Текст книги "Ищейка"

Вирджиния Бокер
Ищейка

Virginia Boecker

THE WITCH HUNTER

Печатается с разрешения автора и литературных агентств New Leaf Literary & Media, Inc. и Andrew Nurnberg.

Серия «Ангелы и демоны»

© Virginia Boecker, 2015

© Перевод. М. Б. Левин, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

* * *

Глава первая

Я стою на краю людной площади, где палачи зажигают костры. Двое в рабочих темно-красных плащах и обугленных кожаных перчатках как раз обходят узкие деревянные помосты, подняв горящие факелы. На помостах четыре ведьмы и три колдуна, прикованные к столбам, их ноги завалены хворостом. Они смотрят на толпу, и на лицах написана решимость. Что они такого натворили, понятия не имею – не я их брала. Но точно знаю, что прощения просить они не станут. Не будет ни мольбы о милости в последнюю минуту, ни клятв раскаяния на ступенях эшафота. И когда палачи поднесут факелы к хворосту и первые языки пламени взлетят в свинцовое небо, преступники не издадут ни звука. Раньше бывало иначе, но чем сильнее разгорается бунт реформистов, тем упорнее становятся они сами. Точно так же не важно, что именно они совершили. Какую использовали магию: заклятия, фамилиаров, зелья, травы, – все это теперь вне закона. Да, были времена, когда такое терпели и даже поощряли. Магия тогда казалась полезной. А потом пришла чума. Магией вызванная и магией же распространяемая, она чуть не уничтожила нас. Колдунов предупреждали, просили, требовали оставить свою возню, но они игнорировали все увещевания. И вот теперь, на грязной площади под грязным небом, мы кладем этому конец.

Справа, футах в двадцати от меня стоит Калеб. Он внимательно смотрит в огонь, синие глаза прищурены, лоб слегка наморщен. По его лицу никогда не скажешь, грустит он, скучает, веселится или играет сам с собой в крестики-нолики. Даже мне не угадать, о чем он думает, а уж я-то его знаю дольше всех.

Но скоро, еще до того как в толпе начнутся протесты, он начнет действовать.

Я уже слышу смутное бормотание, шарканье подошв, время от времени вскрикивает кто-то из родственников. Люди поднимают дубины, замахиваются камнями. Сейчас их сдерживает уважение к казнимым, но когда тех не станет, в ход пойдет сила. Против палачей, против охраны, выстроенной вдоль улицы, против всякого, поддерживающего правосудие, что вершится сейчас. Да, люди боятся магии. Но последствия ее преследования пугают их еще больше. И наконец Калеб осторожно подергивает себя за светло-русую прядь, медленно опускает руку в карман.

Время!

Я дошла уже до середины площади, когда раздается крик. Меня толкают в спину, потом еще раз, я налетаю на человека впереди.

– Смотри, куда прешь! – Он резко оборачивается, лицо красное от гнева, но тут же бледнеет, как только видит меня. – Простите, мисс. Я вас не видел, и… – Он замолкает, всматривается в меня пристальнее. – Да вы же еще совсем ребенок. Нечего вам тут делать, идите домой. Вам всего этого видеть не нужно.

Я киваю и отступаю. Кое в чем он прав: мне ничего этого видеть не нужно. И быть сейчас нужно не здесь.

Иду за Калебом, сперва по широкой мощеной улице, потом через Развалины – лабиринт узких переулков, залитых жидкой грязью и обрамленных рядами низких темных бревенчатых домов с остроконечными крышами, погрузившими улицу почти в непроглядную темноту. Мы быстро проносимся по улочкам со смешными названиями: Коровий проезд, Фазаний двор, Гусиный переулок, – оставшимися еще с тех пор, когда на площадь возле Тайберна пригоняли скот.

Теперь здесь бойня иного рода.

Улицы пустынны, как всегда бывает в день сожжения. Те, кто не присутствует на казни, сейчас протестуют против них возле дворца Рэйвенскорт или стараются забыться в какой-нибудь таверне Апминстера. И производить арест сегодня – явный риск, если попадемся толпе. Шли бы мы арестовывать обыкновенную ведьму – риска бы не было совсем. Но это не обычный арест.

Калеб увлекает меня в пустой дверной проем.

– Готова?

– Конечно, – улыбаюсь я.

Он улыбается в ответ:

– Тогда оружие на изготовку.

Я лезу под плащ и достаю клинок. Калеб одобрительно кивает:

– Стража ждет нас на Фазаньем, и я на всякий случай поставил Маркуса на Гусиный, а Лайнуса – на Коровий. – Он добавляет, помолчав: – Господи, что за дурацкие названия у здешних улиц!

Я с трудом подавляю смех.

– Знаю. Но мне их помощь не понадобится. Сама справлюсь.

– Как скажешь. – Калеб вытаскивает из кармана крону. Зажимает монету в пальцах и держит у меня перед глазами. – Ну что, как обычно?

Я презрительно усмехаюсь:

– Размечтался. Пять единиц добычи – значит, и наград пять. Плюс к тому они – некроманты. Что означает как минимум один труп, сколько-то крови, кучка костей… соверен как минимум, скупердяй ты наш.

Калеб смеется.

– Знатно торгуешься, Грей. Ладно, пусть будет два соверена и выпивку ставлю. По рукам?

– По рукам.

Я протягиваю ему руку, но он не пожимает ее, а целует. У меня екает под ложечкой, чувствую, как жар заливает щеки. Но Калеб, похоже, не замечает ничего – просто сует монету обратно в карман, вытаскивает из-за пояса кинжал, подкидывает его в воздух и ловит с изрядным мастерством.

– Отлично. Тогда идем, а то, знаешь ли, некроманты сами себя арестовывать не будут.

Мы пробираемся вдоль домов, ноги чавкают в раскисшей грязи. Наконец мы доходим до цели! Наш дом похож на все прочие: грязно-белая штукатурка, деревянная дверь с шелушащейся красной краской. Однако же и отличается от других – тем, что находится по ту сторону двери. Колдуны, которых я обычно ловлю, все еще живы, все еще телесны. Сегодня всё не так. У меня живот сводит знакомой судорогой, как обычно бывает перед арестом: волнение, азарт, страх.

– Я вышибаю дверь, но ты входишь первой, – говорит мне Калеб. – Командуй, это твои арестанты. Обнаженный клинок вверх, не вздумай его опускать ни на секунду. И сразу же зачитай ордер на арест.

– Знаю. – А вот почему он мне это говорит, не знаю. – Вроде бы не в первый раз?

– Я помню. Но сейчас не как в другие разы. И эти не такие, как те. Ничего приятного. И больше не ошибайся, ясно? Не могу я все время за тобой поправлять.

Я вспоминаю все свои ошибки, сделанные за последний месяц. Погоню по переулку за ведьмой, которая едва не удрала. Трубу, где я застряла, пытаясь забраться в дом в поисках спрятанных книг заклинаний. Ага, и дом, в который я ворвалась, где не колдуны варили зелья, а пара пожилых монахов – эль. Да, сколько-то ошибок есть. Но вообще-то я ошибок не совершаю. Не в моих это привычках.

– Понятно.

Я поднимаю клинок, потные руки соскальзывают с рукояти, я торопливо вытираю их плащом. Калеб заносит ногу и лупит ею по двери. Та распахивается, я врываюсь в дом. У огня в середине комнаты сгрудились пять некромантов, которых я ищу. Над пламенем стоит большой тигель, от него валит зловонный розовый дым. Все некроманты в длинных истрепанных коричневых мантиях, лиц не видно под свободными капюшонами. Они стоят, бормочут и распевают, размахивают зажатыми в руках костями – то ли рук, то ли ног кого-то очень малорослого – и трясут ими, как шайка монгольских шаманов. Я бы засмеялась, если бы не было так противно смотреть.

Я обхожу компанию по кругу, наставив на них острие.

– Гермес Трисмегист! Останес Персидский! Олимпиодор из Фив! – Я замолкаю, чувствуя себя идиоткой.

Ох уж эти некроманты, что за чудные имена себе придумывают! Небось хотят друг друга перещеголять.

– Вот вы, пятеро! – говорю, начиная заново. – Именем Малькольма, короля Энглии, я арестую вас за преступление колдовства. – Они продолжают распевать, даже не поднимая глаз. Я смотрю на Калеба. Он стоит в дверях, все еще подбрасывая и ловя свой кинжал. Похоже, развлекается, на меня глядя. – Тем самым вам надлежит проследовать с нами в тюрьму Флит для задержания и ожидать там суда под председательством инквизитора лорда Блэквелла, герцога Норвичского. Буде вас признают виновными, вас казнят повешением либо сожжением, как будет угодно королю, земли же ваши и имущество ваше отойдут к короне. – Я останавливаюсь перевести дыхание. – И да поможет вам Бог.

Обычно на этом месте они начинают протестовать, говорить, что ни в чем не виноваты, требовать доказательств. Всегда. Еще ни разу не приходилось мне арестовывать ведьму или колдуна, которые сказали бы: «Ну да, возилась я незаконно с заклинаниями, читала запрещенные книги, покупала запрещенные травы, и слава небесам, что вы пришли и это прекратили!» Нет, всегда: «Зачем вы пришли?» и «Вы не туда попали» или «Здесь какая-то ошибка!». Но ошибок не бывает – никогда. Если уж я появилась на твоем пороге, то это ты что-то сделал, чтобы меня туда привести.

Как вот эти некроманты.

Я продолжаю:

– Во вторник, октября двадцать пятого дня одна тысяча пятьсот пятьдесят восьмого года, Останес Персидский покупает аконит волчий, известный яд, на черном рынке Хэтч-Энда. В воскресенье, ноября тринадцатого дня одна тысяча пятьсот пятьдесят восьмого года, Трисмегист вырезает Печать Соломона – талисман, используемый для вызывания духов, на стене Адриана за пределами города. Ноября восемнадцатого дня одна тысяча пятьсот пятьдесят восьмого года все подозреваемые замечены на кладбище Всех Святых в Форчен-Грин за эксгумацией трупа Псевдодемокрита, урожденного Натэниела Смита, также известного некроманта.

Все то же молчание. Продолжают себе гудеть, как улей, полный старых пчел. Я прокашливаюсь и продолжаю, на сей раз чуть громче:

– В распоряжении подозреваемых находятся следующие тексты, каждый из которых входит в Librorum Prohibitorum, королевский официальный список запрещенных книг: Альбертус Магнус, «Magister Serpentarium», Томас Гранмер, «Новая книга обычных заклинаний», Дезидериус, «Справочник рыцаря-реформиста».

На это они уж точно ответят! Ничто у них не вызывает такой ярости, как известие о том, что я побывала у них в домах и нашла спрятанное там, где никому бы в голову не пришло искать. В тайниках под половицами, под насестом в курятнике, в соломенном матрасе. Все, что колдун может спрятать, я могу найти.

Тут до меня доходит, что нет смысла мне стоять и перечислять их преступления, когда я взяла их с поличным на куда большем. И мне не совсем понятно, что теперь делать. Не стоять же целый день, слушая, как распевают эти старые идиоты, – и я не могу допустить, чтобы они завершили свои заклинания. Но и вмешаться и пустить в ход клинок я тоже не могу. Нам полагается лишь ловить и ни в коем случае не убивать: закон Блэквелла, который никто из нас не смеет нарушить. И все равно пальцы сжимаются на рукояти, меня так и подмывает врезать им по первое число, и тут я замечаю одну вещь: в розоватом тумане тигля начинает возникать контур. Он поднимается в воздух, раскачиваясь и раздуваясь под несуществующим призрачным дыханием. Чем бы ни был этот призрак – по моему мнению, это Псевдодемокрит, урожденный Дэниел Смит, которого выкапывали на моих глазах, – он вызывает отвращение. Нечто среднее между трупом и привидением, прозрачное, но гниющее, мшистая кожа, рассыпающиеся в суставах конечности, внутренности наружу. От него идет странное жужжание, и я вдруг соображаю, что он покрыт мухами.

– Элизабет!

Голос Калеба возвращает меня в реальность. Сейчас он стоит рядом со мной, кинжал держит перед собою, уставясь на возникающий перед нами предмет.

– Как ты думаешь, – шепчу я, – это призрак?

Он качает головой:

– Не думаю. Слишком он… как бы это сказать…

– Сочный?

Рот Калеба искривляется в презрительной гримасе.

– Угу. Я бы предпочел слово «плотный», но ты права. И чтобы поднять призрака, усилий пяти человек не нужно. Так что – гуль, быть может? Или упырь. Трудно сказать, он ведь еще не полностью сформировался.

Я киваю.

– Им надо помешать, пока они не закончили, – говорит он. – Бери тех двоих, что слева, а я тех троих справа.

– Не пойдет, – поворачиваюсь я к нему. – Это мой арест, я беру всех пятерых. Так договаривались. А ты вот эту плотную тварь в котле.

– Нет, пятерых тебе одной не взять.

– Еще три соверена – и возьму.

– Элизабет…

– Сам ты Элизабет!

– Элизабет!

Калеб хватает меня за плечи и разворачивает к себе. Некроманты перестали распевать, и в комнате стало тихо. Смотрят они все прямо на нас. Вместо костей в их руках зажаты длинные кривые ножи, причем все наставлены в нашу сторону.

Я вырываюсь из хватки Калеба, делаю шаг к ним, высоко подняв меч.

– Что ты здесь делаешь, девочка? – спрашивает один из них.

– Я пришла вас арестовать.

– В чем нас обвиняют?

Я раздраженно хмыкаю. Если он думает, что я снова буду проговаривать всю процедуру ареста, то его ждет сюрприз.

– Вот этот предмет. – Я тыкаю мечом в сторону подергивающегося видения. – В этом и обвиняют.

– Предмет? – оскорбленным тоном говорит кто-то из них. – Это не предмет. Это гуль.

– Говорил же тебе, – шепчет сзади Калеб. Я не отвечаю.

– И это последний предмет, который тебе суждено увидеть, – добавляет некромант.

– Размечтался, – отвечаю я, доставая наручники.

Отвожу взгляд всего на секунду, но ее хватает. Один из некромантов мечет нож.

– Берегись! – успевает крикнуть Калеб, но слишком поздно. Нож с тошнотворным хлюпом входит мне в грудь над сердцем.

Глава вторая

Проклятие!

Я роняю меч и выдергиваю нож из груди, швыряя его на пол. В животе у меня вспыхивает жар, за ним возникает резкое ощущение покалывания. И рана тут же заживает. Крови почти нет, и даже не болит – или не сильно. При виде этой сцены все пятеро некромантов застывают на месте. Они знают – знали с той самой секунды, как я вошла в дверь, – но совсем другое дело видеть, как она действует: стигма, выжженная у меня на коже над пупком, черные каракули, изображающие XIII. Стигма, защищающая меня и показывающая, кто я есть. Воин Тринадцатой Скрижали. Ищейка. Охотник на ведьм.

Они пятятся, будто именно меня здесь надо бояться. И они, конечно, правы.

Я бросаюсь вперед и бью ближайшего некроманта в живот. Он сгибается пополам, и я локтем добавляю сверху ему по затылку, он оседает на пол. Поворачиваюсь к другому, наступаю ему на ногу, прижав к земле, и другой ногой бью сбоку по коленной чашечке. Он с воем падает на колени. В мгновение ока я хватаю его за руки и заковываю медными наручниками. Медь для магии непроницаема, и ему теперь не уйти. Оборачиваюсь к трем прочим. Они выставили руки перед собой и медленно пятятся. Краем глаза я вижу Калеба, он на меня смотрит. И усмехается.

Срывая с пояса новую пару наручников, я двигаюсь к ним. Вблизи заметно, какие они развалины. Лет по семьдесят, не меньше. Седые волосы, морщинистая кожа, водянистые глаза. Хочется сказать, что лучше бы им в церковь ходить и молиться, чем выкапывать тела и вызывать духов, но смысл? Все равно ведь не послушают. Никогда не слушают.

Хватаю некроманта за руки и защелкиваю на нем манжеты. Но не успеваю скрутить оставшуюся парочку, они выворачиваются, и один из них бормочет заклинание: «Мутзак тамзих кадима».

Становится тихо. Огонь гаснет, клубы розового дыма исчезают, втягиваясь обратно в тигель, будто их и не было. Некромант продолжает бормотать, пытается завершить ритуал. Я срываю с пояса кинжал и запускаю в него, чтобы помешать, но поздно. Дух, паривший над котлом, мерзкий, но безвредный до сих пор, загустевает и твердеет, шлепается передо мной с глухим стуком. Калеб чертыхается вполголоса.

Не успеваем мы шевельнуться, как гуль сбивает меня на пол, смыкает на горле гниющие холодные руки и начинает давить.

– Элизабет!

Калеб бросается вперед, но не успевает ко мне, потому что на него нападают два оставшихся некроманта с высоко поднятыми ножами.

Я хватаюсь за руки гуля, тяну их в стороны, царапаю и бью по ним, пытаюсь вдохнуть воздух, пусть даже он воняет землей, гниением и смертью. Слышу, как выкрикивает мое имя Калеб, пытаюсь ответить ему, но вместо голоса – придушенный шепот. Я отбиваюсь, выворачиваюсь, пытаюсь разорвать захват. Но гуль слишком силен.

В глазах темнеет, в них появляются пятна, расширяются, чернеют. Я хлопаю по каменному полу, тянусь к мечу, но он слишком далеко, и Калеб не может мне помочь. Одного некроманта он уже бросил на пол в наручниках, но другой продолжает драться, кидая в него всевозможными предметами: мебель, дымящиеся поленья, кости. Помощи мне не дождаться. Но должен же быть какой-то выход, я знаю, что он есть. И если я не найду его быстро, гуль меня задушит насмерть. Против этого даже стигма не поможет.

И тут у меня появляется мысль.

Собрав последний оставшийся воздух, я делаю вид – убедительно, надеюсь, – что испускаю последний вздох, и затихаю. Челюсть отпускаю, чтобы отвисла бессильно, глаза становятся стеклянными и мертвыми. Не знаю, поможет ли, потому что эта тварь мертва, а мертвеца, быть может, нельзя облапошить. Он не прекращает давить, я начинаю думать, что просчиталась, и собираю в кулак все свое самообладание, чтобы не дернуться.

Наконец он перестает давить. И в ту секунду, когда он ослабляет хватку у меня на горле, я запускаю руку в висящий на поясе мешок, зачерпываю горсть соли и мечу ему в лицо.

Комнату заполняет бешеный визг. Соль вплавляется в остатки его кожи и проникает в череп, в глаза, в мозг, растворяя плоть в серую липкую массу. Теплые вонючие куски шлепаются мне на лицо, на волосы, глазное яблоко вываливается из орбиты и болтается передо мной вязким веревочным клубком. Подавляя рвотный позыв, перекатываюсь на бок, хватаю с пола меч и замахиваюсь. Лезвие аккуратно прорезает шею гуля, и он исчезает в вихре горячего воздуха, испустив второй душераздирающий визг. Последний некромант при этом звуке останавливается, предметы, которые он гонял вокруг комнаты, бесцеремонно хлопаются на пол. Калеб не теряет времени, хватает его за шиворот и бьет лицом о свое колено, потом наносит такой удар, что некромант падает спиной в огонь. Не дав ему опомниться, Калеб падает рядом с ним и защелкивает у него на руках наручники. На секунду останавливается, опустив голову и тяжело дыша. Светлые волосы прилипли к потному лбу, лицо измазано кровью. Я так и валяюсь, растянувшись на полу, руки и одежда вымазаны землей, гнилью и один бог знает, чем еще. Наконец Калеб поднимает голову и смотрит на меня. И мы оба начинаем хохотать.

Калеб выходит наружу и свистит стражникам. Они врываются в дом в своих черно-красных мундирах, с вышитым гербом короля на груди и красной розой – эмблемой его дома – на рукаве. Некромантов одного за другим выволакивают на улицу, швыряют в ожидающую телегу и приковывают там. Когда дело доходит до последнего, их лица разочарованно вытягиваются.

– Он мертв, – говорит стражник Калебу.

Мертв? Не может быть. Но когда я смотрю на того некроманта, в которого метнула кинжал, то вижу, что он лежит навзничь, таращась в небо невидящими глазами, а кинжал, которым я целилась в ногу, торчит у него в животе.

Проклятие!

Я бросаю полный ужаса взгляд на Калеба, но он, не обращая на меня внимания, начинает говорить.

– Да, он мертв, – звучит его спокойный голос. – Это, конечно, неприятно, но нам повезло.

– Повезло? – переспрашивает стражник. – В каком это смысле?

– Повезло, что только один из них погиб, – продолжает Калеб, не запнувшись ни на миг. – Когда мы пришли, они пытались убить друг друга. Наверное, по сговору. Знаете, что за народ эти некроманты – одержимы смертью. – Он пожимает плечами. – Мы только и делали, что оттаскивали их друг от друга. Вы гляньте, что тут творится! И посмотрите на бедняжку Элизабет, в каком она виде.

Стражники переводят взгляд с Калеба на меня, будто забыли о моем присутствии.

– Я должен буду доложить лорду Блэквеллу, – говорит один из них. – Доставлять арестованного мертвым – это нарушение.

– Разумеется, – кивает Калеб. – Я вообще-то и сам сейчас собираюсь в Рэйвенскорт. Пойдем вместе? Меньше писанины для нас обоих.

– Писанины? – Стражник неловко ежится. – В субботу?

– Конечно. После доклада потребуют изложить все в письменной форме. Много времени это не займет – часа два, не больше. Пошли?

Калеб идет к двери и придерживает ее открытой.

Стражники переглядываются, потом перешептываются.

– Да ладно, куда спешить-то. Этот никуда не убежит.

– А что с телом? Кто-нибудь же обязательно заметит, что он не двигается.

Калеб улыбается:

– Я бы об этом не волновался. Когда арестованные доставлены по назначению, на них мало обращают внимания. И вы правы, он никуда не сбежит. Да и вообще из Флита никто не выходит. Разве что на костер.

Стражники смеются, и Калеб с ними. А меня вдруг мороз продирает по коже, и я сую руку в карман плаща, сжимаю ее в кулак. Калеб выводит их наружу, смотрит, как они садятся на коней. Потом они пожимают друг другу руки, и стражники уезжают. Тяжелые деревянные колеса телеги оставляют в грязи борозды, и лишь стук лошадиных копыт слышится в по-прежнему пустом переулке. Калеб возвращается в дом, и, как всегда, по его лицу ничего невозможно прочесть. Ходит, поправляет мебель, собирает наше оружие. Я знаю: он зол как черт, что я убила некроманта. По глупости, по беспечности, по ошибке – после всех его предостережений. Что еще хуже, никаких оправданий у меня нет. В любую минуту он может на меня заорать. Я не способна это предотвратить, но, быть может, получится смягчить удар?

– Ладно, признаю. Проявила себя не лучшим образом, – говорю я. – Но, с другой стороны, тебе не придется теперь платить мне два соверена. Вполне хватит и одного.

Он со стуком ставит стул, который у него в руках, и оборачивается ко мне:

– Что вообще стряслось, черт возьми?

– Не знаю, – отвечаю я. – Наверное, я допустила ошибку.

– Я тебя предупреждал, – хмуро говорит Калеб.

– Да. Но прости меня, я правда не знаю, что случилось.

Он всматривается в меня пристально, будто надеется прочесть в моих глазах более адекватное объяснение. Потом качает головой.

– Ты понимаешь, что это никуда не годится? Если тебя будут спрашивать, что произошло, придется повторить ту же версию, что я выдал стражникам.

– Знаю, – киваю я.

– Это важно, – настаивает он. – Если кто-нибудь узнает, все дойдет до Блэквелла. А что тогда будет, ты в курсе.

О да. Он вызовет меня к себе в покои, уставится острыми черными хитрыми, как у вороны, глазами и потребует рассказать, что случилось. Не только сегодня и здесь. Он потребует рассказа обо всем вообще. Он пожелает знать все, что я делала, всех, кого видела, все места, где была. Он измотает меня допросом, пока я не сознаюсь во всем и ему все не станет известно.

А нельзя, чтобы ему все стало известно. Или кому-нибудь еще. Даже Калебу.

– Пошли отсюда, – говорит Калеб. – Казнь вот-вот закончится, и нас не увидят.

Он берет меня за локоть и ведет к двери, потом на улицу. Мы снова петляем тем же путем, пока не доходим до Уэстчипа – широкой мощеной дороги, что ведет от Тайберна до самого дворца Рэйвенскорт.

Хотя мы уже отошли на несколько кварталов, но все еще видна толпа, тянущаяся через ворота в соседние улицы. Люди идут кучно, орут и распевают, кричат о низложении короля, его советников и даже королевы – за беспощадное преследование магии.

– Становится хуже, – говорит Калеб.

Я киваю. Казни колдунов никогда не были популярны, но и протестов раньше не вызывали. Вот таких, как сейчас. Несогласные с политикой короля выступали втихую: раздавали памфлеты на улицах, шептались за кружкой в таверне. Кажется невозможным, чтобы весь город сейчас собрался перед воротами дворца, вооружившись камнями, палками и… кувалдами?

– Что они делают?

Я вижу группу людей, рассыпавшихся вдоль ворот, где висят двенадцать каменных плит, Двенадцать Скрижалей Энглии. Двенадцать Скрижалей – законы королевства, вырезанные в камне и вделанные в ворота Рэйвенскорта. Каждая скрижаль посвящена отдельному закону: право собственности, уголовные преступления, права наследования и так далее. Став инквизитором, Блэквелл добавил Тринадцатую Скрижаль. В ней перечислены законы против колдовства и наказания за их нарушения. Эта скрижаль и породила ищеек, костры, сожжения, против которых сегодня звучат протесты. Два года назад она исчезла – вероятно, из-за опасности вандализма. Но хотя скрижали не стало видно, законы, естественно, остались. И уничтожение двенадцати других заметных перемен не принесет. Они не имеют отношения к колдовству, а если бы имели, это бы ничего не меняло. Но все равно люди колотят молотами, хотя даже щербин не остается на камне. Что неудивительно. Скрижали-то здоровенные: шесть футов в высоту и не менее фута толщины тяжелого крепкого камня.

Калеб качает головой.

– Он совсем выпустил вожжи из рук, – бормочет он себе под нос.

– Кто? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь? Конечно, король Малькольм.

У меня глаза становятся как блюдца. Уже третий раз за последние месяцы Калеб неодобрительно отзывается о короле. Раньше никогда такого не было.

– Уверена, он делает все, что может.

Калеб щелкает языком.

– Трудно погасить протесты или подавить бунт, если ты слишком занят охотой, или игрой, или женщиной, которая тебе не жена.

У меня краснеют щеки.

– Такие разговоры – измена!

Он пожимает плечами:

– Может быть. Но ты ведь знаешь, что это правда.

Я молчу.

– Малькольм должен от него избавиться, – продолжает Калеб. – Или мы должны. Иначе этим бунтам не будет конца.

Он, от которого необходимо избавиться, – это Николас Пирвил, колдун и вождь реформистов – так называют себя те, кто поддерживает магию. Не все реформисты непременно колдуны, но все они стремятся к одной и той же цели: реформировать антимагические законы, отменить Тринадцатую Скрижаль, прекратить сожжения.

Николас Пирвил ничем бы не должен был отличаться от прочих колдунов – от тех, кого мы разыскиваем, ловим и приводим на костер. Но когда Малькольм еще не был королем, его отец обратился к Николасу за помощью. Пригласил его ко двору, просил его совета, пытался найти способ мирного сосуществования для реформистов и охранителей – так реформисты называют противников магии.

Вскоре он стал самым сильным колдуном Энглии – не только из-за исключительных магических умений, но и благодаря своему влиянию. Он был умелым политиком, к его словам прислушивался король. Он получил место в королевском совете и даже привел туда своих людей. Это немыслимо, говорили его противники. Такого не должно было случиться.

И они были правы.

А через пять лет после этого они уже были мертвы, а с ними еще половина Энглии. Убиты чумой, которую запустил Николас: заговор с целью убийства врагов, ослабления страны и утверждения себя на троне – все в одном подходящем проклятии. Но Николас не рассчитывал, что выживут Малькольм или Блэквелл.

– Возможно, – говорю я. – Но трудно поймать невидимку.

– Так надо, наверное, чуть сильнее постараться. – Калеб оглядывает грубую шерстяную куртку и кривится. – Я не для того учился целый год, чтобы одеваться как поистрепавшийся сквайр. Да и ты вряд ли рада носить вот это.

Он показывает на мое уродливое коричневое платье горничной. После начала восстания главной мишенью для реформистов стали ищейки. Вот почему Блэквелл велел нам не носить официальную форму, скрывать свою личность, вот почему он послал нас жить в Рэйвенскорт, не выделяясь среди прочих слуг короля. И вот почему я сегодня отвлеклась, почему сделала ошибку. Потому что если бы мне не надо было возвращаться в Рэйвенскорт… Я снова сжимаю руку в кармане.

Мы сворачиваем с Уэстчип на Кингсхед – темная сырая улочка, набитая лавчонками, у которых сейчас закрыты ставни и наглухо заперты двери. В самом конце ее – исцарапанная деревянная дверь, над ней зеленая деревянная вывеска, где золотыми печатными буквами написано: «КРАЙ СВЕТА». Калеб распахивает ее небрежным тычком. Внутри полно народу: пираты и воры, пьяницы и бродяги.

По большей части они уже пьяны, хотя день едва-едва перевалил за полдень. В одном углу шумно играют в карты, в другом вскипает драка. Между ними жмется трио музыкантов, тщетно пытаясь заглушить шум драки и выкрики публики, приветствующей удачный удар.

Старый седой хозяин по имени Джо наливает стаканы за стойкой. Как только мы подходим, он подвигает каждому из нас пенящуюся кружку эля и смотрит, как мы делаем первый осторожный глоток.

– Ну? – спрашивает он, скрестив руки на груди.

Калеб давится, расплевывая эль по стойке.

– Не слушай ты его. – Я двигаю локтем Калеба в бок. – Отличный эль!

Джо воображает себя великим знатоком эля и каждую неделю варит иной состав, испытывая его на клиентах. Самый худший из всех возможных вариантов был на прошлой неделе, в него Джо добавил какую-то эссенцию жареной свинины. «Зачем съедать ужин, если можешь его выпить?» – спрашивал он. Сегодня в эле ощущается оттенок розмарина и еще что-то, чего я не могу определить.

– А это что? – спросила я. – Лакрица?

– Не совсем, – фыркает Джо. – Надеюсь, у вас нет сегодня важных дел.

Мы замечаем в глубине зала Маркуса и Лайнуса, сидящих за нашим обычным столом, и пробираемся к ним. Калеб протягивает руку мне за спину и пододвигает стул. Я рдею от приятного чувства, что это для меня, а он проносит стул мимо и садится сам. Секунду я стою, чувствуя себя дурой, потом пододвигаю себе другой стул и сажусь.

– Что с тобой стряслось? – спрашивает Маркус, показывая на меня рукой, в которой зажат стакан.

– В смысле?

– Видок у тебя – краше в гроб кладут. – Он морщит нос. – А запах – будто тебя оттуда вынули. Ты некромантов арестовала до или после того, как они тебя убили и откопали снова?

Маркус сам смеется своей глупой шутке, Лайнус подхватывает.

– Если бы меньше интересовался моим внешним видом и больше работой, тогда бы у тебя арестов было хоть вполовину, сколько у меня, – огрызаюсь я.

Теперь смеется Калеб, а Маркус смотрит сердито и одними губами произносит грязное оскорбление. Я его игнорирую. Но когда он отворачивается, быстро приглаживаю волосы и заправляю их за уши. Вздрагиваю, когда мне на колени падает кровавый ошметок.

– Она была просто огонь! Лучший ее арест на сегодняшний день. – Калеб поднимает кубок в мою честь, но ребята не присоединяются.

Ясное дело. Лайнус со мной с лета не разговаривает – с тех пор, как зажал меня в углу в дворцовых садах и пытался поцеловать, получив за свои труды прямой в нос. А Маркус… ну, с Маркусом у меня всегда были терки. Высокий, черноволосый, крепкий и резкий, он и не подозревал, что ему может составить конкуренцию работник вроде меня: низкорослая, белобрысая, да еще и баба. А Калеб будто не замечает, что чем больше он хвастает моим успехом, тем сильнее меня ненавидит эта парочка. Кроме того, сегодняшний арест не из тех, которыми стоит гордиться. Только я собралась вернуться к стойке, к Джо, как меня останавливают слова Лайнуса.

– Мы тут говорили о маскараде на святках, – говорит он Калебу. – Ты уже решил, кого берешь?