Текст книги "Змеи и лестницы"

Виктория Платова
Змеи и лестницы

© В.Е. Платова, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Часть первая
Младший аркан

Рыцарь пентаклей

…Еще пятнадцать минут – и все закончится.

Он спустится вниз, на стоянку. Сядет за руль, повернет ключ в замке зажигания, и машина – роскошный двухместный BMW-кабриолет – тронется с места. После этого у него в запасе будет около часа, чтобы добраться до места назначения, отдать машину вместе с ключами и снова стать тем, кто он есть на самом деле. Не слишком радостная перспектива, учитывая опыт последних суток. Воистину, права была его бабка, которая говорила: «Не жили хорошо – не стоит и начинать».

Он – начал.

Дорогой костюм (может ли он претендовать на костюм, когда все закончится?), дорогие часы (может ли он претендовать на часы?). О таких мелочах, как ботинки, белье и бумажник даже говорить не стоит. Хотя стоимость бумажника равна, как минимум, двум его месячным окладам. Пустого бумажника, а ведь внутри, обласканные упругой, дьявольски красивой кожей, нежатся кредитки: две «Визы» – золотая и платиновая. Плюс смехотворная для такой кожи сумма в валюте – двести пятьдесят евро. Все, что осталось после вчерашнего вечера, проведенного в баре отеля. Наверное, ему не стоило так швыряться деньгами, но таинственный работодатель не отдал никаких распоряжений на этот счет. Может ли он претендовать на эти чертовы двести пятьдесят евро?

Здравый смысл подсказывает – вполне.

Всего-то и нужно, что аккуратно вынуть их из бумажника и переложить… В брючный карман, к примеру. Но если от него, все же, потребуют вернуть костюм, когда все закончится? Неловкости не избежать. Остается белье и носки – и уж такую мелочь не отнимут точно, его таинственный работодатель – не крохобор.

Данил выпал бы в осадок, прослышав об этом приключении.

Данил бы очумел, увидев его в таком прикиде и уж тем более – на такой крутой тачке.

Если он спустится вниз не через четверть часа, а прямо сейчас, то в запасе у него окажется чуть больше времени. И он не сильно отклонится от заданного маршрута. Разве что на пару-тройку кварталов. Позвонить Данилу – минутное дело, и Данил обязательно откликнется, он – любопытный. И любит крутые тачки, денег на которые им обоим не заработать в принципе, сколько ни старайся, хоть все жилы из себя вытяни. И они прокатятся с ветерком, и забьют стрелу на вечер. На то самое время, когда он снова станет самим собой. И накатят по сто грамм виски, а лучше – по сто пятьдесят. Правда, бар будет не таким пафосным, как тот, в котором он спустил вчера бóльшую часть наличности. И таких красивых девушек там точно не будет…

Как ее звали, ту девушку?

Кристина.

Имя явно фальшивое, но в заведениях, где релаксируют после подписания многомиллионных контрактов западные бизнесмены, мало кто пользуется настоящими. Будь он самим собой, без дорогого костюма и дорогих часов, лже-Кристина не обратила бы на него никакого внимания. И презрительно скривила рот, если бы ему пришла в голову мысль угостить ее коктейлем. «Пшёл вон, задрот, помоечная крыса», – вот и все, что удалось бы прочесть в ее глазах. Но вчера глаза лже-Кристины излучали благосклонность, а когда он представился, в них зажегся жгучий интерес и детское любопытство: как будто кто-то, – по ту сторону ее глаз, – включил гирлянду на новогодней ёлке. И тотчас же осветилась пышная хвоя; и заблестели тысячами огней игрушки, – но самое главное спрятано внизу, у ствола: подарки.

Что ты решил преподнести мне, милый?

Ужин в ресторане отеля, коктейльная вечеринка на двоих в баре, непринужденная беседа, легкий смех, легкое соприкосновение рук, поцелуй в лифте и вопрос, заданный лже-Кристиной прежде, чем Он толкнул дверь номера:

– Мы не слишком торопимся, Вернер?

Не слишком, нет.

«Вернер Лоденбах» – именно это имя написано на визитке, перекочевавшей в сумочку лже-Кристины. Вот уже двенадцать часов он изображает из себя Вернера Лоденбаха, кто такой Вернер – не совсем ясно. Да и не особенно хочется вникать, меньше знаешь – крепче спишь. Роль не требует от него сверхусилий, даже знание немецкого языка необязательно. Обязательна – естественность и ломаный русский. И ломаный английский, простительный тому, кто всю жизнь говорит по-немецки. С ломаным английским (не говоря уже о русском) никаких проблем нет.

Ведь он – профессиональный актер. Лишь по злой иронии судьбы не занявший того места под солнцем, которое по праву принадлежит ему.

Данил считает, что нужно набраться терпения, и удача обязательно улыбнется.

Она и впрямь улыбнулась. И до сих пор улыбается, двенадцать часов кряду.

Секс с лже-Кристиной был феерическим.

Она ушла два часа назад, еще час он провалялся в кровати, прижимаясь лицом к подушке и вдыхая запах ее духов. Вернер Лоденбах, кем бы ты ни был, привет тебе! Ты, как и большинство мужчин с платиновыми картами, прекрасно знаешь цену девушкам из эскорт-агентств. Они – часть твоей жизни, неизменный атрибут гостиниц, в которых ты останавливаешься; их фигуры одинаково безупречны, разнится лишь цвет глаз и волос, изредка – кожи, если судьба забрасывает тебя куда-нибудь в Гонконг или Кейптаун.

Или в Тимбукту.

Почему он вдруг вспомнил о Тимбукту? Данил мечтает отправиться туда – сразу же, как подкопит достаточное количество денег на поездку. Но деньги отказываются оседать в карманах Данила, и Тимбукту все отдаляется и отдаляется во времени и пространстве. Теперь он маячит где-то в районе пояса астероидов, а, может, и вовсе ушел за орбиту Плутона. Но для Вернера Лоденбаха ничего невозможного нет. Он мог бы оказаться в Тимбукту завтра, если бы захотел. Если бы он захотел – лже-Кристина могла бы позавтракать с ним и – возможно – пообедать. В загородном ресторане в районе Репино. Или в яхт-клубе, или на Крестовском острове: они с Данилом как-то подрабатывали официантами именно на Крестовском.

Но лже-Кристина выскользнула из постели в семь утра, слегка мазнув на прощание губами по щеке.

– Мы увидимся? – спросил он.

– Сегодня вечером. В баре, в семь часов.

– Отлично. Буду тебя ждать.

Никакого «сегодня вечером» не будет, но нужно отдать ему должное: он был убедителен в роли Вернера Лоденбаха. Во всяком случае, лже-Кристина не заметила никакого несоответствия между платиновой кредиткой (он несколько раз – якобы случайно – распахивал бумажник) и им самим. О чем они разговаривали в постели?

Ни о чем, что могло бы вызвать лишние подозрения.

– Чем ты занимаешься? – спросила лже-Кристина.

Он отделался общими фразами о некоей крупной российско-немецкой компании, где является топ-менеджером. Вернее, фраза была одна, и, чтобы закрыть скользкую тему, он добавил:

– Я не хочу говорить о работе.

– Поговорим о тебе?

– Поговорим о тебе.

– Давай вообще ни о чем не будем говорить. О’кей?..

Секс с лже-Кристиной был феерическим. Именно после него – опустошенный и абсолютно счастливый – Он ляпнул:

– Послушай, детка, а не махнуть ли нам в Тимбукту?

– Где это?

Действительно, где это? Данил столько раз рассказывал ему об этом чертовом Тимбукту, что сознание давно поставило блоки, а географические координаты (если они когда-нибудь и были озвучены) напрочь стерлись из памяти. Что ж, придется импровизировать на ходу. Тем более, что от самого названия за версту разит чем-то экзотическим.

Остров, затерянный в океане, белый песок на отмелях, прозрачная вода, шелест пальм и целые колонии крабов. «Пальмовые воры» – вот как они называются. Да, «пальмовый вор» – необходимое и достаточное условие рая на земле, которым, безусловно, является Тимбукту.

– …В тропиках.

– Что-то вроде Мальдивов?

– Что-то вроде, только лучше. Много, много лучше.

– А виза туда нужна? – лже-Кристине не откажешь в практичности. – У меня только Шенген.

– Шенген? Годится. Значит, ты согласна?

– Я подумаю.

– У тебя есть время до вечера.

Не будет никакого вечера. Он никогда больше не увидится с лже-Кристиной. В качестве Вернера Лоденбаха, разумеется; все остальные (его собственные) качества и свойства ей и даром не нужны. К визитке, небрежно опущенной в ее сумочку, он приложил пятьсот евро, хотя и не мог вспомнить обговаривалась ли сумма в самом начале вечера. Вернер Лоденбах в его представлении должен быть щедрым парнем, разве не об этом он мечтал всю жизнь – быть щедрым с женщинами? Жаль, что его мечте удалось осуществиться только сейчас, при помощи поддельных документов. Вернее, он сам подделка. Пальмовый вор, на двенадцать часов завладевший личностью незнакомого ему человека.

Все-таки, пятьсот евро – явный перебор. Можно было ограничиться тремя сотнями, и даже двумя, а недостающие купюры с лихвой заменяет обещание Тимбукту.

– Я солгала тебе, – шепнула лже-Кристина на прощанье, и он вздрогнул.

– Солгала?

– Это невинная ложь. Ты первый посмеешься, когда узнаешь правду.

– Я могу узнать ее сейчас?

– Вечером. В семь.

– Ты удивительная, – он сказал это совершенно искренне.

– Знаю. До вечера.

Интересно, сильно ли она огорчится, не увидев его в условленном месте? Будет ли раздосадована? Уйдет ли из бара одна или с очередным Вернером Лоденбахом, на этот раз – самым что ни на есть настоящим? Жаль, что время, отведенное для этой неожиданной роли, заканчивается. Через пятнадцать минут… Теперь уже через десять – он должен спуститься на стоянку. Что еще он должен сделать? Передать портье конверт на имя Арсена Бартоша и выпить кофе в кофейне «Абрикосовъ». «Абрикосовъ» – вовсе не его прихоть, так было написано в инструкции, которую он изучил досконально прежде, чем уничтожить. Игра в шпионов, ха-ха, – когда-то он пробовался на небольшой эпизод в сериале с рабочим названием «Укус скорпиона». Роль просвистела мимо, но сценарий, с выражением зачитанный Данилу, доставил ни с чем не сравнимое удовольствие: Данил метко окрестил его «Джеймсом Бондом для нищебродов». Шпионы в этом опусе поступали ровно так же, как надлежит поступить ему: оставляли записки на ресэпшене и встречались в ресторанах с агентами влияния.

Никаких встреч в «Абрикосове» не предусмотрено, но он должен провести там, как минимум, двадцать минут, время от времени глядя на часы и просматривая газету «Деловой Петербург». После чего снова сесть в машину и двинуться в сторону Петроградки. Конечная точка маршрута – город-курорт Сестрорецк. Здесь он распрощается с кабриолетом, бумажником и часами, и получит причитающийся ему гонорар – двадцать пять тысяч рублей. Не так уж плохо, если вспомнить о секс-бонусе.

В номере остается дорожная сумка, с которой он прибыл сюда. Джинсы, легкий кашемировый джемпер, пара рубах, галстуки сдержанной расцветки и платки – шейный и носовые, с монограммой «WL». Из мелочей – несессер, флакон одеколона «Paco Rabanne», на четверть пустой. Из макулатуры – несколько журналов экономической направленности – «BusinessWeek», «Focus-Finanzen» и «Financial Times Deutschland». И еще почему-то совершенно легковесный полутинейджерский «Bravo», испещренный какими-то заметками и смешными рисунками, разбираться в которых у него не было ни времени, ни желания.

Бритвенный набор и зубную щетку он (согласно все той же инструкции) оставил в ванной: все должно выглядеть так, как будто Вернер Лоденбах вернется сюда. Ведь номер снят на несколько дней, а прошло только двенадцать часов. Кто окажется здесь ближе к вечеру – не его ума дело. Свой съемочный день (вернее – ночь) он отработал с лихвой.

– …Привет. Спишь? – сказал он, когда в трубке послышалось сопение и пошмыгивание Данила.

– Ты, что ли? А почему левый номер? Дай угадаю… Ночевал у какой-то шлюхи, твой телефон разрядился и пришлось воспользоваться шлюхиным…

– Что-то вроде того.

Не станет же он терять время, объясняя, что все совсем не так. Что телефон был выдан ему вместе с остальной экипировкой – новенький айфон-5S, предмет вожделений Данила, пункт номер два в его личном wish-листе. Скопить на него почти так же нереально, как съездить в Тимбукту, ведь Данил – страшный транжира. Как только у него появляется некое подобие крупной суммы, он тотчас же спускает ее на пустяки.

– Жду тебя через полчаса, на нашем месте.

Их место – небольшой скверик на Каменноостровском, со скульптурой посередине: две танцующие девочки (в просторечии – татушки, в честь почившего в бозе дуэта «Тату»); татушки крепко держатся за руки. Примерно так же держатся за руки они с Данилом, иначе и быть и не может: Данил – лучший друг, самый преданный, самый верный, не раз спасавший его от глухого отчаяния.

– Что-то случилось?

– Не по телефону.

– Хорошее или плохое? – продолжает допытываться Данил.

– Скорее хорошее. Через полчаса.

– Буду.

Вылезать из шкуры Вернера Лоденбаха – все равно что вылезать из-под теплого верблюжьего одеяла в промерзшей насквозь комнате: к этому еще надо приноровиться. Наверное, потому Он выглядел немного грустным в кофейне, – грустным и озабоченным. Все ли сделано правильно? Вроде бы все: письмо передано портье, вещи оставлены в номере. С собой он взял лишь барсетку (она шла в комплекте с дорожной сумкой). Именно там изначально лежали портмоне, документы, маленькая записная книжка и визитница. А еще – пачка жевательной резинки, зубная нить и какие-то таблетки. Если бы не лже-Кристина, Он обязательно ознакомился бы поподробнее – и с записной книжкой, и с визитницей. Но девушка, которой Он пообещал Тимбукту, не оставила ему времени на изыскания. Думать о ней гораздо приятнее, чем рыться в чужих вещах. Хотя… Она и есть чужая вещь, если посмотреть на ситуацию непредвзято. Она – вещь принадлежащая Вернеру Лоденбаху и таким, как Вернер Лоденбах.

Он втайне надеялся еще раз увидеть лже-Кристину. Пусть не сегодня, пусть когда-нибудь. Когда, наконец, Он станет знаменитым. Снимется у крупного режиссера, получит приглашение на фестиваль – Берлинский или Венецианский. И далее – со всеми остановками – Канны, чашка эспрессо в переговорной комнате, «мистер Спилберг очень извиняется, что вынудил вас ждать, он прибудет в течение пятнадцати минут». Главная роль у Спилберга – почти гарантированный Оскар. И Он, конечно, получит его, обойдя на финише вечного номинанта Л. ди Каприо, Джека Джилленхола и Колина Ферта.

Нужно подтянуть английский.

На красной дорожке обычно появляются с мужьями, женами, спутниками или спутницами. Кого выбрать – лже-Кристину или Данила? А, может, к моменту его триумфа появится кто-то третий, четвертый и сто тридцать восьмой? У знаменитостей всегда масса поклонников.

Вот и Данил.

Бродит вокруг татушек, зевая и почесываясь. Какую бы глупость он не делал, какую бы несуразность – абсолютно все тянет на крупный план. В этом – его особенность, проявившаяся еще во времена учебы в театральной академии. Вот и сейчас, стоя на противоположной стороне Каменноостровского, в полусотне метров от скверика, Он видит зевания и почесывания Данила во всех подробностях.

Вынув из кармана телефон, Он снова набрал номер.

– Ты где? – спросил Данил.

– На месте.

– Это я на месте. А ты, я смотрю, и шлюху с собой прихватил.

– Только телефон. БМВ-кабриолет видишь?

– Э?

– Разуй глаза. Кабриолет здесь единственный.

Голова Данила закачалась, как цветок на стебле, – Он мог бы поклясться, что слышит, как хрустят Даниловы шейные позвонки.

– Хочешь сказать…

– Хочу сказать, что молодой красавчик и баловень судьбы внутри кабриолета – я.

– Гонишь.

– Ты поглупел за те три дня, что мы не виделись, Данил. Почему бы тебе не подойти и не убедиться.

– Что я поглупел?

– Что красавчик – это я.

Ровно через тридцать секунд Данил оказался у кабриолета и мертвой хваткой вцепился в дверцу машины.

– О-фи-геть! – только и смог выговорить он.

– Так и быть, прокачу тебя. У нас есть пятнадцать минут, чтобы искренне полюбить друг друга.

– Вечно я в самом конце очереди! И заслуживаю только пятнадцать минут.

Данил заслуживает гораздо большего – это несомненно. Иногда Он думает – почему у них ничего не получилось с Данилом, не склеилось? Если кто из них двоих и может претендовать на звание красавчика, – то это Данил. Вернее – красавицы, ведь Данил – девушка. По-настоящему ее зовут Марина Данилова, а Данил – имя, которое Он сам придумал ей. Они познакомились на вступительных экзаменах в академию и как-то сразу прикипели друг к другу. Какой он увидел ее в первый раз? Коротко стриженая блондинка с мальчишеской фигурой и маленькой грудью, с кучей кожаных браслетов и фенечек на худых запястьях. Она напомнила ему Шэрон Стоун, но – еще не вылупившуюся из кокона. Придет время, и кокон, крест-накрест обмотанный фенечками, треснет, – и миру явится настоящая, ослепительная Шэрон во всем блеске своей зрелой красоты. А пока Он будет держаться поблизости, чтобы не пропустить момент перерождения.

Жаль, что этот момент так до сих пор и не наступил.

И Данил остается Данилом – лучшим другом и своим в доску парнем. Хотя в самом начале их отношений Данил влюбился в него и целый год страдал от безответного чувства. Он терпеливо сносил обращение к себе в мужском роде, демонстративно крутил романы с малосимпатичными им обоим однокурсниками и даже заявил о своем предполагаемом замужестве.

– Ты не против? – спросил у него Данил накануне подачи заявления в ЗАГС Центрального района.

– Ради бога.

– Совсем-совсем не против?

– Это – твой личный выбор. Как я могу повлиять на него?

– Ну… Например, сказать, что я совершаю ошибку. И что мой жених – мудак и ничтожество.

Слишком сильные определения для дипломника актерского факультета, чьим единственным достижением является роль спившегося художника-авангардиста в одном из криминальных сериалов. Но если Данил настаивает…

– Твой жених – мудак и ничтожество, – послушно повторил Он.

– Значит, тебе не все равно, кто будет рядом со мной?

– Конечно, не все равно. Мы же друзья.

– А если я отпущу волосы, мы перестанем быть друзьями?

– Тебе идет стрижка.

– А… если я увеличу грудь, мы перестанем быть друзьями?

– Напихаешь туда силикона? Фу-уу…

– Дурак! – вспыхнул Данил.

– Просто не понимаю, что ты мне хочешь сказать.

– Я люблю тебя. Теперь понятно?

На щеки Данила взбежал румянец, глаза увлажнились, и сквозь матовую поверхность кокона неожиданно проступила Шэрон – в ослепительном блеске своей зрелой красоты. Неужели время метаморфозы пришло?

Нет.

Голливудская дива так и не решилась покинуть убежище, ее не устраивает суровый Russian климат – вот оно что! И Данил так и остался Данилом, своим в доску парнем, – несмотря на влажные, опушенные длинными ресницами девичьи глаза.

– И я тебя люблю.

– Такая любовь мне не нужна.

– Ну, какая-какая?

– Дружеская. Пошел ты к черту с такой любовью!

Он крепко ухватил Данила за плечи, притянул к себе и чмокнул в макушку.

– Я просто не в твоем вкусе? – прошептал Данил. – Не соответствую твоим представлениям об идеальной любовнице?

– Никто не соответствует моим представлениям об идеальной любовнице. Но дело не в этом.

– А в чем?

– Ты же меня знаешь, Данил. Знаешь, как никто. Сколько длится страсть?

– Э-э…

– Два-три месяца, не дольше. А потом я начинаю скучать и расстаюсь с девушками без всякого зазрения совести. И это еще не все…

– Ну, да. Ты бегаешь от них и делаешь вид, что ничего между вами не было.

– Словом, веду себя, как мудак и ничтожество, – подытожил Он и рассмеялся.

– Тогда тебе следует жениться на мне. Мудаки и ничтожества – моя специализация.

– Не выйдет. Ты – единственный человек, которым я дорожу. Хочешь стать обычной телкой, которую задвинут в дальний угол через пару месяцев?

– Хочу.

Что ж, придется быть честным до конца.

– Скажу тебе одну неприятную вещь, Данил. Пообещай, что не обидишься.

– Постараюсь. Валяй.

– Ты не привлекаешь меня сексуально. Не возбуждаешь, одним словом. Все, что угодно, – только не это.

– Я такая страшная? – Данил беззвучно заплакал. – Отвратительное, кошмарное чмо? Краше в гроб кладут?

– Ты красивая, очень красивая. Но, черт… У нас разный набор ферромонов. Не совпали, такое случается…

– Это у тебя разный. А с моим как раз все в порядке, – Данил попытался вырваться из его объятий, но, встретив отчаянное сопротивление, затих.

– Пусть так. С тобой все в порядке, а я – жертва генетической аномалии. Пусть так.

– Даже бутылка водки не спасет?

– Мы с тобой уже столько выпили, что надеяться на это глупо.

– Глупо, да. Глупо надеяться. Пусти меня.

– Сначала скажи, что не обижаешься и мы по-прежнему лучшие друзья.

– Пусти.

– Нет.

В тот вечер они крепко напились, а на следующее утро Данил исчез. И пропадал около недели, после чего как ни в чем не бывало объявился в его комнатушке, в старой питерской коммуналке на улице Воскова.

– Ты, наверное, решил, что я покончила с собой от неразделенной любви, – вместо приветствия сказал Данил, стоя на пороге.

– Честно? Были такие мысли.

– Не дождешься.

– Вообще-то я волновался. Даже заявление в милицию написал, – соврал Он.

– Я тронута.

– Впредь не заставляй меня переживать по пустякам.

– Постараюсь. Мы ведь друзья.

– Лучшие. Свадьба, как я понимаю, отменилась? Или вы тайно венчались в кафедральном соборе города Псков, а потом проехались по Золотому кольцу?

– Ты же знаешь, я буддистка, так что – никаких соборов, тем более – кафедральных. А женишку пришлось дать отставку.

– Потому что он – мудак и ничтожество?

– Потому что он – прекрасный человек. Зачем обрекать его на страдания? Это было бы негуманно.

Никакого напряжения в голосе Данила не чувствовалось, никакого подвоха. Возможно, неделя понадобилась ему, чтобы понять всю бесперспективность своих притязаний. И согласиться на синицу в руке, если уж небесный журавль с пробитым стрелой рисованным сердечком недостижим. Во всяком случае, с тех самых пор они ни разу не возвращались к тягостному для обоих разговору. А их дружба стала еще нежнее, теперь в ней появилось что-то от братско-сестринской привязанности: они – одни во всем мире и могут надеяться только на себя и друг на друга. Данил не предаст, в лепешку разобьется, а сделает все, что Он ни попросит. Данил всегда выслушает и даст дельный совет, не будет смеяться над его самыми сокровенными мечтами, как он сам никогда не смеялся относительно завиральных Даниловых идей вроде Тимбукту. Вместе они пережили не самые сытые студенческие времена, вместе пробовались в десяток репертуарных питерских театров. Данил, в конечном итоге, осел в ТЮЗе, на второстепенных ролях тинэйджеров с трудной судьбой, а его приняли в штат театра им. Комиссаржевской и тоже – на второстепенные роли. Их недавняя идея организовать собственную антрепризу накрылась медным тазом еще на стадии читки камерной пьесы на троих: приглашенный третий актер вошел в алкоголический штопор и на читку не явился. А играть пьесу на двоих категорически отказался уже Данил: такие пьесы сплошь и рядом – о страсти или ненависти, а этого Данилу хотелось бы избежать. И в жизни, и на сцене.

Не такими уж хорошими актерами оба они оказались.

Зато официантами – отменными.

Их все чаще приглашали обслуживать корпоративы и дни рождения известных в городе персон. И не только в городе: как-то раз они попали на вечеринку одного из тех, кто давно и прочно обосновался на нефтяной трубе. Он даже не подозревал, что магнат, чье имя на слуху у всей страны, имеет шикарное загородное поместье под Сестрорецком.

– Упыри, – шепнул ему Данил, когда они исподтишка разглядывали гостей магната. – Сжечь бы напалмом всю эту нечисть – воздух стал бы чище.

– Не завидуй, – ответил он Данилу также шепотом. – И вообще: классовая ненависть нынче не в моде.

– Ну, да. В моде вот такие свиные рыла. Ну, да.

А ведь Данил был недалек от истины. Свиные рыла, козьи морды. Его и самого с души воротило от этих рыл: вот популярный депутат с лицом растлителя малолетних, не так давно объявивший крестовый поход в защиту морали и нравственности. Налегает на копченую оленину и подобострастно подхихикивает магнату. Вот – владелица одной из самых крупных концертных площадок города. Щелчка ее сухих, унизанных бриллиантами старческих пальцев достаточно, чтобы кому-то из артистов перекрыть кислород, а кому-то дать зеленый свет на всю оставшуюся жизнь. Вот крыло, представляющее городское Заксобрание – никчемные, стертые людишки. Вот известный своей пошлостью сладкоголосый тенор, сегодня он исполняет роль конферансье. Его конферанс так же пошл, как и он сам, а шуткам тенора все присутствующие смеются не раньше, чем засмеется магнат.

Магнат, как правило, не смеется.

Справедливости ради, он – единственный! – кажется здесь приличным человеком. Седой, аккуратно постриженный, с проницательным взглядом и открытым, не лишенным приятности лицом. Каждая морщина на лице магната – дополнительное очко в корзину положительной кармы. В отличие от них с Данилом, магнат никогда не отирался на второстепенных ролях, зубами вырывая главные. Он – где-то там, на самом верху пищевой цепочки. А самые нижние, самые неприметные звенья этой цепочки – два полудурка-официанта. Неудачники, в свободное время подвизающиеся в театральной массовке.

– Никогда, никогда больше не буду обслуживать этих упырей, – клятвенно пообещал Данил после вечеринки. – И их проклятых денег не нужно.

– Можно подумать, тебе заплатили миллион, а не вшивых три тысячи. С чего бы такие ломки?

– Мир устроен несправедливо, и множить несправедливость я не хочу.

– Чего же ты хочешь? Стать магнатом?

– Хочу в Тимбукту.

– Свежая мысль. Кстати, если деньги упырей жгут тебе руки, можешь отдать их мне.

– Обойдешься.

В этом весь Данил – повозмущается-повозмущается, а деньги все равно возьмет. И, как миленький, побежит разносить тарелки на очередном упырином шабаше. Остается только ждать приглашения на него, ведь та вечеринка у магната была последней по времени. Она случилась ровно неделю назад, а еще через три дня ему позвонили. С предложением, от которого Он не смог отказаться: сыграть роль неведомого ему Вернера Лоденбаха.

Со звонившим (представившемся Гарри Арнольдовичем) они встретились тем же вечером. Коротко обрисовав ситуацию, получив согласие и передав задаток в десять тысяч, Гарри Арнольдович договорился о новой встрече-инструктаже. И – как будто растаял в воздухе, исчез.

А Он все никак не мог вспомнить, где видел этого хлыща Гарри. А ведь точно видел, ему откуда-то были известны и тихий, хорошо поставленный вкрадчивый голос, и такие же вкрадчивые манеры. И пышная залаченная шевелюра эстрадного конферансье. И дорогой перстень на мизинце, и совиные глаза.

Неприятный тип, и просьба странная. Но выбирать не приходится, особенно когда перед носом размахивают пачкой купюр.

Где же Он видел Гарри?

Теперь, когда роль сыграна и вот-вот опустится занавес, это не так уж важно.

– …Откуда у тебя такая тачка? – срывающимся от восхищения голосом просипел Данил.

– Так и будешь стоять? Или, все-таки, сядешь? – Он похлопал рукой по коже пассажирского сиденья.

– Можно, да?

Данил со всего размаху шлепнулся на сиденье, прямо на барсетку с телефоном и бумажником, и Он сразу же взял с места: взревел мотор, и в лица им ударил прохладный утренний ветер.

– Ааа! – заорал Данил. – Аааа! Класс! Вот это крутизна!..

Под торжествующие вопли Данила они промахнули мост через Малую Невку, небольшой сквер в самом начале Крестовского острова, еще один мост – через гребной канал. На подъезде к метро «Черная речка» Данил немного успокоился и снова приступил к допросу с пристрастием.

– Так откуда у тебя это шикарное авто, колись!

– Угнал, – просто сказал он.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Еще какие варианты?

– А у тебя?

– Первое, что приходит в голову, – ты стал альфонсом. И целых три дня без продыху ублажал какую-нибудь богатую старуху. Вот и материализовалась тачка. Верно?

– Почти, – фантазии Данила развеселили его. – Кроме одного. Это была любовь с первого взгляда и… это не была старуха.

– С чьей стороны? – спросил Данил.

– В смысле?

– С чьей стороны любовь с первого взгляда? Твоей – или?…

– Или, – не стоит портить Данилу ни пятнадцатиминутной поездки, ни так восхитительно начавшегося воскресного утра. – Ты же знаешь. Я не влюбляюсь в женщин. А только использую их для своих низменных целей.

– «Карп Савельич, вы негодяй!» – рассмеявшись, процитировал Данил бессмертного Гайдая. – И… как зовут твою пассию?

– Кристина.

– Странно. Кристинами обычно зовут содержанок.

– Тебе-то откуда знать?

– Жизненные наблюдения тинэйджера с трудной судьбой.

– Ясно. Какое имя тебя бы устроило?

– Ну-у… Васса. Рогнеда. Пульхерия Карловна.

Свободной рукой Он обхватил Данила за шею и прижал к себе.

– Осторожнее! – взвизгнул Данил.

– Все под контролем, не переживай.

– Куда едем?

– До «Пионерской».

– А потом?

– Потом я тебя высажу. И дальше двину один.

– Вообще-то, у меня нет ни копейки денег… – Данил скуксился, выпростался из его объятий и демонстративно отодвинулся к двери. – Предупреждать надо.

– Будут деньги, не скули.

– В глобальном смысле?

– Пока что – только на метро. Там где-то валялась барсетка…

– Да ты совсем обуржуазился, как я посмотрю!

Пошарив рукой по сиденью, Данил извлек барсетку и по-хозяйски расстегнул молнию. Первой вещью, которую он вытащил, оказался телефон.

– Еще и айфон! Пятая эска! Ты меня убил!

– Телефон не мой.

– Рогнедин?

– Кристинин. Положи на место.

Но расстаться с умопомрачительным девайсом было выше человеческих сил. Сил Данила, во всяком случае.

– Сэлфи! Мы должны непременно сделать сэлфи!

– Это что еще за хрень? – настороженно спросил Он.

– Темнота! Сэлфи – это собственная фотография. Ее выкладывают на фейсбуке, чтобы все могли любоваться нашей космической красотой.

– Нашей? – аккаунт в соцсетях Он не заводил принципиально.

– Ну, моей. Но ты тоже можешь отметиться.

– Это достаточное условие, чтобы ты, наконец, отвязался от чертова телефона?

– Необходимое.

– Хорошо.

Притормозив кабриолет за перекрестком у Ланского шоссе, Он несколько раз сфотографировался с Данилом: голова к голове, высунутые языки, скошенные к переносице глаза, бессмысленные улыбки на физиономиях.

– Теперь все? – спросил Он, когда спонтанная фотосессия подошла к концу.

– Почти. Один вопрос. Ты сейчас едешь к своей Пульхерии?

– К Кристине, – снова поправил Он. – Она забыла свой телефон…

– У тебя в коммуналке?

– Не хватай меня за язык! Она забыла свой телефон и кое-что еще.

– Машину? – иногда Данил бывает несносным.

– Выметайся. Хорошего понемножку. Увидимся сегодня в «Шляпе». Вечером, часов в девять.

«Шляпа» – джаз-кафе на Чайковского – была их с Данилом заповедным местом для встреч. Они открыли это кафе случайно, около полутора лет назад, и сразу же попали на умопомрачительный джем-сейшен. Два афроамериканца, трубач и перкуссионист, выдавали такое, что небесам было жарко. Как потом выяснилось, оба джазмена отбились на несколько часов от своего оркестра, дававшего гастроли в Питере. Оркестр носил славное имя Каунта Бейси.