Текст книги "Мужчина ее мечты"

Виктория УГРЮМОВА
МУЖЧИНА ЕЕ МЕЧТЫ

Правда необычнее вымысла, потому что вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда – нет.

Марк Твен

Глава 1

Кофе должен был закончиться только в четверг даже при самом неудачном раскладе, а вышел весь сегодня, то есть дня на три раньше. Я озверело скребла ложечкой по пустому блестящему донышку банки и размышляла о скоротечности жизни. Еще я размышляла о тщете всего сущего, так как именно мне, а не кому-нибудь другому предстояло выходить под проливной дождь в поисках жизненно важного продукта. Сия попытка совершить нечто похожее на подвиг вовсе не означает, что я безумно люблю кофе. Я пью его с отвращением, хотя и помногу. Просто он помогает сосредоточиться на проблеме.

Вас, естественно, интересует, какие проблемы занимают девицу двадцати пяти лет от роду, из той породы, которую любят джентльмены, – с зелеными кошачьими глазами, рыжей пышной гривой и ногами от плеч.

Отвечу сразу: отнюдь не любовные. Таковых у меня нет, потому что напрочь отсутствует личная жизнь. Это даже удобно, и со временем к подобному положению вещей привыкаешь. А если кто-то из джентльменов вознамеривается изменить установленный порядок и строит матримониальные планы, то их искренний душевный порыв вызывает уже не трепет и восторг, как в восемнадцать лет, но возмущение и соответствующие по масштабам репрессии.

Работаю я программистом в довольно солидной фирме, которой нужен результат, а не зрелище девиц на рабочем месте от звонка и до звонка. Иногда они даже платят зарплату. Это происходит внезапно и вопреки логике, а потому всегда выглядит как подарки судьбы; но благодаря им я имею возможность спокойно существовать в отдельной квартире, которая все-таки больше похожа на двухлитровую банку с раздельным санузлом, постоянно пополнять библиотеку и довольно часто покупать шляпы и перчатки. Без них жизнь мне кажется уж совсем пропащей.

Вечерами я обычно сижу перед телевизором и вяжу длинные шарфы и свитера, которые потом принципиально не ношу. А мой дом – с нежно пестуемым аквариумом и кучей экзотических растений в не менее экзотических горшочках – похож на вполне приличную оранжерею с прудиком, что побуждает меня крайне редко выбираться в командировки.

Что же касается личной жизни, каковая всегда интересует знакомых больше, чем даже самая активная общественная, признаюсь по секрету, что я вот уже много лет жду блондина своей мечты. В этом выборе удалось определиться не сразу. Вначале – мне как раз исполнилось четыре года – я страстно влюбилась в Жерара Филиппа и три года любила его вечно, после чего вероломно изменила ему с Ахиллом. Да-да, тем самым, из древнегреческих легенд. Ахилл должен был быть белокурым, синеглазым и божественно сложенным. В идеале я мечтала и о слегка откорректированном характере: меня мало устраивал бандит-меланхолик, воспетый Гомером.

В детстве легко веришь в то, что сам себе придумываешь: пресловутый блондин вошел в мою жизнь раз и навсегда. Но в последнее время поиски мужчины всей моей жизни пришлось отложить на неопределенный срок, потому что на пер вый план выступили иные задачи.

Началось все несколько недель тому.

* * *

Нетерпеливый звонок раздался неприлично рано, когда спросонья еще туго соображается. Поэтому сперва я доверчиво открыла все замки и щеколды, отворила двери, а затем уж осторожно спросила «кто там?» у того самого первого встречного, который топтался на моем половичке. «Кто» оказался нашим почтальоном Аристотелем Петровичем – милым и добродушным старичком, о котором можно сказать, что для своих пятисот лет выглядит он весьма неплохо.

В сухонькой ручке, похожей на птичью лапку, он едва удерживал огромный конверт. Такой, знаете, коричневый, из плотной оберточной бумаги, на котором на стыках выступают следы плохого клея. Не удивлюсь, если это я сама и склеила его на уроке труда в невинном детском возрасте (помните, была такая забава в младших классах?). Во всяком случае, теперь таких не делают, и конверт – хоть и не дышал седой древностью – напоминал о днях минувших.

– Распишитесь, деточка, – проскрипел почтальон, протягивая мне вчетверо сложенный листок. – Где-нибудь там…

На всякий случай я метнула на конверт быстрый взгляд: не могу сказать, чтобы наш «легконогий вестник» страдал склерозом и путал адреса, однако решительно некому было посылать мне такие письма. Но надпись, выведенная четкими большими буквами, да еще и красным цветом, уверенно гласила: «Нике Казанской», то есть мне, и отпираться было бесполезно. Да и любопытство уже одолевало. Вручив Аристотелю Петровичу заслуженные чаевые, я гордо прошагала на кухню, чтобы за чашечкой кофе насладиться эпистолярным наследием неизвестного пока что автора, но хитрющая судьба не дала мне такой возможности. Сперва забулькало и загрохотало в батарее, да так яростно, что перспектива кофейничать в тишине отпала сама собой. А потом произошло одновременно много всяких мелких и на первый взгляд незначительных событий…

Нужно сказать, что сосед сверху затеял ремонт, и это «счастье» настигло нас месяца четыре назад. Все это время у меня над головой пилили, сверлили, строгали и шлифовали; ломали и строили, стучали и периодически лишали света и воды все парадное. Наконец ремонт приблизился к долгожданной завершающей стадии, и именно в ту минуту, когда я расписывалась в квитанции, мимо меня двое рабочих проволокли наверх потрясающий, похожий на маленького слоника, пузатый унитаз – розовый и в мелкий цветочек. Вслед за ним остальные влекли на себе груду разнообразного хромированного железа и фаянса, так что на лестнице как-то вдруг стало шумно и людно.

Признаюсь сразу: розовый «слоник» очаровал меня настолько, что я проводила его долгим тоскующим взглядом. Не мне, а стокилограммовому дундуку с девятого этажа сиживать на нем долгими вечерами, невольно приобщаясь к высокому, – и где же, спрашиваю я вас, справедливость?

Когда я вернулась с небес на землю, то Аристотель Петрович уже прощался, а вот ступенек на десять ниже, на крохотной площадке между двумя пролетами, стоял и совершенно неприлично пялился на нас какой-то неприятный типус. И мало того что сам был противен (совершенно субъективно, конечно, лицо-то как лицо, ничего особенного), но еще и знаком до отвращения, а это странно, ибо он происходил как раз из тех блеклых людей, которых никогда не запомнишь. Эдакий усредненный эталон гуманоида – типичного представителя своей расы, по каковой причине их постоянно путают с другими типичными представителями. Именно их и рисуют на плакатах: «А ты отнес свои деньги в сберкассу?!!» С одной стороны – что мне за дело до этого типа? Стоит и стоит себе, к тому же рабочие во главе с неутомимым созидателем ремонтного хаоса сновали туда и сюда – и он вполне мог быть одним из них. А то, что смотрит не отрываясь… Ну, не он первый. И все-таки что-то странное было в этом человеке, что-то непривычное.

Это уже много после я поняла, что смотрел он таким внимательным и долгим взглядом вовсе не на меня…

А тогда отчаянно затрезвонил телефон, и гудки оказались длиннющие, с крохотными паузами. Междугородные звонки врывались в мою жизнь крайне редко, а точнее – никогда. Не было у меня знакомых в других городах. Но телефон надрывался, и кто-то на другом конце провода совершенно не собирался вешать трубку, словно уверенный, что я отвечу. Я устремилась было к аппарату, но тут из ванной раздался нежный звук, более всего напоминающий журчание весеннего прозрачного ручейка. А потом и сам ручеек, правда не такой уж и прозрачный и вовсе не весенний, весело хлынул мне под ноги из-под плотно закрытой двери, и тут уж мне стало не до звонка и не до конверта.

Сосед сверху приложил максимум усилий к тому, чтобы мы о нем долго помнили. В моей ванной с потолка через неведомо откуда взявшуюся дыру струился довольно приличный водопадик, и мне захотелось на мгновение пускать экскурсии: единственный частный водопад в двухкомнатной квартире! – завлекательно звучит. Но через пару минут выяснилось, что я отнюдь не монополист: уже бежали взволнованные соседи с нижних этажей, уже раздавался на лестничной клетке тот самый ропот возмущенной толпы, коего так боятся монархи. Когда я разъяренной пулей вылетала из квартиры, странный человек как раз спускался вниз. И тем самым резко контрастировал с остальными, рвущимися наверх. Но было не до него.

День выдался целиком безумный: пришлось побегать с ведрами, тряпками и спасенными вещами. Сушить и вытряхивать, развешивать на балконе и изыскивать скрытые резервы свободного пространства. Потом – наводить порядок в квартире, напоминающей лужок, с которого только что спала вода, договариваться с рабочими и сотрудниками ЖЭКа. Я не говорю уже о бурном общении с любимыми соседями.

Вполне естественно, что в этой суматохе я напрочь забыла о злополучном конверте. А когда вспомнила, дней пять или шесть спустя, то не смогла его отыскать. И даже допускала мысль, что выбросила его в куче пострадавших от воды бумаг – все могло статься. Эта утрата меня сильно не обеспокоила: в самом деле, разве можно что-то серьезное прислать в таком коричневом чудовище? Тем более что письмо наверняка было неофициальное, ведь любое учреждение обязательно ставит на конверте невероятное количество штампов и штампиков, а я помнила, что ничего подобного не наблюдалось. Еще могу с уверенностью сказать, что послание было увесистым, многостраничным. Но и это ни о чем не говорит.

Поразмыслив и так и эдак, я решила, что это чей-то розыгрыш, не удавшийся по причине стихийного бедствия, и совесть моя окончательно успокоилась.

Через неделю мне пришлось отправиться по делам в Закарпатье.

Была весна, и солнце там сияло и грело вовсю, а низкорослые каштаны уже начали цвести безумным розовым цветом, и воздух казался сладким. Бойкая толпа оголодавших за зиму голавлей, размахивая плавниками, дралась под мостом за семечки и крошки, вспенивая в пышную коктейльную шапку зеленоватую воду Ужа. И под табличкой: «Рыбная ловля запрещена» – скромно пристраивались заядлые рыбаки в цветастых сатиновых трусах, с бамбуковыми удочками наперевес. А в знаменитом кафе «Под Ужом», более известном в миру как «Под гадом», бойко торговали свежим, пенящимся пльзеньским пивом из мятых жестяных бочек, и аромат шашлыков искусительно витал над городом… И даже в обычной пельменной внезапно появились в меню кнедлики с грибами и картофельным пюре, которые так хороши с любым пивом, но и с портвейном неплохи, и с любым приличным белым вином. Отчетливое счастье – выйти поутру из гостиницы и спуститься по кривой узкой улочке, зажатой меж пузатых особнячков, увитых плющом и виноградом и похожих скорее на сказочные домики; успеть только-только к открытию, когда официантки добры и приветливы, а блюда свежи и горячи; и знать, что впереди еще целый день – солнечный и прелестный. И будут новые люди, новые знакомства, и можно никуда не торопиться, ибо жизнь в Ужгороде течет по иным законам, чем в столице, и время тоже другое. Знатоки и любители собирались вокруг высоких столиков маленькими группками и смаковали божественное кушанье, изредка перекидываясь многозначительными репликами по поводу новостей в литературе и искусстве. Новости сводились обычно к утверждению, что никто не написал ничего лучше «Мастера и Маргариты» и не снял ничего значимее «8 1/2». И почему-то никто не удивлялся, когда один из посетителей открывал футляр со скрипкой и начинал играть пронзительно-щемящее… Это я к тому, что задержалась в Закарпатье так долго, как только смогла. Единственное событие омрачило мое пребывание в Ужгороде: на одной из узеньких крутых улочек, весело сбегающих с горы мимо увитых виноградом особнячков, я заметила смутно знакомого человека. Он промелькнул и исчез за поворотом так быстро, что я даже не успела вспомнить, где могла его видеть раньше. Впрочем, в таком маленьком городе, как Ужгород, быстро начинаешь узнавать всех в лицо – и не станешь же бегать за каждым, чтобы уточнить первое впечатление. Особенно если оно не совсем приятное. Однако что-то мешало окончательно отделаться от мыслей о незнакомце. И не то чтобы я думала о нем день и ночь, но придирчивая ревизия обнаруживала-таки червячка сомнения, упоенно грызущего меня изнутри.

А вернувшись домой, я обнаружила, что в моей квартире кто-то побывал.

И это еще не все…

* * *

Короче, кофе крайне необходим, чтобы посидеть, подумать в тишине и одиночестве.

За окном творилось сущее светопреставление: дождь лил как из цистерны, опрокинувшейся именно над нашей улицей, и центнеры воды обрушивались вниз, смывая случайный мусор, песок и пыль. Натянув на себя жутковатого вида плащ, повешенный в прихожей специально для того, чтобы выбросить его при первом же удобном случае, обув какие-то допотопные сапожки, я выскочила из квартиры. И, только вымокнув до нитки во мгновение ока, поняла, что зонтик остался дома. Возвращаться за ним было уже бесполезно.

Знаете, что такое ирония судьбы?

Это когда мокрое как курица, встрепанное рыжее чучело в серо-буро-пошкарябанном плаще, собирающееся обрести всего-навсего стограммовую баночку кофе средней паршивости, становится в очередь и упирается носом в… мужчину своей мечты: красавца двух с лишним метров роста, как принято говорить – косая сажень в плечах, с немодной, но буйной шевелюрой, и ярко-синими глазами, и тонким аристократическим лицом. Короче, Ахилл, что еще скажешь? Правда, судьба все-таки преподнесла мне небольшую пилюлю.

Блондин моей мечты оказался… брюнетом.

* * *

Я стояла и любовалась этим чудом. Причем без какой-либо задней мысли, а просто как любуются всяким подлинным шедевром. В данный момент о знакомстве я даже и не помышляла: считала слишком разительным контраст. Для того чтобы привлечь внимание такого денди, несмотря на непогоду одетого абсолютно безупречно – в светлый костюм и элегантную шляпу, – нужно бы что-то поэффектнее моей мокрой гривы, похожей в этом состоянии на бурые морские водоросли. И что-то приятнее серого, унылого лица, отражавшего все мои неприятности и заботы. Словом, я на него обиделась. Он что, не мог появиться в моей жизни в более благоприятный момент? Некстати, ох как некстати случилась эта встреча. Теперь буду вспоминать о ней и сожалеть об упущенной возможности, а поделать ничего нельзя. Не подойдешь же, не сообщишь, что на самом деле ты белая и пушистая и только сию минуту, по несчастливой случайности, зеленая и пупырчатая. Наверное, я неприлично откровенно пялилась на красавца, которого неведомо каким ветром занесло в наш «спальный» район – я уж не спрашиваю о том, какая нужда заставила его встать в очередь за двумя бабушками в бакалейный отдел, где отродясь не водилось ничего, кроме несладкого сахара и пересохших бубликов. Впрочем, я достаточно взрослая девочка и привыкла делать то, что хочу, не оглядываясь на окружающих. Мне казалось, что глазею я на свою мечту исподволь и незаметно. Но, может быть, это только мне так казалось? Признаюсь, я не поверила своим глазам, когда воплощенная мечта сама двинулась по направлению ко мне.

– Разрешите представиться? – слегка поклонился он, приподнимая шляпу.

Обычно такое обращение меня покоряет, но, напомню, я была на него страшно обижена и потому холодно произнесла:

– Только в том случае, если у вас есть зонтик.

Обида обидой, но если зонтик все-таки есть, то он будет вынужден проводить меня до самого дома. И тогда какая-то надежда остается. Ну а не проводит, значит, это все равно не долгожданный Ахилл, и что толку о нем сожалеть? Говорят, женщины приводят подобные аргументы приблизительно со времен Евы. И эта логика отличается от железной тем, что не ржавеет.

Блондин… тьфу ты, брюнет слегка растерялся. Зонтика при нем явно не имелось, но я-то это заметила только теперь. Перемудрила.

– Одну минуту, – произнес он, стремительно удаляясь в сторону соседних прилавков.

Раньше, когда наш милый продуктовый магазинчик преобразился в подобие сельской лавочки, где рядом на одном столе можно найти лопату, обалденный богемский хрусталь и подозрительную сиреневую колбасу с зелеными вкраплениями, я радости по этому поводу не испытывала. Точнее, до последней минуты. А теперь я была готова чуть ли не благословлять запасливого директора, натащившего в небольшое помещение невероятное количество самых разных продуктов и предметов.

Жутковатые на вид зонтики, похожие на старые мухоморы, уныло топырились под самым потолком.

Молодой человек обвел их слегка ошарашенным взглядом, но все же решился: вытащил из кармана деньги и расплатился. Искомый предмет достался ему грязно-желтого цвета в странных потеках, но и это было лучше, чем старый мухомор, особенно же во время проливного дождя, когда цвет и форма принципиального значения не имеют.

– Ужас, я с вами совершенно согласен, – весело произнес он, возвышаясь надо мной. – Не хочу показаться вам брюзгой с первой же минуты нашего знакомства, но все же вина в некоторой степени лежит и на вас. Так представиться разрешите? – И поскольку я не протестовала, сообщил: – Владимир Ильич Абессинов. Вообразите себе, не в честь, а просто так. Совершенно случайно получилось.

– Вероника Валентиновна, – вздохнула я. Ужасно не люблю, как мое имя звучит полностью. И эту нехитрую мысль сразу довела до нового знакомого. – Только мне не нравится, когда меня называют Вероникой. Лучше просто Ника. Хоть как-то приемлемей звучит.

– Ну вот, – даже рассиялся Володя, – у нас с вами с первых же слов нашлось нечто общее. Я чувствую, что оба мы – несчастные жертвы родительского произвола. А вы не собирались поменять имя?

– Было дело, – призналась я честно. – Но потом раздумала. Глупо, согласитесь. Не Пельземуха все-таки. К тому же меня немного утешает существование Ники Самофракийской.

– Это еще полбеды, – успокоил меня молодой человек. – А на меня подозрительно поглядели и потребовали объяснить, кто меня надоумил пойти на такое святотатство. Пришлось ретироваться ни с чем.

Потом он провожал меня к дому, и я впервые в жизни подосадовала на то, что магазин находится буквально в нескольких шагах. Мы шли под чудовищным зонтиком и весело болтали обо всем на свете. И как-то странно выходило, что мнения и вкусы у нас совпадали, а взгляды расходились не диаметрально противоположно, а ровно настолько, чтобы было интересно спорить.

Мы оба соглашались с Честертоном, что погода есть только в Англии, ну и конечно, у нас, куда ж без нас-то денется мировая гармония? А во всех остальных странах либо жара, либо холод, либо не разбери-поймешь. И было волнительно и радостно, что этот красавец читал Честертона, причем малоизвестные эссе, и с легкостью рассуждал о других странах. Речь у него оказалась правильная, словарный запас обширный, и в нем начисто отсутствовали связки «типа» и «как бы», а также самый короткий неопределенный артикль, что так тяжко дается утонченным иностранным резидентам.

Впрочем, именно на иностранного резидента мой случайный знакомый как раз и походил. Эдакий Джеймс Бонд, исполненный решимости вытянуть из меня все тайны любимой отчизны.

Тайн у отчизны имелось много. Скажем, согласно какому стратегическому замыслу мусорные баки должны располагаться прямо напротив парадного и почему их не вывозят вот уже третьи сутки?

Скорость, с которой я плелась к дому, чтобы продлить пребывание в обществе мужчины своей мечты, могла украсить любую уважающую себя похоронную процессию.

Однако как ни растягивай короткий путь, он все равно закончится. До парадного мы дошли до обидного быстро, постоять перед ним по только что упомянутой причине было невозможно, а в дом нового знакомого я приглашать не собиралась. Только что с поезда, по комнатам разбросаны раскрытые чемоданы и распакованные сумки, куча грязных вещей ждет стирки. Не стану упоминать о собственной потрясающей внешности. И что он во мне увидел?

Володя сразу заметил мои колебания и предложил:

– Вы позволите позвонить как-нибудь на днях?

Возразить было нечего. Напротив, мне ужасно хотелось, чтобы он позвонил не как-нибудь, не на днях, а прямо сегодня вечером. Хочется рассказать ему о том, что мучит меня вот уже несколько часов подряд, и спросить совета. Ведь больше спрашивать не у кого. А рядом с ним мне стало так надежно и уютно, что это чувство хотелось продлить надолго. По возможности навсегда. Впрочем, такие вещи – как твердила в детстве моя мама – вслух говорить неприлично. Дождь закончился как-то сразу, вдруг. Будто там, наверху, закрыли водопроводный кран.

– Я пойду? – печально спросил он.

– Зонтик возьмете? Мало ли какая будет погода.

– У меня машина около магазина.

Поцеловав мне руку на прощание, Володя быстрым шагом двинулся в обратном направлении. Мне следовало бы войти в парадное, но ужасно не хотелось. Мне нравилось стоять и смотреть, как он оборачивается и машет мне на прощание.

А потом я увидела того типа с лестничной клетки и моментально его узнала. Он торчал в соседнем парадном и не спускал с меня глаз.

В квартиру я ворвалась так, будто меня преследовали стаи чудовищ: руки трясутся, глаза размером с чайное блюдце – и не спрашивайте меня почему. Страх – штука необъективная, особенно если давно уже не приходилось чего-то бояться. Только минут двадцать спустя, за чашкой кофе, я обрела утраченную способность рассуждать здраво. И первое, о чем подумала, что выходить за кофе даже в дождь вполне приемлемое занятие. И скорость течения жизни меня вдруг устроила. А тщета сущего показалась симпатичной. Не зря кофе считают тонизирующим напитком, возвращающим бодрость, энергию и хорошее настроение.

* * *

Собственно, все мои волнения происходили из-за того, что, переступив порог квартиры после двухнедельного отсутствия, я увидела: книги и безделушки на полках радикальным образом переставлены.

Книжные шкафы находятся прямо напротив дверей, и, заходя, я всегда упираюсь в них взглядом. Возможно, я не идеальная хозяйка и не всегда могу с уверенностью сообщить, где в моей квартире удастся в процессе вдумчивых раскопок обнаружить соль, сахар и иголки, но библиотека – предмет моей гордости и доброй зависти друзей и знакомых. И безукоризненный порядок в ней поддерживается неукоснительно. Пожалуй, это единственное место в доме, где мне знакома каждая пылинка. Так что вмешательство постороннего было обнаружено сразу. Согласитесь, мало приятного в том, что в вашу квартиру заходил чужой человек. Еще менее приятно думать, что этот свой опыт он вполне может повторить.

Уезжая, я всегда отдавала запасные ключи своей тетушке, в обязанности которой входило поливать цветы раз в два-три дня и кормить моих золотых рыбок, неприхотливых, но прожорливых, как бультерьеры. При воспоминании о цветах я машинально протянула руку и пощупала землю в горшочке, стоявшем на подоконнике. Земля была сухая, и это значило, что тетушка заходила не вчера. Она – еще одна жертва родительского произвола в нашей семье. Что мог невинный ребенок сделать своим предкам, чтобы они нарекли его Доротеей, не знает никто. Ужасное имя преследует тетушку, как кошмар, поэтому в миру она носит имя Даша и две пары очков, живет с тремя кошками и иногда принимается воспитывать меня на личном примере.

– Здравствуй, теть Даша! – бодро сказала я в трубку. – Я приехала.

– Ага-ага, – восторженно и невпопад откликнулась моя дражайшая родственница.

Дело в том, что трогательный шестидесятисемилетний пончик имеет одну, но пламенную страсть: чтение детективов и кулинарных книг, и в эти сладкие минуты ничего не соображает.

– Ты цветы поливала? – задала я вопрос в лоб.

– Два дня… – пробулькала тетушка в трубку. – Там у тебя новая кулинарная и парочка детективов… Не волнуйся, это я… Ну пока, попозже…

Догадаться было несложно: милая старушка обнаружила в библиотеке не читанные ранее книги, и вот он, результат. Я с неимоверным облегчением списала на тетю Дашу и остальные странности в моей квартире, надеясь, что вечером она будет в состоянии толково все сама объяснить. Уфф! Нервы, конечно, ни к черту, и давно уже пора ими заняться, не то вскоре придется капитально разбираться с манией преследования и прочим букетом болячек. С чего мне взбрело в голову, что я кого-то интересую? Нет, немедленно нужно переключиться на приятные мысли и прийти в себя. Кстати, самое время расслабиться и всласть повспоминать о новом знакомстве, да и помечтать можно немного…

Из сладких грез вывел меня телефонный звонок. Это оказалась моя старинная подруга Леночка, имевшая прелестную привычку то исчезать на полгода, то внезапно объявляться, как чертик из коробочки, и какое-то время активно дружить.

– Ну ты и соня! Ну ты и сплюшка! – заявила она вместо приветствия. – Нельзя так выматываться – постареешь рано, морщины появятся.

– Да что такое? Да я не… Так! – рявкнула я. – Расскажи все по порядку.

– А что рассказывать? – заливалась смехом трубка. – Неделю назад, вечером, проходила мимо. Смотрю – свет горит в твоем окне, от настольной лампы. Красотища такая… Да, хотела зайти. Звонила, стучала, кричала под дверью – хоть бы хны…

Дальше я уже не слушала. Неделю назад я была в Закарпатье. А тетя Даша по вечерам на улицу давно не выходит.

Одна голова хорошо, а две лучше.

(Хотя я лично склонна считать, что одна голова не просто хорошо, но и вполне достаточно, но народ меня не слушает.) Я договорилась с Леночкой, как раз настроенной на активную дружбу, что немедленно приеду к ней и все-все расскажу. Честно говоря, я предпочла бы делиться своими опасениями с очаровательным Владимиром Ильичом – его мощные плечи как раз подходили для того, чтобы к ним прильнуть, да и жилетка, чтобы поплакать в нее, не помешала бы. Но как-то неудобно и неприлично в первый же день вываливать на малознакомого мужчину такие неприятные новости.

Наскоро одевшись, я помчалась к автобусу. Погода была прекрасная, и даже не верилось, что всего-то пару часов назад шел ливень. В какой-то момент почудилось, что все, что меня тревожит, – сущие пустяки, просто собственные домыслы. Переизбыток фантазии мешает. И я представила себе, как Леночка высмеет все мои страхи и как дважды два объяснит, что, убегая в спешке, я сама могла перепутать вещи в шкафу; а уж на что способна тетя Даша, отыскавшая новый детектив, – этому стоит посвятить большой роман.

Удача тоже была на моей стороне. Транспорт приходил быстро и почти пустой, ждать на остановках не приходилось, и, трясясь в полупустом автобусе, я уже совсем размечталась о том, как позвонит на днях Володя и я надену новое красное платье «в облипку» (нужно в конце концов выбраться в Дарницу и купить те серьги со шпинелью)… Мерзкий тип соскочил с задней подножки и попытался скрыться в толпе. Обычно здесь, на конечной, всегда толпа, и потому его намерение можно считать вполне правильным. Но в данную минуту всего несколько человек дожидались автобуса, и потому я сразу его заметила. Меня передернуло от совершенно субъективной неприязни. В самом деле, что я прицепилась к человеку? В конечном итоге не первый, не второй и даже не десятый раз я обнаруживаю, что начинаю встречать совершенно незнакомых, но уже узнаваемых мною людей в самых разных концах города. Не зря говорят, что Киев – это всего лишь большая деревня. Мы снова столкнулись нос к носу – это ведь ничего не значит, верно? Зато я воспользовалась возможностью рассмотреть его вблизи. И если рассуждать объективно, то ничего неприятного в нем не заметила – обычный мужчина лет сорока с небольшим, немного грузный для своего роста, лысоватый, с крупным носом и глубоко посаженными глазами. Без особых примет. Он быстрым шагом дошел до перехода и побежал вниз, по ступенькам, даже не взглянув на меня ни разу. Наверное, я все преувеличиваю.

Я же говорила – не один десяток людей встречаю изо дня в день на привычных маршрутах.

Обретя на раскладке газету, я углубилась в изучение какого-то малоутешительного экономического обзора. Из него следовало, что все нынешние трудности – это сплошной марципанчик, но уже ближе к зиме мы узнаем, почем фунт лиха. Поезд не приходил относительно долго, и нетерпеливые граждане уже принялись заглядывать в тоннель, пытаясь рассмотреть в темноте отдельные признаки его приближения, мигание фонарей и скольжение теней, и почувствовать долгожданный сквозняк. Сильной давки не было, но все равно я благоразумно отошла от края перрона. Просто диву даюсь, какая я иногда бываю осторожная. Дальше все случилось мгновенно. Появился состав, люди сразу заняли активную жизненную позицию и принялись пробиваться в первые ряды. Мне думается, значительная часть населения искренне верит в то, что поезд подали по чистой случайности и недосмотру, но больше такого не повторится, поэтому нужно успеть на этот. Передо мной имелось немного пустого места – и в тот момент, когда мычащий поезд показался у входа, кто-то с силой толкнул меня в спину.

Толчок был не только сильный, но и совершенно неожиданный, поэтому устоять на месте я не смогла. И удержаться на краю платформы – тоже. И рядом никого не оказалось. Раскинув руки в бесполезной попытке ухватиться за воздух, я летела вниз, и почему-то бросились в глаза грязные рельсы в потеках чего-то черного и густого, рассыпанные семечки и смятая сигаретная пачка.

А подумать я ни о чем не успела…

И только несколько смертельно долгих секунд спустя осознала, что меня с силой тащит обратно, к спасительной твердой стене, что-то невероятно мощное и непреклонное. Тащит совершенно непочтительно, за шиворот. И я одновременно выдохнула с ужасом, понимая, что оказалась на волосок от гибели, но уже успела возмутиться, что меня держат за шкирку, как котенка. Странное все-таки существо – человек. Я совершенно уверена в том, что где-то там, на пушистом облачке, сидит, болтая ногами, мой ангел-хранитель – гениальный и, как все гении, рассеянный и забывчивый донельзя. Ведь какие-то случаи в моей жизни я могу воспринимать только как его вмешательство в ход событий. Он помогает и оберегает, исполняет самые потаенные желания, но при этом часто все путает и делает по-своему.

Например, сегодня он ошибся в количестве мужчин моей мечты, положенных мне по всем существующим правилам. Говорят, где-то в мире ходит твоя половинка. Главное – ее найти. Но при этом само собой разумеется, что половинка есть лишь одна-единственная. И я была уверена в том, что дождливым утром уже познакомилась с этим человеком. Однако же не все так просто.

Надо мной возвышался совершенно очаровательный молодой человек. Чем-то он удивительно напоминал давешнего Владимира Ильича, чем-то – разительно отличался, но все отличия только сильнее привлекали меня к нему. Он был неописуемо лохмат, и светлые волосы развевались под порывами ветра, всегда дующего в метро; голубые – простите за банальность – как небо глаза глядели весело, и взгляд – открытый, располагающий. Белесые брови, свежая золотистая кожа, запах хорошего одеколона… Четко очерченный рот, яркие губы – сразу представилось, что их будет вкусно целовать. Чем-то он был похож на шведа. А легкая не по сезону тенниска с короткими рукавами давала прекрасную возможность рассмотреть его солидные мускулы. Я же говорю: не мужчина, а мечта.