Текст книги "Это останется с нами"

5
Тео

Я подписался на Тиндер. Не знаю, что на меня нашло – я всегда говорил, что ни за что не зайду ни на один сайт знакомств. Я не слишком верю в любовь, но это как с Богом – надеюсь, однажды мне докажут мою неправоту.

Итак, я расположился в своем «авто» и, как и каждый вечер, задавался вопросами, глядя в потолок: Зачем мы здесь? Для чего жить, если все равно придется умереть? Почему я не родился в другой семье? Гаснет ли в холодильнике свет, когда закрывается дверца? – и вдруг почувствовал себя еще более одиноким, чем обычно, а ведь мое «обычно» – уже максимум.

В булочной Валери слушает радио «Ностальжи», и плей-лист полностью оправдывает название: весь день покойники воспевают жизнь. Сегодня во второй половине дня, во время передачи о сайтах знакомств, позвонила куча народу, и все заявили, что именно там нашли свою Великую Любовь. Вот я и зарегистрировался в Тиндере, когда чувство одиночества стало невыносимым.

Я разместил на сайте единственный снимок, который нравится мне самому, – спиной к фотографу, лицом к заходящему солнцу. Его сделала Манон, когда мы приехали в Сеньос[7]7
  Французский курортный городок, расположенный на побережье Атлантического океана.


[Закрыть], выскочили из автобуса и рванули на пляж. Я тогда впервые увидел море.

Стоило выдать всю полагающуюся информацию, как по экрану поплыли женские лица. Сначала было забавно. Кто-то хохотал, кто-то занимался аэробикой, йогой, пилатесом. Одни робко улыбались, другие явно перебрали с количеством фильтров, эти позировали с котом, те – всегда с подружками, многие – видимо, поклонницы Дюрера – изображали ожившую Меланхолию[8]8
  Резцовая гравюра на меди (1514) – одно из наиболее таинственных произведений Дюрера, выделяющееся сложной иконографией и неоднозначностью символов и аллегорий.


[Закрыть].

Я включаюсь в игру и делаю случайный выбор. Иногда ржу, например над некой Марией, у которой во всех декорациях одно и то же выражение лица, или над «Женни65» – она лежит на диване, в дупель пьяная, с бутылкой у губ, не женщина – живая реклама. Забулдыга и Диван. В общем и целом – удовольствие средненькое, как будто выбираешь наимоднейшую кепку на вещевом сайте. Может, дело в том, что я и сам не то чтобы красавец и знаю, что внешность – не главное, или Манон все еще живет у меня в голове, но ощущения скорее неприятные. Я чувствую себя еще более одиноким, думая об одиночках по ту сторону монитора. Собираюсь закрыть приложение и вдруг получаю уведомление. Совпадение! Девушка, которую я лайкнул, лайкнула меня в ответ.

Из чистого любопытства открываю окно. Псевдоним «Белла», 19 лет. Снимок ступней, зарывшихся в песок. В сообщении сказано, что я могу вступить в контакт. Судорожно размышляю. Я никогда ничего подобного не делал. Первая фраза не так важна, если я никогда ее не увижу, давайте представим, что она окажется женщиной моей жизни…

Она реагирует быстрее меня.

– Привет, все зовут меня Беллой, но ты можешь сам выбрать другое имя, прямо сейчас.

Не знаю, что делать, рассмеяться или отвалить. Она не оставляет мне выбора.

– Извини, я новичок, прочла где-то эту фразу, и она показалась мне забавной, а сейчас написала и поняла: отстой! Ты на самом деле Наруто или это псевдоним?

– Персонаж из манги.

– Знаю… Неудачно пошутила.

Я невольно улыбаюсь. Сам я – спец по неудачным репликам, чувство юмора у меня странноватое, нравится не всем. Надеваю гарнитуру и отвечаю: «Меня зовут Тео».

6
Ирис

Я прихожу к мадам Болье точно в положенный час, открываю дверь и громко, как учила наставница в день инструктажа, подаю голос:

– Добрый день, это я, Ирис!

Она отвечает из гостиной:

– Это ты, шлюшка?

Настроение у нее бодрое.

Четыре утра в неделю я провожу по два часа в обществе дамы с отъездом башки. Готовлю завтрак, помогаю прибраться, иногда веду прогуляться. Следующая помощница сменяет меня после обеда и дожидается возвращения ее дочери с работы. Мадам Болье нас не различает, что очень практично, и называет одним и тем же именем.

Следующий мой подопечный мсье Хамади обезножел после того, как его сбила машина. Потом я бегу к Надие, она чуть старше меня, но ее убивает рассеянный склероз.

– Утомительная у вас работа? – спрашивает она, наблюдая, как я глажу платье.

– Не жалуюсь.

– И давно вы занимаетесь этим неблагодарным трудом?

Я жму на кнопку, утюг плюется паром, и вопрос остается висеть в воздухе. Слава богу, а то я совсем не умею врать. Никогда не умела. Скажу правду, ей захочется знать больше. Десятилетний сын Надии читает, лежа на животе на диване. Идеальный способ сменить тему.

– Что за книга? – спрашиваю я.

– «Красное и черное», – отвечает пацан не поднимая глаз.

Улавливаю сарказм и решаю поддержать игру.

– Закончишь, переходи к Прусту. Это легкое чтиво, но оно подготовит тебя к встрече с «Тинтином».

Он наклоняет голову и встречается со мной взглядом. Я читаю в нем недоверие и высокомерное презрение. Мальчик захлопывает книгу, встает и уходит из гостиной, но я успеваю увидеть на обложке фамилию Стендаля. Его мать пожимает плечами.

– Повезло, что я знаю его с рождения, не то решила бы, что сына подменили! В его возрасте я читала «Великолепную пятерку» Энид Блайтон.

– А я задавала трепку моей Барби за свидания с Кеном.

Она хохочет, берет свои трости, поднимается и тоже покидает комнату.

Когда я выхожу от Надии, на улице все еще жарко. Она живет в XVII округе, до моего дома оттуда час пешего хода. На тротуарах полно народу, все возвращаются с работы – в разном темпе, в зависимости от степени усталости. Кажется, по статистике около десяти миллионов французов одиноки. Разглядываю окружающих, пытаясь определить, у кого из них нет близких. Является ли размашистая походка желанием поскорее увидеть родных? Если человек тащится медленными шагами, значит ли это, что он оттягивает вечерний тет-а-тет с собой любимым? Я только что в течение шести часов составляла компанию одиночкам. Какая ирония… Стою на переходе, а когда человечек на светофоре зеленеет, иду дальше – не торопясь, нога за ногу.

7
Жанна

Жанна три месяца не переступала порог второй спальни, впервые так долго обходясь без шитья. Она раздвинула шторы, впустила в комнату свет дня и как будто вернулась в знакомое место после долгого отсутствия, хотя чувствовала себя одновременно своей и чужой. Она обвела взглядом машинку, оверлок, кусок бежевой вискозы с меловыми пометками, провела пальцем по деревянному рабочему столику, доставшемуся от матери, погладила ладонью стопку отрезов на стеллаже, покрутила в пальцах катушку ниток. Это было ее логово, ее убежище. Спроси кто-нибудь несколько месяцев назад, без какой комнаты в квартире она никогда бы не сумела обойтись, ответ дала бы мгновенно: без второй спальни. И все-таки решение было принято.

Она надела плащ и вышла на улицу. Пальцы нащупали в кармане квадратные листки бумаги с текстом объявления. Какое-то время назад почерк у Жанны изменился, стал неразборчивым, буквы будто жались друг к другу, но когда она писала этот текст, очень старалась. Виноват был артроз, обострявшийся в дождливые дни. Раньше она все время жаловалась на боли в костяшках, считала их свидетельством упадка сил и увядания. Началось со зрения, на пороге сорокапятилетия. Однажды утром она проснулась в зыбком тумане и ужасно запаниковала: с ней случилось что-то серьезное, зрение не падает так резко, – но офтальмолог успокоил и переубедил ее, сказав, что это частое явление. Жанна смирилась с очками, восприняла их как уступку: отныне ее организм нуждается в подпорках, чтобы осуществлять функции, с которыми до сего момента справлялся самостоятельно. Чувство ущемленности росло по мере того, как во рту появлялись коронки, приходилось следить за уровнем холестерина в крови, пить препараты от высокого давления, а потом заменить тазобедренный сустав и носить ортезы. Десять лет назад опухоль в правой груди свела все эти огорчения до уровня досадных помех, но после выздоровления они вернулись – медленно и коварно, заняв прежнее место. Жанна клялась себе не заморачиваться и в конечном итоге не просто смирилась с ними, но и научилась радоваться: жизнь вошла в прежнюю колею. Сейчас она не думала ни об артрозе, ни о гипертонии – только о зияющей пустоте, оставленной уходом Пьера. Мельчайший кровеносный сосуд, самая крошечная клеточка, миллиметр кожного покрова стоял навытяжку и собирался с силами, чтобы дать коллективный отпор тоске. Чувство потери казалось непобедимым.

Торговец свежими овощами, числивший Жанну среди вернейших покупательниц, позволил прикрепить объявление у кассы. Продавец в табачном киоске указал на доску, которую специально завел на такой случай, но уточнил, что на нее мало кто обращает внимание. Бакалейщик тоже не стал возражать, а вот булочница отказала. Жанна никогда не умела настоять на своем – она поблагодарила, извинилась, пожелала хорошего дня и уже собиралась толкнуть дверь соседнего парикмахерского салона, когда ей на плечо легла чья-то рука.

8
Тео

Я вхожу в булочную в три минуты восьмого утра и удостаиваюсь «теплого» приема от Валери: «Ты снова опоздал!»

Я не реагирую. В день, когда Бог одарял людей дружелюбием, Валери опоздала к началу. Отвратительнее этой женщины только деревянный шпатель, который отоларинголог сует вам в рот, чтобы посмотреть горло. Знай она причину опоздания, не говнилась бы так из-за трех жалких минут. Вчера вечером я вернулся в Монтрей и не нашел своей машины. Я выполнил «предписания» легавых и припарковал ее на другой улице, но залез на «зебру» и – вуаля! Я позвонил на штрафстоянку, там подтвердили, что тачка у них и мне следует отправиться в комиссариат и взять у них ордер на возврат. Я так и сделал, но они потребовали оплатить все штрафы – за неправильную парковку, отсутствие техосмотра, страховочной квитанции, лысую резину. Я сказал, что схожу за банковской картой, и исчез. Ночевал в метро, проспал час или два, дольше не смог – утратил навык, а утром заскочил на стоянку забрать вещи. Объяснил дежурному: «Там вся моя жизнь!» – но он не пожелал слушать. В результате я остался при телефоне, бумажнике и шмотках, в которых был. Напяливаю рабочую одежду и присоединяюсь к моему наставнику Филиппу в холодильной камере. Сегодня утром мы трудимся над «Наполеонами». Филипп молчун, на вопросы отвечает бурчанием или жестами, но оживляется, когда речь заходит о выпечке, и его бывает не остановить. О пирожных он говорит как о живых людях – один раз я застукал его, когда он что-то им шептал! Филипп не устает повторять, что пирожное, сделанное с уважением и любовью, всегда вкуснее других. Мой учитель немножко чокнутый, за это я его и люблю.

Филипп знает, что я не спец по слоеному тесту, мне не слишком удается и мраморное, не говоря уж о том, что прямую линию я провожу как обкурившийся придурок. Один мой школьный учитель говорил, что я пишу как свинья, и то и дело лишал меня перемены и заставлял выводить буквы. По средам я встречался со специалисткой по психомоторике, очень миленькой и приятной, но потом переехал, и занятия пришлось прекратить. Почерк у меня и правда ужасный, иногда я сам с трудом разбираю написанное, но в этом нет ничего страшного, сегодня редко кто пишет ручкой на бумаге. Даже в учебном центре разрешено пользоваться компьютером.

Филипп наблюдает, как я глазирую торт шоколадом, мы оба сосредоточенны и собранны. Я так и вовсе напоминаю себе томатную пасту.

Натали присоединяется к нам в лаборатории и начинает с порога:

– До чего же трудно с людьми!

Мы с Филиппом не интересуемся деталями – знаем, что она сама все выложит. Раздражила ее до невозможности женщина, попросившая разрешения повесить объявление рядом с прилавком.

– У меня булочная или справочная? Мне платят за хлеб, а не за объяснения туристам, где взять проспекты! Хочет сдать комнату, пусть имеет дело с риелтором, будь она неладна! Не хватает мне только…

Не дослушав словоизвержения Натали, бросаю кондитерский мешок и мчусь к выходу, догоняю пожилую даму на тротуаре и касаюсь рукой ее плеча.

9
Ирис

Мой телефон завибрировал около четырех. На улицу я носа не высовывала – отказалась от этого по субботам с тех пор, как живу здесь. Хожу на работу, смотрю квартиры, бываю в бакалее, булочной и прачечной. Полеживаю на раскладном диване, смотрю фильм про гигантского спрута и задаюсь вопросом: с каких пор моя собственная жизнь стала менее захватывающей, чем существование моллюска? Кульминационным моментом дня, наравне с обнаружением кусочков клубники в полуденном йогурте, становится сообщение:

«Веселого дня рождения, Ирис! Будь счастлива в твои тридцать три с собственными зубами!»

Маму не колышат приличия: поздравление на каждый следующий день рождения она списывает с предыдущего, меняя только цифру. Я отвечу: «Спасибо большое, цел.» – как и SFR[9]9
  SFR (Société française du radiotéléphone) – французская компания мобильной связи, обслуживающая миллионы домашних хозяйств во Франции.


[Закрыть], тоже приславшей поздравление. Ни у кого другого нет моего нового номера телефона.

На экране спрут – вернее спрутиха – готовится разродиться, а в памяти всплывает вечеринка по случаю моего тридцатилетия. Жереми заехал за мной после работы, я очень удивилась: он уже два дня должен был гулять по Лондону. Мы встречались три месяца, а мне казалось – всю жизнь. С первой встречи я уверовала: наши пути сошлись, чтобы слиться воедино. Он завязал мне глаза и посадил в машину, а снял повязку у себя дома, и я увидела всех своих близких, скандировавших: «Сюрприииз!» Родители, брат, тетя, кузены, коллеги и три любимые подруги: Мари, Гаэль и Мел. Он собрал всех, кем я дорожила. Друзья пели и танцевали, мама подарила бабушкин браслет, а Жереми весь вечер не сводил с меня влюбленного взгляда. Никогда еще я не получала такого потрясающего подарка!

Новое вибрирование телефона вырывает меня из объятий сладких воспоминаний. Вытираю слезы со щек, глядя на умирающую мамашу-спрутиху, открываю сообщение, думая, что это снова мама или дурацкая реклама, но ошибаюсь. Написал хозяин студии, где я живу.

Мы никогда не встречались. Я плачу онлайн понедельно, ключи он изначально оставил в почтовом ящике, общаемся мы в личке. Зовут его вроде бы Жиль, если не врет.

«Добр. д. Должен вернуться в мою квартиру. Вы оплатили по воскресенье, можете съехать в пон-к. Хорошего дня».

Я недоуменно перечитываю несколько раз. Как это возможно? Я сразу задала вопрос, доступна ли квартира на средний срок, он сказал «да» и добавил, что и ему так удобнее – не придется каждую неделю возиться с новыми жильцами. Чувствую себя несчастным моллюском, встряхиваюсь, чтобы ответить:

«Здравствуйте, Жиль, я удивлена, вы говорили, что квартира в моем распоряжении на определенный срок. Я упорно ищу жилье, но мне потребуется еще некоторое время. Могу ли я на вас рассчитывать?»

Он отвечает через час, и я все это время пялюсь в экран и спрашиваю себя, отменит он свое решение или выкинет меня на улицу. Ну вот, новое сообщение:

«Добр. д. Должен вернуться в мою квартиру. Вы оплатили по воскресенье, можете съехать в пон-к. Хорошего дня».

Тот же текст. Наверное, он не понял. Не теряю надежды:

«Спасибо за ответ, прошу вас, подождите еще немножко, скажем месяц. Могу заплатить всю сумму авансом».

На этот раз он реагирует мгновенно.

«Добр. д. Должен вернуться в мою квартиру. Вы оплатили по воскресенье, можете съехать в пон-к. Хорошего дня».

Делаю последнюю попытку – из принципа:

«Можете дать мне неделю или две, чтобы я успела найти жилье? Прошу вас о помощи».

Жду несколько минут, глядя на три точки на экране. Жиль пишет:

«Добр. д. Должен вернуться в мою квартиру. Вы оплатили по воскресенье, можете съехать в пон-к. Хорошего дня».

Замираю на мгновение, пытаясь осознать, что приговор окончательный: через два дня я лишусь крыши над головой. Мои пальцы печатают ответ, не посоветовавшись с разумом:

«ОК, хорошего дня, темная личность по имени Жиль».

* * *

Остаюсь в прострации, вся энергия мозга направлена на поиск решения. Идти мне некуда. Совсем. Кроме Мел, я никого в Париже не знаю, но ее втягивать не хочу. Домой я ни за что не вернусь. И опять в памяти картинки праздника по случаю моего тридцатилетия. Никогда бы не поверила, что наступит день, когда мне будет не к кому и некуда пойти.

Встаю, надеваю куртку, кроссовки и сбегаю по лестнице. Сегодня все-таки мой день рождения, пусть нет свечей, пирожное я съем обязательно.

10
Жанна

Молодой человек был одет в черную поварскую куртку и «шарлотту»[10]10
  «Шарлотта» – одноразовая шапочка.


[Закрыть] на голове. Говорил он быстро, с легким акцентом, который Жанна не смогла опознать. Тулуза? Байонна? Она хорошо знала юго-запад страны – они с Пьером часто ездили туда в отпуск. Жанна предпочитала Страну басков с ее лесистыми горами, величественным побережьем и несравненным сыром. Жанна подняла руку.

– Не тараторьте, юноша, я не поняла ни одного проклятого слова!

– Я услышал, что вы сдаете комнату, мне как раз нужно жилье, сколько вы за нее хотите?

Жанна не предвидела ничего подобного. Она составила объявление, не представляя, сколько нужно просить за комнату, уверенная, что поиск займет много времени и еще не факт, что удастся найти подходящего жильца. Эта мысль даже вносила успокоение в ее душу. Подумав несколько секунд, Жанна решила, что будет справедливо попросить ту сумму, которой ей не хватает на дожитие каждый месяц.

– Двести евро.

– Заметано! Беру!

Жанна долго смотрела в лицо претенденту. Взгляд у молодого человека был кроткий, входивший в странное противоречие с нахмуренными бровями. Он внушал доверие, но Пьер часто ругал ее за простодушие. В последний раз, открыв дверь постороннему, она купила у него десять томов какой-то энциклопедии.

Над дверью булочной звякнул колокольчик. На улицу вышла темноволосая женщина с картонной коробочкой в руке, остановилась и начала рыться в сумке.

– Сколько вам лет, молодой человек?

– Восемнадцать.

– Вы работаете здесь?

– Ну да, я подмастерье кондитера.

– Мне нужны гарантии. Можете принести три последние ведомости на зарплату и рекомендацию от вашего нынешнего квартиросдатчика?

Он кивнул, но не сразу. Жанна вытащила из кармана листок с объявлением и протянула ему.

– Здесь есть мой номер телефона, позвоните, когда соберете документы.

Он поблагодарил, повернулся, чтобы уйти, передумал и посмотрел Жанне в лицо.

– Мадам, мне правда нужна квартира! Я пока не знаю, где она находится, но готов поселиться там и каждый день пересекать Париж, добираясь до работы. Я смогу платить за комнату, правда, хотя зарабатываю немного, но намерения у меня самые серьезные. Прошу вас, дайте мне шанс.

– Простите, что вмешиваюсь, но… вы сдаете комнату?

Жанна и молодой человек одновременно повернулись на голос. Брюнетка из булочной с улыбкой смотрела на Жанну. Ей очень шла стрижка каре, лицо не портила даже потекшая тушь под зелеными глазами.

– Собираюсь, – ответила Жанна. – У меня в квартире есть свободная комната, и я ищу жильца.

– Им стану я! – мгновенно отреагировал молодой человек.

– Не уверена… – подала реплику Жанна.

– В каком она квартале? – спросила брюнетка.

Жанна указала на одно из окон четвертого этажа в доме, отстоявшем от булочной метров на пятьдесят, не больше.

– Ух ты! – хором воскликнули «претенденты».

– Мадам, я тоже очень заинтересована, – заявила брюнетка. – Очень и очень. Жилье необходимо мне немедленно. У меня приличная зарплата, я скромная, сдержанная и честная. Заслуживаю доверия. Вы не пожалеете, если согласитесь взять меня на постой.

Жанна колебалась. Лицо молодого человека приобрело замкнутое выражение, лицо женщины дышало надеждой. Разрываясь между чувством справедливости и жалостью, она протянула объявление молодой женщине и повторила то, что сказала ее конкуренту:

– Я изучу ваше досье.

– Так нечестно, я был первым! – возмутился ученик кондитера.

Молодая женщина упрямо мотнула головой.

– Извините, я правда в безвыходном положении.

– Ладно, чего уж теперь… Мне в жизни никогда не везло.

Он крутанулся на каблуках и скрылся в булочной. Молодая женщина еще раз извинилась и тоже отправилась по своим делам. А Жанна вернулась в овощную лавку, заглянула к табачнику, бакалейщику и сняла объявления.

11
Тео

У меня очередной облом. Я готов был предоставить фальшивую рекомендацию от «предыдущего владельца квартиры» – уверен, она сдала бы мне комнату, но, как назло, влезла эта придурочная. У меня нет никаких шансов против ее реальной зарплаты. Я заметил, как на меня смотрела старуха! Я вызывал доверие. И дом совсем рядом с работой! Нет, это было бы слишком хорошо, а такой вариант не для меня. Я разнервничался и неудачно себя подал, значит, все пропало. Мне часто повторяли, что я слишком быстро воспламеняюсь, все мои психоаналитики и психологи сходились на этом. Один назвал меня гиперактивным, остальные пришли к выводу, что виновата «ситуация». Ох как же меня смешила эта их манера подменять нормальные, настоящие слова эвфемизмами! Как будто слова способны ранить сильнее фактов.

С первым моим специалистом, доктором Леру, я встретился в шесть или семь лет: он играл на телефоне, а мне вручал бумагу с карандашами и говорил: «Рисуй, дружок…» Потом был доктор Волан, очень милый человек, который на самом деле хотел мне помочь, вот только я не желал с ним разговаривать. Еще я помню доктора Банжеллуна, самого депрессивного человека Вселенной. На каждом сеансе он повторял, что мир дурно себя чувствует, человечество пропало, жизнь бесполезна, раз мы все умрем. Я покидал его кабинет, пропитанный оптимизмом из песни Адель. В подростковом возрасте со мной работал доктор Мерни. Мы встречались несколько лет. Во время сеансов он курил и всегда выглядел растрепанным. Он смешил меня, хотя настроение у него часто менялось, он то улыбался, то корчил козью морду. Как-то раз я вошел в кабинет и увидел, что он сидит, положив ноги на стол.

– Знаете, почему я так сижу? – поинтересовался он.

– Нет.

– У меня чирей на заднице.

В другой раз я отменил наше свидание в последний момент, потому что сильно простыл и почти лишился голоса, и он был сильно недоволен. Заявил, что не может всегда быть в моем распоряжении, что мне остается позвонить, когда я буду готов соблюдать взятые на себя обязательства. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг разорался – фигурально выражаясь, конечно, поскольку из горла вырывался жалкий писк. Он молча слушал мой «сип души» на тему: «Мне осточертело, что вы обращаетесь со мной как с коровьей лепешкой, я требую уважения!» – а потом очень спокойно предложил связаться с ним, когда голос восстановится и перестанет напоминать пищалку в животе у плюшевого щенка. Он скоро вышел на пенсию, о чем я жалел, потому что был не против наших встреч. Последним специалистом стал доктор Фабр. Этот выходил в приемную, приглашал меня в кабинет, устраивался в кресле, закрывал один глаз, устремлял на меня другой и не шевелился до конца сеанса. Не моргал. Я заранее составлял свой рассказ, иначе на сеансе царила бы мертвая тишина. Иногда я корчил ему рожу или делал козу, но он не реагировал – как чучело, и «оживал» только на последней минуте. Никогда не платил дороже за сеанс наблюдения за спящим.

В кармане джинсов подает голос телефон, я иду в сортир и закрываюсь в кабинке: Филипп терпеть не может, когда я в рабочее время пялюсь на экран. Это Белла. Мы обменялись номерами после первого разговора, и я тогда же ушел с сайта. Она предлагала обменяться еще и фотографиями, но я предпочел подождать. Она свою все-таки прислала, чего я совсем не ожидал. Белла – настоящая секс-бомба, длинноволосая и крутобедрая. Если увидит меня, сразу исчезнет.

«Привет, малыш, скучаю по тебе. Я на английском, препод ужасно нудный».

У меня крутит живот, когда я читаю сообщения, и уже неделю вспоминаю Беллу по несколько раз на дню. Я поклялся себе больше не влюбляться, слишком больно бывает расставаться. Придется сказать, что мне не нравится прозвище «малыш». Так звала меня мать. Отвечаю Белле сразу – полунебрежно-полузаинтересованно, убираю телефон, нащупываю листок с объявлением и тороплюсь написать сообщение, пока Филипп не разъярился.

«Мадам, мне очень жаль, что я вспылил и нагрубил вам. Поверьте, я не из плохих парней. Обещаю платить каждый месяц и ничем вам не мешать. Музыку буду слушать через наушники, а курить – на улице, могу печь для вас разные вкусности, у меня хорошо получается. Не хочу врать: я не смогу предоставить вам рекомендацию от нынешнего квартирного хозяина, потому что он… это метро. С наилучшими пожеланиями, Тео Рувье».