Текст книги "Время любить"

Обойдя кругом «ГАЗ-66-01», Андрей Абросимов покачал головой: за лето крепенько ему досталось! Правое крыло помято, краска на капоте местами содрана, одна фара разбита, не работает и задний фонарь. Видно, где-то колючей проволокой сбоку разодрало у стойки брезент. Работавший на машине паренек два дня назад был призван в армию. Чувствуется, что за машиной особенно не следил, вон сколько засохшей грязи налипло под крыльями! И как он ездил ночью с разбитой фарой и без заднего фонаря?

Климовская райзаготконтора находилась на берегу большого, с пологими берегами озера. Прямо из окон видны были лодки с рыбаками, на другом берегу раскинулся садово-ягодный кооператив. Маленькие, похожие на скворечники, разноцветные домики карабкались на зеленый, с кустами смородины холм, повсюду – кучи песка, кирпича, необрезных досок. Андрей только подивился: чего это горожане вздумали так близко от дома строить крошечные дачки? Некоторым, очевидно, из окон многоэтажных домов можно увидеть как на ладони свой участок.

В Климове пожелтели старые липы на улицах, трава на берегу еще вовсю зеленела, а в камышах и тростнике у берегов бархатисто темнели шишки. Говорили, что на озере хорошо щука берет. Андрей особенно рыбалкой не увлекался, но, если бы попался подходящий компаньон с лодкой, не отказался бы на вечерней зорьке спиннинг покидать. В Климово он прибыл сегодня утром. Околыч – настоящая фамилия его была Гирькин – определил своего шофера на постой к старушке, жившей неподалеку от конторы. Ее неогороженный огород спускался прямо к озеру. Была и маленькая черная банька с поленницей дров. К старушке иногда забегала внучка Ксения, жившая с родителями в пятиэтажном доме в центре. Помогала по хозяйству, в субботу топила баню. Об этом рассказала новому постояльцу Мавра Егоровна – так звали хозяйку. В деревянном старом доме она отвела Андрею маленькую комнату с окном на озеро. Наверное, по утрам его будут будить утки, которые по тропинке сами ходят к озеру.

В конторе Андрея оформили на два месяца. Неделю они с Околычем поработают в Климове, а потом отправятся по районам области. Вот-вот начнется заготовка картофеля, поспевают и другие овощи, так что, как сказал Околыч, успевай только поворачиваться! Когда Андрей показал ему машину, Околыч тут же позвонил знакомому в «Сельхозтехнику» – тот пообещал все, что надо, сделать.

– Валяй к Новикову, – распорядился Околыч. – Возьми запчасти, которые смогут тебе понадобиться в командировке. Да не стесняйся – бери побольше.

– А документ?

– Это не твоя забота, – ухмыльнулся Околыч. – Потом все оформлю. Мы с кладовщиком Новиковым знакомы не первый год!

И действительно, завскладом без всяких возражений выдал Андрею все, что тот попросил, даже комплект инструмента. Подогнав «газон» к берегу, Андрей принялся за ремонт. Покопаться в технике он любил, да и опыт был изрядный – как-никак он шофер второго класса. На любительское удостоверение он сдал еще в десятом классе, а профессиональные права получил в армии – там он научился водить танк, вездеход, многотонный тягач.

День стоял пасмурный, но дождя не было. С озера тянул ветер, он рябил свинцовую воду, шуршал в тростнике. Шишки просыпали коричневый пух в воду. Домашние утки плескались у самого берега. Слышно было, как на том берегу визжала электрическая пила, стучал топор. И всякий раз ему откликалось эхо. Волна негромко плескалась в травянистый берег. Рыболовы замерли на плесе, их черные лодки ощетинились бамбуковыми удочками. Низко пролетела чайка, за ней две вороны. Неожиданно они одновременно спикировали на воду и пропали за камышом.

Андрей вынул из гнезда помятый рефлектор, отсоединил контакты, винты и гайки аккуратно складывал в банку из-под салаки, которую предварительно вымыл.

Прилаживая новую фару, вспомнил свой разговор с заведующим кафедрой журналистики Владимовым Петром Осиповичем. Он зашел к нему за справкой, что является студентом последнего курса.

– Не мог еще год потерпеть? – упрекнул завкафедрой, еще нестарый человек с короткой прической, молодившей его. Он повертел в руках заявление Абросимова о переводе его на заочное отделение, медленно порвал на четыре части и обрывки бросил в плетеную корзину в углу кабинета. – Так и быть, я разрешаю тебе пройти практику в климовской районной газете…

– Я зачислен в райзаготконтору, – вставил Андрей. – Что-то напоминающее «Рога и копыта».

– Ладно, пойду на преступление: дам тебе направление на практику досрочно – наши студенты поедут в феврале, а ты уж постарайся, напиши несколько очерков. А после практики не за горами и диплом… Как тебе в голову-то пришло соваться ко мне с этим дурацким заявлением? Не буду же я из-за блажи, ударившей тебе в голову, отчислять с последнего курса своего лучшего студента?

– Я напишу несколько очерков о райзаготконторе! – осенило Андрея. – Только бы напечатали.

– Только не в стихах, – улыбнулся завкафедрой.

Все устроилось самым наилучшим образом: Андрей остается на курсе, проходит журналистскую практику в Климове, потом защита диплома, госэкзамены, и прощай, университет! Когда он сообщил об этом родителям, отец ничего не сказал, а мать даже расплакалась от радости. Она считала, что диплом заочника меньше стоит, чем диплом студента дневного отделения…

Перед отъездом Андрея в Климове отец сказал:

– Почему бы тебе не поехать на Байкал или в Антарктику? Твой друг Петя Викторов влюблен в север.

– Так это Петя, – улыбнулся Андрей.

– Райзаготконтора… – помолчав, заметил отец. – Может, ты и прав. Мы чаще всего рвемся куда-нибудь вдаль, а то, что у нас под носом, не замечаем.

– Моим начальником будет некий Околыч, – рассказал Андрей. – Он мне показался на редкость интересным типом. Он заявил, что деньги, мол, валяются у нас под ногами, но не каждый умеет их увидеть и подобрать.

– А он, Околыч, видит?

– И на земле, и под землей… Он ведь заготовитель. Его интересует все, что растет наверху и в земле.

– Жулик?

– Держится уверенно, все в Климове его знают, говорят, с ним не пропадешь.

– Вот только на кого он работает? – сказал отец. – На себя или на государство?

– Я это и постараюсь выяснить, – пообещал Андрей.

– Боюсь, сын, тебя надолго не хватит… – напоследок сказал отец. – Расстанется с тобой Околыч!

– Почему? – удивился Андрей.

– Видишь ли, почти всем Абросимовым свойственно чувство обостренной справедливости, отчего многие твои родственники и пострадали. А этот Околыч, судя по всему, делец… Сможешь ли ты стерпеть обман, несправедливость, воровство?

– Я – журналист, – ответил Андрей. – И чтобы понять истоки зла, наверное, стоит и самому залезть в эту выгребную яму по уши.

– Я бы сейчас не смог, – сказал отец.

– Я попробую, – улыбнулся Андрей.

Привинтив фару и поставив задний фонарь, Андрей при помощи молотка и нескольких чурок из поленницы, как смог, выровнял вмятину на крыле, потом подкрасил зеленой краской, которую тоже прихватил на складе. Бабка Мавра дала ему дратвы, сапожную иглу и шило – покойный муж ее сапожничал, – и Андрей наложил на разодранный брезент квадратную заплатку. Теперь машина выглядела нормально. Хорошо, что паренька-шофера призвали в армию, – там его быстро научат порядку, – еще бы полгода, и он окончательно доконал бы «газон».

Услышав какое-то звяканье, Андрей поднял голову и оглянулся: мимо по тропинке к озеру с пустыми ведрами на коромысле прошла невысокая пухленькая девушка в коротких брючках и синей водолазке. В рыжих волосах у нее черная лента, завязанная смешным бантиком. За девушкой бежал кривоногий щенок с лохматыми ушами. Набрав воды, она понесла ведра к бане Мавры Егоровны. Андрей сообразил, что это и есть ее внучка Ксения. На вид лет шестнадцать. Чуть сгибаясь под тяжестью коромысла, она мелко семенила короткими ножками, не глядя себе под ноги. Когда она прошла мимо, наверное, в пятый раз, Андрей сказал:

– Может, помочь?

– Раньше надо было, – бойко ответила она. – Да вы и не сумеете на коромысле.

– Давай попробую. – Андрей подошел к ней, снял с плеч коромысло с ведрами.

Действительно, с непривычки половину ведер он выплеснул себе на брюки и туфли, пока донес до бани. Девчонка шла рядом и поучала:

– Нужно ногами-то семенить и чуть нагнуться вперед, тогда не будет брызгать.

«Вот, значит, почему она крутила задом! – улыбнулся про себя Андрей. – Тут, оказывается, тоже есть свои секреты…»

Он попробовал пройти так же, как ходила с коромыслом она, и вода сразу перестала выплескиваться. Девчонка засмеялась:

– Как смешно вы ходите! Как моя бабушка, когда уток загоняет с озера домой.

В черной продымленной бане в печь был вмазан широкий, луженный изнутри чан, в углу стояла выщербленная, проржавевшая по краям ванна, в которую заливали холодную воду. Ксения ловко затопила печку, подложив к поленьям свернувшуюся в трубку бересту. В бане пахло дымом и сухими березовыми вениками. Андрей представил себе горячий сухой жар, шумный выхлоп из жерла каменки, когда туда подбросишь полковшика кипятка, и себя на черном дощатом полке с размоченным веником в руках…

– Пустишь помыться-то? – спросил он сидевшую на корточках перед печкой девчонку.

– Мойтесь, жалко, что ли. – Она пожала плечами. – Воды хватит. Можно еще в ведрах оставить в предбаннике.

– А веники есть?

– На чердаке, – кивнула на черный потолок Ксения.

Когда пламя забушевало в печке, они вышли из дымной бани. Андрей присел на ступеньках, а девушка прислонилась к высокой березе, широко раскинувшей свои ветви над крышей. К стволу был приколочен шест с покосившимся скворечником.

– Наша баня вот-вот развалится, – заговорила Ксения. – Вот у Околыча баня! Не баня, а дворец! Там и русская, и сауна, и холл, где отдохнуть можно. Даже медный самовар есть. Как кто из начальства приезжает в Климово, так их привозят попариться к Околычу.

– Где же его баня? – окидывая взглядом берег, поинтересовался Андрей.

– На даче, это отсюда пятнадцать километров. Там красивое лесное озеро и народу мало.

– И он ездит каждую субботу? – удивился Андрей.

– А чего ему! – улыбнулась Ксения. – У Околыча две дачи, две машины и даже есть собственный трактор…

– Ты что мне сказки рассказываешь? – не поверил Андрей. – Он ведь не падишах какой-нибудь, а всего-навсего обыкновенный заготовитель.

– Дача его на озере, дача тещи в Никулине, «Жигули» дочери Розы и его собственная «Волга»… А вы видели его дом на том берегу? Два этажа, семь комнат и самая лучшая в Климове голубятня.

– Как же ему все это удалось-то?

– Надо уметь жить… – явно повторила чьи-то слова Ксения.

– Может, он и меня научит? – с улыбкой взглянул на нее Андрей.

– Мой-то Васька ничему у него не научился, – вздохнула девушка. – Разве что пить…

– Околыч еще и пьет?

– У него норма – полтора стакана, и больше ни капли, а Ваське только дай… Не знает меры, дурачок!

– Васька – это мой предшественник? – кивнув на машину, стоявшую на берегу, спросил Андрей.

– До работы в райзаготконторе выпивал, но никогда не терял головы, – рассудительно продолжала Ксения. – А как стал ездить по району с Околычем, явилась лишняя деньга – и пошло-поехало!

– То-то он машину запустил, – посетовал Андрей. – А мне теперь на ней до самой зимы пахать!

– Когда ему было машиной заниматься? – усмехнулась девушка. – С утра продерет глаза – и за руль, а к вечеру уже пьяный.

– Как же Околыч его держал?

– Другого-то не было. Они ведь по месяцу мотались в глубинке. А Вася – хороший шофер, когда трезвый. Вообще-то, Околыч его не раз строго отчитывал, но у них такая работа, что без бутылки никак… Да сами скоро увидите!

Ксения пошла в баню, подложила поленьев, в березовых ветвях запутался густой пахучий дым, с недовольным криком сорвалась с дерева сизоворонка. Над головой, оглушительно грохоча, низко прошел желто-голубой вертолет, длинная раскоряченная тень летела впереди. С озера послышались гулкие шлепки валька о белье – там на дощатых кладях согнулась полная женщина в белой кофте и высоко подвернутой юбке. Солнечный луч, растолкав серые комки, вырвался на волю, рассек озерную гладь на две засеребрившиеся половины, розовым высветил на том берегу стволы сосен.

– Как вас звать-то? – спросила девушка. – Меня – Ксения.

Но руки не протянула. Андрей сказал.

– Скажите, Андрей, – глядя на него небольшими светлыми глазами, спросила девушка, – его там отучат пить?

– В армии-то? – рассмеялся Андрей. – Как пить дать отучат… – Сказал и поймал себя на том, что, пожалуй, некстати употребил фразу «как пить дать».

Затуманившиеся грустью глаза Ксении повеселели. Она куснула мелкими острыми зубами нижнюю губу. Только сейчас Андрей заметил на ее белом лбу и пухлых щеках множество маленьких веснушек. Нос у нее был широковат книзу, а на круглом подбородке – ямочка. Только что познакомились, а ему казалось, что он давно ее знает. Отчего это? От обычности ее облика? Он вспомнил Марию Знаменскую… Вот она ни на кого не похожа! В ее глаза можно смотреть и читать мысли. И они у девушки чистые, возвышенные. На Марию можно во всем положиться, она не обманет, не предаст, а что может быть ценнее этого качества? Мария проводила его на поезд, не обращая ни на кого внимания, крепко поцеловала и потом шла рядом с вагоном, пока пассажирский не набрал скорость… Всего несколько дней, как они расстались, а он уже скучает…

Андрей в двадцать лет, несколько раз обжегшись на девушках, не то чтобы охладел к ним, но стал относиться с некоторой настороженностью. Поначалу он видел их в навеянном книгами романтическом ореоле. Относился как к существам нежным, слабым, нуждающимся в мужской защите. Он и в школе не раз вступался за одноклассниц перед мальчишками, из-за чего и прозвали Арамисом. Ребята почему-то считали, что из всех мушкетеров лишь Арамис был рыцарем в отношении женского пола. Однако, повзрослев, Андрей понял, что действительность несколько иная, чем он предполагал: современные девушки не считали себя слабыми существами, а, наоборот, проявляли в жизни скорее мужские качества – твердость характера, целеустремленность, напор и даже нахальство. Конечно, в силу прошлых традиций, если это было выгодно, девушка могла и прикинуться слабой, беззащитной, как мадам Щукина из чеховского рассказа «Беззащитное существо». В наше время девушки в большинстве случаев сами выбирают себе парней, а если ошибаются, то не колеблясь отвергают их. А эта мода одеваться в мужское, коротко стричься, пить вино, курить? Да и крепкое словечко запросто может сорваться с языка. Поняв, что современные девушки ничего общего не имеют с воспетыми воздушными героинями Вальтера Скотта, Фенимора Купера, Андрей стал и относиться к ним по-другому.

Мария Знаменская… Возможно, романтизма в ее натуре и не было, но вот женственности, понимания его, Андрея, искренности и способности к самопожертвованию он ни у кого больше из знакомых не встречал, разве что у сестры Ольги… Не зря же многие – Оля и Мария сами в этом признавались – считают их несовременными. А Андрею как раз это больше всего в них и нравилось…

Что-то было общее в характерах Марии Знаменской и вот этой веснушчатой Ксении… Может, искреннее переживание за близкого человека? Желание помочь ему? Почему ему, незнакомому парню, девушка вдруг открылась, поведала о своей тревоге за любимого человека? Другая могла бы и скрыть все это в себе, а встретившись с другим парнем, и вида не подать, что у нее кто-то есть, тем более что этот кто-то уехал за тридевять земель… И он, Андрей, обычно трудно вступавший в контакт с девушками, так непринужденно заговорил с ней…

– У Околыча в ходу такая фраза: «Сам живи и давай жить другим…» – прервала его размышления девушка. – Сам-то он хорошо устроился, катается как сыр в масле, говорит моя бабушка… А вот другим почему-то плохо! Вася никогда столько не зарабатывал, как с Околычем, а деньги не пошли ему впрок: все пропил, да и неприятности были с ГАИ – чуть прав не лишили.

– Вернется твой Вася из армии другим человеком, – сказал Андрей.

– Я тоже в это верю.

Сейчас, присмотревшись вблизи к девушке, Андрей подумал, что ей, пожалуй, уже восемнадцать, не меньше.

– Мы решили пожениться, когда он демобилизуется, – сказала Ксения. – Он предлагал прямо сейчас, но я решила, что лучше потом…

– Правильно решила.

– Вы думаете, он не вернется? – взглянула она ему в глаза.

– Я так не думаю, – ответил он..

– В будущем году я заканчиваю училище кулинарии, – продолжала девушка. – Зимой будут распределять, я попрошусь в ту местность, где служит Вася. Может, даже к ним в часть устроюсь… – Она поднялась со ступенек: – Надо еще дров подложить! Знаете, сколько нужно баню топить, чтобы была парной? Два-три часа, а зимой – четыре.

Решив, что нитролак на крыле и капоте подсох и теперь пыль не пристанет, Андрей тоже поднялся: ему еще нужно в контору за путевками и авансом. Надо заскочить в спортмаг и купить спальный мешок – мало ли где придется ночевать. Выезжают завтра в шесть утра – так сказал Околыч.

– Приходите, Андрей, через два часа! – высунувшись из бани, крикнула Ксения. – Первый пар – ваш!

– Не забудь в шайке замочить березовый веник, – улыбнулся Андрей.

Вадим Федорович и Виолетта завтракали у своего домика, когда к ним подошел Захар Галкин. Присев на чурбачок, почесал корявым пальцем бугристый нос, пожелал приятного аппетита. Роста он был невысокого, но под ситцевой, с расстегнутым воротником рубашкой угадывались крепкие мускулы. Галкин рассказывал, что когда-то был нападающим футбольной команды.

– Беда у меня, – понурив голову, сообщил он.

– С женой поругался? – улыбнулся Вадим Федорович.

– Я с ней каждый день ругаюсь, вернее, она меня, как жучок-древоточец, точит и точит… А тут вон чего придумала: взяла и отравила мою любимую собаку. Сначала я думал, заболел мой Байкал: не ест, только воду лакает да траву щиплет, как овца. Потом гляжу, все хуже и хуже, а ночью залез в сарай к поросятам и околел на полу. Я бы и не знал, что это дело рук Васильевны, да из чашки Байкала петух поклевал остатки и тоже в одночасье загнулся. Вот какие дела творит моя сволота Васильевна!

Байкал был крупный лохматый пес из породы терьеров. С ним любили фотографироваться отдыхающие. Из черной курчавой шерсти весело поблескивали умные коричневые глаза, лай у Байкала был раскатистый, басистый. Обычно он сидел на привязи у скотника, за которым начиналась пасека, а когда спускали, то не спеша обходил все домики, как бы приветствуя гостей, и каждый находил для него угощение. Огромный пес аккуратно брал из рук, кивал лохматой головой и удалялся под ближайший куст, чтобы там спокойно закусить. Спускала его с цепи Васильевна два раза в день – в обед и вечером, когда отдыхающие готовили ужин. Дело в том, что жадная женщина летом не кормила собаку, рассчитывая, что той всегда перепадет от отдыхающих. Вот почему породистому псу приходилось дважды в день совершать обход домиков. Просить подачку, как это свойственно дворняжкам, он не умел: подходил к порогу, негромко рыкал и, помахивая обрубком хвоста, весело смотрел из курчавых зарослей в глаза, будто приглашал поиграть. Пес очень понравился Виолетте, да и Вадим Федорович подружился с ним, несколько раз брал с собой в лес. Байкал понимал все команды, охотно приносил брошенную палку, лез за ней даже в воду, по команде лаял, ложился, садился. Галкин рассказывал, что черного терьера оставил ему артист, отдыхавший несколько лет назад на турбазе. Артист разошелся с женой, нужно было уезжать на юг на съемки нового фильма, вот и согласился отдать собаку Захару. Каждый год приезжал на турбазу навестить своего любимца Байкала. Должен приехать и в этом году…

– Почему вы решили, что Васильевна отравила его? – спросила расстроенная Виолетта.

– Мне совхозный зоотехник недавно привез крысиной отравы, – стал рассказывать Захар. – Крысы завелись в хлеву и крольчатнике, до чего обнаглели! Двух крольчат сожрали ночью! Ну я и стал подсыпать отраву по углам, а банку Васильевна подальше спрятала, чтобы ненароком куры не склевали… А вчерась понесла она ведро с помоями поросятам, да что-то замешкалась у огорода, а Байкал все и сожрал. Ну Васильевна тут и взвилась: мол, жрешь, как свинья, а толку от тебя ни на грош! Как от козла, ни шерсти, ни молока. Она и раньше на него косилась: дескать, накладно такую громадину держать, особенно зимой, когда народу тут мало… Взяла отравы из банки и подсыпала Байкалу в миску… – Галкин всхлипнул, вытер заслезившийся глаз. – Жалко пса… И потом, что я теперь скажу артисту? Он ведь деньги Васильевне давал на содержание собаки, да и всякий раз привозил с собой еду для него.

– Как же это она смогла такое? – покачал головой Казаков.

Много он разных людей повидал на своем веку, но таких, как Васильевна, вроде бы не встречал. Из-за ведра помоев отравить породистую, причем чужую, собаку, на кормежку которой даже деньги даны.

– Убивается тоже, – заметил Галкин.

– По Байкалу? – спросила Виолетта.

– По петуху, – ответил Захар. – Сама его мясо боится есть, заставляет меня кому-нибудь продать из отдыхающих…

– Спасибо, что предупредили… – усмехнулся Вадим Федорович.

– Разведуся с ей! – вдруг взорвался Галкин. – Дети взрослые, у них у самих уже семьи, ну что я буду мучиться с такой стерьвой? Давеча Байкала отравила, а потом, чего доброго, и меня? Не раз уже грозилась спровадить на тот свет!

– Ты и сам подохнешь, ежели будешь так пить, – произнесла появившаяся из-за домика Васильевна. – У кролей пустые кормушки, а он тут расселся… – Она перевела взгляд на Казакова: – Опять налили ему? Сейчас же убирайтесь отселя, покуда сама ваши вещи не выкинула из домика! И права вы тут не имеете никакого проживать.

– Дождешься, Васильевна, что я тебя заместо отравленного Байкала посажу в будку на цепь! – храбро заявил Захар. И даже с чурбака вскочил. – И что у тебя за вредная привычка из-за угла подслушивать? Раз мылись с мужиками в бане, тут в деревне рядом, так час торчала под окном и подслушивала, про что мы там толкуем! И ноги больные, а тут держат…

– Чья бы корова мычала, а твоя молчала, – прошипела Васильевна и, неожиданно проворно шагнув вперед на своих толстых ногах-бревнах, наотмашь хлестнула жирной ладонью мужа по лицу. И раз, и другой.

Тот пошатнулся, схватился за щеку, глаза его побелели от бешенства, Казаков думал, что он сейчас разъяренным вепрем кинется на жену, но он только смачно сплюнул и хрипло уронил:

– Да разве ты баба? Правильно сказал один отдыхающий: ты есть «оно». Злоба и жадность родились раньше тебя. И зачем ты живешь на белом свете? Эх ты, ошибка природы! – Еще раз сплюнул и ушел.

Васильевна, будто окаменев, таращила на Вадима Федоровича и Виолетту тусклые злобные глаза, беззвучно шлепала толстыми красными губами. Вся ее расплывшаяся, бесформенная фигура выражала сильнейшее негодование.

– «Оно»… – задумчиво произнесла Виолетта. – Довольно метко, ты не находишь, милый?

Это было сказано таким тоном, словно они были вдвоем. Виолетта, не опускаясь до ругани, нашла, как откровенно выразить свое полное презрение к этой чудовищной бабе.

– Пойдем искупаемся, дорогая, – поддерживая ее игру, ответил Казаков.

– Выпишу! Убирайтесь, чтобы вашего духу… – визгливо неслось им в спину.

Но они, обнявшись и смеясь, быстро стали спускаться к озеру. Уже отплыв от берега на середину, Виолетта повернула к Вадиму загорелое, с блестящими глазами лицо:

– Говорят: хороший человек, плохой человек, но Васильевна – это чудовище! Отравить такую замечательную собаку! И из-за чего? Из-за ведра помоев!

– Чудовище – это среднего рода, как и «оно», – ответил Вадим Федорович. – Знаешь, девочка, мне захотелось отсюда уехать… И сегодня же.

– Мне тоже… – эхом откликнулась Виолетта и, быстро заработав руками, поплыла к берегу. Длинные золотистые волосы облепили ее шею, плечи, будто водоросли на течении извивались рядом.