Текст книги "Зло"

Он выждал, чтобы до Эли дошло. Эли явно понял, потому что промолчал. Он слушал. Его внимание принадлежало Виктору, и это импонировало. Однако Виктора удивило, что Эли эксперимент интересует больше, чем Анджи. Анджи, которая неизменно сдерживала его монстров. Анджи, которая вечно крутилась под ногами. Нет – она была для них чем-то большим, чем помехой, так ведь? Тут Виктор посмотрел на труп, ожидая, что ощутит хотя бы нечто похожее на то чувство вины, которое его захлестнуло недавно, когда он ей лгал, однако ничего не обнаружилось. Ему стало любопытно, испытывал ли Эли такую же странную отчужденность, когда пришел в себя на полу в ванной. Как будто все реально, но ничто не имеет значения.

– Рассказывай, что случилось! – потребовал Эли, теряя терпение.

Виктор обвел взглядом стол, ремни, приборы, которые недавно гудели, а теперь казались перегоревшими, словно у них полетели предохранители. Всюду было темно.

– Где ты? – рявкнул он, когда Виктор не ответил.

– В лабораторном корпусе, – ответил он. – Мы…

Боль пришла из ниоткуда. Пульс зачастил, воздух наполнился гулом, и в следующий миг Виктор согнулся пополам. Боль хрустела по нему, в нем, обжигала кожу, кости и все мышцы, лежащие между ними.

– Вы – что? – поторопил Эли.

Виктор вцепился в стол, проглатывая крик. Боль была ужасающая – как будто у него свело судорогой все мышцы тела. Как будто его снова убивают током. «Стоп!» – подумал он. «Стоп!» – взмолился он. И он наконец представил себе боль в виде выключателя, щелкнул им, и боль пропала.

Пульс у него замедлился, воздух успокоился – он не чувствовал ничего. Виктор в ошеломлении мог только хватать ртом воздух. Его мобильник успел упасть на пол. Он протянул трясущуюся руку и снова прижал трубку к уху.

Эли практически орал.

– Слушай, – говорил он, – просто оставайся там. Не знаю, что ты сделал, но оставайся на месте. Слышишь? Не двигайся!

И Виктор, возможно, остался бы там, если бы не услышал двойной щелчок.

Стационарный телефон у них в квартире был установлен университетом. Когда трубку снимали с базы, она издавала слабый двойной щелчок. И сейчас, пока Эли говорил с ним по мобильнику и рекомендовал оставаться на месте, а Виктор в это время пытался надеть пиджак, он едва расслышал тот самый двойной щелчок. Он нахмурился. Двойной щелчок, а потом три нажатия кнопок: 9-1-1.

– Не двигайся, – еще раз сказал Эли, – я сейчас приеду.

Виктор осторожно кивнул, забыв, насколько легко лгать, если не смотришь Эли в глаза.

– Ладно, – пообещал он, – я буду тут.

Он закончил звонок.

Виктор наконец натянул пиджак и в последний раз обвел взглядом помещение. Он влип. Если не считать трупа, тут ничто не провозглашает «Убийство!», но скорчившееся тело Анджи показывает, что ее смерть не была вызвана естественными причинами. Он вытащил влажную салфетку из коробки в углу и протер перекладины на столе, еле справившись с желанием протереть абсолютно все предметы в помещении. Тогда все действительно будет выглядеть, как убийство. Он понимал, что отпечатался на этой лаборатории – где-нибудь, несмотря на всю свою осторожность. Понимал, что, скорее всего, его зарегистрировали и камеры охранной системы. Вот только времени у него не оставалось.

Виктор Вейл вышел из лаборатории и побежал.

* * *

Спеша к общежитию (ему необходимо было поговорить с Эли лицом к лицу, необходимо было добиться его понимания), он удивлялся тому, насколько хорошо чувствует себя в физическом плане – под кайфом от погони и убийства, но абсолютно без боли. А потом, в свете уличного фонаря, он бросил взгляд вниз и увидел, что рука у него кровоточит. Однако он этого не чувствовал. И не просто из-за того, что адреналин заглушил мелкие травмы. Он совершенно этого не чувствовал. Виктор попытался вызвать эту странную гудящую атмосферу, попытался чуть опустить свой болевой порог, чтобы узнать, как на самом деле себя чувствует, – и в результате резко сложился пополам, хватаясь за фонарный столб.

Значит, не так уж и хорошо.

Он определенно чувствовал себя так, будто умер. Снова. Болели пальцы, стискивавшие перекладины стола, и он не был уверен, что все кости целы. Мышцы во всем теле стонали, а голова раскалывалась почти до рвоты. Когда тротуар начал крениться, он снова отключил рубильник. Боль погасла. Он позволил себе пару глубоких вдохов, чтобы прийти в себя, и выпрямился в пятне света. Он не чувствовал ничего, и сейчас это «ничего» было просто чудесным. «Ничего» было блаженством. Он запрокинул голову и засмеялся. Не разразился маниакальным хохотом. И даже не захохотал громко.

Кашляющий смешок – потрясенный выдох.

Но даже если бы звук был более громким, никто не расслышал бы его в вое сирен.

Две полицейские машины завизжали тормозами прямо перед Виктором, и не успел он осознать их появление, как его швырнули на землю, надели наручники и натянули на голову черный колпак. Он почувствовал, как его затолкали на заднее сиденье полицейской машины.

Колпак был интересной деталью, однако Виктору решительно не понравилось быть лишенным зрения. Машина поворачивала, и его центр тяжести смещался, а в отсутствие визуальных подсказок и ориентации за счет физического дискомфорта он чуть ли не заваливался. Похоже, водитель преднамеренно делал слишком резкие повороты.

Виктор догадался, что мог бы реагировать. Оказать сопротивление, не прикасаясь к ним. Даже не видя их. Однако он удержался.

Было бы неуместно рискованным ударить болью полицейских во время поездки. Хоть он и способен отключить собственную боль, это не означает, что он не погибнет, если они разобьют машину, так что он сосредоточился на том, чтобы сохранять спокойствие. И это опять оказалось слишком легко, принимая во внимание только что произошедшее. Это спокойствие его тревожило – то, что отсутствие физической боли способно породить психическое отсутствие паники, было одновременно пугающим и довольно любопытным. Не находись Виктор сейчас на заднем сиденье полицейской машины, он стал бы делать заметки для курсовой.

Машина резко повернула, швырнув Виктора на дверь, и он чертыхнулся – не от боли, а скорее по привычке. Наручники впивались в запястья и, ощутив, что по пальцам течет что-то теплое и влажное, он решил опустить свой порог. Отсутствие ощущений могло привести к травме, а он – не Эли. Он не может регенерировать. Он попытался почувствовать, совсем немного, и…

Виктор ахнул и уронил голову на спинку сиденья. Горячая боль вонзилась ему в запястья, куда впился металл, умножилась, резко рванув порог вниз. Он стиснул зубы и постарался найти равновесие. Попытался найти норму. Ощущение было оттеночным. Не включить-выключить, не рубильник, а целый спектр, переключатель с сотнями позиций. Он закрыл глаза, несмотря на темноту от колпака, и отыскал какую-то позицию между полным отсутствием ощущений и нормой. Его запястья тупо ныли: это было больше похоже на онемение, чем на острую боль.

К этому нужно будет привыкнуть.

Наконец машина остановилась, дверь открылась, и пара рук помогла ему выйти.

– А нельзя снять колпак? – спросил он у темноты. – Разве мне не разъяснят мои права? Или я это пропустил?

Человек, который его вел, подтолкнул вправо, и Виктор чиркнул плечом по стене. Может, это полицейское отделение университета? Он услышал звук открывающейся двери и по звукам ощутил небольшое изменение пространства. В новом помещении почти не было мебели, а стены были гладкими, что чувствовалось по эху. Со скрежетом отодвинулся стул, и кто-то пихнул Виктора на него, открыл один браслет наручников и приковал обе руки к металлическому столу. Шаги стали удаляться – и стихли.

Дверь закрылась.

В комнате царила тишина.

Дверь открылась. Шаги приблизились. А потом, наконец, с него сняли колпак. Комната была очень-очень ярко освещена, а напротив него сидел какой-то мужчина: широкоплечий, черноволосый и угрюмый. Виктор обвел взглядом допросную: она оказалась меньше, чем ему представилось, и немного более обшарпанной. А еще она была заперта снаружи. Что-то здесь устраивать было бы совершенно бесполезно.

– Мистер Вейл, я – следователь Стелл.

– Я думал, такие колпаки применяют только против шпионов и террористов – и в плохих триллерах, – заметил Виктор, кивая на черную тряпку, лежащую между ними. – Это вообще-то законно?

– Наши служащие уполномочены принимать такие решения, чтобы обеспечить свою безопасность, – сказал следователь Стелл.

– Мое зрение – угроза?

Стелл вздохнул:

– Вы знаете, что такое ЭО, мистер Вейл?

Когда Виктор услышал это сокращение, пульс у него ускорился, а воздух вокруг слабо загудел, однако он сглотнул и заставил себя сохранять спокойствие. Он чуть кивнул:

– Я про них слышал.

– А вы знаете, что бывает, когда кто-то дает сигнал об ЭО? – Виктор мотнул головой. – Каждый раз, когда кто-то набирает 9-1-1 и использует это слово, мне приходится вскакивать с постели и ехать в отделение, чтобы все проверить. Пусть даже если звонок – это детская шутка или бред бездомного. Мне приходится относиться к этому серьезно.

Виктор нахмурил лоб:

– Мне жаль, что кто-то заставил вас зря тратить время, сэр.

Стелл потер глаза:

– А это так, мистер Вейл?

Виктор напряженно хохотнул:

– Смеетесь? Кто-то сообщил вам, что я – ЭО, – он, конечно, уже знал, кто именно, – и вы вот так взяли и поверили? И какая, к черту, у меня должна быть ЭкстраОрдинарность?

Виктор встал, но его наручники были прочно прикованы к столу.

– Сядьте, мистер Вейл. – Стелл сделал вид, будто просматривает лежащие перед ним бумаги. – Студент, который нам позвонил с этим сообщением, некий мистер Кардейл, также сказал, что вы признались в убийстве студентки Анджелы Найт. – Он бросил взгляд на Виктора. – Ну и если бы я даже захотел игнорировать эту историю с ЭО (а я не говорю, что хочу), к трупу я отношусь чертовски серьезно. А именно его мы получили в лабораторном корпусе Локленда. Итак, что тут правда?

Виктор сел и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул. После этого он покачал головой:

– Эли напился.

– Неужели?

Судя по тону, Стелл ему не поверил.

Виктор смотрел, как капля крови стекает с браслета на стол. Не отрывая взгляда от капель – одна, две, три, – он заговорил:

– Я был в лаборатории, когда Анджи умерла. – Он знал, что записи с камер это и так подтвердят. – Мне надо было уйти с вечеринки, и она приехала меня забрать. Ехать домой не хотелось, а она сказала, что у нее работа… сейчас все пишут курсовые, и все такое… Так что я поехал с ней в лаборатории. Я вышел из комнаты на пару минут, чтобы попить, а когда вернулся… увидел ее на полу и позвонил Эли…

– Вы не позвонили спасателям.

– Я был потрясен. Растерян.

– Сейчас вы потрясенным не кажетесь.

– Да сейчас я зол! И в шоке. И прикован к столу. – Виктор повысил голос – похоже, сейчас был тот момент, когда это сделать следовало. – Послушайте, Эли был пьян. Может, и сейчас не протрезвел. Он сказал, что это я виноват. Я пытался объяснить, что это инфаркт или неисправный прибор. Анджи вечно меняла напряжение. Но он не стал слушать. Сказал, что вызовет полицию. Вот я и ушел. Отправился домой, чтобы с ним поговорить. Туда я и направлялся, когда приехали копы. – Он посмотрел на следователя и выразительным жестом обозначил ситуацию, в которой они находятся. – Что до этой истории с ЭО, то я знаю не больше вашего. Эли переутомлялся. У него курсовая про ЭО, он вам не сказал? Он этим одержим. До паранойи. Не спит, не ест – только занимается своими теориями.

– Нет, – признал Стелл, делая какую-то заметку, – мистер Кардейл об этом не упомянул.

Закончив писать, он отбросил ручку в сторону.

– Это просто бред, – сказал Виктор. – Я не убийца, и я не ЭО. Я собираюсь поступать на медицинский факультет.

Последнее заявление было полной правдой.

Стелл посмотрел на часы.

– Мы оставим вас на ночь в камере предварительного заключения, – объяснил он. – Тем временем я отправлю кого-нибудь к мистеру Кардейлу: возьмем у него кровь, чтобы определить содержание алкоголя, и запишем развернутое заявление. Если утром у нас появятся доказательства того, что показания мистера Кардейла сомнительны, а свидетельств вашей причастности к смерти Анджелы Найт не обнаружится, я вас отпущу. Вы все равно останетесь подозреваемым, это понятно? Большего я сейчас предложить не могу. Довольны?

Нет. Виктор был совершенно не доволен. Однако он этим удовлетворится. Колпак остался лежать на столе, и полицейский увел его в камеру. По пути Виктор внимательно подсчитывал количество полицейских и количество дверей и запоминал, сколько времени занимает путь к камерам предварительного заключения. Виктор всегда любил решать задачи. Конечно, его задачи стали серьезнее, однако принципы не изменились. Этапы решения, от простой арифметики до побега из полицейского участка, оставались одними и теми же. Просто надо было понять задачу и выбрать наилучшее решение. Виктор оказался в камере. Камера была маленькая, квадратная и шла в комплекте с решеткой и мужчиной, который был вдвое старше его и вонял мочой и табаком. Охранник сидел в конце коридора и читал газету.

Самым простым решением было убить сокамерника, подозвать охранника и его тоже убить. Альтернатива заключалась в том, чтобы дождаться утра, надеясь, что аппарат для проверки содержания алкоголя обнаружит у Эли таковой, что камеры в лабораторном корпусе стояли только на входе и что он не оставил никаких материальных улик, которые связали бы его со смертью Анджи.

Выбор наилучшего решения на самом деле зависел от того, как он определит «наилучшее». Виктор присмотрелся к мужчине, завалившемуся на койку, и принялся за дело.

* * *

Домой Виктор пошел длинным путем.

Первые краски рассвета согревали небо, пока он шагал, стирая с запястий высохшую кровь. Он утешал себя тем, что хотя бы никого не убил. По правде говоря, Виктор гордился своей сдержанностью. На секунду ему показалось, что не прекращающий курить сокамерник умер, но, когда Виктор в последний раз проверил, тот еще дышал. Конечно, приближаться к тому он не захотел. Идя к дому, он ощутил на лице мокрую струйку и дотронулся до ее истока под носом. Палец стал красным. Виктор вытер лицо рукавом и мысленно велел себе быть осторожнее. Этой ночью он очень сильно себя нагрузил – особенно если учесть, что перед этим сам умер.

Сон. Сон ему поможет. Но с этим придется подождать.

Потому что сначала ему надо разобраться с Эли.

XXVI

Два дня назад

Отель «Эсквайр»

Виктор стоял в ванной и дожидался, чтобы отель вокруг него затих. За дверью было слышно, как Митч уводит Сидни в постель, пробормотав извинения за него. Не следовало ее подбирать, однако он не мог избавиться от ощущения, что она ему пригодится. У нее явно были тайны, и он был намерен их узнать. Тем не менее у него и правда не было намерения ее травмировать. Он гордился тем, как себя контролирует, но, несмотря на все свои усилия, пока так и не научился полностью управлять своей способностью во время сна. Вот поэтому-то он и не спал… или хотя бы спал предельно мало.

Виктор ополоснул лицо и руки холодной водой, дожидаясь, чтобы слабый электрический гул стих. Когда этого не произошло, Виктор направил его внутрь себя и поморщился: гул вокруг него исчез, проявившись у него в костях и мышцах. Виктор впивался пальцами в гранитную столешницу, пока тело заземляло ток – и спустя несколько долгих секунд дрожь исчезла, оставив его усталым, но стабилизировавшимся.

Он встретился с собственным взглядом в зеркале и начал расстегивать рубашку, открывая шрамы от выстрелов Эли – один за другим, провел по ним пальцами, прикасаясь к трем ранам, оставленным пулями, так, словно осенял себя крестным знамением. Один был под ребрами, другой над сердцем, а еще один был сделан ему в спину, но с такого близкого расстояния, что прошел насквозь. Он давно заучил их расположение, чтобы при встрече с Эли можно было отплатить ему тем же. Черт, если пули застрянут в теле, то Эли, наверное, регенерирует прямо с ними внутри. Мысль об этом приносила Виктору некоторое удовольствие.

Возможно, эти раны приносили бы в тюрьме какое-то уважение, но к тому времени, когда его перевели на общий режим, они успели поблекнуть. И к тому же Виктор нашел иные способы добиваться в «Райтоне» авторитета, начиная с легкого дискомфорта, который испытывали заключенные, вызвавшие его неудовольствие, и кончая мгновенной мукой, которой он пользовался значительно реже: от такой боли они задыхались у его ног. Однако Виктор не только причинял боль – он также ее забирал. Он освоил дар безболезненности – и торговал им. Виктор стал дилером наркотика, который мог поставлять он один. В чем-то в тюрьме ему даже нравилось.

Однако даже там Эли не давал ему покоя, портил все удовольствие, цепляясь за его мысли, шепча у него в голове, лишая покоя. И после десяти лет ожидания наступила очередь Виктора забраться Эли в голову и заняться кое-какой порчей.

Он застегнул рубашку, и шрамы опять исчезли… из вида, но не из памяти.

XXVII

Десять лет назад

Локлендский университет

Виктор подтянулся на подоконник, радуясь, что оставил створку приоткрытой и что они живут на первом этаже: ему достаточно только преодолеть высоту в пять ступенек, ведущих с улицы к двери в здание. Он задержался на подоконнике, сидя на нем верхом, в постепенно заполняющем все утреннем свете и ловя звуки из квартиры. Там было тихо, но Виктор знал, что Эли дома. Он ощущал энергию.

Сердце билось чуть быстрее при мысли о том, что будет дальше, но только и всего – едва заметно ускорилось. Никакого панического стука. Это новое спокойствие становилось тревожным. Виктор попытался с ним разобраться. Отсутствие боли вело к отсутствию страха, а отсутствие страха – к пренебрежению последствиями. Он понимал, что бежать из камеры было плохой идеей, так же, как плохой идеей было и то, что он сейчас собирался сделать. Гораздо более плохой. Теперь ему удавалось лучше отслеживать собственные мысли, и он дивился тому, как они склоняются к решениям, которые обходят стороной осторожность и опираются на скоропалительное, насильственное и рискованное, как хромой опирается на здоровую ногу. Разум Виктора всегда привлекали подобные решения, однако его останавливало понимание хорошего и дурного – или, по крайней мере, знание того, что окружающие считают хорошим и дурным. Но теперь… это было просто. Изящно.

Он еще чуть задержался, чтобы пригладить волосы перед зеркалом, огорчаясь тому, как неопрятно стал выглядеть из-за смерти и половины ночи в камере. А потом он посмотрел себе в глаза (из-за нового спокойствия они стали немного светлее), и его отражение улыбнулось. Это была холодная улыбка, немного чужая, почти высокомерная, что Виктора нисколько не огорчило. Улыбка походила на ту, какая могла бы быть на лице у Эли.

Виктор вышел из своей комнаты и осторожно прошел по коридору на кухню. На столе лежал набор ножей и блокнот, где полстраницы было заполнено убористым почерком Эли и закапано кровью. Что до самого Эли, то взгляд Виктора нашел его в гостиной: он сидел на диване, наклонив голову в задумчивости… или, возможно, в молитве. Виктор на секунду задержался, наблюдая за ним. Казалось странным, что Эли не ощущает его присутствия так, как он сам ощущает присутствие Эли. Вот в чем проблема внутренней способности типа регенерации. «Поглощен собой до последнего», – подумал он и, взяв большой нож, провел его кончиком по столу, вызвав резкий скрип.

Эли текучим движением вскочил с дивана.

– Вик.

– Я разочарован, – сказал Виктор.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты меня сдал.

– Ты убил Анджи.

Слова немного застревали у Эли в горле. Виктор удивился чувствам, прозвучавшим в голосе друга.

– Ты ее любил? – спросил он. – Или просто злишься, что я что-то забрал обратно?

– Она же была человеком, Вик, а не вещью – и ты ее убил.

– Это был несчастный случай, – возразил он. – И на самом деле виноват ты. Если бы ты просто мне помог…

Эли провел ладонями по лицу.

– Как ты мог это сделать?

– А как мог ты? – парировал Виктор, отрывая нож от стола. – Ты вызвал копов и обвинил меня в том, что я – ЭО. А я тебя не сдал, кстати. Хотя мог бы. – Он почесал голову острием ножа. – Зачем тебе было говорить им такую глупость? Ты знал, что в полиции есть особые люди, которые выезжают при подозрении на ЭО? Какой-то тип по фамилии Стелл. Ты знал про это?

– Сбрендил? – Эли шагнул в сторону, держась спиной к стене. – Положи нож. Все равно меня ранить нельзя.

В ответ на этот вызов Виктор ухмыльнулся. Быстрый шаг вперед – и Эли инстинктивно попытался отступить назад, но встретился со стеной, а Виктор встретился с ним.

Нож вошел в тело. Это оказалось проще, чем Виктор ожидал. Словно цирковой фокус: вот только что металл сверкал, а потом исчез, погрузившись по рукоять в живот Эли.

– Знаешь, что я сообразил? – с этими словами Виктор почти навалился на него. – Я смотрел на тебя в ту ночь на улице, когда ты вытаскивал из ладони осколок стекла. Ты не сможешь регенерировать, пока я не выну нож.

Виктор повернул его, и Эли застонал. Подкосились ноги, и он заскользил по стене, но Виктор вздернул его вверх рукоятью.

– А я еще не воспользовался своим новым фокусом, – сообщил он. – Он не такой впечатляющий, как твой, но довольно действенный. Хочешь посмотреть?

Виктор не стал дожидаться ответа. Воздух вокруг него загудел. Он не стал возиться с переключателем. Сильнее. Больше его ничего не интересовало. Сильнее. Эли завопил – и этот звук доставил Виктору удовольствие. Не удовольствие в духе «солнышко светит и жизнь прекрасна», конечно, но как наказующему. Как принимающему решения. Эли его предал. Эли заслужил немного боли. Он регенерирует. В итоге у него даже шрама не останется. Самое малое, что может сделать Виктор, это произвести впечатление. Виктор выпустил нож и стал смотреть, как Эли падает на пол.

– Отметь для своей курсовой, – посоветовал он другу, который лежал на полу, хватая ртом воздух. – Ты решил, что наши способности каким-то образом отражают наш характер. Что Бог играет с зеркалами. Ты ошибся. Бог тут ни при чем. Тут важны мы сами. Наше мышление. Мысль, которая достаточно сильна, чтобы удержать нас живыми. Вернуть назад. Хочешь знать, откуда я знаю? – Он посмотрел на стол, ища нечто новое и острое. – Потому что, умирая, я мог думать только о боли. – Он мысленно подкрутил переключатель, чтобы комната наполнилась воплями Эли. – И как сильно мне хочется, чтобы она прекратилась.

Виктор снова отвел переключатель обратно, и пока он шел к столу, вопли Эли смолкли. Он как раз рассматривал различные лезвия, когда комната взорвалась грохотом. Очень резким и очень громким грохотом. В полуметре от Виктора осыпалась штукатурка, и он повернулся обратно, обнаружив, что Эли одной рукой зажимает рану в животе, а другой держит пистолет. Нож валялся на полу в весьма внушительной луже крови – и Виктор с любопытством исследователя задумался над тем, сколько времени понадобится организму Эли, чтобы ее восстановить. И тут раздался второй выстрел – гораздо ближе к голове Виктора, так что тот нахмурился.

– Ты хоть умеешь им пользоваться? – спросил он, проводя большим пальцем по длинному тонкому ножу.

У Эли заметно тряслись руки, сжимающие рукоять пистолета.

– Анджи мертва, – сказал Эли.

– Да, я знаю…

– …но и ты тоже. – Это была не угроза. – Не знаю, кто ты, но ты – не Виктор. Ты – что-то, забравшееся в его шкуру. Дьявол, надевший его.

– Ох! – только и сказал Виктор.

Почему-то ему стало смешно. Он хохотал и не мог остановиться. Эли смотрел на него с отвращением, и из-за этого Виктору снова захотелось его прирезать. Он протянул руку за спину за ближайшим ножом, глядя, как пальцы Эли сжимаются на пистолете.

– Ты – что-то иное, – заявил он. – Виктор умер.

– Мы умерли, Эли. И мы оба вернулись.

– Нет-нет, это не так. Не полностью. Что-то изменилось, пропало, ушло. Разве ты не чувствуешь? Я чувствую.

В голосе Эли прозвучал искренний страх. Виктору стало противно. Он надеялся, что Эли тоже это чувствует – спокойствие, но, похоже, Эли чувствовал нечто совершенно другое.

– Может, ты и прав, – согласился Виктор. Он готов был признать, что чувствует себя иначе. – Но если у меня что-то пропало, то у тебя – тоже. Жизнь – это сплошные компромиссы. Или ты решил, что, если предашь себя в руки Бога, Он сделает тебя таким, каким ты был, и еще чем-то большим?

– А он и сделал! – прорычал Эли, нажимая на спуск.

На этот раз он не промазал. Виктор почувствовал удар и, опустив взгляд, увидел дыру в рубашке, обрадовавшись, что потрудился отключить себе боль. Он прикоснулся к этому месту, и пальцы стали красными. Он отстраненно подумал, что место попадания неудачное.

Виктор вздохнул, не поднимая глаз:

– Это несколько самоуверенно, не согласен?

Эли шагнул к нему. Рана в животе уже зажила, на лицо вернулась краска. Виктор понял, что надо продолжать говорить.

– Признайся, – добавил он. – Ты ведь тоже чувствуешь себя иначе. Смерть что-то с собой забирает. Что она взяла у тебя?

Эли снова поднял пистолет.

– Мой страх.

Виктор изобразил мрачную улыбку. У Эли тряслись руки, зубы были сжаты.

– Я все еще вижу страх.

– Мне не страшно, – отозвался Эли. – Мне просто жаль.

Он выстрелил снова. Сила отодвинула Виктора на шаг. Пальцы сомкнулись на ближайшем ноже, и он, замахнувшись, вонзил его в вытянутую руку Эли. Пистолет упал на пол, и тот отшатнулся, чтобы избежать нового удара.

Виктор не собирался останавливаться, но в глазах у него помутилось. Всего на мгновение. Он моргнул, спеша сфокусировать взгляд.

– Пусть ты и можешь отключить боль, – сказал Эли, – но кровопотерю ты остановить не можешь.

Виктор шагнул вперед, но комната накренилась. Он оперся на стол. Пол был залит кровью. Он не знал, сколько тут его собственной. Когда он снова поднял взгляд, Эли был уже совсем близко. А потом Виктор оказался на полу. Он встал на четвереньки, но не смог поднять свое тело дальше. Одна рука подломилась под его весом. В глазах снова помутилось.

Эли что-то говорил, но слова разобрать не получалось. А потом Виктор услышал, как пистолет проскрежетал по полу: его подняли. Щелчок взведенного курка. Что-то стукнуло его в спину, словно шутливый удар кулаком, и тело прекратило слушать. Темнота подползала к краям поля зрения – та самая, которой он так жаждал, когда боль на столе стала нестерпимой.

Густая темнота.

Он начал погружаться в нее, слыша, как Эли передвигается по комнате, говорит по телефону – что-то насчет медицинской помощи. Он играл голосом, пытаясь изобразить панику, но его лицо, даже с размытыми чертами, оставалось спокойным, собранным. Виктор увидел, как ботинки Эли удаляются, а потом все померкло.

XXVIII

Два дня назад

Отель «Эсквайр»

Митч отвел Сидни обратно в ее спальню и закрыл за ней дверь. Она несколько минут постояла в темноте, ошеломленная отзвуками боли, снимком из газеты и блеклыми глазами Виктора – мертвыми, пока он не опомнился. Она передернулась. Эти два дня оказались долгими. Предыдущую ночь она провела под эстакадой, забившись в угол, где сходились два бетонных выступа, в попытке остаться сухой. Зима перетекла в холодную влажную весну. Накануне того дня, когда ее подстрелили, начался дождь и с тех пор не переставал.

Она засунула пальцы под манжету краденой толстовки. Кожа по-прежнему ощущалась как-то странно. Совсем недавно у нее вся рука горела: огнестрельная рана стала пылающим центром паутины боли… а потом ток отключили. Сидни могла думать об этом только так: словно ту штуку, которая подсоединяла ее к боли, перерезали, оставив после нее чуть покалывающее онемение. Сидни потерла руку, дожидаясь возвращения чувствительности. Онемение ей не нравилось. Оно напоминало про холод, а Сидни ненавидела мерзнуть.

Она прижалась ухом к двери, пытаясь услышать Виктора, но дверь в ванную оставалась плотно закрытой – и в конце концов, когда покалывание из кожи ушло, она заползла обратно на свою слишком большую кровать в незнакомой гостинице, свернулась клубочком и попыталась приманить сон. Поначалу он не приходил, и в мгновение слабости она пожалела, что рядом нет Серены. Сестра обычно пристраивалась на краю кровати и гладила ее по голове, утверждая, что от этих движений мысли успокаиваются. Тогда Сидни закрывала глаза и позволяла всему затихнуть – сначала разуму, а потом миру, и прикосновения сестры затягивали ее в сон. Тут Сидни опомнилась, впилась пальцами в гостиничные простыни и вспомнила, что Серены – той, которая все это делала бы, – не стало. Эта мысль словно холодной водой ее окатила, и пульс у Сидни снова зачастил автоматной очередью. Она решила вообще не думать о Серене, а вместо этого применить прием счета, которому научила ее одна из бебиситтеров. Не считать по возрастающей, не считать по убывающей – просто считать «раз-два-раз-два», вдыхая и выдыхая. Раз-два. Мягко и размеренно, словно биение сердца – комната отеля куда-то уплыла, и Сидни заснула.

И тогда ей приснилась вода.

XXIX

В прошлом году

Брайтон-Коммонз

Сидни Кларк умерла холодным мартовским днем.

Это случилось перед самым ленчем – и все из-за Серены.

Сестры Кларк казались одинаковыми, несмотря на то что Серена была на семь лет старше и на двадцать сантиметров выше. Сходство было вызвано отчасти наследственностью, а отчасти тем, что Сидни обожала свою старшую сестру. Она одевалась, как Серена, держалась, как Серена, и была почти во всем миниатюрной копией своей сестры. Тенью, которую искажало не солнце, а возраст. У них были одинаковые голубые глаза, одинаковые светлые волосы, но Серена заставляла Сидни коротко их стричь, чтобы люди меньше глазели. Сходство было просто сверхъестественным.

И при всем своем внешнем сходстве друг с другом они очень мало напоминали своих родителей (не то чтобы те часто были рядом, чтобы обеспечить такое сравнение). Серена когда-то говорила Сидни, что эти люди им вовсе не родители – что девочек вынесло на берег в синей лодочке, приплывшей из каких-то дальних краев, или что их нашли в купе вагона первого класса, или контрабандой пронесли шпионы. Если Сидни начинала сомневаться в истории, то Серена просто заявляла, что сестра была слишком мала, чтобы это запомнить. Сидни все равно была почти уверена, что это просто фантазии, но полной уверенности у нее никогда не было: Серена была очень хорошей рассказчицей. Она всегда говорила убедительно (сестра предпочитала употреблять это слово вместо «вранье»).

Именно Серена придумала выйти на замерзшее озеро и устроить пикник. Раньше они делали это каждый год, примерно в Новый год, когда озеро в центре Брайтон-Коммонз было сплошным куском льда, но теперь Серена уехала в колледж и такой возможности у них не было. Только в мартовский уик-энд, ближе к концу весенних каникул и за несколько дней до двенадцатого дня рождения Сидни у них появилась возможность уложить ленч в корзинку и отправиться на лед. Серена надела подстилку для пикника наподобие плаща и развлекала младшую сестру новым рассказом о том, почему они стали называться Кларками. Там фигурировали пираты или супергерои (Сидни не вслушивалась: она была поглощена тем, что мысленно делала снимки сестры – кадры, за которые она будет цепляться, когда Серена снова уедет). Они добрались до места, которое Серена сочла подходящим, и она стянула подстилку с плеч, развернула на льду и начала раскладывать странный набор продуктов, найденных в кладовке.