… – врёт Рина. Но тут же передумывает и признаётся: – Нет. Я это… Я случайно сюда, я не хотела…

– А тогда зачем? – не понимаю я.

– Я… – Рина мнётся. – Тут… цветы красивые…

Да, это правда. Цветы у бабы Тани потрясные. Она нам иногда дарит разные саженцы, луковицы и семена, но у нас почему-то не всё приживается, да и цветёт не так пышно.

– А ты никому не скажешь? – Рина неуверенно улыбается.

И я замечаю, что у неё – ямочки. Почти такие, как у Женьки. И, едва подумав о нём, неожиданно опять чувствую, как краснею.

Я отвожу взгляд. У сарая за Рининой спиной, почти из-под стены, растут два огромных гладиолуса. Сами жёлтые, каёмка фиолетовая, и такие высоченные, что макушки их склоняются аж до окошка. Совершенно волшебные. Вот бы и нам такие. Надо будет луковицы попросить.

– Ладно, я пойду. До свидания! – говорит Рина.

И бодро скачет к калитке. Буквально. На одной ножке. Как будто решила в классики сыграть. А по пути неожиданно сворачивает и заглядывает в теремок уличного туалета. Просто открывает дверь, суёт в проём голову – и опять закрывает с разочарованным видом. Ну и странная всё-таки девчонка.

– Погоди, ты куда? – кричу я вслед.

– А-а-а… Туда, – непонятно куда машет Рина.

По дороге к калитке она так же, как только что заглядывала в туалет, заглядывает в колодец – открыла дверку, посмотрела вниз, закрыла – и выскакивает на улицу.

Я за ней.

И тут на меня налетает вся наша компания: и Даша, и Алёна, и близнецы, и мелкий Дашин брат, которого вечно некуда девать, и два новых пацана с Первой линии, которые здесь у нас появились только в мае. Не то чтобы они нам так сильно нравятся, но у них на лужайке батут (нормальный такой, из сетки, взрослый), турник и футбольные ворота, а для близнецов это аргумент. Я ищу глазами Женьку, но его нет. И от этого я сразу чувствую и разочарование, и облегчение. Все галдят и смеются, рассказывая про какую-то камеру новых пацанов, которая сегодня лопнула прямо посередине пруда, спрашивают, куда я подевалась, зовут ехать за мороженым в ларёк к железнодорожникам – и когда я вырываюсь из этого круга и озираюсь в поисках Рины, той уже след простыл. Она опять исчезла, как по волшебству. Была – и нету.

«Ну и ладно», – злюсь я.

Мы все топаем за великами и потом два километра скачем по корням через рощу к железнодорожникам покупать мороженое и разные печеньки, а вернувшись, на спортплощадке дотемна рубимся в настольный теннис на вылет. Я жду, что к нам всё-таки придёт Женька, но его почему-то нет и нет – и настроения от этого тоже нет. И я со злости обыгрываю близнецов по очереди с разгромным счётом.

Пятница заканчивается, Рина совершенно вылетает из головы. Я возвращаюсь домой в сумерках и вижу, как под воротиной пасётся смешной маленький ёжик. Если встретить на участке ёжика – это к счастью. Мы с дедушкой такую примету сами придумали, и она работает.

Я улыбаюсь ёжику и иду к себе в мансарду. Мама с дедом на первом этаже мирно смотрят какую-то старую киношку на ноуте и даже не слышат, что я вернулась.

В комнате я включаю настольную лампу, беру зеркало на длинной металлической ноге и разглядываю своё отражение. Так себе картинка. Я некрасивая. Вообще какая-то уродка. Вот Даша красивая. У неё толстая коса ниже попы и ни одной веснушки. И Алёна красивая. У Алёны кудри и румянец. А у меня мышиный хвостик, и чёлка постоянно лезет в глаза. И рот у меня какой-то слишком большой. И нос странной формы. И глаза непонятно какого цвета – то ли серые, то ли зелёные. Я приподнимаю чёлку надо лбом, сжимаю губы, чтобы не казались такими огромными, поворачиваюсь одной щекой, другой… Ерунда какая-то, а не лицо. Скалюсь своему отражению. Никаких ямочек. Неудивительно, что Женька на меня не смотрит.

– Ксюньчик! – кричит мама с первого этажа. – Ты вернулась? Ужинать будем?

– Ну можно…

– Ты обещала суп, помнишь?

Начинается… Без энтузиазма я сползаю вниз. На кухне уже накрыто. Чай, салат, котлетки, всё такое. И тарелка супа. Кто б сомневался. После тёть-Олиных пирожков аппетит ещё не вернулся, но второй раз за день откосить от семейного застолья точно не получится, потому я покорно сажусь за стол и беру ложку.

– Ма-ам, а имя Рина – это от какого сокращённое?

– Даже и не знаю… – задумывается мама и пожимает плечами.

– Ни от какого, – говорит дедушка авторитетно. – Была даже такая актриса, Рина Зелёная.

Зелёная? Да ладно! Я фыркаю и немного разбрызгиваю суп – и мама испепеляет меня взглядом.

– Чего смешного? Её так прямо и звали – Рина. Я точно помню, – говорит дедушка.

– Ой, пап, ну что ты выдумываешь! – заводится мама. – Никакое это не полное имя, а просто сценический псевдоним, я где-то читала или по телевизору видела.

– Да какой псевдоним! – спорит дед.

– Ещё какой псевдоним! На самом деле она была то ли Ирина, то ли Марина.

– Вот ещё глупости!

– Да точно тебе говорю!

– Да нет, это я тебе точно…

Мама хватает планшет и начинает лихорадочно гуглить. Связь на даче вечером в пятницу как с космосом, планшет виснет, и мама раздражается ещё больше. Но всё-таки открывает статью в «Вики» и победно тычет дедушке под нос:

– На, смотри! Екатерина! Екатерина её звали, а никакая не Рина!

– Так ведь не Ирина же!

О, боги, ну вот зачем я спросила? Мне ведь даже интересно не было, просто к слову пришлось. Нужно срочно сменить тему на какую-то более безобидную, а то они опять разругаются. И я вклиниваюсь:

– А у бабы Тани знаете какие гладиолусы?

– Что – у бабы Тани гладиолусы? – не понимает дедушка.

– Цветут. Серединка такая жёлтая, а каёмка фиолетовая. Краси-и-ивые!

– Кто красивые? – дедушка совсем теряется.

– Да гладиолусы у бабы Тани. Во-от такой высоты! – я показываю какой. – Нам бы такие тоже, давайте луковицы попросим осенью.

Мама и дед смотрят на меня как на сумасшедшую.

– Ты, зайчик, наверное, путаешь что-то? – говорит мама вкрадчиво, как буйной психичке.

– Да ничего я не путаю! – злюсь я. – Я их сама сегодня видела. За домом, у сарая. Пойдите и посмотрите, если не верите.

– Но Ксюша, – тоже мягко говорит дед, – сейчас ведь июнь…

– Ну и что, что июнь? – не понимаю я.

– А гладиолусы – они же цветут в августе…

У меня внутри становится как-то некомфортно. Но я же правда их видела. Своими собственными глазами!

– Пойдём-ка со мной, – зовёт дед, поднимаясь из-за стола. – На минуточку. Покажу что-то.

Я послушно тащусь за дедушкой во двор, мы огибаем дом.

Дед подводит меня к самой большой клумбе под окнами и направляет луч фонарика на широкие зелёные перья, которые торчат из-под земли, как маленькие сабельки.

– Вот. Гладиолусы, – показывает дедушка. – Даже если Татьяна свои пораньше высадила, ну не могут они быть сильно больше наших. Закон природы. И уж тем более они не могут сейчас цвести.

– Но я же видела… – шепчу я.

А перед глазами стоит эта странная Рина в белом платье, и как она прячет руки за спину. «Я не колдовала! Честное слово!» Так, кажется, она сказала. Я вдруг чувствую, что уже совсем ночь и в шортах и топике на тонких лямках стоять на улице довольно холодно. За грудиной странное какое-то ощущение, будто туда воткнулась маленькая сабелька. По плечам ползут крупные мурашки.

Глава 4
Ускоритель роста

Кажется, я сегодня вообще спать не смогу. Вместо того чтобы лечь, хожу по комнате туда-сюда и всё думаю, думаю… Что не так с этими гладиолусами? Может, они были ненастоящие, а я не заметила? И росли странно, откуда-то из-под сарая, на задворках… Но ни одной толковой мысли в голову не приходит, а всё какая-то фантастика.

За окном что-то будто мерцает. Я раздвигаю занавески и выглядываю. Моё окошко выходит на тёть-Олину лужайку. Там, в вагончике с инструментами, горит свет. Но не ровно, а слегка помаргивает. Воображение сразу предлагает стоп-кадр по теме: летающая тарелка и в ней инопланетяне, как в кино. Окно открыто, только сетка от комаров. Я прислушиваюсь, но ничего особенного не слышу. Обычные дачные ночные звуки.

«Ва-а-а-а-у!» – резко гудит у фриков, я отскакиваю от окна, налетаю на стул и едва не падаю. Из-за этого жуткого кота я когда-нибудь помру от страха, честное слово. Опять выглядываю на улицу. Свет в тёть-Олином сарайчике погас. Ночь ясная и такая лунная, что на газоне видны резкие и чёткие тени и самого вагончика, и молодых вишен перед ним, и мусорной печки с трубой. Соседский кошачий авторитет крадётся по лужайке, припав к земле и замирая через каждые несколько шагов, а у порога вагончика останавливается, запрокидывает голову и опять истошно орёт.

Я забираюсь в постель и пытаюсь загуглить в планшете сорта гладиолусов. Самое логичное – что у бабы Тани какой-нибудь ранний гибрид. Но нет, невозможно, говорит мне «Гугл». При самом лучшем раскладе цветы у гладиолусов появляются на девятую неделю, а пока прошло точно не больше шести. Не в апреле же баба Таня их посадила, тогда ещё снег лежал, даже в городе. Да… Непонятно.

Я думаю о гладиолусах, о гибридах, слушаю завывания кота – и просыпаюсь поздно утром, когда за окном начинает жужжать тёть-Олина косилка.

Выглянув на улицу, я вижу, как по лужайке вслед за своей «черепашкой» неспешно шагает сама тёть Оля, ухом прижимая к плечу телефон. Интересно, она что-нибудь слышит вообще? Верещит косилка сильно. Кот крадётся вдоль рабицы, лавируя между будущими подсолнушками, которые пока от горшка два вершка. Сигналя в два звонка, по Третьей линии проносятся близнецы. В общем, всё как всегда.

Уже собираясь спуститься вниз, я мельком бросаю взгляд на вагончик и вижу, как медленно приоткрывается дверь. И в образовавшийся просвет высовывается какой-то ребёнок. Буквально на секунду, и тут же опять дверь закрывается. Могу поклясться, что это Рина!

На ходу натягивая домашний сарафан через голову, я несусь вниз и, едва не сбив деда Колю, что-то строгающего на крыльце, огибаю дом и перелетаю через дренажку. Тёть Оля жужжит своей косилкой, спиной ко мне, болтает по телефону и ничего не видит вокруг.

Я подлетаю к вагончику и распахиваю дверь. Внутри полумрак – и никого. Из тени проступают лопаты и грабли, садовая тачка в углу топорщит ручки вверх. Ведро с золой, корзинка с картошкой. Но я прямо чувствую – внутри кто-то есть. Или нет? Тут и спрятаться-то негде.

– Эй, выходи… – зову я тихо, не очень-то веря в успех. – Я знаю, что ты здесь.

И тут тачка вдруг качается, и точно из-под земли между вздёрнутыми ручками поднимается Рина и смотрит прямо на меня. С ужасом.

Так мы стоим и смотрим друг на друга. И молчим. И я даже не замечаю, что на улице становится тихо.

– Та-ак! – раздаётся у меня за спиной хорошо поставленный тёть-Олин голос. – Ксюха, ты чего здесь?

Я подскакиваю от неожиданности и оборачиваюсь.

– О! А ты кто? – спрашивает тёть Оля, глядя вглубь сарая.

Годы педагогической практики научили её ничему и никогда не удивляться, особенно если речь о детях, но зато вопросы она всегда задаёт таким строгим голосом, что немедленно хочется встать по стойке смирно и протянуть дневник.

Рина молчит.

– Ксюх, это твоя, что ли? – спрашивает тёть Оля. – Гости приехали? Я не видела.

– Не… – Я мотаю головой и искоса наблюдаю за Риной.

Взгляд у девчонки затравленный, глаза как блюдца. Нет, как тарелки. И в них, похоже, уже стоят слёзы, по самую каёмочку.

– Это к ребятам с Первой линии. Ну, которые новенькие, с батутом, знаете?

– А-а-а… – тянет тёть Оля. – А здесь вы чего?

– В казаки-разбойники играем, – неожиданно для себя самой вру я. – Вот, от пацанов прячемся. Можно?

Тёть Оля опять тянет своё «а-а-а» и осматривает нас критически, с ног до головы.

– Тебя мамка не заругает в таком платье в казаки-то играть? – спрашивает она у Рины. – Извозюкаешься.

Рина молчит и таращится. Ну чистый сурикат. И да, она в том же белом платье, в котором я её видела вчера. Самое удивительное, что это платье выглядит таким же, как вчера, свеженьким и отглаженным.

– Ну мы пойдём? – спрашиваю я. И для убедительности прошу: – Тёть Оль, посмотрите, пожалуйста, на улице никого из мальчишек нету?

Тёть Оля выглядывает за дверь и подтверждает отсутствие мальчишек. На самом деле мне жутко стыдно за своё враньё. Вообще я хорошо вру, убедительно, особенно маме, – но вот конкретно тёть Оле раньше никогда не врала. Она нормальная, хоть и училка, чего ей врать-то? И вот…

Мы с Риной выходим из вагончика и топаем на мой участок. Я чуть впереди, Рина следом. На всякий случай каждые два шага оглядываюсь, а то ещё сбежит. Почему-то я не сомневаюсь – эта может.

Перепрыгиваем через канаву и останавливаемся у грядки с «мице шиндлером». Рина выглядит маленькой и жалкой. Она ниже меня почти на голову, тощенькая, ручки-палочки. Босоножки ещё эти на голую ногу. И теперь мне стыдно перед Риной, что я так над ней нависаю. А ей лет-то, наверное, не больше семи, совсем мелкая, кто бы она ни была.

– Ну и что ты делала у тёти Оли в вагончике? – спрашиваю я по возможности нейтрально, без наезда.

Но Рина всё равно вжимает голову в плечи, нервно прячет руки за спину – и я вижу, как вокруг босоножек её, на том пятачке, где стоит, очень быстро вырастает пучок одуванчиков: они тянутся вверх прямо из-под земли, раскрывают бутоны, желтеют, белеют и облетают. Парашютики уносит ветер.

Первая мысль у меня здравая – что я сплю и ещё не проснулась. Но сон не прекращается, Рина всё так же стоит напротив меня и боится.

– Это что? – наконец заставляю себя заговорить. И показываю на одуванчики.

– Я не нарочно, честное слово! – лепечет Рина. И принимается торопливо объяснять: – Понимаешь, я когда нервничаю, у меня руки дрожат. Несильно. И получается вот так… – Она делает стремительный и неуловимый взмах над клубничной грядкой, и все кустики в метре от Рининых ног покрываются спелыми красными ягодами.

В ответ на моё потрясённое молчание и ступор Рина продолжает. Путано объясняет что-то про технику этого жеста, помогающего быстрому росту, и что если его контролировать нормально, то никогда ничего не переспеет и не перерастёт, а будет в самый раз, такое даже дошкольники умеют. И вот пока она за собой следит, всё в порядке, а когда пугается и непроизвольно вот так вот поворачивает руку – она опять резко поворачивает ладонь, и под ногами растёт и облетает второй пучок одуванчиков, – то получается не очень хорошо и всегда слишком интенсивный рост. Она, Рина, знает этот свой недостаток и с ним борется. А мама ей говорит, чтобы не переживала – с возрастом это обязательно пройдёт. Но если вдруг не пройдёт, тогда её, наверное, поведут к детскому психологу.

Я всё это слушаю, хлопая глазами (а может, и не хлопая, может, я как раз моргать забыла от удивления), а Рина говорит, и говорит, и говорит. Так буднично и подробно, что удивление постепенно проходит и хочется, чтобы она уже замолчала наконец и можно было обсудить что-нибудь другое. К тому же теперь я понимаю, откуда у бабы Тани вчера взялись те гладиолусы.

– Ксюш, ты где у меня? – кричит из-за дома дедушка.

Рина вздрагивает и для разнообразия проращивает слева от себя пятачок белого клевера под цвет платья и босоножек.

– Мы тут! – кричу я в ответ.

Дедушка появляется из-за угла с какой-то деревянной рамкой в руках.

– Кто это «мы»? Мама же на рынок поехала, – говорит он на ходу. А потом видит Рину и радуется: – О, да у нас гостья!

Дедушка – он такой. Всегда всем радуется.

– Готовься, сейчас нас будут кормить, – тихо предупреждаю я.

– Привет, рыболов! – говорит дедушка. – Как дела?

– Спасибо, хорошо, – отвечает Рина вежливо.

Дедушку она, видимо, совсем не боится – и под руками у неё наконец-то перестаёт всё расти и переспевать. Наверное, это потому, что они познакомились ещё вчера. Дедушка – он такой. Никто никогда его не боится.

– Оладьи любишь? С мёдом? – Он нам подмигивает.

– О-очень! – Рина расплывается в улыбке, и я снова отмечаю – ямочки. Ну вот почему у одних есть эти ямочки, а у других нету? Несправедливо!

– Ну раз любишь, тогда топайте в дом обе и мойте руки. Сейчас всё будет!

– Пойдём, – зову я, и мы с Риной отправляемся в дом.

Первым делом она хватается за дверную ручку и заглядывает в предбанник. Странные у неё отношения с дверями… Хотя, так-то разобраться, на фоне садоводческих её способностей это, конечно, мелочи.

Глава 5
Папина дверь

После завтрака мы сидим на садовых качелях и лениво раскачиваемся, а дедушка задаёт Рине всякие вопросы. Я просто в шоке. Она, оказывается, всего на год младше меня. И при этом на голову ниже. Может, там, откуда она взялась, все такие мелкие?

Откуда она взялась? Язык так и чешется спросить, но дедушка не уходит, а болтает да болтает. При нём такое не спросишь. И, кажется, впервые в жизни я начинаю злиться на него. Хочу, чтобы поскорее ушёл, а не рассуждал тут про свои дорогие огурцы и про тыкву-гитару.

Тут дед о чём-то вспоминает и, велев нам: «Девчонки, погодите, не уходите!», отправляется в огород за домом.

Качели тихонько скрипят, жара, и Рина начинает придрёмывать. Объелась потому что.

– Эй, не спи! – толкаю её в плечо. – Рассказывай давай!

– Что рассказывать?.. – Опять у неё в глазах этот дурацкий ужас, а под качелями вылезла и раскрылась коричневая рудбекия.

– И давай прекращай уже бояться меня, я не кусаюсь! – говорю с досадой и поскорее обрываю стебель, пихаю цветок в карман сарафана. – Если дедушка заметит, плохо будет. Так откуда ты?

Рина молчит. Уже не так боится, это видно. Но всё равно молчит. Как будто не знает, с чего начать.

– Ты, что ли, оттуда? – я показываю глазами вверх, на небо.

– Откуда «оттуда»? – не понимает Рина.

– Ну, из космоса? С другой планеты?

– Ой, нет, ты что! – она отмахивается и смеётся.

– А тогда откуда? Из будущего?

– Ну… не очень… – помявшись, говорит Рина.

– Что значит «не очень»? Как можно быть «не очень из будущего»?!

Рина пожимает плечиками. Дурацкая у неё привычка.

– Долго объяснять… – вздыхает она.

– А мы и не торопимся! – отвечаю с вызовом.

Как же она ела дедушкины оладьи! Как будто её неделю не кормили. Запихивала их в рот целиком и, кажется, не жевала даже. Поливала сразу мёдом и вареньем, а сверху ещё сметаной. А дедушка только радовался да подкладывал ей в тарелку новые. Он обожает детей с хорошим аппетитом и вечно всех кормит. Готовить – это у него третье самое любимое хобби после огорода и рыбалки, а вообще он авиационный инженер.

«А мы и не торопимся».

На этих словах выражение лица у Рины меняется, делается каким-то затравленным. На глаза наворачиваются слёзы.

– Эй, ну ты чего? Не вздумай реветь! – Я хватаю её за плечо и поворачиваю к себе. – Чего я такого сказала-то?

Рина молча мотает головой.

И тут из-за дома появляется дед. Вид у него победный.

– Девчонки, вы посмотрите! – радуется он. – Одна половина грядки уже вся поспела, представляете? Ни единой зелёной ягодки, вон какие красавицы, а! – И ставит между нами большую миску отборной спелой клубники. – Просто удивительно, почему только та сторона? Солнца там, что ли, больше? Там же север…

– Спасибо, – говорю я и не удерживаюсь, фыркаю.

– Чего смешного? – не понимает дед.

– Да так, – отмахиваюсь, – не обращай внимания. Спасибо! Клубника просто класс!

– Ну, пробуй! – приглашает он Рину. – Мытая… А ты чего грустная такая, кнопка? Обидел кто?

– Спасибо, – выдыхает Рина и берёт ягоду.

– Ты небось такого сорта и не пробовала. Знаешь, как называется?

О нет! Я этого не выдержу! Дед в пятьсот миллионный раз заводит историю о том, как не мог запомнить «мице шиндлер»! А о самом главном мы с Риной так и не поговорили! Любопытство грызёт меня изнутри и, кажется, вот-вот прогрызёт во мне дырку. И тогда я лопну, честное слово.

Клубника быстро заканчивается. Во-первых, она вкусная. Во-вторых, я очень тороплюсь. Чтобы сбежать от деда, нужно всё поскорее съесть.

– Дедуль, мы пойдём ко мне в комнату, ладно? – прошу я, отставляя пустую миску. – Я обещала Рине одну штуку показать.

– Идите, конечно, – кивает дедушка.

Сам он клубнику почти и не попробовал. Так, одну ягодку, самую малюсенькую. Всё лучшее детям. Ну и зря. Вечно с ним про такое ругаюсь.

– Ну что, пойдём? – зову Рину, а сама боюсь, что она сейчас откажется и сбежит. При дедушке это просто. Скажет, что пора домой, и всё. Он тут же её отпустит.

Но зря я беспокоюсь. Рина идёт за мной в дом со странной радостью. Осматривается и спрашивает:

– А там что? А там?

Спрашивая, она открывает все наши комнатные двери одну за другой и суёт нос в проём. Это выглядит уже не просто странно. Это выглядит как бред сумасшедшего. Но я решаю пока молчать. Сначала заманю её к себе наверх, оттуда сбежать труднее.

Мы поднимаемся, заглянув везде, даже в хозяйственный шкаф под крышей на втором этаже, и усаживаемся на мою кровать.

– Ну, – говорю в очередной раз, – давай рассказывай. Откуда ты? И что всё это значит?

– Что?

– Всё. Почему ты постоянно открываешь двери?

Некоторое время мы опять смотрим друг на друга. На этот раз – изучающе. Я вижу, как на Ринином лице борются страх и… и ещё что-то, какая-то непонятная эмоция.

– Ты не поверишь, – предупреждает Рина.

– Я постараюсь.

– Я не нарочно…

В очередной раз я слышу это «не нарочно», а дальше начинается история.

– Мой папа, когда был маленький, проводил здесь лето. С бабушкой, на даче, – говорит Рина. – И мне всегда ужасно хотелось посмотреть на это место. Вот прямо очень-преочень! Потому что я сама ничего такого никогда не видела. Но папа не разрешал…

– Почему? – не понимаю я.

– Потому что здесь у вас всё другое, хотя и очень похожее, – туманно объясняет Рина. – Но это же и есть самое интересное, правда?

Она вопросительно смотрит, ждёт понимания, и я на всякий случай киваю. Пока в её истории нет ничего особенного.

– А два дня назад, в мамин день рождения, когда собрались все гости, я потихонечку сбежала и открыла ту дверь. Я хотела на одну минуточку, правда! Только посмотреть и сразу назад. Я даже тапочкой её подпёрла, чтобы не захлопнулась случайно… а потом…

И тут она неожиданно начинает реветь. Раз – и как будто кран открыли.

– Эй, ну ты чего? Не плачь! – Я подсаживаюсь поближе и глажу её по костлявому плечу. – Ну? Я же помочь хочу, ну чего ты, а?

– Правда? – Рина поворачивает ко мне заплаканное лицо. На ресницах дрожат огромные мультяшные слёзы. – Помочь?

– Конечно, – уверенно киваю, хотя секунду назад ни о чём таком не думала и даже не знала, что Рине, оказывается, нужна помощь. – Так что потом?

– Она всё-таки захлопнулась… – выдыхает Рина и всхлипывает. – Всего один малюсенький шажочек, и раз, дверь закрылась. Я услышала только удар, и всё.

– Что – всё? – не понимаю я.

– И всё. Я стала здесь. Вообще непонятно где.

– В смысле?

Рина меня совсем запутала. Вроде ничего такого не произошло, судя по её рассказу, ну подумаешь, дверь закрылась, – а она опять рыдает.

– Я как будто была без сознания. Всего несколько секунд, понимаешь? И оказалась тут у вас, прямо на тропинке, которая в лес.

– И?..

– И я очень испугалась. Но всё равно пошла.

– Куда?

– Ну в лес же! И там встретила вас с дедушкой.

Чем дальше я слушаю, тем сильнее ощущение бреда. Мы-то здесь при чём?

– Я сразу поняла, что это дедушка Коля.

– В смысле – сразу поняла. Ты с ним, что ли, знакома?

– Мне папа про него много рассказывал. Что он очень хороший, – объясняет Рина. – И что он детей любит. Что он может научить. Даже таких, как мы. Понимаешь? Чтобы самому, без колдовства…

– Твой папа знает моего дедушку?

– Ну да. Я и говорю! – Рина вскидывает ручки перед собой. – Когда папа был как я, дедушка Коля его учил. Всяким разным вашим штукам. Ножом строгать. Рыбу ловить. Мостик делать через канаву. Ещё фотографировать через такую коробку с дырочкой…

– А… Это ты про стеноп, что ли? – наконец-то я хоть что-то начинаю понимать.

Действительно, дед такие штуки любит. У него вечно дачных детей полный двор. На майские праздники он всех нас научил клеить из картона эти коробки с дырочкой, стенопы, и на них фотографировать. Мы и проявляли потом сами, и всё остальное. Когда мама не в отпуске, у нас тут пацанов целая толпа всегда. А в том году мы старый велик для Женьки-колдуна чинили, у него своего не было. Нашли у кого-то в сарае старую раму, купили два колеса…

Я вспоминаю об этом и улыбаюсь. Женька тогда всё лето за дедушкой ходил хвостом. Что-то они строгали, скворечник вместе сколотили, табуретку какую-то для ног Женькиной бабушке. Мне кажется, близнецы его за то ещё не любят, что у него всё лучше получалось, хотя и медленнее намного. Ну то есть то, что надо руками делать. А близнецы вечно торопятся, поэтому тяп-ляп. Это дедушка так про них говорит. А велик у Колдуна тоже получился зачётный. Устойчивый. На нём по нашему песку можно запросто без рук ездить…

– Стеноп? – неуверенно переспрашивает Рина после паузы, отвлекая меня от воспоминаний. – Наверное… Я не знаю… Но когда я пошла в лес и увидела, и поняла, что это настоящий дедушка Коля, я сразу очень обрадовалась и попробовала ловить рыбу… И я сама поймала рыбу, а потом ещё… И я в это время, как папа, почти не колдовала, а только самую чуточку… И тогда я подумала, что всё будет хорошо…

– Рыбу? – не понимаю я.

– Ну да, рыбу… Папа рассказывал. У нас не ловят рыбу. Если надо рыбу, просто делаешь вот так, и всё… – Она резко протягивает руку над моим письменным столом и несколько раз поворачивает ладонь, сжимая её и разжимая, и на столешнице начинает трепыхаться здоровый карась, оставляя мокрые пятна на полировке.

Я смотрю на карася, открыв рот. Карась, явно в не меньшем недоумении, тоже открывает рот и хватает воздух. Карась смотрит на меня. Жабры его так и ходят.

– И… И куда его теперь? – спрашиваю.

– Ну, мы обычно такое делаем, когда надо продукты… Чтобы готовить. – Рина пожимает плечами. – Не знаю… Мама бы его, наверное, пожарила.

– А сразу жареного так нельзя, а?

– Можно. Но я такое пока не умею, это позже проходят.

– А-а-а…

Я всё смотрю на карася. Он ужасный бедняжка, хоть и вон какой огромный, на удочку мне такие ни разу не попадались. И чем дольше смотрю, тем больше мне его жаль.

– Давай его, может, хоть в ведро положим с водой? – предлагаю. – А потом в канаву выпустим в лесу. Или в пруд пожарный.

– Давай, – соглашается Рина, и не успеваю я и пальцем шевельнуть, как на столе рядом с карасём оказывается пластиковое ведро с водой.

Рина бережно переносит несчастного карася туда, и он благодарно носится кругами вдоль стеночки.

Я присматриваюсь к ведру. А ведь это наше ведро. Оно стояло под крыльцом, когда мы поднимались на веранду. Могу поклясться чем угодно.

– Я перенесла просто, – объясняет Рина, как будто от этого объяснения вот прямо всё понятно стало. Ну ага!

– Так что ты там рассказывала про дедушку? – напоминаю я.

Рина вздыхает.

– Ну я половила с вами рыбу и решила, что теперь просто пойду той же дорожкой назад – и сразу приду к себе домой. Что где-то по пути обязательно будет папина дверь. И если идти по тропинке прямо и никуда не сворачивать, то я не потеряюсь. Я шла и всё время смотрела вперёд, чтобы не перепутать дорогу. И я вышла из леса, а там такой противный серый забор, некрашеный, а в нём такая очень красивая калитка с завитками, знаешь…

– Ага, это нашего председателя, – киваю я. – И что дальше?

– Я подумала, что это та самая дверь… Она же прямо напротив тропинки, только через мостик перейдёшь, и вот… – Рина опять вздыхает, горше прежнего. – И вот я пропустила маму с малышами, которые тоже возвращались из леса, и большую лохматую собаку… Она мне все руки обслюнявила… А когда они уже повернули и стало меня не видно, я подошла и потянула… Ну, ту дверь… И…