Текст книги "Змеи, драконы и родственники"

– То есть, – побелевшими губами выговорил Оттобальт, – ты имеешь в виду, что даже если я соглашусь на прибацуйчик, чепчутрик, общение с тетей, диетическое кормление два раза в день и прочие муки, то это еще не означает, что храп прекратится?!

– Увы, ваше многострадальное величество. Даже самые большие жертвы в данном случае не повлияют на ход событий. Королева будет спать столько, сколько пожелает…

Видимо, население Дарта, пресытившееся странными событиями, в конец ошалело от тетиного храпа, ибо без видимого интереса наблюдало за тем, как королевский маг Мулкеба Великолепный, забыв про радикулит и ревматизм, улепетывал со всех ног от разъяренного короля в чалме, вооруженного мухобойкой. Каковой мухобойкой его озверевшее величество и порывался время от времени пронзить мага насквозь.

– Через пару дней! Через пару дней! – невразумительно верещал Мулкеба, уворачиваясь от мухобойки.

С невероятной скоростью по замку разнеслась спасительная весть. Храп прекратится, когда удастся разбудить королеву Гедвигу. И если до сей поры мимо ее покоев старались ходить как можно реже и исключительно на цыпочках, то теперь значительная часть обитателей замка топала, гупала, роняла тяжелые предметы и громко переговаривалась прямо под дверями опочивальни ее королевского величества.

Но… безуспешно.

Человек привыкает ко всему.

В конце концов, многие народы вообще живут у подножия вулканов, годами и десятилетиями сосуществуя со смертельной опасностью, не говоря уже о нескончаемом подземном грохоте.

Иные способны обитать в непосредственной близости от водопадов, за шумом которых вообще трудно что-либо расслышать.

Есть даже стоики, которые плодятся и размножаются, не лишаются аппетита и сна, проживая в домах возле трамвайных остановок. Правда-правда, авторы этих строк лично видели и сами дома, и курсирующие трамваи.

И, рискуя прослыть выдумщиками и фантазерами, мы все же сообщим о том, что жизнь возможна даже неподалеку от детских садиков, юное население которых начинает функционировать (читай: шуметь, орать, голосить и визжать) с самого раннего утра.

Словом, спустя неделю обитатели Дартского замка воспринимали тетин храп гораздо спокойнее; снова начали нестись куры; собаки перестали подвывать, лошади – тревожно ржать и всхрапывать, а случайные гости – терять сознание; и голуби вернулись в покинутые гнезда. Паника понемногу улеглась, и жизнь вошла в обычное русло.

Дело ликвидации безграмотности споро двинулось вперед, ибо самые важные сообщения писали теперь красной краской на больших полотнищах и вывешивали на стенах во внутреннем дворе, в связи с чем многие из челяди, до сих пор отлынивавшие от наук, постигли премудрости грамоты.

Гвардейцы даже устроили небольшой парадик, порадовав сограждан и выправкой, и статью, и дисциплиной.

Так что новый диалог между королевским магом и Оттобальтом Уппертальским также отличался миролюбием, размеренностью и, мы бы даже сказали, философским отношением к происходящему.

– Мулкеба, – привычно начал король, – обещанная тобой пара дней давно прошла, тете давно пора проснуться, а конца и края этому кошмару не видно. И долго мне еще придется слушать храп язьдрембопа?

(СПРАВКА: язьдрембоп – зверь, смахивающий на гиппопотама, с огромными голубыми глазами и пушистым хвостом. Язьдрембопы впадают в спячку на шесть месяцев в году. Их норы можно обнаружить уже издалека – по страшному храпу, издаваемому этими зверями.)

Мулкеба покосился на занудливого монарха, который каждый день вызывал его в свои покои и подвергал допросу. Почесался. И привычно забубнил:

– Заклятие сна, ваше величество, это не мертвый час в мульзяшных ялсинках, его так просто не снимешь. Я уже докладывал. Надо, чтобы тетя сама проснулась или же ее кто-нибудь разбудил. Об этом я тоже докладывал.

– Люди трудятся над этим в поте лица, – укорил его король. – А ей хоть бы хны. Так она и конец света проспать может.

– Простые люди простыми путями ничего толкового не добьются, – веско молвил Мулкеба. – В древних книгах указано, что спящую Деву может разбудить только прекрасный принц. Причем таким шокирующим способом, что я предлагаю его не обсуждать.

– Что это за способ такой? – подозрительно спросил король.

– В известных детских сказках его деликатно преобразовали в невинный поцелуй, – стыдливо потупился маг.

– Книги у тебя сплошь развратные, – возмутился король. – И бесполезные. Какой еще принц? Где я ей самоубийцу найду, к тому же прекрасной наружности?

Мулкеба кротко улыбнулся:

– Не я это придумал. Магические заклинания, мой король, имеют побочные воздействия, возможно с ней произведение сделалось, или она захворала аслюкической мутямзией.

Оттобальт рассердился:

– Который день подряд слышу одно и то же: «побочные воздействия», «побочные воздействия», «непредсказуемые эффекты»… Ты мне толком объясни, что такого сложного в том, чтобы разбудить спящего человека?

Маг с сожалением поглядел на своего повелителя:

– Просто спящего, ваше величество, разбудить как раз и несложно. Но в нашем случае мы имеем дело с магией, помноженной на вашу тетю, здесь чайником с холодной водой не отделаешься.

– Ты же маг, – увещевающим тоном заговорил король. – Какой-то там сумасшедшей категории с четырьмя надбавками к жалованью. Только на моей памяти три раза ты ездил повышать квалификацию на какие-то там ваши колдовские сборища! Неужели тебе так трудно расколдовать одну-единственную женщину?

Мулкеба счел необходимым ответить на эти укоры:

– Единственную – нет. Но ваша тетя, выражаясь языком лекаря, многие годы находилась под воздействием чрезвычайного нервного напряжения и потому спит сейчас не за одного, а за десятерых, если не сказать больше.

Короля осенило:

– Может, ее с крыльца столкнуть, как моего дедушку?

– Ваш дедушка, мой повелитель, – тонко заметил чародей, – не столько спал, сколько был сильно пьян и икал, так что не подойдет.

– Может, перепоручить это дело другим? Например, какому-нибудь Ляпонтскому зездрячеству? Напишем им письмо, сделаем щедрое пожертвование, а они пусть возьмут ее на поруки, – не унимался король, живой ум которого не мог смириться с безысходностью положения.

Мулкеба предостерег:

– Можно и перепоручить. Главное, ваше величество, чтобы не получилось, как с Герценом.

– А это кто такой? – заинтересовался Оттобальт. – Наш родственник или знатный предок? И что с ним получилось?

– Кто он такой, наверняка не скажу, – честно отвечал маг. – Видимо, один из родственников, но не ваш, а Фрейда – по материнской линии. Приключилась с ним дрянная история: его неаккуратно и небережно разбудили, он проснулся в плохом настроении, тоже кого-то растормошил, и пошло-поехало. В общем, в государстве, где все это случилось, народ потом почти целый век стоял на ушах, а покой им только снился.

Оттобальт нахмурился:

– Кошмарная история. Такую нарочно не придумаешь и уж точно не напечатаешь в «Базяках дремучего вумпы»… Нет, пошло-поехало нам не подходит, нужно что-нибудь понадежнее, поосновательнее, чтобы за все кто-то впоследствии ответил.

Мулкеба подумал, что отвечать за все, как всегда, придется ему, а подобный вариант развития событий прозорливого мага не устраивал. И так заварилась каша – не расхлебаешь. Усыпляя тетю, он рассчитывал на королевскую благодарность, щедрое вознаграждение и новую башню. А вышло, что его величество и впрямь имеет право предъявлять ему претензии, – право, даже странно, что до сих пор не казнил. Сам Мулкеба не был уверен в том, что не придушил бы своими руками того, кто подложил бы ему подобную свинью.

– А может, – неуверенно начал он, – положим ее величество в хрустальный гроб и пустим трямзипуфом по течению могучего Зелса?

Ошарашенный подобным предложением, король сперва только тряс головой. Наконец у него снова прорезался голос, и он набросился на чародея:

– Ты что, спятил? Хрустальные гробы не могут плавать, не говоря уже о трямзипуфе. А ежели чего пойдет не так, то виноват буду только я. Тете потом не объяснишь, что ты воспользовался моей наивностью и злоупотребил доверием к твоему опыту и этим… как их? – сединам…

– Да сколько там тех седин! – не унимался Мулкеба. – А если мы ее надежно замуруем в этом гробу? Как говорят ученые – загерметизируем? Будет подводный трямзипуф.

Король начал колебаться – уж больно живо представил себе, как это выйдет.

– Коли на то пошло, то в хрустальном гробу, если мне память не изменяет, спящих где-то потом подвешивают на цепях – не то под потолком, не то под полом. Не то качели из них делают… Кто-то мне рассказывал, что гроб качается хрустальный. В норе. Какая может быть нора? При чем здесь нора?

Маг задумчиво пробормотал:

– Нора, конечно, ни при чем. А вот на цепях подвешивать – это идея… Это надо нашего палача спросить, по таким вопросам он специалист.

Король всплеснул руками:

– При чем здесь палач? Я имею в виду усыпальницу, а не казематы! Она еще так дивно называется – то ли жутьночей, то ли мутьзалей. – И Оттобальт даже зажмурился, вспоминая нужное слово.

– Наверное, мавзолей, ваше величество! – догадался Мулкеба. – Такое помпезное строение без окон.

– Точно, мавзолей! – обрадовался Оттобальт.

Маг моментально погрузился в уныние:

– У-у-у, это нам не по силам. Это сооружение еще при жизни начинают строить, используя метод какого-то там соревнования и переходящего не помню чего.

Король удивился:

– А что, у нас нет ничего переходящего, то есть подходящего, для сооружения этого мавзолея?

Маг отвечал уверенно, как единственный в Уппертале специалист по мавзолеям, пирамидам, усыпальницам и прочим спальным местам:

– Да дело вообще не в этом, переходящем, а я бы сказал – в непреходящем (тут король потряс головой, чтобы мозги встали на место). В мавзолей кладут безнадежно мертвых, чтобы они выглядели вечно живыми и оттуда руководили страной в том случае, если не осталось наследников и преемников или некому управлять думским собранием в расписных палатах.

Оттобальт с уважением вставил:

– Ого, как мудро задумано.

Мулкеба продолжал тарахтеть, выдавая на-гора всю известную ему информацию:

– Еще это выгодно врачам и магам, которые не смогли вовремя излечить царскую особу, но перед народом их совесть все равно чиста, так как монарх теперь будет жить вечно и все благодаря их усилиям.

Оттобальт вообразил себе этот кошмар и решил не углубляться в суть вопроса. Тем более что проблема тети так и оставалась нерешенной.

– Да у нас, слава Душаре, есть пока кому управлять страной. А вот что нам делать с королевой Гедвигой – это вопрос. Марона каждый день стонет, что мы за здорово живешь кормим ее рыцарей-бесумяков, которые отличаются особенной прожорливостью и вот-вот доведут казну до банкротства. Грозит снова начать экономить на мульчапликах. Я этого, между прочим, могу и не вынести. Что посоветуешь?

Маг неожиданно мудро заметил:

– Никогда еще не было так, чтобы никак не было… Давайте, ваше величество, не будем торопить события, а еще немного подождем, посмотрим. Может, чего путного случится.

Есть такая славная армейская поговорка: «Солдат спит, а служба идет», что в нашем случае можно перефразировать так: «Королева-тетя спит, а жизнь продолжается».

И несмотря на то что в Дартском замке вот уж скоро десятый день никто (кроме коварного мага) не вспоминает про блудного дракона, тем не менее он здравствует и все так же бодро продвигается запутанными вольхоллскими дорогами к неясной своей цели. А цель так же бодро отдаляется.

Поскольку Мулкебе отчаянно не хватает волшебных дорожных указателей, то в ход идут самые смелые, самые неожиданные идеи. Последний указатель, который видел экипаж «Белого дракона», оповещал всех лично заинтересованных о наличии ресторана быстрого обслуживания «Мак Доналдс» и о баснословном понижении цен на рожки с мороженым.

Про мороженое Дитрих вообще ничего не понял. Но объявление воспринял на редкость доверчиво и обратился к Хруммсе:

– «Мак Доналдс» – это севернее Белохаток или южнее?

– Западнее, – ответствовал карлик.

– Странно, – подал голос Вальтер. – Название какое-то нерусское. Я точно помню, что у янки есть песенка: «У старого Мак-Доналдса была своя ферма, и жили там уточки – кря-кря-кря, курочки – пи-пи-пи, коровки – му-му-му, овечки – ме-ме-ме…»

Минуты полторы-две все внимали песенке, пытаясь постичь смысл. Вальтер несколько увлекся и распевал про коровок, козликов, свинок и лошадок во весь голос.

– Хорошая песенка, – похвалил полиглот. – Только вы неправильно исполняете!

– Отставить! – взвыл Дитрих. – Майн Готт! Лучше уж петь про милого Августина. Впрочем, прошу учесть, что я выразился фигурально… Хруммса! Уточняю вопрос. Где в данный момент находятся Белохатки по отношению к нам и этому Мак-Доналдсу?

– У черта на рогах, – беззлобно отозвался переводчик. – Ваши Белохатки, майор, такое захолустье, что никто, как видите, не знает их месторасположения. Давайте проведем разведку, что ли, уточним у здешних жителей, не приходилось ли им слышать о Белохатках, а если да – то при каких обстоятельствах, когда и от кого.

– Делайте что хотите, – молвил печальный барон. – Но делайте что-нибудь. Иначе я заподозрю вас в саботаже и прикажу расстрелять в назидание остальным.

– Началось, – вздохнул Хруммса. – Все-таки не зря ваши предки – вандалы. Вас, немцев, хлебом не корми – дай вторгнуться куда-нибудь, влезть в войну, погромить, позверствовать. Ну расстреляете вы меня, а дальше что?

Морунген пристыженно молчал. Он уже привык к фиолетовому карлику и его бесконечной болтовне. И мысль о том, чтобы причинить ему какой-либо вред, казалась неприлично кощунственной.

– Это герр майор сгоряча и не подумав, – подал голос Ганс. – Отсутствие Белохаток действительно раздражает, а как подумаю, что нам скажут в Берлине…

– Я об этом и думать не хочу, – прогудел Генрих. – А ты, Вальтер?

– А я не хочу думать о том, почему горючее не заканчивается, – серьезно сказал Треттау.

– Эту тему не обсуждать! – приказал Морунрен. – От этого вообще свихнуться можно.

– Разумное решение, – одобрил его Хруммса. – Здесь вообще нужно как можно меньше задумываться, и все будет в порядке.

– То есть умом Россию все-таки не понять? – упавшим голосом уточнил Ганс.

– Россию – особенно, – подтвердил маленький полиглот. – О! Майор! Кажется, я вас могу порадовать.

Дело в том, что глазастый Хруммса не зря числился членом Союза наблюдателей. Во всяком случае, наблюдательности ему было не занимать. И именно он заметил в кустах на обочине дороги легкое шевеление. А вглядевшись пристальнее, обнаружил прячущегося человека.

Если бы здесь был Салонюк со своей командой, то он наверняка признал бы в этом нелепом существе родственника тех самых папуасов, которые совершили нападение на лагерь партизан.

Папуас трясся от страха, но убегать не собирался, а с интересом разглядывал грозный танк, высунув нос из густых зарослей.

Хруммса принял решение:

– Герр майор! Прикажите остановить танк! В тех зарослях есть человек!

Морунген приободрился и скомандовал:

– Клаус, стоп машина! Всем быть готовыми к бою!

– Начало так и располагает к сотрудничеству – буркнул себе под нос переводчик. А вслух закричал что-то на абсолютно непонятном Дитриху языке, обращаясь к прячущемуся. И жестами стал подманивать его поближе.

– Что это еще за тарабарщина?

– Местный диалект, не обращайте внимания. Судя по всему, это здешний житель, и возможно, он знает про ваши Белохатки.

Тем временем папуас храбро вылез из укрытия и двинулся навстречу танку.

Его смуглая кожа, резная палочка в носу, небольшой рост и юбочка из перьев и листьев произвели фурор в рядах немецких военнослужащих. Клаус не отрывался от смотрового отверстия и, не стесняясь в выражениях, комментировал увиденное. Вальтер Треттау (а мы неоднократно упоминали о его увлечении этнографией) судорожно соображал, каким образом житель каких-то тихоокеанских островов попал в самое сердце России, не отличающейся мягким климатом, как он выживает здесь в своих перьях и листьях и откуда у него такой загар.

Ганс и Генрих сугубо научными вопросами не задавались. Они просто хотели поспорить, знает ли это чучело о Белохатках, но спора не вышло, ибо оба были уверены, что не знает.

Дитрих сохранял выдержку и спокойствие.

– Спроси этого храброго воина, не партизан ли он, – приказал он Хруммсе. Затем подумал, что не лишне будет провести идеологически выдержанную линию, и добавил: – И знает ли он про Великую Германию и о том, кто такой Гитлер.

В принципе он бы не удивился, если бы этот папуас ничего не слышал ни про войну, ни про Гитлера со Сталиным, ни про то, что земля круглая. Дитрих даже не подозревал, насколько он близок к истине.

Но куда дубоголовому тевтонцу равняться выдержкой с придворным полиглотом Хруммсой? Совершенно спокойно, абсолютно серьезно, даже без намека на улыбку, тот перевел:

– Э… Авута чикамуса, ук амба снуп снуп? А! Муну ляпасом, ту тока Германия Гитлер эмпаса?

Ни тени удивления не отразилось на смуглом лице. Папуас переступил с ноги на ногу и обстоятельно ответил:

– Но муюба! Атрука мусуп. Чикамута тумпита ута ута. А, ляпасома мамота чоп, скрук скрук чамписа Хитлер, угунда каюка.

Тут даже невозмутимый Хруммса пришел в некоторое замешательство и обратился к майору:

– Он говорит, что партизан не знает, а вот Гитлера они съели еще в прошлом году.

Морунген мысленно перекрестился, радуясь, что соотечественники где-то далеко и ни один гестаповец не слышит сии крамольные речи. Когда он снова заговорил, в его голосе звучала угроза. (Так надо потом и отметить в дневнике: угроза, возмущение и что-то еще, приличествующее моменту. Или вообще ничего не отмечать? Тема-то скользкая… Съеденный фюрер. За такое точно к стенке поставят.)

– Спроси его получше! Что он городит? Или ему не дорога собственная жизнь и он не видит, с кем имеет дело?

Хруммса встревоженно и быстро заговорил, обращаясь к дикарю:

– Якамота бурну бурну? Тумпита бум! Ука чугунда чамписа Гитлер?

Туземец поглядел на сиреневого карлика как на совершеннейшего глупца, но со знанием дела пустился в объяснения:

– Хитлер альнабо туп туп… чванугунда. Саматака шмунипа юк юк чамписа, ута мунапа каюка… смока о!..

Полиглот даже выдохнул облегченно и, улыбаясь, повернулся к взъерошенному и злому немцу:

– Это у них в прошлом году был один вождь, которого звали Хитлером. Видимо, без особых организаторских способностей и талантов, неприметный, серенький. Когда его военный план не удался, они всем племенем постановили его съесть. И съели. Это дитя природы утверждает, что тот Хитлер многим в племени и на вкус не нравился, но все равно съели, потому что очень кушать хотелось.

– Двадцатый век на дворе, прогресс, цивилизация, – схватился Морунген за сердце. – Географически это Европа. А здесь какие-то племена, каннибализм, вождей с такими именами едят не моргнув глазом! И плюют на карательные органы. Уму непостижимо… Ладно, это вообще не мое дело. Спроси этого людоеда, как его зовут и знает ли он, как проехать к хутору Белохатки.

Хруммса сделал серьезное и строгое лицо и затарахтел с пулеметной скоростью:

– Бурнуса тумпита, у та муну кукута? Куку та лягунда Белохатки – юк юк?

Туземец неопределенно махнул рукой в сторону кустов:

– Эль сумпупа, тумпита Усан Мунапа. Белохатки лукумба ляпасам, лягунда юк юк эмбасааба. А, муну тумпита варум варум лягуруп?

Переводчик рассмеялся:

– Он говорит, что зовут его Усан Мунапа, живет в этих краях давно, но о Белохатках ничего не слышал. Еще говорит, что в тех кустах сидит его брат, у него со вчерашнего вечера с животом плохо, сейчас он у него спросит про Белохатки.

Морунген окинул подозрительным взглядом фигуру каннибала, вздрогнул, подумав, отчего может болеть живот у такого существа, и торопливо заговорил:

– Да, скажи ему, что если он поможет нам найти хутор, то получит шнапс и шоколад и… хорошее лекарство от живота.

Поскольку дикарь уже скрывался в зарослях кустарника, Хруммса что было сил закричал ему вслед:

– Эмбасааба смока, тумпита лягунда Белохатки, кват куф чамписа шнапс, шоколад, уздамбока цикута.

Туземец вернулся на редкость быстро, волоча за собой неразгибающегося брата; свободной рукой он активно жестикулировал, еще издалека вопя переводчику:

– Уздамбока цикута?! О! Джагобумба! Белохатки туруп туруп, юк лягунда! Мичачага улукемба, мамата чоп!

Хруммса казался очень довольным:

– Герр майор, он говорит, что понял. За шнапс, шоколад и лекарство от живота они обязательно покажут дорогу до Белохаток, где бы они ни находились. О, эти дикари за джагобумбу и мать родную продадут.

Если дикари вначале и побаивались танка, то уже спустя полчаса ехали на броне, как заправские немецкие пехотинцы. Для полноты сходства не хватало только губных гармошек. Они без умолку лопотали на своем странном трескучем наречии и постоянно вовлекали в разговор невозмутимого Хруммсу, выглядевшего весьма респектабельно в кожаном комбинезоне и огромных мотоциклетных очках.

Складывалось впечатление, что дикари в упор не видят, насколько отличается от прочих людей странное фиолетовое существо, и что им буквально каждый день приходится общаться с танкистами, карликами и гордостью и цветом германской нации.

В свою очередь, майор, цвет и гордость германской нации, счел знакомство с русскими людоедами даже забавным и подумал, что рассказ о них будет пользоваться чрезвычайным успехом в светских салонах (как видим, майор фон Морунген оставался невероятным оптимистом).

Дитрих приосанился, наклонился к Усану и, перекрывая шум двигателя, заорал ему в ухо:

– Хорошо, допустим, ты не знаешь, кто такие партизаны. Но ты хоть можешь себе представить красного партизана?!

Хруммса наклонился к дикарю с другой стороны и заорал ему в другое ухо:

– Тумпита ута ута амба снуп снуп?

Туземец явно оживился, глаза у него заблестели, а затем он недвусмысленно облизнулся:

– Пузимута… таон партизана тум… вонта джагобумба смакота мунуп! Чикамута Белохатки, чикамута мусуп, тумпита укаюка чоп чоп смока!

Хруммса перегнулся через плечо дикаря и заорал уже Дитриху:

– Он говорит, что не знает точно, но подозревает: красная партизана – зверь гораздо вкуснее шнапса и шоколада, если великий белый охотник так часто о нем спрашивает. Белый охотник ищет Белохатки скорее всего потому, что поймать красную партизану можно только там.

Дитрих обвел дикаря долгим взглядом и проникновенно заговорил:

– В Германии многие восхищаются великой русской культурой. У вас были Чайковский, Толстой и Достоевский. Мы считали вас серьезными противниками, мы воюем третий год и увязли в вашей стране по уши, и вот оказывается – это война с какими-то дикими племенами! Господи, о чем это я? Какой Чайковский?..

– Чайковский смока о! – охотно откликнулся второй папуас. – Чоп чоп!

– Ничего не понимаю, – обратился Морунген к полиглоту. – В голове не укладывается.

– Спокойно, майор, спокойно. Без паники. Шоколад нравится им гораздо больше, так что нас они трогать не станут. А в подробности я бы вам посоветовал не вдаваться, – сказал мудрый Хруммса.

– Нет, – продолжал настаивать Дитрих, – как же вы докатились до людоедства?

Переводчик пожал плечиками, но вопрос добросовестно перевел:

– Унта бусуюмба, тумпита няп няп смакота?

Туземец страдальчески наморщил лоб, смутился и принялся разглядывать ужасные ногти на собственных ногах.

– Бабута ко… няп няп! У!.. Юмба, ужажа тумпита но джагобумба.

Хруммса сочувственно доложил:

– Бедствуют они, говорит. В последние годы совсем одолели пауки-яйцееды, расплодились в таком количестве, что сожрали все яйца и тех, кто их несет, во всей округе. Никакого, говорит, спасения. Теперь даже поговорка такая появилась: в голодный год и жук – мясо.

Морунген ошарашенно уставился на полиглота:

– Так отчего же они не едят этих, как их… яйцеедов? Или те такие невкусные?

– Здравая мысль, господин майор, – согласился Хруммса и с интересом обернулся к папуасу: – Мусумбуса, бабута няп няп тумпита но джагобумба?

Тот чуть не расплакался, объясняя на пальцах суть страшной трагедии, постигшей его народ:

– Бабута смока, бабута о! О-о! Уздамбока цикута, мамота чоп скрук скрук тумпита каюка!

На сморщенном личике карлика отразилось явное сочувствие:

– Он говорит, беда в том, что яйцееды не только очень вкусные, но и весьма полезные для здоровья. И все, кто их ест, хорошо себя чувствуют, растут сильными и смелыми. Но им яйцеедов есть нельзя, потому что это священные покровители племени. Шаман узнает – костра не миновать. Сам обедом станешь.

Немец грустно посмотрел на ногти туземца и вполголоса сообщил:

– Да, скверная вышла история. Прав был отец, коммунизм – опаснейшая штука. Что с людьми делается! Но ничего, вот доберемся до Белохаток, я покажу этим красным комиссарам…

В этот самый миг из ближайших к дороге зарослей с оглушительным треском и топотом, улюлюкая и завывая, выкатилась толпа папуасов, как две капли воды похожих на Усана и его страдающего животом брата. Совершенно не обратив внимания на рокочущий танк, толпа пересекла лесную дорогу и скрылась в чаще с другой стороны.

Союзные папуасы, завидев родичей, заволновались, завертелись беспокойно на месте и закричали, обращаясь к пробегающим:

– Ука чугунда чамписа?! Якамота бурну бурну?!

Из леса донесся далекий крик:

– Тумпита бум! А, ляпасом каюка! Смакота мунуп!

Туземец решительно обернулся к Дитриху и, как честный человек, сообщил, глядя ему прямо в глаза:

– Белохатки но муюба! Атрука мусуп. Тумпита ута ута. Укаюка чоп!

После чего, ухватив взбодрившегося брата, спрыгнул с брони и рванул вслед за соплеменниками, развив при этом завидную скорость. Хруммса спохватился не сразу, но спохватившись, закричал ему вслед:

– Пузимута бесумека вонта джагобумба?!

Туземец задорно выкрикнул:

– Чикамута мусуп, тумпита чоп смока!

Морунген, потрясенный до глубины души, теребил полиглота за локоток:

– Что случилось, почему они убежали?

Хруммса виновато пожал плечами:

– Да черт их знает, майор. Говорят, соседнее племя напало на их деревню. Вот они и обрадовались. Побежали воевать. Для них это важнее всего. И скальпы, и престиж, и положение в обществе, и свежее мясо – все с доставкой на дом. Да и совесть чиста: не они родственников ни за что ни про что обидели.

– Каменный век, – заметил Генрих.

– Поразительно, – согласился Вальтер. – Если мы все-таки останемся живы, сяду писать диссертацию.

– А я постараюсь забыть все это как страшный сон, – поделился Клаус заветной мечтой.

– Правильно, – пробормотал Ганс. – Не война, а какой-то сумасшедший дом. А помните, как хорошо было в Норвегии? Враги с гранатами, пулеметами, бомбят, стреляют, взрывают…

– Да-а… – мечтательно протянули все.

– Все это просто прекрасно, – сердито сказал Дитрих. – И скальпы, и свежее мясо. А что нам теперь делать?

– То же, что и раньше, – рассудительно ответил Хруммса. – Будем искать ваше захолустье либо того, кто сможет показать дорогу. Тем временем вы детальнее изучите местные нравы и обычаи.

– Только этого нам не хватало!

– А вас никто не заставлял начинать войну, – огрызнулся переводчик. – За преступление следует соответствующее по степени тяжести наказание.

– Русские – вообще жестокий народ, – заявил Дитрих.

– Ничего подобного. Русские миролюбивы до жути. Восемьсот лет провели в боях и походах.

– ???

– И вообще нам следует договориться, – сказал Хруммса. – Если до конца этой недели ваши Белохатки не отыщутся, то вы меня на несколько дней отпустите в увольнение. Мне свои Белохатки нужно поискать.

Окончательно сбитый с толку и совершенно деморализованный, Морунген внезапно согласился:

– Ну что с тобой поделаешь? Надо – значит, надо, придется тебя отпустить.