Текст книги "Пылающий мост"

– Вздор, – сказал Жнец твердо. – Не хватало еще других беспокоить. Можно подумать, на Варде не хватает проблем и без этой. Давай-ка, Воин, собирайся – сейчас мы с тобой отправимся на поиски.

– А как же вход?

– Ты разве не слышал – он везде, где мы стоим.

– Да не разбираюсь я в этих колдовских штучках, – скромно заявил Траэтаона, и Тиермес разразился громким хохотом. Так, смеясь, и указал рукой на землю под своими ногами, и она разверзлась, впуская великих богов в свое необъятное чрево.

– Фто-то фтранное я фюфтфую, – доложил Ниппи, не успела Каэ устроиться на ночь возле костра. Она только-только расслабилась и вытянула ноги, как перстень заговорил. В эти дни они общались редко, потому что Ниппи каким-то образом действительно испортил себе произношение и теперь открывал рот только в случае крайней необходимости. А таковая, как всегда, случалась некстати.

– Может, обождем утра, а там и разберемся с твоими предчувствиями?

– Мне фсе рафно, но ефли фто, то я откафыфаюсь нефти отфетфеннофть.

– Однако, сколько шипящих может встретиться в таком сравнительно знакомом слове, – сказал га-Мавет. – Что еще стряслось на ночь глядя?

– Офленилифь! – укорил Ниппи. – Фоперники фкафют.

– Какие соперники? Куда скачут? – заволновался Барнаба, не выпуская из рук медовый коржик и продолжая интенсивно жевать.

– Даже я догадываюсь, – мрачно пояснила Каэ. – Не нам одним талисманы потребовались. Ну и кто успевает раньше?

– Офнофременно... ефли фтать и финуться ф пуфь.

– Ни в какой пуфь я не двинусь, – сказал Барнаба. – Мы только-только прилегли отдохнуть от этого самого пуфи...

– Мне фсе рафно, – повторил Ниппи заученным тоном. – Мое фело фуфнить на уфо фо теф фор, фока фы не рефыфесь.

– Зачем люди напридумывали столько букв? – поинтересовался Мешеде у Римуски.

Новые боги были уже на ногах. Каэ сидела в седле, а фенешанги каким-то удивительным образом успели прекратить существование костра. Таким образом, Барнаба остался в подавляющем меньшинстве и ему пришлось занять свое место в маленьком отряде.

С того момента, как они покинули Змеиный замок, спутники двигались с ошеломительной скоростью. Все впечатления Каэ от проделанного пути ограничивались тремя полосками: голубой – неба, зеленой – деревьев, растущих вдоль дороги, и коричневой – собственно дороги, в основном состоящей из утрамбованной земли и – изредка – вымощенной плитами. Вот так в течение нескольких дней они перемещались вдоль этих трех полосок на север, к границе Сарагана и Мерроэ, где посреди болот был устроен тайник, в котором оставались еще четыре талисмана Джаганнатхи, подлежащие немедленному уничтожению.

Ночь была на исходе, когда кони стали проявлять признаки усталости. Во всяком случае, ни Ворон, ни кроткая лошадка Барнабы, ни скакуны фенешангов не могли больше выдержать этот бешеный аллюр.

– Нужно хотя бы перейти на шаг, – сказал Арескои. – Иначе мы потеряем коней.

– Попробуем; ну, только тумана нам и не хватало...

– Болота близко, вот туман и стелется, – тихо сказал Римуски.

– Фолота, фолота, – раздался недовольный голос перстня. – Не фе фолота. Куфа фаефали?!

– Куда надо, туда и заехали, – огрызнулся Барнаба и вдруг сообразил, о чем идет речь: – Стой! То есть как это – не те болота?!

– Неправильные, – ответила Каэ вместо Ниппи. – Я и сама чувствую. Ехали мы по верной дороге, а сейчас попали куда-то, куда не соображу. Только это уже не Арнемвенд.

– И не Ада Хорэ, и не Царство Мертвых, – подтвердил га-Мавет.

– И не Мост, и не Серый мир, – продолжила Интагейя Сангасойя. – И вовсе не тот мир, в котором я пребывала в изгнании, – где же мы?

Все как один повернулись к Барнабе. Но разноцветный толстяк выглядел напуганным и поникшим.

– Я не помню, я не знаю, я вообще не уверен, что когда-либо видел эти места.

– Хоть бы туман рассеялся, – сказала Каэтана.

– Я попробую!

Что сделал Змеебог, чтобы изменить погоду в неподвластном ему мире, не знал никто, а выяснять было некогда да и незачем. Довольно и того, что пространство быстро расчистилось, открыв изумленному взгляду путешественников невероятный пейзаж.

На зеленом небосводе сияли три ярко-зеленых солнца, мелкие растения покрывали абсолютно всю землю сиреневыми и синими пятнами. Отряд стоял на берегу какого-то водоема, но воды в нем не было. Вместо нее во впадине мягко плескалась какая-то густая, маслянистая жидкость кроваво-красного цвета, и над ней поднимался густой розовый пар. Из водоема тоскливо торчала местная осока – прямые, острые, твердые на вид стебли, которые и не думали сгибаться под порывами ветра. Сколько хватало взгляда, перед ними простиралась бесконечная равнина.

– Этого не может быть, – прошептал Мешеде.

– Чего? – Каэ обернулась к нему всем телом, ожидая пояснений.

– Дело в том, что в наших легендах упоминалось это место... Ан Дархан Тойон женился на смертной из Игуэя, но смертная была не простых кровей – ее семья пришла из другого мира. Вот почему ни один мужчина Арнемвенда не захотел ее. От их союза и родился наш народ. – Фенешанг закрыл глаза и крепко стиснул зубы. Ему было не то страшно, не то слишком хорошо.

– Это место, откуда пришли ваши предки? – просто спросила Каэтана.

Никто не ответил, но ей и не нужно было слышать ответ.

– Я говорил, что мир любит тебя, – сказал Барнаба. – Если Мелькарт и приложил все усилия к тому, чтобы не дать тебе возможности добраться до талисманов первой и наверняка обеспечить преимущество своему слуге, то во всяком случае ему не удалось погубить нас. Мы в дружелюбном пространстве. И как-нибудь отсюда выберемся.

– Я не властен над этим миром, – сказал Джоу Лахатал. – Все, на что я здесь способен, больше похоже на фокусы, которые показывают в ярмарочных балаганах.

– Ну и фокусы не все умеют показывать, – успокоила его Каэтана. – Это тоже много, если разобраться.

– Застрянем мы тут надолго. Что говорят знатоки этого мира? – Рыжий бог полулежал на локте, перебирая пальцами траву.

– Ничего не говорят. Осматриваются и благоговеют.

– Так поторопите их. Пусть благоговеют побыстрее, а затем переправляют нас назад.

– Это невозможно, Змеебог, – произнес за спиной у Лахатала встревоженный Тотоя. – Этот мир отличается от прочих тем, что имеет собственный разум и свою волю. Когда-то он породил фенешангов; затем открыл им выход в другое пространство; а затем не принял их, когда они хотели вернуться. Он рождает живые существа, а затем расселяет их в соседних мирах... Он многое может, но никто не смеет указывать ему, как поступить.

Мешеде стоял на коленях перед кроваво-красным водоемом. Жидкость в нем пришла в движение, и теперь какое-то подобие волн пробегало по плотной и гладкой поверхности в разные стороны. Фенешанг, казалось, внимательно вчитывался в одному ему понятное послание.

– Он может и не отпустить нас, – внезапно забеспокоился Барнаба. – Мне придется вернуться в прежнее состояние, а остальные так и останутся бессмертным украшением этого пространства.

– Что ты несешь? – разъярился га-Мавет. – С какой стати ты паникуешь? Сейчас Мешеде договорится со своим праотцем, и мы отсюда спокойно отбудем. Зачем мы тут нужны?

– Здесь нет времени, нет жизни и нет смерти в строгом смысле слова, – печально вздохнул Барнаба. – Лично мне здесь страшно, хотя ничего, кроме даровой вечности, нам не грозит.

– А каково времени почувствовать себя погруженным в чужую вечность? – поинтересовался Арескои.

– Не спрашивай, – поморщился толстяк. Сунул было руку за пазуху в поисках медового коржика или спелой золотой хурмы, но не нашел. По каким-то своим личным соображениям этот странный мир счел нужным изъять у него сии предметы.

– А это уже произвол, – потускнел Барнаба.

Каэ заметила, что у него, в последнее время обретшего устоявшуюся внешность, снова стали расползаться к ушам глаза и колебаться на разной высоте брови. Толстяк развоплощался с катастрофической скоростью. Он поймал ее недоумевающий взгляд и виновато пояснил:

– Вочеловечение имеет свои недостатки, я осознаю себя и свои поступки, обладаю памятью и волей, зато я завишу от очень многих вещей. Будучи развоплощенным, я неуязвим и могуществен. Если я захочу избавиться от дружеских объятий этого болотца, которое себя как-нибудь очевидно именует, мне придется потерять теперешний вид...

– Этот мир называет себя Тайара, – торжественно объявил Римуски. – Он решил наградить Интагейя Сангасойю за все, что ей довелось пережить, и за все, что она сделала в сопредельных пространствах. Ему также по душе трое ее бессмертных спутников. И нам, своим блудным детям, он тоже выказал благоволение. Мир Тайара принимает нас и обязуется вечно сохранять в наилучшем состоянии, поддерживая нашу жизнь и молодость.

Лицо фенешанга выражало нездешнее счастье.

– Что с тобой, Римуски? – забеспокоилась Каэ. – Тебе плохо?

– Что ты говоришь, великая?! – испугался тот. – Я более чем счастлив. Предел мечтаний для любого из нас – вернуться на землю наших прародителей и остаться здесь навсегда, не ведая болезней, войн, несчастий, несправедливости и всех иных зол, которыми изобилуют прочие миры. Вдумайся, Каэ! Здесь нет боли, нет зла, нет ненависти, нет предательства....

– А что, – сказал Джоу Лахатал. – Это интересная перспектива. Я теряю свое сомнительное всемогущество, а обретаю то, к чему всегда стремился. Ведь все мы в конце пути видим именно эту цель: покой, мир, тишину, вечность.

– И никаких смертей, – мечтательно протянул га-Мавет.

– И никаких ошибок? – спросил Арескои.

– Конечно, никаких, – ответил Тотоя.

– Даже самых глупых и самых страшных?

– Даже таких, – кивнул головой фенешанг. – Мир Тайара дарует вам, каждому, именно то, о чем каждый всегда мечтал. И тебе, Барнаба, не придется развоплощаться. Ты, напротив, изменишься.

Каэ с ужасом посмотрела на толстяка. Словно в подтверждение последних слов Тотои, мир Тайара принялся за работу. Наверное, он был очень старым и очень сильным, этот мир, потому что даже Барнаба казался здесь маленьким и потерянным ребенком. А кто-то добрый и могущественный успокаивал его и вознаграждал за перенесенный страх: разноцветный толстяк, явившийся одним прекрасным днем к храму Кахатанны, внезапно вытянулся, стал шире в плечах и уже в талии. Ноги его обрели стройность, руки – силу. Волосы завились мелкими кудрями, а нос стал тонким, хищно изогнутым, пальцы удлинились, губы сузились, зубы стали крупнее и белее. И вот уже стоит перед Каэтаной незнакомый красавец и довольно-таки глупо таращится на своих друзей огромными голубыми глазами.

– Дайте мне зеркало! Дайте мне что-нибудь, чтобы взглянуть на себя!

Джоу Лахатал протянул зеркало, которое выудил прямо из сплетения трав, и со странным выражением лица протянул тому, кто совсем недавно был Барнабой.

– Ух ты! – Барнаба восхищенно рассматривал себя, стараясь заглянуть за спину. – Красота какая!

– Красота. – Голос Каэ прозвучал в диссонанс общему настроению. – Ладно, вы тут порадуйтесь пока. А мне нужно побеседовать с миром Тайара.

– Это невозможно, – сказал Мешеде.

И отступил под прожигающим взглядом Богини Истины.

– Видишь ли, не знаю, как и почему мы попали сюда. Но здесь меня никто не спросил, что считает счастьем Интагейя Сангасойя. И поскольку никто и не собирается спрашивать, то я расскажу сама. И я не завидую миру, который откажется меня слушать.

– Помолчи, – попросил Барнаба. – Я о таком воплощении только мечтать мог. Оставь все как есть.

– А это все равно не ты, Барнаба. И можешь продолжать терять себя в угоду чьей-то воле, неизвестное мне существо. А ты, Змеебог, можешь сидеть в столь милом твоем сердцу покое, но запомни, что это будет продолжаться до тех пор, пока ты не поймешь, что покой прекрасен только тогда, когда он заработан кровью, потом и слезами. А ни за что, за так, по чьему-то попущению – это чушь. И ты взбесишься здесь, в этом своенравном местечке, где даже горам нет места и даже волны какие-то липкие и тихие. Но будет поздно, Лахатал.

И ты, Смерть, поймешь, что в пустоте отсутствие смерти – это не преимущество, а недостаток. И когда ты захочешь что-либо изменить, то тебе никто не позволит этого сделать. И ты станешь игрушкой в руках старого, обезумевшего от вседозволенности пространства.

Земля выгнулась горбом под ногами гневной богини, пытаясь сбросить ее.

– Не нравится? – зло и весело спросила она. – А я еще не объяснила тебе, мир Тайара, что Истина одна, одна на всю Вселенную. Она многолика, чтобы ее легче было признать, но она одна. И ее нельзя запереть нигде! Меня нельзя запереть нигде, слышишь! Меня нельзя наградить или, наоборот, наказать. Потому что я сполна плачу за все свои поступки. Я сама себе хозяйка. И я не хочу мира, в котором нет несправедливости лишь потому, что понятие справедливости в нем также отсутствует. Я не хочу жить в мире, где нет зла, потому что никто не знает, что такое добро. Я не хочу постоянного света только потому, что нет и не может быть тени!

И мне нужно быть на Арнемвенде, сию минуту нужно быть там, чтобы помешать моему врагу. Если ты думаешь, что его черные дела тебя не затронут и не коснутся, то ты заблуждаешься. Ты пуст, мир Тайара! Ты труслив и глуп! Ты предлагаешь погремушки воину и куклы – взрослой женщине. Отпусти меня, иначе ты пожалеешь о своем упрямстве!

Голос ее звенел, и звенели диковинными голосами два клинка, висящие в ножнах за ее спиной. А доспехи запульсировали огненными всполохами. Га-Мавет с ужасом признался себе, что именно такой – гневной и грозной – была она тем памятным вечером, когда он убил по случайности весельчака Джангарая. Он помнил свой поединок с Каэтаной, еще не знавшей, что она не просто смертная, и был уверен, что никакой мир не сможет ей сейчас противостоять. Во всяком случае, желтоглазый бог не хотел бы быть на месте этого мира.

Пространство вокруг Каэ заколебалось и поплыло, теряя четкие контуры и очертания.

– И я хочу оказаться возле тайника с талисманами!

Спутникам Каэ показалось, что сам небосвод тяжко-тяжко вздохнул...

... Он шел к ним, легко шагая по спутанной, упругой растительности. Четверо фенешангов при виде этого существа низко склонились, а бессмертные слегка изменились в лице.

Существо это больше всего было похоже на огромного фенешанга. Такая же шоколадная кожа, ослепительно красивое лицо и синие глаза. Правда, он был втрое или вчетверо выше гигантов-полубогов. Белые волосы, заплетенные в сотни косичек и собранные в узел на макушке, пенным водопадом спускались до самой земли. Громадные звездчатые сапфиры были вплетены в них без всякой системы, где придется. Сиреневая и синяя растительность этого мира оплетала его ноги до колен, образуя диковинную обувь. Наряд был соткан из перьев и цветов, а может, это просто было очень похоже я перья и цветы, но на самом деле являлось чем-то иным.

– Это и есть Тайара! – сказал Фэгэраш, обращаясь к Каэ. – Ты должна воздать ему почести...

– Он – верховный бог этого диковинного мира? – спросил Арескои, ни к кому конкретно не обращаясь, но Римуски прошептал:

– Что ты! Это Тайара!

– Здравствуйте, дети мои, – прогрохотал Тайара, простирая над головами фенешангов могучие руки. – Здравствуйте, чужие дети. Я и вам рад. Здравствуй и ты, девочка-богиня...

– Здравствуй, – ответила Каэтана. Она не испытывала страха перед великаном, однако разговаривать с ним было неудобно – приходилось слишком высоко задирать голову. – Сядь на траву, а то мне приходится кричать, – попросила она.

Тайара захохотал, словно могучий поток пронесся через пороги, перекатывая камни и тонны воды.

– Я не бог, – отсмеявшись, обратился он к Джоу Лахаталу. – Я – лицо этого мира, так он является к своим детям.

Затем уселся на землю, скрестив под собой ноги.

– Итак, ты собираешься поспорить со мной? – спросил он у Каэтаны. – Ты не боишься меня?

– Нет, не боюсь.

– Ты вообще ничего не боишься?

– Так не бывает, – ты прекрасно знаешь, что я подвержена страхам, как и все прочие живые существа. Но мой страх – это еще не причина, чтобы бояться. Мне нужно выполнить свою работу, а я не могу сделать ее, находясь в чужом пространстве.

– Это не чужое пространство, – терпеливо пояснил Тайара. – Я принял вас, и вы теперь родные мне. Я сделаю вас счастливыми, даже если вы не понимаете этого. Мне кажется, все со мной согласны, только ты слишком близко к сердцу принимаешь чужие проблемы; остынь, расслабься...

Каэтана подошла ближе к великану. Даже сидя, он возвышался над ней, как несокрушимая скала, поросшая плющом. Было безумием спорить с ним – прекрасным и могучим, уверенным и спокойным. И что могла ему сказать та маленькая девочка, какой казалась Каэ на его фоне? Какие слова должна была отыскать?

Интагейя Сангасойя сделала всего несколько шагов, но она странным образом изменилась за эти секунды, словно переступила невидимую границу. И ее спутники не верили своим глазам: куда-то исчезла юная, хрупкая, веселая и милая девушка. Вместо нее перед духом мира Тайара стояла неукротимая и могущественная воительница – больше, чем просто богиня. А за ее спиной высились два воина в полном вооружении. И почему-то фенешангам показалось, что они сильнее любой армии.

– Отпусти меня на Арнемвенд, – молвила Каэ.

И Тайара немного смешался.

– Но я не держу тебя силой, – пробормотал он. – Если хочешь, ищи дорогу сама. Я не люблю, когда от моих подарков отказываются. Вместо того чтобы благодарить меня за то, что ты осталась жива и не попала во враждебное пространство, ты бунтуешь, будто я лишил тебя чего-то очень дорогого. Но чего? Объясни мне: кровь, смерть, боль – это тебе мило?

Думаешь, я не знаю, что сказала Судьба? Цикл завершен, мир должен измениться. Что бы ты ни сделала, Мелькарт выиграет Вторую войну, так сложилось. Именно он сейчас является тем очистительным пламенем, в котором должно сгореть былое и из которого родится грядущее. С точки зрения Судьбы, нет ни зла, ни добра. Есть начало и конец. Твой Арнемвенд закончился, и вы – вместе с ним. А я предлагаю спасение и вечность...

– Это правда? – спросил Арескои.

Она не могла солгать, хотя этот случай требовал лжи во спасение. Но каждый должен делать свой выбор с открытыми глазами.

– Правда.

– Тогда на что ты надеешься? – спросил Тайара.

– Я не надеюсь, я просто не верю в Судьбу. Судьба решается здесь и сейчас, а не где-то там, за гранью.

– Каэ, останься, – попросил Барнаба. – Это твой шанс.

Кахатанна молчала. Такахай и Тайяскарон стояли возле своей госпожи не отступая ни на шаг, защищая ее спину И она даже не задумалась над тем, каким образом они приняли человеческий облик – не это было главным Она стояла, раздувая ноздри, сжимая кулаки. Ей необходимо было вернуть себе давно утерянное могущество – власть над пространством, над мирами, над предметами. Она никогда прежде так не нуждалась в этих божественных способностях.

Фенешанги и трое богов отводили взгляд и выглядели виноватыми, но на помощь не торопились.

– Подумай, – попросил Джоу Лахатал, – вечность покоя...

– И никаких ошибок, – продолжил Арескои. – Это чего-то стоит.

– И быть таким, каким всегда мечтал, – подал голос Барнаба.

– А главное – больше не нужно убивать. Вечная жизнь, ты это понимаешь? Праздник жизни! – почти выкрикнул га-Мавет.

Каэ поморщилась, беспомощно осмотрелась, пытаясь сообразить, что теперь делать.

– Ты можешь, госпожа, – внезапно сказал Такахай. – Ты все можешь, просто не помнишь об этом. Если тебе нужно уйти отсюда и попасть на Арнемвенд, уйди и вернись туда, куда хочешь.

Она взглянула на него недоверчиво:

– Ты думаешь?

– Я слишком долго и слишком преданно люблю тебя, чтобы обманывать, – печально улыбнулся воин.

– Послушай его, – вмешался Тайяскарон. – И еще вспомни о том, что доспехи Ур-Шанаби кого угодно не признают своим владельцем.

– Ну хорошо! Я попробую.

Она надела на голову сверкающий золотистый шлем, на котором крылатый дракон угрожал кому-то оскаленной пастью, крепко взяла за руки обоих братьев-воинов – Ворона держал в поводу Такахай – и негромко приказала себе:

– Немедленно на Арнемвенд, в Сараган!

И все вокруг послушно откликнулось на этот приказ. Повинуясь ее воле, ткань пространства раздалась, пропуская ее наружу, и она шагнула в открывшуюся пустоту, не колеблясь ни минуты. На своих спутников она даже не оглянулась: Каэтана была уверена, что каждый волен выбирать свою дорогу и волен сам расплачиваться за свой выбор.

На болоте стоял такой же густой туман, как и в мире Тайара. Собственно, ничего не изменилось, и Каэ на какую-то минуту засомневалась было, а получилось ли. Не хватало еще застрять в чрезмерно гостеприимном пространстве на все свое бесконечное будущее. Но тут она с радостью обнаружила, что ее кусают совершенно родные, прекрасно знакомые комары; что стоит она у замшелого камня и ноги по щиколотку утонули в жидком месиве. Что в голове копошатся радостные мысли о сарвохах и прочих жителях болот – словом, дома.

Мечи она со смешанным чувством грусти и облегчения обнаружила висящими за спиной, в прежнем виде.

Попытка оказаться прямо возле тайника с талисманами Джаганнатхи одним усилием мысли ничего не дала. Видимо, такие вещи ей положено было проделывать не часто и только в безвыходной ситуации. Также не появлялись по ее божественному повелению никакие предметы. В отличие от остальных бессмертных, ничего существенного она прямо из воздуха извлечь не могла. Получалась какая-то путаница, но разбираться в ней времени не было, да и особого желания – тоже. Возможно, подумала она во внезапном приливе вдохновения, проблемы Арнемвенда и ее предназначение на самом деле были единственной истиной и она оказалась тут потому, что иначе быть не могло. И умение преодолевать пространство тут ни при чем хотя бы потому, что его в помине нет.

– Ф-фу, – внезапно сказал кто-то, и Каэ чуть не подпрыгнула на месте от неожиданности. – Фриклюфение! Ф ума фойти мофно!

– Ниппи! – обрадовалась она. – Я про тебя успела забыть! Что же ты все это время молчал?!

– Молфял? Эфо я молфял? – Перстень даже захлебнулся от негодования. – Я крифял, я вофил, я фтуфял ногами... Неф, не фтуфял – ног неф.

– А я не слышала ни слова.

– Конефно, эфоф фаразит никому фказафь слофа дафт.

– А как ты себя чувствуешь?

– Луффе! Фкоро загофорю как феловек. И горафдо фольше...

Каэтана подумала, что удовольствие это сомнительной но всух произносить ничего не стала. В конце концов, Ниппи – это ее единственная ниточка к тайнику. И еще не хватало, чтобы он обиделся.

– А ты молофеф! Мне понравилофь...

– Спасибо, Ниппи. Лучше скажи, куда идти.

– Направо! – произнес перстень четким и звучным голосом. Наверное, очень постарался.

Шла она совсем недолго. Маленький островок смутным пятном замаячил впереди. И благоразумный Ниппи, соблюдая все меры предосторожности, невнятно прошипел, что, дескать, искомое место – вот оно. И что он чует наличие талисманов, так что следует поторопиться.

Каэ и без того времени зря не теряла. Ступив на твердую землю, она уверенно зашагала в сторону одинокой скалы, на самой верхушке которой лежал большой и плоский камень. Он даже выглядел тяжелым, и она со вздохом подумала, что присутствие гигантов фен-шангов или Джоу Лахатала с его братьями лишним не было. Но на нет и суда нет, как говорили в ее прошлой жизни.

Интагейя Сангасойя изо всех сил уперлась в валун и попыталась сдвинуть его с места. Не то камень был на самом деле легче, чем это представлялось, не то Исфандат и Лондэк сильно расшатали его, сдвигая несколько месяцев тому назад, не то доспехи Ур-Шанаби существенно облегчали жизнь, но только задуманное удалось ей без особого труда.

Приказав Ворону дожидаться ее на месте, Каэтана спустилась в глубокий подземный ход, больше напоминающий размерами нору крупного зверя.

По углам шуршало и шелестело, но на дороге у нее о не становился, и цели своей достигла Каэ так быстро, что это показалось ей подозрительным. Она была научена горьким опытом и твердо помнила, что легко такие дела не делаются. Отсутствие проблем начинало ее серьезно пугать. Она насторожилась, вытащила оба меча из ножен и стала красться к входу в маленькую пещерку, освещенную ярким светом.

– Никого неф, – сказал Ниппи негромко. – Дафай.

Даже его свидетельство Каэтану не успокоило: неужели волшебные предметы никто не охраняет? Однако стоять столбом на расстоянии нескольких метров от собственной цели было верхом глупости. Она вошла в небольшое помещение и остановилась в изумлении – в снопе золотого пламени возвышался перед ней треножник, на котором, небрежно сваленные в кучу, лежали четыре талисмана Джаганнатхи. Но не это поразило Интагейя Сан-гасойю, а то, что с противоположной стороны она видела точно такой же вход. И около него стояла хрупкая женщина в сияющих так, что больно глазам смотреть, доспехах, держа перед собой обнаженные клинки. Она выглядела изумленной и немного растерянной. А на безымянном пальце ее правой руки полыхал алым большой перстень...

Двойник опомнился первым.

– Ничего не понимаю, – заявила вторая Каэтана, разглядывая себя и так и этак сквозь пламя костра. – Что за наваждение?

– Талисманы хитры, Мелькарт силен, – произнес до боли знакомый голос Ниппи. – Не смотри, бери эту мерзость и пошли.

– То есть как это – бери? – возмутилась Каэ. – Я черт знает откуда пришла за этой гадостью, а тут ты мне в глазах двоишься. Да еще и мешаешь.

– Это я пришла, а двоишься и мешаешь – ты.

– Еще скажи, что я – иллюзия.

– А что еще? Я, конечно, знала, что талисманы Джаганнатхи способны на многое, но никогда не думала, что и без носителя они так могущественны.

– Извини, но тебя нет на самом деле. Это я сама с собой беседую...

Двойники уставились друг на друга ненавидящим взглядом.

– Понятно, – наконец прошипела сквозь зубы вторая Каэтана. – Это меня талисманы разыгрывают. Слушай, видение, проваливай отсюда, если ты из плоти. Добром прошу.

– Это ты уходи, – предложила Каэ, думая, что себя убивать не слишком приятно.

– Мне нужно уничтожить талисманы, – сказал двойник. – Ты мне мешаешь.

Вздохнул. Понял, видимо, что так можно стоять и беседовать до бесконечности. И внезапно прыгнул вперед, приземлившись на полусогнутые ноги. Мечи он держал клинками вверх; затем начал вращать их в разных направлениях, образуя перед собой два сверкающих круга. Глазам моментально стало больно.

Пещера огласилась звоном стали, и выяснилось, что двойник материален – не наваждение, но от этого было еще страшнее. Противникам приходилось тяжело: казалось, они читают мысли на расстоянии и предугадывают все возможные ходы. Самые хитрые, самые отчаянные выпады были парированы; а все ответные удары, изобретенные на ходу, отбиты с не меньшей силой.

– Стоп! – сказал двойник. – Я понимаю: я дерусь сама с собой. Главное – вовремя остановиться.

Каэ и сама была такого же мнения.

– Сейчас я просто подойду и возьму талисманы, а ты шагай в свое пространство.

И они выполнили этот нехитрый маневр. Вдвоем. Руки – теплые, живые, защищенные наручами Ур-Шанаби, – встретились над треножником, соприкоснулись и отпрянули, будто дотронулись до жала змеи. Тут Каэ не выдержала и изо всей силы, как проделывала это не раз на арене, в бытность свою гладиатором у унгараттов, нанесла сокрушительный удар прямо в челюсть видения. Во все стороны брызнула кровь.

Правда, у обоих двойников, потому что у второй Кахатанны тоже оказались свои воспоминания. И они некстати всплыли именно теперь. Возможно, вспомнила она что-то другое, но ударила не слабее.

От неожиданного сотрясения обе богини качнулись сначала назад, затем – пытаясь восстановить равновесие – вперед; затем рванулись прочь от пламени костра, споткнулись и упали, проехав на животе по каменному полу пещеры. Хорошо еще – вдоль стены, не свалившись в огонь.

И получилось так, что они поменялись местами.

– Неплохо, – сказали они хором.

И в этот момент Каэ поняла, что перестает различать себя и свою точную копию; понятие направления потеряло всякий смысл; она видела, что двойник ее так же безумно озирается по сторонам, и уже не знала, обман это или самая страшная ситуация, в которую она когда-либо попадала. Пещера закрутилась у нее перед глазами, и ориентиры стали смещаться. Вторая Каэтана была правдоподобнее, нежели зеркальное отражение, именно тем, что она отличалась буквально во всем. Она совершала другие движения; она говорила другие слова – вот только смысл был одинаков. Ибо вела она себя именно так, как и должна была себя вести Великая Кахатанна, Интагейя Сангасойя, Суть Сути и Мать Истины.

– Фамосфанфы! – пискнул Ниппи возмущенно.

Каэ, тяжело привалившаяся к холодному камню пещеры, прошептала:

– Ты думаешь, мы?

– Пофему это?! – возмутился Ниппи. – Ты мофешь быфь хоть фпятером! А я ефинсфенный!

Странным образом нахальная самоуверенность перстня придала ей сил.

Каэ встала на ноги и оглядела свою соперницу. Она почти не сомневалась в том, что это чудовищное состояние раздвоения было вызвано объединенными усилиями четырех талисманов. Видимо, они каким-то образом проведали, что ей бесполезно предлагать власть и могущество; что в битве с Мелькартом она все равно будет на противоположной стороне. И решили избавиться от нее ее же собственными руками. Выдумка была остроумной, а исполнение – талантливым. Но не до такой же степени...

Каэ почувствовала, что кровоточит ладонь: падая, она порезалась о клинок Такахая. Видимо, меч всячески старался уберечь ее от последствий. Интересно, как выглядело бы падение с обычными, неодушевленными мечами?

Она выпрямилась; коротко кивнула двойнику:

– Давай попробуем еще раз! Нужно же мне забрать эти проклятые талисманы.

И когда вторая Каэтана встала в позицию, приготовившись защищаться, она шагнула в сторону и обрушила оба меча на золотой треножник, стоящий в ярко-золотом пламени. Громкий вопль потряс своды пещеры, и два украшения перестали существовать.

Каэ подняла взгляд на свое отображение. Оно подернулось дымкой и несколько потускнело, хотя и продолжало упрямо двигаться к ней, работая клинками в самых лучших традициях Траэтаоны.

– Неплохо, – одобрила Каэ. И рубанула второй раз.

Свет в пещере померк; вторая Богиня Истины моментально растворилась в воздухе. И только долгий стон еще звучал под сводами...

Какой-то из талисманов умер не сразу.

– Минуф фетыре! – радостно сказал Ниппи.

Аджа Экапад почувствовал, как талисман Джаганнатхи, висящий у него на груди, под складками лилового одеяния, тихо застонал, словно ему причинили боль.

– Не успели! – прошипел он со злобой.

Последствия такого опоздания были непредсказуемы. С одной стороны, повелитель Мелькарт был ограничен во времени и поэтому не мог себе позволить разбрасываться преданными слугами. С этой точки зрения Аджа Экапад мог чувствовать себя в безопасности.