Текст книги "Испанский с В. Бласко Ибаньесом. Стена / Vicente Blasco Ibáñez. La pared"

Висенте Бласко-Ибаньес
Испанский с В. Бласко Ибаньесом. Стена / Vicente Blasco Ibáñez. La pared

© О. Абелла Кастро, 2018

© И. Франк, 2018

© ООО «Издательство ВКН», 2018

* * *

Как читать эту книгу

Уважаемые читатели!

Перед вами – НЕ очередное учебное пособие на основе исковерканного (сокращенного, упрощенного и т. п.) авторского текста.

Перед вами прежде всего – интересная книга на иностранном языке, причем на настоящем, «живом» языке, в оригинальном, авторском варианте.

От вас вовсе не требуется «сесть за стол и приступить к занятиям». Эту книгу можно читать где угодно, например, в метро или лежа на диване, отдыхая после работы. Потому что уникальность метода как раз и заключается в том, что запоминание иностранных слов и выражений происходит подспудно, за счет их повторяемости, без СПЕЦИАЛЬНОГО заучивания и необходимости использовать словарь.

Существует множество предрассудков на тему изучения иностранных языков. Что их могут учить только люди с определенным складом ума (особенно второй, третий язык и т. д.), что делать это нужно чуть ли не с пеленок и, самое главное, что в целом это сложное и довольно-таки нудное занятие.

Но ведь это не так! И успешное применение Метода чтения Ильи Франка в течение многих лет доказывает: начать читать интересные книги на иностранном языке может каждый!

Причем

на любом языке,

в любом возрасте,

а также с любым уровнем подготовки (начиная с «нулевого»)!

Сегодня наш Метод обучающего чтения – это почти триста книг на пятидесяти языках мира. И более миллиона читателей, поверивших в свои силы!

Итак, «как это работает»?

Откройте, пожалуйста, любую страницу этой книги. Вы видите, что текст разбит на отрывки. Сначала идет адаптированный отрывок – текст с вкрапленным в него дословным русским переводом и небольшим лексико-грамматическим комментарием. Затем следует тот же текст, но уже неадаптированный, без подсказок.

Если вы только начали осваивать испанский язык, то вам сначала нужно читать текст с подсказками, затем – тот же текст без подсказок. Если при этом вы забыли значение какого-либо слова, но в целом все понятно, то не обязательно искать это слово в отрывке с подсказками. Оно вам еще встретится. Смысл неадаптированного текста как раз в том, что какое-то время – пусть короткое – вы «плывете без доски». После того как вы прочитаете неадаптированный текст, нужно читать следующий, адаптированный. И так далее. Возвращаться назад – с целью повторения – НЕ НУЖНО! Просто продолжайте читать ДАЛЬШЕ.

Сначала на вас хлынет поток неизвестных слов и форм. Не бойтесь: вас же никто по ним не экзаменует! По мере чтения (пусть это произойдет хоть в середине или даже в конце книги) все «утрясется», и вы будете, пожалуй, удивляться: «Ну зачем опять дается перевод, зачем опять приводится исходная форма слова, все ведь и так понятно!» Когда наступает такой момент, «когда и так понятно», вы можете поступить наоборот: сначала читать неадаптированную часть, а потом заглядывать в адаптированную. Этот же способ чтения можно рекомендовать и тем, кто осваивает язык не «с нуля».

Язык по своей природе – средство, а не цель, поэтому он лучше всего усваивается не тогда, когда его специально учат, а когда им естественно пользуются – либо в живом общении, либо погрузившись в занимательное чтение. Тогда он учится сам собой, подспудно.

Для запоминания нужны не сонная, механическая зубрежка или вырабатывание каких-то навыков, а новизна впечатлений. Чем несколько раз повторять слово, лучше повстречать его в разных сочетаниях и в разных смысловых контекстах. Основная масса общеупотребительной лексики при том чтении, которое вам предлагается, запоминается без зубрежки, естественно – за счет повторяемости слов. Поэтому, прочитав текст, не нужно стараться заучить слова из него. «Пока не усвою, не пойду дальше» – этот принцип здесь не подходит. Чем интенсивнее вы будете читать, чем быстрее бежать вперед, тем лучше для вас. В данном случае, как ни странно, чем поверхностнее, чем расслабленнее, тем лучше. И тогда объем материала сделает свое дело, количество перейдет в качество. Таким образом, все, что требуется от вас, – это просто почитывать, думая не об иностранном языке, который по каким-либо причинам приходится учить, а о содержании книги!

Главная беда всех изучающих долгие годы какой-либо один язык в том, что они занимаются им понемножку, а не погружаются с головой. Язык – не математика, его надо не учить, к нему надо привыкать. Здесь дело не в логике и не в памяти, а в навыке. Он скорее похож в этом смысле на спорт, которым нужно заниматься в определенном режиме, так как в противном случае не будет результата. Если сразу и много читать, то свободное чтение по-испански – вопрос трех-четырех месяцев (начиная «с нуля»). А если учить помаленьку, то это только себя мучить и буксовать на месте. Язык в этом смысле похож на ледяную горку – на нее надо быстро взбежать! Пока не взбежите – будете скатываться. Если вы достигли такого момента, когда свободно читаете, то вы уже не потеряете этот навык и не забудете лексику, даже если возобновите чтение на этом языке лишь через несколько лет. А если не доучили – тогда все выветрится.

А что делать с грамматикой? Собственно, для понимания текста, снабженного такими подсказками, знание грамматики уже не нужно – и так все будет понятно. А затем происходит привыкание к определенным формам – и грамматика усваивается тоже подспудно. Ведь осваивают же язык люди, которые никогда не учили его грамматику, а просто попали в соответствующую языковую среду. Это говорится не к тому, чтобы вы держались подальше от грамматики (грамматика – очень интересная вещь, занимайтесь ею тоже), а к тому, что приступать к чтению данной книги можно и без грамматических познаний.

Эта книга поможет вам преодолеть важный барьер: вы наберете лексику и привыкнете к логике языка, сэкономив много времени и сил. Но, прочитав ее, не нужно останавливаться, продолжайте читать на иностранном языке (теперь уже действительно просто поглядывая в словарь)!

Отзывы и замечания присылайте, пожалуйста, по электронному адресу [email protected]

Vicente Blasco Ibáñez. La pared

Primavera triste (Печальная весна)

El viejo Tófol y la chicuela (старик/старый Тофоль и девчушка; chica, f – девочка) vivían esclavos de su huerto (жили = были рабами своего сада; huerto, m – сад, огород), fatigados por una incesante producción (утомленные непрекращающимся производством = беспрерывной работой; cesar – прекращать). Eran dos árboles más (/они/ были «еще» двумя деревьями), dos plantas de aquel pedazo de tierra (двумя растениями этого клочка: «того куска» земли) – no mayor que un pañuelo (не больше, чем платок = носового платка), según decían los vecinos (как говорили соседи; según – согласно, по словам), – y del cual sacaban su pan (и из которого они доставали = на котором они добывали свой хлеб; sacar – вынимать, извлекать) a costa de fatigas (ценой мучений; fatiga, f – усталость, мучение).

 El viejo Tófol y la chicuela vivían esclavos de su huerto, fatigados por una incesante producción.

Eran dos árboles más, dos plantas de aquel pedazo de tierra – no mayor que un pañuelo, según decían los vecinos–, y del cual sacaban su pan a costa de fatigas.

Vivían como lombrices de tierra (/они/ жили, как земляные черви: «черви земли»), siempre pegados al surco (всегда среди грядок: «приклеенные к борозде»; pegar – приклеивать, прикреплять); y la chica, a pesar de su desmedrada figura (и девочка, несмотря на свою тщедушную фигурку; desmedrar – разрушать, уменьшаться), trabajaba como un peón (работала как батрак; peón, m – подсобный рабочий). La apodaban la Borda (ее прозвали Бордой; apodo, m – прозвище, кличка), porque la difunta mujer del tío Tófol (потому что покойная жена дядюшки Тофоля), en su afán de tener hijos (в своем страстном желании иметь детей; afán, m – страстное желание, стремление) que alegrasen su esterilidad (которые принесли бы радость в ее бездетную жизнь: «обрадовали бы ее бездетность»; estéril – стерильный, бесплодный), la había sacado de la Inclusa (взяла ее из приюта; sacar – вынимать, извлекать).

Vivían como lombrices de tierra, siempre pegados al surco; y la chica, a pesar de su desmedrada figura, trabajaba como un peón.

La apodaban la Borda, porque la difunta mujer del tío Tófol, en su afán de tener hijos que alegrasen su esterilidad, la había sacado de la Inclusa.

En aquel huertecillo había llegado a los diecisiete años (в том садике /она/ дожила: «дошла» до семнадцати лет), que parecían once (которые казались одиннадцатью), a juzgar por lo enclenque de su cuerpo (судя по ее хилому тельцу: «по хилости ее тела»; juzgar – судить), afeado aún más (еще более обезображенному = некрасивому; feo – уродливый) por la estrechez de unos hombros puntiagudos (из-за узости /ее/ угловатых плеч; estrecho – узкий; puntiagudo, agudo – острый; punta, m – остриё), que se curvaban hacia afuera (которые торчали вперед: «кривились наружу»; curva, f – кривая линия, изгиб; hacia – по направлению к), hundiendo el pecho (вдавливая грудь; hundir – погружать, топить) e hinchando la espalda (и сутуля: «выпячивая» спину, hinchar – надувать, выпячивать).

Era fea (/она/ была некрасива); angustiaba a sus vecinas y compañeras de mercado (/и/ беспокоила: «тревожила» своих соседок и товарок на рынке; compañero, m – компаньон, приятель) con su tosecilla continua y molesta (своим постоянным и раздражающим покашливанием; tos, f – кашель); pero todas la querían (но все ее любили). ¡Criatura más trabajadora (такое: «более» работящее создание; criar – создавать, взращивать)!..

En aquel huertecillo había llegado a los diecisiete años, que parecían once, a juzgar por lo enclenque de su cuerpo, afeado aún más por la estrechez de unos hombros puntiagudos, que se curvaban hacia afuera, hundiendo el pecho e hinchando la espalda.

Era fea; angustiaba a sus vecinas y compañeras de mercado con su tosecilla continua y molesta; pero todas la querían. ¡Criatura más trabajadora!..

Horas antes de amanecer (за /несколько/ часов до рассвета), ya temblaba de frío en el huerto (она уже дрожала от холода в саду) cogiendo fresas (собирая клубнику) o cortando flores (или срезая цветы); era la primera que entraba en Valencia (она была первой, кто входил в Валенсию) para ocupar su puesto en el mercado (чтобы занять свое место на рынке); en las noches que correspondía regar (в /те/ ночи, когда нужно было: «полагалось» поливать), agarraba valientemente el azadón (/она/ отважно хватала мотыгу; valiente – смелый) y, con las faldas arremangadas (и, подоткнув юбки: «с подоткнутыми юбками»; arremangar – засучить, завернуть), ayudaba al tío Tófol (помогала дядюшке Тофолю) a abrir bocas en los ribazos (открывать = прорывать устья в насыпях; boca, f – рот, устье) por donde se derramaba el agua roja de la acequia (по которым разливалась красная = ржавая оросительная вода: «вода орошения»), que la tierra, sedienta, y requemada (которую измученная жаждой и обожженная земля; sed, f – жажда; sediento – жаждущий, измученный жаждой; quemar – обжигать), engullía con un glu-glu de satisfacción (поглощала с довольным бульканьем: «с буль-буль удовлетворения»; engullir – глотать не прожевывая; satisfacer – удовлетворять); y los días que había remesa para Madrid (а в дни, когда была отправка = отправляли обозы в Мадрид), corría como loca por el huerto (/она/ бегала как сумасшедшая по саду), saqueando los bancales (опустошая грядки), trayendo a brazados los claveles y rosas (принося охапками гвоздики и розы; brazo, m – рука), que los embaladores iban colocando en cestos (которые упаковщики складывали: «шли складывая» в большие корзины; embalar – паковать; cesta, f – корзина; cesto, m – короб, большая корзина).

Horas antes de amanecer, ya temblaba de frío en el huerto cogiendo fresas o cortando flores; era la primera que entraba en Valencia para ocupar su puesto en el mercado; en las noches que correspondía regar, agarraba valientemente el azadón y, con las faldas arremangadas, ayudaba al tío Tófol a abrir bocas en los ribazos por donde se derramaba el agua roja de la acequia, que la tierra, sedienta, y requemada, engullía con un glu-glu de satisfacción; y los días que había remesa para Madrid, corría como loca por el huerto, saqueando los bancales, trayendo a brazados los claveles y rosas, que los embaladores iban colocando en cestos.

Todo se necesitaba (нужно было: «нуждалось» /использовать/ все) para vivir con tan poca tierra (чтобы прокормиться с такого маленького участка: «жить с так мало земли»). Había que estar siempre sobre ella (нужно было всегда = все время контролировать ее: «быть над ней»), tratándola como bestia reacia (обращаясь с ней, как с упрямой скотиной; bestia, f – животное, тварь, скотина) que necesita del látigo para marchar (которой нужен кнут, чтобы идти). Era una parcela de un vasto jardín (/это/ был участок огромного сада; vasto – обширный, огромный), en otro tiempo de los frailes (в другое время = в прежние времена монашеского), que la desamortización revolucionaria había subdividido (который поделила революционная конфискация = который был поделен во время революции; desamortizar – отвобождать от амортизации, конфисковывать).

Todo se necesitaba para vivir con tan poca tierra. Había que estar siempre sobre ella, tratándola como bestia reacia que necesita del látigo para marchar. Era una parcela de un vasto jardín, en otro tiempo de los frailes, que la desamortización revolucionaria había subdividido.

La ciudad, ensanchándose amenazaba tragarse el huerto (город, разрастаясь, угрожал поглотить сад; tragar – глотать) en su desbordamiento de casas (в своем разливе домов = своей застройкой; desbordar – выходить из берегов, переливаться через край; borde, m – край), y el tío Tófol (и дядюшка Тофоль), a pesar de hablar mal de sus terruños (хотя и ругался: «несмотря на говорить плохо» на свой клочок земли), temblaba ante la idea (дрожал перед мыслью) de que la codicia tentase al dueño (что жадность соблазнит хозяина) y los vendiese como solares (и он продаст его: «их» как участки под застройку; solar, m – участок /под застройку/).

La ciudad, ensanchándose amenazaba tragarse el huerto en su desbordamiento de casas, y el tío Tófol, a pesar de hablar mal de sus terruños, temblaba ante la idea de que la codicia tentase al dueño y los vendiese como solares.

Allí estaba su sangre (там = в нем была его кровь): sesenta años de trabajo (шестьдесят лет труда). No había un pedazo de tierra inactiva (не было /ни одного/ клочка неиспользованной: «неактивной» земли), y aunque el huerto era pequeño (и, хотя сад был маленький), desde el centro no se veían las tapias (из центра не было видно изгороди): tal era la maraña de árboles y plantas (такими /густыми/ были заросли деревьев и растений); nísperos y magnolieros (кизил и магнолии), bancales de claveles (грядки гвоздик), bosquecillos de rosales (рощицы розовых кустов; bosque, m – лес; rosa, f – роза), tupidas enredaderas de pasionarias y jazmines (густые переплетения страстоцвета и жасмина; enredar – спутывать, red, f – сеть): todas cosas útiles (все нужные вещи), que daban dinero (которые давали = приносили деньги) y eran apreciadas por los tontos de la ciudad (и ценились: «были цененными» дураками из города; apreciar – ценить; precio, m – цена).

Allí estaba su sangre: sesenta años de trabajo. No había un pedazo de tierra inactiva, y aunque el huerto era pequeño, desde el centro no se veían las tapias: tal era la maraña de árboles y plantas; nísperos y magnolieros, bancales de claveles, bosquecillos de rosales, tupidas enredaderas de pasionarias y jazmines: todas cosas útiles, que daban dinero y eran apreciadas por los tontos de la ciudad.

El viejo, insensible a las bellezas de su huerto (старик, бесчувственный = равнодушный к красотам своего сада), sólo ansiaba la cantidad (жаждал только количества). Quería segar las flores en gavillas (/он/ хотел /бы/ косить цветы снопами), como si fuesen hierba (как траву: «как если бы они были травой»); cargar carros enteros (грузить целые телеги) de frutas delicadas (нежных плодов); y este anhelo de viejo avaro e insaciable (и эта одержимость жадного и ненасытного старика; anhelo, m – страстное желание, стремление; saciar – насыщать) martirizaba a la pobre Borda (терзало бедную Борду; martirio, m – мука, истязание), que apenas descansaba un momento (которая лишь только останавливалась на: «отдыхала» минутку), vencida por la tos (закашлявшись: «побежденная кашлем»), oía amenazas (/как тут же/ слышала угрозы) o recibía como brutal advertencia (или получала как грубое предупреждение; advertir – предупреждать) un terronazo en los hombros (удар комком земли по плечам; tierra, f – земля; terronazo, m – удар комком земли).

El viejo, insensible a las bellezas de su huerto, sólo ansiaba la cantidad. Quería segar las flores en gavillas, como si fuesen hierba; cargar carros enteros de frutas delicadas; y este anhelo de viejo avaro e insaciable martirizaba a la pobre Borda, que apenas descansaba un momento, vencida por la tos, oía amenazas o recibía como brutal advertencia un terronazo en los hombros.

Las vecinas de los inmediatos huertos protestaban (cоседки с ближайших участков возмущались; protestar – протестовать). Estaban matando a la chica (девочку убивали); cada vez tosía más (с каждым днем: «разом» они /все/ больше кашляла). Pero el viejo contestaba siempre lo mismo (но старик всегда отвечал одно и то же): había que trabajar mucho (нужно было много работать); el amo no atendía razones (хозяин не принимал оправданий: «доводов», razón, f – причина, довод) en San Juan y en Navidad (в /день/ святого Хуана: «в Иванов день» и на рождество), cuando correspondía entregarle (когда полагалось отдавать ему) las pagas de arrendamiento (оплату за аренду; pagar – платить; arrendar – арендовать).

Las vecinas de los inmediatos huertos protestaban. Estaban matando a la chica; cada vez tosía más. Pero el viejo contestaba siempre lo mismo: había que trabajar mucho; el amo no atendía razones en San Juan y en Navidad, cuando correspondía entregarle las pagas de arrendamiento.

Si la chica tosía (если девочка кашляла) era por vicio (это было от рождения: «из-за порока»; vicio, m – порок, изъян), pues no le faltaban su libra de pan (потому что свой фунт хлеба она получала: «у нее не отсутствовал ее фунт хлеба»; faltar – не хватать, отсутствовать) y su rinconcito en la cazuela de arroz (и ее уголок = горстка в кастрюле риса; rincón, m – угол); algunos días hasta comía golosinas (иногда: «в некоторые дни» /она/ даже ела лакомства): morcilla de cebolla y sangre, por ejemplo (кровяную колбасу с луком: «колбасу из лука и крови», например); los domingos la dejaba divertirse (по воскресеньям /он/ разрешал ей развлекаться), enviándola a misa como una señora (отправляя ее на /церковную/ службу как /какую-нибудь/ сеньору), y aún no hacía un año (и еще и года не прошло: «не делало года»; hacer – делать) que le dio tres pesetas para una falda (как он дал ей три песеты на юбку).

Si la chica tosía era por vicio, pues no le faltaban su libra de pan y su rinconcito en la cazuela de arroz; algunos días hasta comía golosinas: morcilla de cebolla y sangre, por ejemplo; los domingos la dejaba divertirse, enviándola a misa como una señora, y aún no hacía un año que le dio tres pesetas para una falda.

Además, era su padre (кроме этого, /он/ был ее отцом), y el tío Tófol (а дядюшка Тофоль), como todos los labriegos de raza latina (как все крестьяне латинской расы), entendía la paternidad cual los antiguos romanos (понимал отцовство, как древние римляне; padre, m – отец): con derecho de vida y muerte sobre los hijos (с правом на детей, даже на их жизнь и смерть: «с правом жизни и смерти над детьми»), sintiendo cariño en lo más hondo de su voluntad (чувствуя нежность в глубине души: «в самом глубоком /месте/ своей воли = своего духа»; voluntad, f – воля); pero demostrándolo con las cejas fruncidas (но выражая это нахмуренными бровями) y alguno que otro palo (и время от времени пинками: «/то/ некоторым, то другим ударом»; palo, m – палка, удар палкой).

Además, era su padre, y el tío Tófol, como todos los labriegos de raza latina, entendía la paternidad cual los antiguos romanos: con derecho de vida y muerte sobre los hijos, sintiendo cariño en lo más hondo de su voluntad; pero demostrándolo con las cejas fruncidas y alguno que otro palo.

La pobre Borda no se quejaba (бедная Борда не жаловалась). Ella también quería trabajar mucho (она тоже хотела много работать), para que nunca le quitasen (чтобы у нее никогда не забрали) el pedazo de tierra (кусок земли), en cuyos senderos aún creía ver (на чьих тропинках ей все еще мерещилась: «/она/ верила видеть») el zagalejo remendado de aquella vieja hortelana (заплатанная юбка той старой огородницы; remendar – чинить, штопать), a la que llamaba madre (которую она звала матерью) cuando sentía la caricia de sus manos callosas (когда чувствовала ласку ее мозолистых рук; callo, m – мозоль).

La pobre Borda no se quejaba. Ella también quería trabajar mucho, para que nunca le quitasen el pedazo de tierra, en cuyos senderos aún creía ver el zagalejo remendado de aquella vieja hortelana, a la que llamaba madre cuando sentía la caricia de sus manos callosas.

Allí estaba cuanto quería en el mundo (там было все то, что: «сколько» /она/ любила в мире = в жизни): los árboles que la conocieron de pequeña (деревья, которые знали ее маленькой) y las flores, que en su pensamiento inocente (и цветы, которые в ее невинных мыслях) hacían surgir una vaga idea de maternidad (заставляли возникать = пробуждали смутную идею материнства; hacer – делать, заставлять; vago – свободный; неотчетливый).

Allí estaba cuanto quería en el mundo: los árboles que la conocieron de pequeña y las flores, que en su pensamiento inocente hacían surgir una vaga idea de maternidad.

Eran sus hijas (/они/ были ее дочерьми), las únicas muñecas de su infancia (единственными куклами ее детства), y todas las mañanas experimentaba la misma sorpresa (и каждое утро: «все утра» она испытывала /все/ то же удивление) viendo las flores nuevas (видя новые цветы) que surgían de sus capullos (которые появлялись из своих бутонов), siguiéndolas paso a paso en su crecimiento (следя за ними шаг за шагом в их росте = за их постепенным ростом; seguir – следовать, сопровождать, следить), desde que, tímidas (с /того момента, как они/, скромные), apretaban sus pétalos (сжимали свои лепестки), como si quisieran retroceder (как будто: «как если бы» хотели отойти назад/отступить) y ocultarse (и спрятаться), hasta que con repentina audacia (до /тех пор, как они/ с внезапной отвагой) estallaban como bombas de colores y perfumes (взрывались, словно бомбы красок и ароматов; color, m – цвет, краска).

Eran sus hijas, las únicas muñecas de su infancia, y todas las mañanas experimentaba la misma sorpresa viendo las flores nuevas que surgían de sus capullos, siguiéndolas paso a paso en su crecimiento, desde que, tímidas, apretaban sus pétalos, como si quisieran retroceder y ocultarse, hasta que con repentina audacia estallaban como bombas de colores y perfumes.

El huerto entonaba para ella una sinfonía interminable (сад пел для нее нескончаемую симфонию; entonar – запевать, тонировать; terminar – заканчивать), en la cual la armonía de los colores (в которой гармония красок) se confundía con el rumor de los árboles (смешивалась с шумом/шелестом деревьев) y el monótono canturreo (и однообразным напевом; canturrear – напевать) de aquella acequia fangosa (той илистой канавы; fango, m – тина, слякоть) y poblada de renacuajos (населенной головастиками; poblar – населять), que, oculta por el follaje (которая, укрывшись: «скрытая» листвой), sonaba como arroyuelo bucólico (звучала как пасторальный ручеек).

El huerto entonaba para ella una sinfonía interminable, en la cual la armonía de los colores se confundía con el rumor de los árboles y el monótono canturreo de aquella acequia fangosa y poblada de renacuajos, que, oculta por el follaje, sonaba como arroyuelo bucólico.

En las horas de fuerte sol (в часы зноя: «сильного солнца»), mientras el viejo descansaba (пока старик отдыхал), iba la Borda de un lado a otro (Борда бродила по саду: «ходила из одной стороны в другую»), admirando las bellezas de su familia (восхищаясь красотой: «красотами» своей семьи), vestida de gala (одетой в лучшие наряды; gala, f – празднество, праздничное платье) para celebrar la estación (чтобы отпраздновать весну: «сезон»). ¡Qué hermosa primavera (какая прекрасная весна)! Sin duda (без сомнения), Dios cambiaba de sitio en las alturas (Господь спускался с высоты «менял местоположение в вышине»; alto – высокий), aproximándose a la Tierra (приближаясь к земле; próximo – ближний, ближайший).

En las horas de fuerte sol, mientras el viejo descansaba, iba la Borda de un lado a otro, admirando las bellezas de su familia, vestida de gala para celebrar la estación. ¡Qué hermosa primavera! Sin duda, Dios cambiaba de sitio en las alturas, aproximándose a la Tierra.

Las azucenas de blanco raso (белоснежные: «гладко белые» лилии), se erguían con cierto desmayo (приподнимались томно: «с некоторым головокружением»; erguir – поднимать, выпрямлять; cierto – определенный; desmayo, m – обморок), como las señoritas en traje de baile (как девушки в бальных платьях) que la pobre Borda había admirado muchas veces en las estampas (которыми бедная Борда часто: «много раз» восхищалась, /глядя/ на картинки); las camelias, de color carnoso (розовые: «цвета плоти» камелии; carne, f – мясо), hacían pensar en tibias desnudeces (вызывали в воображении: «заставляли думать» о прохладной наготе; desnudo – нагой), en grandes señoras indolentemente tendidas (о знатных дамах, лениво раскинувшихся; grande – большой, знатный; tender – расправлять, растягивать), mostrando los misterios de su piel de seda (показывая тайны = не скрывая тайн своей шелковой кожи); las violetas coqueteaban (фиалки кокетничали) ocultándose entre las hojas (прячась среди листьев) para denunciarse con su perfume (чтобы выдать = выдавая себя своим ароматом; denunciar – обвинять, разоблачать); las margaritas se destacaban como botones de oro mate (ромашки желтели: «выделялись», как пуговицы из матового золота; destacar – выделять; destacarse – выделяться, блестеть); los claveles, cual avalancha revolucionaria de gorros rojos (гвоздики, как революционная лавина /солдат/ в красных картузах; gorro, m – шапка, картуз), cubrían los bancales (покрывали = заполняли грядки) y asaltaban los senderos (и осаждали тропинки; asaltar – нападать); arriba, las magnolias balanceaban su blanco cogollo (над ними: «наверху» магнолии раскачивали свои белые чаши: «сердцевины»; cogollo, m – побег, росток, сердцевина) como un incensario de marfil (словно кадило из слоновой кости) que esparcía incienso (которое источало: «распространяло» благоухание; incienso, m – ладан, фимиам) más grato que el de las iglesias (приятнее, чем «то, /которое/» в церквях); y los pensamientos, maliciosos duendes (а анютины глазки, лукавые гномы; mal – плохой; malicioso – злой, лукавый; duende, m – домовой, гном), sacaban por entre el follaje (приподнимали из листвы: «вынимали через листву») sus garras de terciopelo morado (свои фиолетовые бархатные коготки: «из фиолетового бархата»), y, guiñando las caritas barbudas (и, сморщив свои бородатые личики: «подмигивая своими бородатыми личиками»; guiñar – подмигивать; cara, f – лицо; barba, f – борода), parecían decir a la chica (казалось, говорили: «говорить» девушке):

– Borda, Bordeta… (Борда, Бордета), nos asamos (жарко: «мы жаримся»). ¡Por Dios (ради Бога), un poquito de agua (немножко воды; poco – мало; el agua, f – вода)!

Las azucenas de blanco raso, se erguían con cierto desmayo, como las señoritas en traje de baile que la pobre Borda había admirado muchas veces en las estampas; las camelias, de color carnoso, hacían pensar en tibias desnudeces, en grandes señoras indolentemente tendidas, mostrando los misterios de su piel de seda; las violetas coqueteaban ocultándose entre las hojas para denunciarse con su perfume; las margaritas se destacaban como botones de oro mate; los claveles, cual avalancha revolucionaria de gorros rojos, cubrían los bancales y asaltaban los senderos; arriba, las magnolias balanceaban su blanco cogollo como un incensario de marfil que esparcía incienso más grato que el de las iglesias; y los pensamientos, maliciosos duendes, sacaban por entre el follaje sus garras de terciopelo morado, y, guiñando las caritas barbudas, parecían decir a la chica:

– Borda, Bordeta…, nos asamos. ¡Por Dios, un poquito de agua!

Lo decían, sí (да, /они/ это говорили); lo oía ella (она это слышала), no con los oídos (не «с» ушами; oír – слышать), sino con los ojos (а глазами), y aunque los huesos le dolían de cansada (и, хотя кости у нее болели от усталости: «от уставшая»), corría a la acequia (/она/ бежала к канаве) a llenar la regadera (наполнить лейку) y bautizaba a aquellos pilluelos (и крестила этих: «тех» проказников), que bajo la ducha saludaban agradecidos (которые, освежившись: «под душем», приветствовали ее с благодарностью: «благодарные»).

Lo decían, sí; lo oía ella, no con los oídos, sino con los ojos, y aunque los huesos le dolían de cansada, corría a la acequia a llenar la regadera y bautizaba a aquellos pilluelos, que bajo la ducha saludaban agradecidos.

Sus manos temblaban muchas veces (не раз: «много раз» ее руки дрожали) al cortar el tallo de las flores (срезая стебель цветов). Por su gusto (была бы ее воля: «по ее желанию»; gusto, m – вкус, желание), allí se quedarían hasta secarse (/они/ бы остались там, пока бы не засохли: «до засохнуть»; seco – сухой); pero era preciso ganar dinero (но нужно было зарабатывать деньги) llenando los cestos (наполняя корзины) que se enviaban a Madrid (которые отправлялись в Мадрид).

Envidiaba a las flores (/она/ завидовала цветам) viéndolas emprender el viaje (видя, как они начинают путешествие: «видя их начинать…»). ¡Madrid (Мадрид)!.. ¿Cómo sería aquello (Какой же он: «каким же было то»)?

Sus manos temblaban muchas veces al cortar el tallo de las flores. Por su gusto, allí se quedarían hasta secarse; pero era preciso ganar dinero llenando los cestos que se enviaban a Madrid.

Envidiaba a las flores viéndolas emprender el viaje. ¡Madrid!.. ¿Cómo sería aquello?